Текст книги "Сентиментальные агенты в Империи Волиен"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
– Перед вами, народ Словина… – сказал Инсент после долгой паузы, которую он сумел выдержать, – потому что был совсем не такой, как местные жители, и его удивительные слова, казалось, дошли сюда с какого-то далекого и необычного солнца.
– Перед вами, народ Словина, – проговорил или пропел Инсент, раскинув руки, как бы обнимая их будущее, их все еще нереализованные потенциальные возможности, – перед вами, народ Словина, встала самая большая опасность, какую только можно себе вообразить, но вы, кажется, этого не осознаете. Вам угрожает опасность подчиниться новому тирану, потому что ваш ум мыслит по законам тирании. Но существует и другая возможность: дорога к светлому будущему, такого рода, какого вы никогда и представить не могли. И вы можете остаться истинно свободными людьми, если откажетесь подчиниться новым лидерам или тиранам, священникам, догмам. Вы сохраните в своих взглядах непредубежденность и станете свободными, если исследуете возможности, проанализируете, как вас в прошлом обрабатывали, научитесь наблюдать за собой так, как наблюдали бы со стороны за другими породами существ на ближайшей планете – как вы все наблюдаете и критикуете, например, Мейкен. – (Тут раздался вопль неприязни, потому что в этой зоне Галактики действует общий закон: степень ненависти и недоверия между планетами обратно пропорциональна расстоянию между ними.) – Да, таково может быть ваше будущее! Вы можете сказать себе: «Мы больше никогда не подчинимся лидеру, потому что нам не нужны лидеры; мы понимаем, что нас просто на это натаскали, – якобы они у нас обязательно должны быть». Давным-давно, в вашем животном и полуживотном прошлом вы собирались в группы и банды, в стаи, и тирания основана на этих генетических наклонностях – держать вас в группах, бандах и стаях; но теперь вы можете себя освободить, потому что вы себя поняли…
И столпившиеся там отдельные группы растворились в океане чувств, толпа слилась в единую душу, каждый обнимал и обхватывал соседа с легким шелестом сухой, как бумага, плоти, так что Инсента, казалось, охватила буря шуршания от этих поцелуев. А потом в едином порыве они все столпились вокруг него и подняли его на воздух, крича: «Наш лидер, ты пришел нас спасти!», и «Инсент навсегда!», и «Оставайся с нами, о великий, выскажи нам свои Благородные Мысли, чтобы мы могли их записать, и изучать, и цитировать их вечно!», «О Инсент Великий…»
Инсент вырывался, крича и протестуя: «Нет, нет, нет! Вы не поняли, не в этом дело. О словинцы, прошу вас, не надо, о Боже… Что же мне сказать, чтобы заставить вас?..»
Эти мольбы и банальности были, конечно, не слышны в вихре энтузиазма. Наконец Инсенту удалось выползти из-под толпы словинцев, дерущихся друг с другом, даже убивших кое-кого, чтобы оказать ему почести. Он, рыдая, побежал к космолету и вернулся на Волиен, где укрылся в безопасности белой комнаты с высоким потолком.
К счастью, представитель Шаммат был занят чем-то другим, его не оказалось на Словине.
Я отобрал у Инсента все учебные материалы. Ему не пришлось объяснять мне, что они для него слишком взрывоопасны, особенно при его нынешнем ослабленном состоянии.
AM 5, с планеты Мотц, Клорати
Ну что же, как ни грустно, но вынужден вам доложить: Грайс перековался. Он потребовал, чтобы его «раз и навсегда» сделали одним из них.
– Еще чего, – протестовали те, кто почестнее, в принятой ими агрессивной манере, которую они все время норовят усовершенствовать, – вы ведь волиенец.
– Как вы можете такое говорить? – кричал в ответ он. – Вы опровергаете лучшее, что в вас есть. Сирианская Мораль – вот что должно превзойти все и всех повсюду! Вы сами так говорите. И как же тогда вы исключаете меня, говоря: «Вы волиенец? И это в то время, когда собрались нести Сирианскую Мораль на все планеты Волиена? Вы нелогичны!»
