Текст книги "Сентиментальные агенты в Империи Волиен"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Четвертое противоречие связано с Сириусом. Поскольку самому Волиену сравнительно нечего бояться нашествий, благодаря высокому моральному духу его населения, которое хорошо кормится, имеет благоустроенное жилье и получает хорошее образование, по сравнению с четырьмя его колониями, Сириус игнорирует метрополию (разве что засылает на Волиен своих шпионов) и в первую очередь оказывает давление на его колонии, особенно на Волиендесту, так что Ормарин, ненавидящий «голый империализм» Волиена, – именно так он, от лица своих избирателей, всегда говорит об этой планете, где родились его собственные не очень отдаленные предки, – способен скорее, чем обитатели Волиена, посочувствовать Сириусу, чьи попытки вступить в переговоры всегда выражены в виде «помощи» или «совета» и, конечно, в виде бесконечных и красноречивых риторических описаний колониального положения Волиендесты.
На Волиендесте, а также на Волиенадне, на Мейкене и Словине не хватает больниц и учебных заведений любого рода, там нет таких удобств, какие на Волиене считаются само собой разумеющимися, – и все это Сириус предлагает «безвозмездно».
Иногда среди разглагольствований риториков Волиена встречаются отточенные и меткие фразы. Вот одна из них: «Нет такого понятия, как бесплатный ланч». К сожалению, Ормарин не соотносит эту символическую фразу со своим положением.
Моеже собственное положение осложнилось: мне не хотелось, чтобы он применил эту фразу ко мне, здесь она неприемлема.
Я встретился с Ормарином на официальном мероприятии: он стоял на склоне низкого холма с группой сподвижников и наблюдал, как подрядчик с Сириуса строит участок шоссе.
Это шоссе, восхитительное сооружение, двухполосная магистраль, свяжет столицу с морским портом. Сириус постоянно доставляет самолетами все новые партии рабочих со своих планет 46 и 51, поселяет их в соответствующих кварталах, охраняет их и следит за ними. Этим несчастным не разрешено вступать в контакт с местным населением, так потребовало правительство Волиендесты. И вот так получилось, что я увидел Ормарина в еще одной его сомнительной роли, характерной для этого человека: он со своими товарищами, возможно, и не одобрял использование рабского труда или жестокого обращения с рабочими, и все же они пришли сюда поаплодировать получению «дара» – этой дороги. Когда я подошел поближе, все мужчины-чиновники тут же достали свои трубки и задымили, а две женщины торопливо спрятали надетые на них привлекательные шарфы и украшения сирианского происхождения. Я подошел как раз вовремя и услышал речь Ормарина, которую транслировали для дорожных рабочих, их охраны и делегации с Сириуса.
«Выступая от лица трудящихся мужчин и женщин этой планеты, я с большим удовольствием открываю этот участок шоссе и выражаю благодарность нашим щедрым благотворителям с Сириуса…» и так далее. И в этот момент Ормарин уже сообразил, кто к ним подошел.
Ормарин мне симпатизирует и всегда рад нашим встречам. Потому что знает: передо мной ему не надо надевать личину. Все же он, правда, иногда подозревает, что я шпион с Сириуса; или вообще какой-то шпион откуда-то, может, работаю на правительство центрального Волиена. Иногда Ормарин шутит, что «не должен бы связываться со шпионами», одаривая меня взглядом, в котором смешаны «откровенная честная скромность» (часть имиджа государственного чиновника) и внутренняя неловкость от необходимости нести этот имидж. Или имиджи…
Я обычно в ответ шучу, что в любой момент времени среди его помощников есть как минимум один шпион центрального правительства Волиена, один работающий на власти Волиендесты, и, возможно, по одному с Волиенадны, ВЭ 70 и ВЭ 71, а также несколько с Сириуса. Он отвечает шуткой: мол, если это правда, тогда, выходит, половину его помощников составляют шпионы. Я шучу: мол, он наверняка понимает, что сам дал точное описание своего окружения. И тут Ормарин надевает личину, обязательную для таких моментов, – будто его вынудили согласиться с невозможнойправдой, – этакое выражение хитрости и умудренного жизнью сожаления и одновременно скептицизма, говорящего, что ничего уж тут не поделаешь.
