355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дорис Лессинг » Сентиментальные агенты в Империи Волиен » Текст книги (страница 10)
Сентиментальные агенты в Империи Волиен
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 22:47

Текст книги "Сентиментальные агенты в Империи Волиен"


Автор книги: Дорис Лессинг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

А потом зазвонил телефон, звонили самые разные его коллеги, занимавшие и высокие посты, и не очень, – а некоторые – ну самые высокие, – и Спаскок по содержанию каждого из этих очень интересных разговоров, как будто совсем на другие темы, безошибочно догадался, почему он просто обязан дать ход этому иску Грайса.

– Да, читаю как раз сейчас, – захлебываясь, отвечал он всем по очереди, причем каждый из собеседников при этом бросал что-то вроде: «Грайс, ну ты его знаешь, это наш коллега, притащил мне экземпляр своего "Обвинения"». – Да, может, все это правда, я ведь не спорю, текст очень захватывающий, я уверен, но… да, хорошо. Ладно. Понял тебя. – И снова вздыхал.

– Но, конечно, – ныл Спаскок после двадцатого звонка, сидя в одиночестве в своем офисе, – мы не можем же всебыть?.. – И, конечно, не всеони были, но каждый задавал себе вопрос, а вдруг когда-нибудь что-то такое сделал или сказал?.. А те, кто были, те не знали, до какой степени Сириус их считает агентами «спящими» или хотя бы дремлющими; или же на самом деле они активно участвуют в подрыве Волиена каждый в доступной ему сфере; или, скажем, близко общаются с каким-то тайным инструктором Сириуса.

Итак, делу Грайса будет дан ход. Грайса лихорадит от радости. Именно его радость возмущает его товарища и союзника. Конечно, по всей справедливости Волиен «должен быть раз и навсегда разоблачен и приведен к барьеру истории», по мнению Инсента, – в целом состояние его здоровья стало намного лучше, хотя некоторые фразы все еще легко сбивают парня с толку; но любая чужая радость, по любому поводу, вызывает у него подозрения, так уж он устроен. Единственная понятная ему радость – это его личный мазохизм при размышлениях о собственных недостатках. В сущности, неодобрение им Грайса – своего рода зависть. Есть свидетели, что Инсент бормотал, когда Грайс, корчась от радости, вносил в свое «Обвинение» очередной факт, обличающий лицемерие Волиена: «Грайс, да ведь я сам часто поступал намного хуже!»

В своем послании AM 5 с Мотца просит разрешения перевестись сюда: в нем «прорезался», по его собственному выражению, интерес к наблюдению за фарсом.

Ох, Клорати,– пишет он, – как трудно терпеть этих восхитительных мотцанцев! Они делают только то, что неизбежно даст какой угодно, но вещественный результат. Все, что они говорят, основано исключительно на «самой жизни». А теперь, когда уехал губернатор Грайс, вместе с ним исчезли те знаменитые «несоответствия», слушая которые я привык получать такое удовольствие. Из них осталось только одно, – а именно: эти мотцанцы, хотят они того или нет, но они те же сириане. Их спасает полнейшее отсутствие воображения, их ход мысли таков: «Мы хорошие. Мы сириане. Значит, Сириус хорош». Они готовятся к вторжению Сириуса с таким же воодушевлением, с каким обрабатывают какой-нибудь участок пустыни, превращая его в поселение. После общения с Грайсом они теперь уверены, что Волиен не обойдется без их руководящих указаний. Когда я позволил себе предположить, в своем эксцентричном стиле, который я тут достаточно отточил, чтобы не поддаваться их торжественным манерам (и который, естественно, вполне закономерно вызывает их недоверие), а вдруг на Волиене не все такие, как Грайс, у них остекленели глаза: они мыслят совершенно одинаково, поскольку все «закалены в огне» (простите мой пафос) своих общих трудностей, так что представить себе не могут такую планету, на которой жители все разные. Клорати, спасите меня, позвольте переехать на Волиен!