На этом аппарат мышления Воплощений заклинивает: в их восприятии логично– значит правильно. Но, с другой стороны, Грайс не где-то далеко, а наглядно рядом с ними – такой же как они: и физически, и ментально. Он может носить их форменную одежду – он уже попросил выдать ему комплект. Он может попытаться использовать их обороты речи. Но, как заметил мне один из них (вспомните, меня самого тут считают Воплощением):
– Ты только взгляни на него! И этот – один из нас?
Клорати, с Волиена, Джохору
Направляю вам выдержки из очень длинного рапорта, представленного агентом AM 5.
Прошел один В-год с тех пор, как Грайс был похищен мотцанцами, и теперь они начали жалеть о своем поступке. Все их попытки спровоцировать Волиен на то, чтобы дать огласку их делу, неизменно проваливаются. Когда они намекают на пытки, становится еще хуже – совсем никакой реакции. Для мотцанцев превыше всего верность своим, потому что каждый на Мотце – «из наших». Мотцанцы уже перестали удивляться, как такое может быть: власти на Волиене как будто забыли об одном из своих официальных лиц. Грайс все еще «пленник»: его тюрьма – библиотека, но он торчит тут, потому что ему так хочется. Это книжное собрание было похищено мотцанцами из провинциального городка на Волиене когда-то давно, причем все с той же целью – добиться огласки. Тогда им это удалось. Возмутительно! Весь Волиен только и говорил об украденной библиотеке, а потом о ней забыли. Как же может быть, удивляются мотцанцы, что волиенцы беспокоились о книгах больше, чем о чиновнике? Интересно отметить, что в этой библиотеке хранятся результаты обследования, проведенного учеными империи Волиен на материале волиенцев как биологического вида. В дни, когда имперское развитие Волиена достигло своего пика, шел процесс широкомасштабного изучения подчиненных планет, и исследователи завели полезную привычку рассматривать виды и расы народов как виды и разновидности животных, изучать их так же – или почти так же – бесстрастно, как мы изучаем виды и гены. В какой-то момент ученых осенило, что хотя они вели наблюдения бесстрастно, но еще не сделали попытки применить этот же метод исследования к своему собственному образу жизни, а рассматривали его всегда изнутри, весьма субъективно. Они тогда подвергли себя исследованию согласно собственной методике, пытаясь – хотя это всегда довольно трудно – увидеть себя чужими глазами. В этой провинциальной библиотеке содержится уйма результатов их исследований.
Грайс проводит время за чтением. Полученное им ранее образование было в основном направлено на подготовку его к руководству, конкретно ему внушили убеждение в превосходстве, которым должен обладать любой представитель правящих кругов Империи. Грайс и не предполагал, что было собрано столько разнообразных сведений о его собственном виде. Вы спросите, как так получилось, что волиенцы, обладая такой ценной информацией, не поспешили воспользоваться ею в практических целях, не обучили свою молодежь – такие вопросы возникают у Грайса. Вероятно, когда историки начнут работать над изучением этой конкретной эпохи – кануном захвата «Империи» Волиен Сириусом, – сей факт покажется им самым примечательным: почему волиенцы, обладая столь обширным материалом о механизме управления собой как личностями, группами, конгломератами, так и не воспользовались им? Полагаю, все дело в их природной склонности к летаргии. Имея такой сложный, многокомпонентный ум…
Грайс совершенно подавлен и разбит. С тех пор как он решил всей душой верноподданнически предаться простодушию и однонаправленности ума мотцанцев, на него с каждым днем обрушивается лавина фактов, мешающих ему принять эту их однонаправленность. В голове у него рождаются все новые идеи, соображения, осмысления возможностей; он охвачен лихорадкой, для остужения которой с любовью думает о своих новых товарищах, таких строгих, суровых, таких преданных. И Грайса необычайно успокаивает и восхищает наличие у них одной извилины.
Итак, передаю слово нашему агенту.