Он на самом деле окружен шпионами всех типов, некоторые из них – его самые квалифицированные помощники. Шпионы, наделенные особым талантом, скажем, администрирования, которые просочились в административные органы с целью шпионажа, часто наслаждаются своим побочным занятием и даже дослуживаются до высоких постов и тогда, бывает, сожалеют, что не начали свою карьеру с поста простого «слуги народа», как тут это называется. На своих же закрытых встречах они высказывают огорчения типа «Ох, понимал бы я раньше, что гожусь для настоящей работы, так не пришлось бы мне довольствоваться шпионской деятельностью». Но это уже другая история.
Ормарин вскоре закончил официальную часть мероприятия; его коллеги разошлись; он сбросил свой официальный имидж, обменявшись со мной заговорщической улыбочкой, и мы вместе уселись на склоне холма. На вершине холма напротив нас контингент с Сириуса направлялся в свой космолет, чтобы ехать домой. Несколько сотен рабочих с Сириуса суетились вокруг шоссе, и до нас доносились окрики и приказы надсмотрщиков.
Погода на этой планете неустойчива, но изредка выпадают минуты, когда не приходится терпеть неприятную жару, холод или многочисленные осадки.
Мы в молчании следили за одним человеком, который только что был рядом с нами: он бегом догонял группу с Сириуса, чтобы доложить обо мне и моем прибытии.
Я облегченно вздохнул, когда Ормарин решил не начинать свою ритуальную жалобу в стиле «Ох, как ужасно, когда вынужден работать с обманщиками…» и так далее. Вместо этого он обратился ко мне с вопросом:
– Прекрасное шоссе они там строят, да?
– Согласен. Уж что-что, а строить дороги сириане умеют. Оно называется шоссе первого класса, первого сорта для войны второго типа, с полной оккупацией. – Мой ответ был тщательно продуманным: я хотел натолкнуть Ормарина наконец на вопрос: а сам-то ты откуда?
– Не сомневаюсь, им можно будет воспользоваться для любых перевозок! – поспешно сказал он и огляделся в поисках чего-нибудь нейтрального, желая перевести разговор на другую тему.
– Ничего подобного, – твердо заявил я. – То, что строит Сириус, предназначено для четко определенной цели. Это шоссе предназначено для целей оккупации после войны второго типа.
Может, хоть теперь-то он наконец спросит? Нет! В ответ я услышал:
– Да брось ты, не будешь же смотреть в зубы каждому дареному коню.
– Еще как будешь. Особенно этому.
Увы, я неточно все рассчитал, потому что Ормарин принял героическую позу, оставаясь сидеть по-прежнему на небольшом камне рядом с симпатичным цветущим кустом, и завел свою песню:
– Мы будем сражаться с ними на пляжах, мы будем сражаться с ними на дорогах, мы будем сражаться с ними в воздухе…
– Не уверен, что вы многого добьетесь, сражаясь с Сириусом в воздухе, – благоразумно заметил я, намереваясь сбить эту напыщенную манеру, в которую все они тут запросто впадают.
Наступило молчание. Ормарин по-прежнему бросал на меня быстрые беспокойные взгляды. Но не знал, о чем спросить. Или же просто не хотел задавать мне ключевого вопроса, и, возможно, это было как раз хорошо. Дело в том, что понятие «Канопус» у них всегда ассоциируется с мифом, и он, возможно, не смог бы понять моего объяснения или же не так быстро его воспринял бы, как мне требовалось.
Я облегчил Ормарину жизнь, заставив считать меня пришельцем с Сириуса, хотя бы временно:
– Я видел, как строили шоссе такого типа на десятке планет перед тем, как на них вторгнуться.
Опять наступило молчание.
– Ох, нет, нет, – помолчав, сказал он. – Не могу с тобой согласиться. Я хочу сказать, все мы знаем, что у Сириуса сейчас хватает забот, им надо поддерживать в подчинении свои соседние планеты; не станут же сириане добавлять себе хлопот… и вообще… нечего им думать, что они одолеют… – Затем последовали несколько минут ритуального патриотического колебания воздуха.
На эти слова я ничего не ответил, и Ормарин сменил тон и уже другим голосом, тихим, испуганным, проговорил:
– Но я не могу без страха на это смотреть – я действительно не думаю, что захотел бы жить под властью сирианской оккупации.
Я процитировал ему отрывок из истории Волиендесты, какой она записана в наших хрониках:
– Из четырнадцати планет Звезды П 79 три обитаемы: Планета Три и две ее луны. Главная особенность их истории – что их жители тысячелетиями вторгались друг к другу и заселяли чужие планеты. Самый долгий период стабильности составлял несколько тысяч тысячелетий, когда Луна Два захватила и победила две другие планеты и удерживала их в своем подчинении путем особо жестокого деспотизма…
Он перебил меня, на что я и рассчитывал:
– Прости, Луна Два – это была та планета или…
– Это были вы. А Волиенадна – Луна Один.
Чудесное это было зрелище – наблюдать, как на лице Ормарина появилось выражение удовлетворенной гордости, о котором сам он и не подозревал.
– Мы, Волиендеста, управляли всеми тремя планетами? Волиен тогда, значит, был неудачником?
– Да, это ты верно сформулировал: Волиен и ваша братская планета Волиенадна были неудачниками.
Ормарин осознал, что выражение торжествующей гордости вряд ли украшает оппонента империй, подкорректировал выражение лица и сказал:
– В нашей истории не говорится ничего подобного. И, кроме того… – оппонент империй подбирал подходящие слова, – …местные жители – довольно отсталый народ. Я хочу сказать, в этом нет их вины… – И тут он стал бросать боязливые взгляды направо и налево, на случай, не подслушивает ли кто. – …Есть логичные объяснения этому, исторические причины, но они немного, скажем так…
– Отсталые, – категорично сказал я, и на его лице выразилось облегчение.
– Как всегда бывает, – продолжал я, – тогда настало такое время, что народы двух порабощенных вами планет стали сильными и уверенными в себе, преодолели трудности и разработали втайне способы и методы, как свергнуть – не вас, а ваших предшественников, которых они почти целиком стерли с лица земли. Впрочем, невелика потеря, раса-то была довольно несимпатичная. По крайней мере, так считали те, кого они подчинили себе. Но еще сохранились их черты в аборигенах, если знаешь, куда смотреть.
– Удивительно, – пробормотал Ормарин, и на его широком честном лице (пожалуй, сейчас по-настоящему честном) отразилась напряженная попытка вникнуть в историческую ретроспективу. – И мы ничего об этом не знаем!
Для меня наступила минута сказать «Зато, к счастью, знаем мы…», но я решил пока промолчать о Канопусе. Я видел, как Ормарин в высшей степени задумчиво и проницательно рассматривает мое лицо; он знал намного больше, чем говорил, и даже больше, возможно, чем признавался сам себе.
– Остальное узнать не желаешь? – спросил я.
– Ты должен понимать, для меня все это – просто настоящий удар.
– То, что я сейчас тебе расскажу, записано в вашей истории, хотя, конечно, подано не под таким соусом, как у нас. Итак, слушай. Луну Два – это вы – и Луну Один оккупировал Волиен на несколько В-веков. И это оказалось не так чтобы плохо. Ваша планета – Луна Два – погрязла в невежестве настолько глубоком, что ваши прежние подчиненные с Волиена вас завоевали. Жители Волиена, до недавнего времени ваши рабы, были очень самоуверенны, знали всякие ремесла и технику, все это в основном позаимствовали от вас. Пожалуй, именно они сохранили для вас ваше наследие, хотя бы частично. Эти черты были представлены, пожалуй, можно сказать, представлены по-новому и сохранились на Волиене, хотя из-за внутривидового скрещивания в той новой расе – энергичной новой расе Волиена – скоро стало трудно определить, кто родом из аборигенов, а кто с Волиена. И этот же процесс шел на Волиенадне. Там даже быстрее, потому что из-за ужасно тяжелой жизни на той ледяной планете тамошний народ всегда был крепким и выносливым. Очень скоро Луна Один, или Волиенадна, частично отвергла, частично поглотила своих пришельцев с Волиена, ну а затем победила Волиен и заселила вашу планету.