Рапорт агента AM 5 (в сокращении)
Ох эти бедные Воплощения! Они не могут решиться на противостояние Грайсу! Иногда у них возникает мысль, что его надо бы забросить назад, на Волиен, дабы избавиться от него. Воплощения жаждут устранить его, но Грайс, кажется, высказывая свое восхищение ими, нечаянно сформулировал какую-то фразу, которая для них священна и делает его неприкасаемым, – теперь у него статус гостя. Но это еще не окончательно, потому что в итоге Грайс все же может оказаться для них полезным в качестве заложника. Я поощряю эти их редкие минуты работы мысли, сомнений, пытаясь по мере своих слабых сил (каждому из нас порой присуще тщеславие) подтолкнуть процесс эволюционирования этих однобоко мыслящих героев.
Но Грайс их порицает.
– Вы нелогичны, – говорит он строго, он теперь приобрел их манеру выражаться, по крайней мере, я слышу это частенько. – Я или гость, или заложник. Я не могу быть и тем и другим.
– Вы правы, – соглашаются Воплощения, но продолжают воспринимать его двояко.
В качестве гостя Грайс захотел осмотреть планету Мотц, и мне поручили возить его.
Мы отправились воздушным путем, ездили туда-сюда, облетели вокруг этой планетки, и губернатор Грайс – потому что для меня он губернатор, чиновник, а не Грайс Воришка, – впал в экстаз, протрезвел, не веря своим глазам и восхищаясь всем, что мы видели.
Пролетая над крутыми скалистыми горами, глядя вниз, мы видели, что на каждом маленьком уступе, в каждой крошечной долине разбито и засеяно поле. Сама гора черная и голая, но на ней имеются сотни карманов с землей, каждый грамм которой эти изгнанники с изобильной планеты принесли в корзинах и сделали плодородной. На земле нас встречали группы сильных, мускулистых, но вместе с тем скромных людей, которые с гордостью вели гостей, чтобы показать поля, сады, огороды, топая вверх и вниз по невозможно крутым откосам и гребням; и когда они гордо стояли рядом с крошечным клочком блестящей зелени, они при этом улыбались с такой страстью и покровительственной гордостью, что нам и без объяснений становилось понятно: «Раньше тут ничего не было».
И так было повсюду. Вы летите над равниной, по которой разбросаны клочки цветущих полей зерновых, и вам говорят: «Тут раньше было болото; мы его осушили».
Под вами пустыня, окаймленная поясом темной зелени. «Сейчас это пустыня, но скоро тут будет лес».
Я не помню более пустынной планеты, чем эта, вернее, какой она была от природы; я никогда и нигде не видел таких успехов в освоении.
И все это они сделали своими силами, благодаря преданности, упорству, самоограничению, самодисциплине. Они абсолютно убеждены (и не без оснований) в том, что могут сделать все, что задумают. Они не боятся лишений, потому что могут прожить на горсточку зерна в день, и презирают тех, кому этого недостаточно. Они одеты так просто, что кажется, будто все население планеты носит форму. Какие они молодцы! И какие жалкие, потому что презирают абсолютно всех остальных.
– Вот это да! – кричал Грайс, когда мы спускались в очередной поселок, окруженный пустыней или щебнем. – Ты только представь, что бы мы могли сделать на Волиенадне, если бы постарались.
– Ерунда, – каждый раз говорил я, – ничего подобного вы бы не сделали. Ты же не потащишь людей на аркане. Все должно быть добровольно. – Напоминаю, что, поскольку Грайс считает, будто я тут Воплощение, я должен высказываться в этом духе. Но, в конце концов, я ведь сказал правду.
– Как вспомню бедную Волиенадну… О бедная, несчастная страна! Мы должны были сделать что-то в этом роде.
– Ну и какова эта ваша планета?
– Сплошная тундра, повсюду щебень и вечная мерзлота.
– Вероятно, вы никогда не слышали о растении под названием рокнош? Насколько мне известно, оно пышно разрастается именно в таких условиях.