– Один из моих предков, – с гордостью вставил Ормарин, – был родом с запада Волиенадны.
– Оно по тебе и видно, – заметил я.
Со скромным видом Ормарин протянул вперед обе руки, чтобы вызвать у меня восхищение. Руки были очень большие, сильные, характерные для жителей запада Волиенадны.
– Не забудь, мы задали им хорошую трепку, так что победа далась им нелегко, – похвастал он.
– Нет, конечно. Когда они высадились, их встретила армия в тысячу волиендестанцев, и вся тысяча полегла. Все до единого, всех испепелило оружие Луны Один.
– Это верно. Наша Доблестная Тысяча. А агрессоров было убито девять десятых, хотя у волиендестанцев, по сравнению с ними, было весьма примитивное оружие.
– Да, бойня была та еще: и местных много полегло, и пришельцев.
– Это точно.
– Славная, героическая глава в истории обеих сторон.
– Да уж.
– Я сегодня любовался двумя памятниками – они стоят бок о бок на вашей главной городской площади, в память о том славном дне, один в честь Доблестной Тысячи, волиендестанцев с Луны Два, а другой – в память Героических волиенаднанцев, с Луны Один. Это ваши предки, их кровь течет в ваших жилах. Вместе, конечно, с кровью волиенцев и многих других.
Ормарин смотрел на меня не отрываясь, задумчиво, немного скорбно.
– Верно, парень, – сказал он. – Я теперь тебя понял довольно хорошо. Ты меня предупреждаешь – о чем же?
– А сам ты как думаешь, Ормарин?
– Ты на самом деле считаешь, что Сириус станет?..
– Вы слабы, разобщены, в упадке.
– Мы будем сражаться с ними на…
– Да, да. А ты не думаешь, что?..
– Откуда ты так в этом уверен, если сам не агент Сириуса, а? Я уж начинаю подозревать…
– Нет, Ормарин, я не их агент. И я уверен, что ты на самом деле не думаешь ничего подобного. Зачем мне какие-то особые источники информации, чтобы понять очевидное? Когда планета слаба, разобщена, пришла в упадок, почти всегда ее захватывает более сильная планета или группа планет. Это такой закон. Если не Сириус, найдется другая держава. Почему ты считаешь, Ормарин, что этот закон не для вас?
Внизу, в долине, темнело. Охранники, бегая вокруг толпы по новому шоссе, пинками согнали сотни рабов – дорожных строителей – в колонну по двое и на ночь увели в бараки.
– Бедняги, – вдруг страстно проговорил он с неподдельной жалостью. – Такой же будет и наша участь?
Я ответил:
– Сирианская империя давно прошла свой пик развития. Она медленно растет уже в течение… ты просто не поймешь, если я тебе сейчас расскажу, скольких тысячелетий. Вашаистория насчитывает несколько тысяч ваших лет. Сирианская империя самая большая по размерув нашей галактике. Бывало время, когда ее рост замедлялся, случались периоды, когда она уменьшалась в размерах из-за нерешительности своих правителей. Но в целом она растет. Этот последний период отличается маниакальным и неистовым незапланированным ростом, из-за внутренних распрей среди правящих классов Сириуса. Интересно отметить: по нынешней теории управления Сирианской империей, ее расширение не предполагается! Увеличение территории не стоит на их повестке дня. Они не глупы, эти сирианцы, по крайней мере, не все из них глупы: хоть кто-то отдает себе отчет, что они не контролируют своих действий, и только сейчас начали понимать, что это возможно, что империя может контролировать свое развитие в соответствии с… но это уже другая история. – Я наблюдал за лицом собеседника, ловя проблеск понимания, и если бы заметил хоть малый его признак, я бы договорился в итоге до разговора о Канопусе и о том, что управляет нами.Но на лице Ормарина застыло только напряженное внимание – попытка следить за ходом моей мысли, которая, даже если и была доступна его пониманию, но для него оказалась слишком новой, сразу не усвоить. – Недавно я имею в виду сравнительно недавно, конечно, – Сириус захватил несколько новых планет, но не в результате планового и осмысленного решения, вовсе нет, а просто из-за того, что было поспешно принято какое-то решение, принято в ответ на непредвиденное обстоятельство.