Грайс пришел в бурное волнение, явно заинтересовался.
– Ой, кажется, слышал. Какой-то тип о нем говорил, но он был просто… – Грайс хотел сказать «просто шпион с Сириуса», но вовремя осекся. Его лицо в такие минуты становится невыразительным, каким-то стертым, а потом его искажает спазм, как будто организм стремится достичь равновесия, собраться.
– Шпион с Сириуса, – все-таки тихонечко пробормотал он, насколько я расслышал, – но я был таким молодым, откуда мне было знать…
Я иногда пытаюсь говорить с ним о Сирианской империи, какая она на самом деле. С Грайсом бесполезно толковать о дальней перспективе, о долгих тысячелетиях таких империй, ибо в представлении этого человека слово «империя» означает несколько В-лет господства Волиена. Но я пытаюсь рассказывать о каких-то переменах в истории Волиена, о его нынешнем распаде. Я напоминаю Грайсу о предстоящем завоевании Волиена. Он хмурится, вздыхает, гримасничает…
Представьте, он нашел, как разрешить свои эмоциональные проблемы. Странно! Но – вы согласитесь, я уверен, Клорати, – с психологической точки зрения весьма изобретательно…
Грайс решил подать в суд на Волиен за невыполнение обязательств по обещаниям и гарантиям, предоставляемым каждому гражданину Волиена согласно его Конституции.
И вот перед Грайсом встали новые проблемы: он только приблизительно помнит соответствующую статью; на Мотце не нашлось экземпляра Конституции Волиена; ему надо вернуться обратно, чтобы раздуть это дело; он не может вспомнить никакого прецедента.
Кролгул услышал о плане Грайса от озадаченного мотцанца и тут же его посетил. Он вошел в библиотеку, трижды резко стукнув в дверь, молча постоял в проеме двери, с суровым лицом, пока не убедился, что Грайс его видит, потом без улыбки прошагал по всей комнате. Серая униформа (вариант униформы Мотца), хмурая важность лица, солдатская походка… Грайс невольно поднялся на ноги, словно обвиняемый, но не успел заговорить, как Кролгул выбросил вперед руку и пролаял:
– К вашим услугам! – И продолжал: – Я слышал о ваших намерениях. Пришел вас поздравить! Великолепно! По масштабу, по смелости, по риску. Поистине революционная творческая мысль.
После нескольких часов общения с Кролгулом Грайс был готов на все, в том числе и пойти на риск – заставить мотцанцев пошевелить извилинами.
Представьте себе, Клорати! Двадцать Воплощений, и я в том числе, все после тяжелого рабочего дня, с трудом собрались, чтобы посвятить вечер разбору этой обременившей нас просьбы Грайса; все уселись полукругом в казарме в центре пустыни, которую предстоит окультуривать. На полке стоит кувшин с водой, лежит несколько порций овощей, горит лампа. Грайс сидит перед нами – непонятно, в качестве гостя или же пленника.
– Вы говорите, что собираетесь публично критиковать свой собственный народ?
– Не мой народ. Государство Волиен.
– Какая разница? Как можно разделять государство Волиен и его жителей волиенцев?
– Если нельзя разделять, как же в таком случае государство может обещать и гарантировать своему народу известные права?
– Как вас понимать? Вы что, намерены публично критиковать абстракцию?
– Как государство может быть абстракцией, если оно гарантирует и обещает, если оно выступает в роли отца родного? И, кроме того, я не критикую его, я вызываю его на суд.
– Неужели вы собираетесь судить Конституцию?
– Нет, тех, кто представляет государство Волиен в настоящее время.
Наступило угрюмое молчание, полное враждебных взглядов и нетерпения.
– И чего вы этим добьетесь?
– Добьюсь? Я разоблачу Волиен как мошенника, какой он и есть.
– Волиен?
– Я имею в виду нашу смешную Конституцию. Ложь, все ложь!
– Но когда мы принесем нашу Мораль в Волиен, тогда у их народа будут истинная справедливость, настоящая законность и реальная свобода.
– Да, но до этого еще надо дожить, так ведь? И в любом случае… – Губернатору Грайсу просто не верится, что может исполниться его мечта, то, о чем мечтал он столько лет: истинное пришествие революции, истинное пришествие Сириуса в его страну. – И, кроме того, – торжествующе заявил он, – если я разоблачу их в суде, чего они давно заслуживают, тогда ваша задача станет намного легче, согласны? Лицемерная маска фальшивой справедливости будет сорвана с лица тирании и…
– Мы не понимаем, как вы, официальный представитель этой тирании, да и просто гражданин, сумеете призвать государство к суду. Что, конечно, звучит для нас как критика. А как вы можете критиковатьтиранию?
– Ах видите ли, у нас демократия, верно? Конечно, только из-за исторических аномалий и так далее, – бормотал Грайс.
Вот так и тянулось это заседание, почти всю ночь. Время от времени я вмешивался, чем-нибудь напоминая этим воинам о реальности, или, как вы и ваши руководители в Школе Колониальной Службы это называете, «самой жизни». Например, я вставлял:
– Но, позвольте вам напомнить, у вас, в сущности, даже нет под рукой текста Конституции…
Под конец было решено послать команду из двух человек на Волиен, переодев их в волиенцев, чтобы достать экземпляр Конституции для Грайса.
– И раз уж вы поедете, – заорал он им вслед, – заодно прихватите для меня второй том книги Писа «Законы управления поведением групп». Когда вы освобождали эту библиотеку, этот том был на руках, а мне он нужен, дабы правильно составить иск.
Грайс все это записал для них на листочке. Мотцанцы не любители чтения. Или, скорее, они читают только истории о своей родной планете, о том, как их оттуда изгнали, о своей борьбе с природой и за окультуривание Мотца, о своей борьбе по охране Мотца от рук дружественных колоний Сириуса. Они читают книги о практическом обучении, техническую литературу и – с недавних пор – книги, описывающие Волиен и его «Империю», но исключительно с точки зрения Сириуса. Никогда не читают они таких книг, которые могли бы натолкнуть на предположение, что как их самих, так и их историю, их страсти, их преданность можно рассматривать с какой-то другой точки зрения. У мотцанцев даже не возникает искушения читать такую литературу: они тщательно запрограммированы на восприятие мыслей других людей как ереси. «Ладно, всё, достаточно», – я цитирую их неизменный ответ, если перед этими людьми вдруг предстанет какая-то книга, в которой может оказаться критика в их адрес, хотя бы косвенная. И еще: «Что у нас есть, то нам и надо».
Чтобы подать иск на Волиен, потребовались усилия Грайса, мои, Кролгула и еще одного мотцанца (его представил губернатору Кролгул, он как почувствовал, что этот новый знакомец может оказаться полезным для Грайса – с точки зрения самого Кролгула, разумеется). Сей молодой человек по имени Стил есть настоящее порождение, продукт тех трудностей, которые ему пришлось преодолеть в своей жизни. Он родился в одном из новых поселков, построенных для осушения болотистого устья. Там вечно было холодно, уныло, промозгло. Мать его умерла, рожая третьего ребенка. Отец работал так же много, как и все мотцанцы. Дети росли без присмотра. Стил помогал растить двух младших, ходил в школу и зарабатывал деньги, еще будучи совсем ребенком. Потом в результате несчастного случая погиб отец. Вся история Стила такова; он рано повзрослел и стал физически и духовно взрослой личностью, был способен выполнить любую работу и справиться с любым обстоятельством. Этот образчик добродетели все свое время проводил с Грайсом, который еще больше впал в самоуничижение и ощущение собственной неполноценности. Стил же, естественно, пришел в восторг от Грайса, жизнь которого казалась ему патологическим баловством и воплощением эгоизма. Грайс соглашался с любой критикой в свой адрес и кричал:
– Я отплачу им за это, вот увидишь! – имея в виду, разумеется, «весь Волиен».