– Поспешно, – пробормотал Ормарин, указывая на прекрасное полотно шоссе, простирающееся под нами, по которому рабов-рабочих отводили на ночь в бараки.
– Решение о строительстве этого шоссе было принято один С-год назад. Это произошло, когда Волиен захватил две планеты, которые Сириус считает частью своей Империи.
– Ты не досказал мне ту историю.
– Западные люди, те беспринципные победители, кровью которых ты так гордишься, создали тут и на Волиене широко разветвленное общество с разнообразными ремеслами. – Тут я заметил, что Ормарин тонко улыбнулся, глядя вниз, на свои могучие западные руки. – Но, как всегда бывает, Луна Один и ее две колонии потеряли импульс развития… На этот раз наступила очередь Волиена снова вознестись и победить. Это была довольно интересная маленькая империя, недавняя Империя Волиен, у нее были свои умеренные представления о справедливости, власти были небезразличны к благосостоянию своего народа, по крайней мере в теории, они пытались ввести в свой правящий класс верхние слои населения побежденных народов…
Я увидел, что мой собеседник пристыжен, и услышал, как он вздохнул.
– Видишь ли, – продолжал я, – ты мог бы выбрать жизнь в кварталах и бараках с аборигенами и не идти на компромисс, но ты не стал…
– Да поверь ты мне, – заговорил он хрипло, и в голосе его звучало страдание, что я спровоцировал почти намеренно, – я ночами не спал, себя ненавидел.
– Ну да, как же… – усмехнулся я. – Но факт остается фактом: что сделано, то сделано, и в результате ты занял ключевое положение на этой планете. А когда придут сириане…
Но я переиграл. Стимул оказался слишком высок.
Ормарин вскочил на ноги на уже потемневшем холме, за его спиной всходили яркие звезды, – одна из них Волиен, его нынешний хозяин, – и, подняв к небу правый кулак, этот кулак западника или волиенаднанца, он начал ораторствовать:
– Я стою тут как свободный человек, дышу свободным воздухом, мои ноги опираются о мою землю! Я не намерен подчиниться тирании вражеских завоевателей, уж лучше я соберу камни с этого склона, если понадобится, заготовлю дубины вон в том лесу и буду бороться, пока смерть не одолеет меня и…
– Ормарин! – попытался я его остановить. – Какое отношение имеют все эти прекрасные намерения к твоей ситуации? Прежде всего, у тебя есть эффективное современное оружие, вы, свободный народ Империи Волиен… – Но все слова были бесполезны.
– Тот, у кого есть истинное мужество, никогда не выберет жизнь раба, если можно умереть в борьбе! Кто – какой мужчина, женщина или ребенок – из вас знает, что такое стоять с высоко поднятой головой…
Боюсь, должен признаться: приступ оказался сильным. Мне пришлось поместить Ормарина в больницу на несколько дней.
Но я должен сообщить вам кое-что похуже. Оказавшись в больнице, я отправился посмотреть, как обстоят дела у бедного Инсента. Найдя его сравнительно здравомыслящим и способным объективно оценивать свое состояние, я попросил его разрешения на проведение эксперимента.
Эксперимент был из простейших, основанный на слове история.
Услышав само это слово, Инсент сохранил хладнокровие. От слов «историческийпульс» у него пульс забился быстрее, но потом успокоился. При словах «исторические процессы»больной оставался непоколебимым.
Перспективы истории– то же самое. Ветры истории —Инсент начал проявлять признаки возбуждения. И они не уменьшались. Тогда я решил рискнуть, но, видимо, поспешил: увеличил дозу, попробовав словосочетание «логика истории».В этот момент я начал понимать всю безнадежность затеянного эксперимента, потому что Инсент задышал быстрее, лицо его побледнело, зрачки расширились. Неизбежность исторических уроков… исторические задачи…
Но только на словах «мусорный бак истории»я отступился. Он вскочил на ноги, сильно возбужденный, обе руки поднял кверху, готовый погрузиться с головой в декламирование, и тут я сказал:
– Инсент, чтонам делать с тобой?
Этот взлет риторики следует извинить создавшимися обстоятельствами.
Я велел медицинскому персоналу как следует присматривать за ним.
Но Инсент сбежал. Думаю, можно не объяснять куда. Я поехал в Волиенадну, где действовал Кролгул. Оттуда пришлю следующий рапорт.
Клорати Джохору, с Волиенадны, первого спутника Волиена
Эта планета – не из числа самых приятных. Ледяной покров, которым она была покрыта до недавнего времени, отступил к полюсам, оставив после себя типичный ландшафт: шероховатая сухая почва, вся в рубцах после интенсивного перемещения льдов и в результате воздействия ветров. Растительность здесь скудная и тусклая. Бурные реки все еще несут растаявший снег и лед, навигация затруднена, тут мало что может доставить удовольствие и дать возможность расслабиться.
Исконные жители планеты – генетические наследники людей ледникового периода – внешне тяжеловесные, плотные, сильные, с замедленной реакцией. Такими же огромными руками, которыми так гордится Ормарин, они строили стены из блоков льда, спасали животных, провалившихся в полузамороженную воду; эти руки душили, молотили, выкручивали, ломали, рвали, изготавливали орудия производства из рогов лосей и их костей. Вторжения народов менее дерзких (в противоположность Луне Два, эту планету завоевывали и заселяли не один раз обитатели планет С-ВЭ 70 и С-ВЭ 71) не ослабили породу, потому что условия жизни по-прежнему оставались трудными, и те, кто не смог адаптироваться, попросту вымирали.
История этой планеты, таким образом, не сильно отличается от истории Волиендесты, но являет собой пример могущества природных условий. Этот народ по характеру угрюм и меланхоличен, медлителен во всем, но вместе с тем местным жителям свойственны ужасные приступы гнева и припадки безумия, и даже сейчас можно угадать по настороженному повороту головы, по возмущенному взгляду, когда глаза, кажется, не только смотрят, но и слушают, так их предки прислушивались к звукам, которые могли нести с собой предупреждение или угрозу, – завывание ветра, треск льда от перегрузки, глухой звук снежного обвала.
После последнего вторжения Волиена условия их жизни стали хуже. Тут все дело в обилии минералов: теперь, куда ни глянешь, повсюду понастроены заводы, шахты, целые города, существующие только для извлечения и переработки минералов, которые отправляются на Волиен. Аборигены, работающие в этих шахтах, живут в рабских условиях и умирают молодыми из-за болезней, вызванных в основном нищетой или пылью и радиацией – результатом переработки минералов. Правящий класс планеты живет на Волиене, а для тех, кто остался на этом спутнике, существует несколько более благоприятных зон, которые Волиен поддерживает и сохраняет; жители этих зон изо всех сил стараются закрывать глаза на страшную жизнь своих соотечественников.
Условия существования на Волиенадне настолько экстремальны, что ее, по моему мнению, можно спокойно называть рабской планетой, так что пусть вас не удивляет обращение Кролгула к жителям именно в этом стиле:
– О рабская планета, о Волиенадна, сколько ты еще обречена носить свои цепи?
Я приехал на эту планету в унылый серый день, приземлился на окраине унылого серого города, прошел пешком на центральную площадь и там увидел Кролгула, который как раз обращался к серой, унылой и молчаливой толпе:
– О рабская планета, о Волиенадна, как долго ты еще обречена носить свои цепи?