«Предъявление обвинения» уже составило несколько томов, и как будто не было причины его вообще заканчивать; но Кролгул торопил. Повсюду циркулировали слухи! В основном о неизбежном вторжении Сириуса. Армия Мотца формально была мобилизована. Поскольку все их солдаты – они же фермеры и шахтеры, в основном рабочие, Мотц не может справиться с ситуацией. Протесты пошли на «сам Сириус». Где, конечно, сплошь одни перепалки. Дебаты. Несогласия. Перемена политики. Нет ответа от «самого Сириуса», так что Мотц свою армию законсервировал, но, как у них говорят, все могут собраться снова в один день (и это правда, ибо самодисциплина их солдат такова). Кролгул заявил Грайсу:
– Если ты не сделаешь этого сейчас, то не сделаешь уже никогда. Не станет Волиена, на кого подашь иск?
– Ой, Кролгул, – удивился Грайс, – а ты не преувеличиваешь?
– Тебе нужна или тебе не нужна Сирианская Мораль?
– На Волиенадне я ни разу не слышал, чтобы ты говорил о ней. Почему это?
– Ты тогда еще не созрел, чтобы услышать истину.
– Ты ведь не для меня вещал. А Колдер и его компания?
– Откуда ты знаешь, о чем я с ними обычно говорил? Ты же не всегда подслушивал и подглядывал в замочную скважину, Грайс!
До такого уровня вульгарности Кролгул опустился при споре с Грайсом, что губернатору стало неловко, но ему достаточно было взглянуть на Кролгула, чтобы избавиться от своих сомнений: такой честный солдат в форме! Такой героический профиль! Такой одинокий и самодостаточный мужчина! Все, чем хочет быть Грайс, кажется воплощенным в Кролгуле, когда смотришь на него. А если его сомнения в Кролгуле становятся слишком сильными, на этот случай рядом есть Стил, который или только что пришел после целого дня тяжелой физической работы, или вот-вот отправится на эту работу, и это при том, что весь его дневной рацион состоит из толченых рыбьих голов и какой-то болотной жижы.
Конечно, рядом еще есть я, но Грайс просто не может найти со мной общий язык. Иногда ему становится легче от того, что я, мотцанец, могу оказаться способен на обычное неуважение, даже дерзость; его радует, что мотцанец может критиковать Мотц. А порой он, похоже, подозревает неладное.
– А вы часом не шпион? – как-то рявкнул он.
– А как же, шпион, – ответил я. – Как умно и проницательно с вашей стороны, что вы меня опознали. Хотя свояк свояка видит издалека… Не так ли, губернатор Грайс?
Клорати Джохору, с Волиена
После того как я отправил вам свой последний рапорт, я успел сделать следующее: а) съездил к Ормарину на Волиендесту, он уже вышел из больницы, выздоровел и готовится к будущему, благоразумно и спокойно изучая историю нескольких наших планет; б) облетел вокруг всей Волиендесты и убедился, что большие пространства на ее территории приобрели красноватый оттенок; в) объехал весь Волиен из конца в конец.
Я получил сообщение от Инсента; он пишет, что чувствует себя достаточно хорошо и рискнет прервать уединение; хочет проверить себя. Он тоже путешествует по Волиену. Я его встретил дважды.
Первый раз – в небольшом городке, где были волнения, беспорядки: иммигранты, бежавшие из ВЭ 70 и ВЭ 71, сцепились с местными. Как вы уже наверняка слышали, эти две планеты отказались подчиняться властям Волиена, и, согласно логике примитивных умов, этих несчастных иммигрантов, бывших долгое время счастливыми и лояльными гражданами Волиена, толпа вдруг провозгласила сирианами и, следовательно, предателями.
Я приехал туда с нашими агентами 33, 34, 37 и 38, вызвал их с места работы, с Волиендесты, чтобы по возможности смягчить крайние экстремистские проявления бесчинствующей толпы. Конечно, мы хорошенько замаскировались. И Инсент меня не узнал, он сидел и наблюдал сверху, с насыпи, а внизу толпились бунтари. Само его присутствие уже можно было счесть подстрекательством. Инсент выглядел хмуро, на бледном лице – трагическое выражение, но главное – он был всего-навсего зевака, не участник, – достаточно было бы несчастного случая, чтобы он стал жертвой. Я поручил агенту 33 незаметно понаблюдать за ним. Потом отправил Инсенту сообщение, предлагая присоединиться к нам, заняться настоящим, ответственным делом. Но ответа не получил. В следующий раз я встретил Инсента вчера, уже в Ватуне. И снова в гуще событий: дома горели целыми улицами, и небольшая толпа волиенцев, в основном молодых, крушила все на своем пути с криками: «Долой…»; «В костер…» – а дальше шло перечисление имен местных владельцев магазинов, в основном иммигрантов с Волиенадны. Инсент выскочил из центра толпы, забрался на мостик через улицу, по обе стороны которой горели дома. Дым, мечутся языки пламени, толпа бурлит вне себя от ярости, – и тут наш герой кричит – вернее, вопит, чтобы его расслышали все:
– Вы должны понять… нет, слушайте меня… вы предаете все, что делает вас настоящими, ответственными личностями, нет, вы должны послушать… вы в данный момент подчиняетесь своему животному началу… знаете ли вы, что…
Под мостиком первые ряды мятежников на миг остановились и подняли головы, разинув рты от удивления, в замешательстве, – в основном из-за этой задержки был сбит их эмоциональный настрой. Дым и тени от языков пламени скрывали лица людей в толпе. На минуту наступила относительная тишина, в которой стал слышен рев пламени и донеслись крики из задних рядов:
– Долой… свергнем его…
И опять голос Инсента:
– У вас у каждого в голове есть два ума, точнее, один – животный инстинкт, и когда он берет верх, вы ведете себя как животные, как сейчас, вы стадо…
Толпа саркастически заржала.
– Мы не просили тебя проводить тут урок биологии, – проорал из гущи мятежников наш агент 37, переключая их гнев.
Когда все обернулись посмотреть, кто это тут вещает от их лица, да еще словами, совершенно им не свойственными, вперед выбежал наш агент 38, схватил Инсента, которому грозила опасность быть разорванным на куски толпой.
– Послушайте, – кричал Инсент, – послушайте меня… Вами всеми управляет ваш примитивный мозг, вы не понимаете? Вы регрессировали на миллион лет назад…
Но наш находчивый агент 38 уже оттянул незадачливого оратора от мостика и подтолкнул к тому месту, где стоял я. Мы схватили его за руки и уволокли прочь с глаз толпы, потащили по той улице, где мятежников еще не было.
– Но я же прав,– все повторял Инсент, пока мы бежали.
Мы оставили его в небольшом пустом баре, велев никуда не выходить, пока мы не придем, и тут же вышли на улицу – надеясь, что еще что-то можно будет сделать. Дела обстояли очень плохо. Продолжались беспорядки, грабежи, драки, и когда я вернулся в бар, его уже закрыли, и Инсента не было ни следа.
Но, полагаю, не стоит за него беспокоиться! У меня такое ощущение, что Инсент на самом деле выздоравливает и больше не будет рупором вещаний Кролгула.
AM 5 – Клорати
На Мотце полная боевая готовность. Грайс едет в Волиен: Воплощения наконец-то потеряли к нему интерес. Они заявили: «Губернатор Грайс, просто уезжайте. Да, да, да, все, что хотите, только уезжайте». По просьбе Грайса с ним отправляют Стила.
Клорати Джохору, из Ватуна
Грайс прибыл в Ватун, и ему вдруг пришло в голову, что это не тот Ватун, из которого он уезжал. Повсюду беспорядки и восстания, поджоги и грабежи!
– Но волиенцы не такие, – протестует он, – мы вовсе не такие. Мы благожелательны и добры, мы разумныелюди.