Из толпы донесся низкий рев, но тут же смолк. Толпа слушала.
Кролгул забрался на цоколь внушительной статуи шахтера с поднятыми сжатыми кулаками, со сверлящим взглядом, устремленным поверх голов толпы. Судя по всему, оратор намеренно копировал его позу – повсеместно известную, потому что эта статуя издавна служит символом различных рабочих движений. Возле Кролгула стоял нервный, взбудораженный Инсент, его внешний вид составлял резкий контраст с полной достоинства позой оратора; Инсент то улыбался, то хмурился, но никак ему не удавалось принять и сохранить убедительную позу перед публикой. Как и было задумано, Кролгул заметил меня в толпе. В этой толпе среди тяжеловесных медлительных людей выделялись трое: я, типичный канопианец, в данной среде воспринимаемый как «волиенец», тут так называют всех чужеземцев; Инсент, такой изящный, стройный и нервный; и Кролгул, хотя тот изо всех сил старался выглядеть волиенаднанцем.
Может быть, вы помните Кролгула: такой крупный, если не сказать грузный, обаятельный, приветливый – в общем, славный парень, всегда любезный; его адаптация к этой планете может служить образцом торжества самодисциплины, потому что он создал имиджпреданной, мыслящей героической персоны; все знают, что он живет в скудно обставленной комнате на зарплату, меньшую, чем у рабочего; он всегда улыбался так скупо, что каждая его улыбка вдохновляла на создание баллады:
…Выстрелили Волиена любимцы.
Наши мертвые лежали на земле.
И нахмурился наш вождь, сие увидев.
«Не сдадимся!» – закричали мы,
Голоса неистово звучали.
И тогда-то Кролгул улыбнулся.
Но беда в том, что этот народ так тяжел на подъем, что у Кролгула редко бывал повод для улыбки. Он вот чего хочет от местного населения: чтобы они «поднялись все вместе и сразу, нанеся мощный и решительный удар» и захватили всю власть.
Но этому противится общий здравый смысл народа: волиенаднанцы знают по своему самому горькому опыту, что армии Волиена сильны и безжалостны.
Итак, Кролгул начал организовывать головной отряд – возбудитель ненависти, сначала направленной против «всех волиенцев», а потом, поскольку эта цель оказалась слишком неконкретной, а потому и неэффективной, – против лорда Грайса, назначенного сюда Волиеном на должность губернатора, имя которого неизменно дополняли прозвища-эпитеты: Жирный, Толстяк, Гора Сала, Ненасытная Утроба. Они до такой степени приросли к нему, сделавшись своего рода титулами, что сплошь и рядом можно было слышать: «Лорд Грайс Ненасытная Утроба вчера был у такого-то», и это стало настолько привычным, что сам говорящий произносил это чисто автоматически. И даже сам лорд Грайс, по слухам, однажды, представился, нанеся визит главе муниципалитета: «Я Грайс Жирный, вы разве не знаете…»
Однако на самом деле он был высоким, сухопарым, довольно нескладным, в жестких условиях существования на этой планете заметно усилилась его природная меланхолия, и лорд Грайс сильно сомневался в своих способностях исполнять роль губернатора.
Этот истинный представитель Волиена стоял сейчас у окна своей резиденции, которая находилась на площади, слушал Кролгула и совсем не пытался спрятаться.
Он представлял несомненную опасность для разглагольствований Кролгула, потому что людям на площади достаточно было лишь повернуть голову, чтобы увидеть сего преступника…
– А что уж говорить об этом архишарлатане Грайсе Жадюге! Он один воплощает в себе всю мерзость тирании Волиена! Кровь рабочую пьет… – и так далее.
Толпа зарычала и зашевелилась. Эти впавшие в летаргию солидные люди наконец проявили-таки признаки действия.