Но все же ему придется примириться с еще одним невозможным обстоятельством, которое подрывает его душевное равновесие. Теперь, когда о Волиене уже сказано все самое плохое, что только возможно, – и что там безработица, например; и что иммигранты с других планет не получают статуса граждан, и что уровень жизни падает из-за утраты Империи, – когда все это уже сказано, тем не менее оказывается, что большинство беднейшего населения на Волиене живет лучше, чем самые состоятельные граждане на Мотце. Как пристыдил губернатора Стил, уныло сопровождающий Грайса согласно полученному заданию «не спускать с него глаз»:
– Это, что ли, вы называете бедностью? Вы что, хотите сказать, что эти люди бунтуют потому, что они бедны? Ну уж нет, вы мне сначала объясните, пожалуйста! Я согласен взять эту вашу бедность и отвезти к себе в поселок. Нам на год хватит тех богатств, которые у вас здесь, прямо на моих глазах, растрачивают хотя бы на одной этой улице.
Грайс ухитрился и это обстоятельство, как и многое другое, вставить в свое великое «Обвинение».
Грайс никак не мог найти юриста, который согласился бы представить его дело, так что он отправился к государственному защитнику, лицу, специально назначаемому, чтобы обеспечить выслушивание законной жалобы. Этот джентльмен пролистал много сотен страниц «Обвинения» с недоумением, понятным Грайсу, который хорошо знал людей своего класса. Прежде чем защитник выставил его за дверь с изысканной любезностью, весьма знакомой Грайсу по собственному адвокатскому опыту, Грайс обратился к нему:
– Ты меня не узнаешь, Спаскок? Мы ходили в один детский садик, номер пятьдесят три.
Чиновник признал, что и впрямь ходил в детстве в этот садик, однако Грайса не узнает.
– А Виру помнишь?
– Конечно, Виру помню. Она очень много значила в моей жизни. Родители мои слишком часто уезжали в командировки на Волиенадну, и я рос практически вне семьи.
– Ты не встречал Виру с тех пор? – возбужденно продолжал Грайс. (Инсент подробно пересказал мне этот разговор, который происходил в его присутствии: они с Грайсом стали большими друзьями, что неудивительно.)
Спаскоку стало неловко, и он не мог этого скрыть, а Грайс продолжил:
– Я это почему спрашиваю, видишь ли, сам-то я встречал Виру значительно позже, и на моюжизнь она оказала решающее влияние.
Вира, очаровательная и отзывчивая девушка, ездила в отпуск на Волиенадну. Увидев, как страдает местное население под властью Волиена, она впервые поняла, что удобная жизнь, существующая на Волиене, не только недоступна его колониям, но обязанасвоим существованием исключительно этим колониям. Вира мгновенно переменила убеждения и поверила в Сирианскую Мораль. И за короткое время превратилась в их агента, причем довольно сомнительным, типичным для того времени путем: несколько взволнованных посещений посольства Сириуса, несколько случайных встреч на официальных приемах, приглашение посетить Сирианскую империю – в данном случае это была поездка на Олпут, который произвел на Виру самое благоприятное впечатление, – этим все и закончилось. Довольно скоро она узнала, какая ужасная тирания царит на Сириусе, и в буквальном смысле слова забыла о том времени, когда им восхищалась. Но за это время девушка, по сути дела, послужила орудием вербовки двух своих бывших друзей детства, теперь уже взрослых, заразив их своим восхищением Сириусом. Одним из них был Грайс, а другим – Спаскок.
– По-моему, люди в нашем положении должны держаться вместе, – сказал Грайс Спаскоку.
Тот с натянутой улыбкой пообещал вникнуть в «Обвинение» и дать знать Грайсу. И, когда Грайс и Инсент уже были в дверях, спросил:
– А кто это с тобой?
– Он приехал издалека, очень издалека, причем по-настоящему, – ответил Грайс, зная, как его слова подействуют на Спаскока. Тот немедленно вернулся к своему столу и начал читать «Обвинение».
– Ой нет, – комментировал он текст вслух, тяжело вздыхая, – нет, нет… это вообще-то не по делу…а это и вовсе безумие… а это из рук вон…