Однако Кролгулу не требовалось, чтобы они тут же кинулись на штурм губернаторской резиденции. В его намерения входило еще довольно долго пользоваться именем Грайса как средством для возбуждения ненависти. Поэтому он ловко переключил их на песню. «Вперед, на штурм, тиранов свергнем мы…» – и толпа взревела песню.
Несколько юношей из задних рядов, жаждавшие действия, развернулись лицом к резиденции, увидели в окне на втором этаже одинокую фигуру, вскарабкались на балкон и обратились к этому наблюдателю с криками:
– Мы пришли за ним! Не пытайтесь его прятать. Где Грайс Ненасытная Утроба?
– Я здесь, – скромно ответил Грайс, с готовностью выходя вперед.
В ответ оболтусы плюнули в губернатора, сделали несколько пассов кулаками в его сторону и велели ему предупредить Грайса Ненасытную Утробу, что они «скоро придут, чтобы покончить с тираном». Потом спрыгнули назад в толпу и присоединились к поющим.
Однако пение было не столь усердным, как того ожидал Кролгул. Лица, на которые я смотрел, хоть и завороженные пением, были все еще терпеливыми, даже задумчивыми.
Я вошел в небольшое дешевое кафе на площади и оттуда наблюдал, как толпа рассеивается.
Кролгул спрыгнул с цоколя, улыбаясь и отвечая на дружеские приветствия простых людей. С ним рядом Инсент, со сверкающими глазами, воодушевленный, трепещущий, но прилагающий все силы, чтобы являть своим обликом суровую и преданную серьезность, соответствующую имиджу боевика, который он рассчитывал освоить. Они, как два усталых солдата, направились в кафе, а за ними последовали неизбежная толпа обожающих героев женщин и несколько юнцов.
Оба уже уселись за свой столик, когда Инсент заметил меня. Вовсе не чувствуя себя виноватым, он пришел в восторг. И бегом ринулся ко мне, но вовремя опомнился – вспомнил, какую принял новую роль, и зашагал навстречу крупными шагами. Расплывшись в широкой улыбке, уселся напротив меня и требовательно спросил:
– Ну как? Видели когда-нибудь более трогательное зрелище?
Принесли газеты. Мелькали крупные заголовки статей: «СТИМУЛИРУЕТ…»; «ВОЛНУЕТ…»; «ВДОХНОВЛЯЕТ…». Инсент схватил одну и, хотя сам провел последние несколько часов на этом митинге, тут же погрузился в отчет о нем.
Кролгул, заметивший меня еще на площади, встретился со мной взглядом. Он улыбался сардонически, почти цинично, но тут же эта улыбка сменилась привычным взглядом – по-революционному суровым. Кролгул занимал удобное место в углу, так что из окон ему была видна разбредающаяся толпа, в то же время он мог наблюдать за всеми посетителями кафе. Туда, кстати, тут же вошла группа шахтерских вожаков, во главе с Колдером, тот тоже уселся в углу, лишь издали поприветствовав Кролгула кивком.
Но Инсент не заметил этого пренебрежения. Он не сводил с этих людей страстных восхищенных глаз, и Кролгул одернул его холодным, порицающим взглядом.
– Они такие удивительные, ну просто замечательныелюди. – Инсент пытался привлечь внимание Колдера, и тот наконец одарил его дружеским кивком.
– Инсент,– позвал я.
– Ну да, я знаю, вы хотите меня наказать. Вы хотите отослать меня назад в ту жуткую больницу!
– А мне-то казалось, что тебе там понравилось.
– Ну да, только здесь совсем другое. Теперь я в самой гуще настоящих событий.
Кафе уже было полным-полно. За исключением троих – меня, Инсента, Кролгула, все посетители были шахтеры-волиенаднанцы. Всех иностранцев тут автоматически считали представителями властей Волиена или шпионами – хоть с Волиена, хоть, как недавно стали подозревать, с Сириуса. После митинга в кафе собралось человек пятьдесят шахтеров, они хотели обсудить свое положение, прочувствовать свою тяжелую участь, и еще они, очевидно, удивлялись, как так вышло, что их представляют Кролгул и его постоянный спутник Инсент.