На что я ответил следующим посланием:

Я допускаю, что Вы сами не отдаете себе отчета, но сам этот Ваш «эксцентричный стиль», нарочитая полускрытая насмешка, «наслаждение» и есть точно такое же потакание, уступка в душе своей потенциальной склонности к анархии, которая послужила причиной того, что целое поколение волиенцев из высших кругов стали (в той или иной степени) агентами Сириуса. Вы не чувствуете сходства в тональности, в «нюансах». Помню, я сам читал лекции, которые Вы посещали, как раз об этом периоде на Волиене, поскольку он хорошо иллюстрирует законы появления внутренней неудовлетворенности, измены. Вы помните ту лекцию, которая называлась «Потому что если достигнут успех, никто не смеет назвать это предательством»? Очевидно,не помните. Не для того вы направлены агентом Канопуса в этот (скажу честно) не самый привлекательный уголок Галактики, чтобы развивать свой вкус к изучению исторической аномалии. Которая, кстати, почти всегда является результатомсамомнения, – и не случайно, что именно тот класс общества Волиена, который по своему воспитанию считал себя естественными правителями страны, был обучен этой глубокой и всеобъемлющей легкости мышления – гордости тех, кто считает себя лучше других. Из гордости проистекает удовольствие, которое дает наблюдение за аномалиями, всегда сопровождающими столкновение планет. Ладно, я считаю, что до определенной степени этот эксцентричный стиль можно допустить, он даже необходим, если есть желание избежать депрессии и упадка духа, которые неизбежно возникают, как подумаешь, с каким расточительством Галактика, или, как говорят волиенцы, природа свое возьмет. Но стоит хоть на один шаг выйти за пределы этого некоторого допущения, и начинается презрение к окружающим, и вскоре уже станешь раздуваться от радости – вот, мол, какой я умный. Агент AM 5 изКАНОПУСА! Будьте добры выполнять свою работу в соответствии с полученным заданием и уймите свое веселье при исполнении служебных обязанностей! Между прочим, согласно расписанию, Вам предстоит явиться на Волиен вместе с армиями завоевателей-мотцанцев, но не воображайте, что при этом Вам представится много возможностейповеселиться.

В ответ на этот выговор или, скорее, напоминание мне пришло сдержанное признание, что выговор был своевременным.

По делу Грайса прошло предварительное слушание. Спаскок, в последнем приступе профессионального негодования, формально признал, что этот иск следовало бы отклонить. Разговор происходил в небольшом зале вне помещения суда общей юрисдикции. Присутствовали Спаскок, трое экспертов-консультантов, Грайс, Инсент, несколько судейских чиновников. Все эксперты-консультанты не скрывали своей неловкости.

– На чем вы основываете свое «Обвинение»? – спросил главный эксперт.

– На первой статье нашей Волиенской Конституции, – сказал Грайс. Он стоял, выпрямившись, с горящими глазами, и явно чувствовал себя Воплощением Суда Истории над Волиеном.

– Прошу зачитать эту статью.

– «Волиен гарантирует защиту всех граждан и материальное обеспечение их в соответствии с современным уровнем разработки своих природных ресурсов и с развитием и ростом знаний о природе законов Волиена и законов динамики развития общества Волиена».

Грайс вслушивался в эти слова, как будто каждое из них было обвинением, с которым все должны согласиться, и с торжеством ждал.

Трое экспертов-консультантов старались не встречаться взглядами друг с другом.

Спаскок сказал:

– По моему мнению, сплошной бред.

– Почему, Спаски? – потребовал ответа Грайс. – Прости, я хотел сказать, господин защитник. Или Волиен отдает себе отчет в том, что он – она, империя, – оно, государство, заявляет, или не отдает. Какой смысл в Конституции, если считать смешным сам вопрос, следует ли ее вообще чтить?

У Инсента был совершенно несчастный вид.

– Ну да, все мы это знаем, но…

– Что именно ты знаешь? Эта конкретная статья, ключевая статья всей Конституции, поставлена первой потому, что когда основной закон пересматривали, оказалось, что прежнее законодательство вообще никак не учитывало современный уровень развития социологии и психологии. И тогда законы были аномалией, а уж теперь – тем более.

– Одну минуточку, – вмешался главный эксперт. – Кто такой Волиенв этом контексте? Конкретно кто или что есть оно – которое «гарантирует»?

– Очевидно, правительство.

– Это не так просто, согласен? – заговорил Спаскок. – Правительства приходят и уходят. Тогда означает ли в данном случае «Волиен» неких постоянных официальных лиц?

– Конечно, нет. И так ясно, что такое Волиен, – сказал Грайс. – Это дух преемственности… – И, поскольку Спаскок и главный эксперт были готовы оспорить эту довольно неубедительную концепцию, он добавил: – Если «Волиен» может «гарантировать», должно же быть что-то постоянное, чтобы обеспечивать эту гарантию, даже если это что-то не так легко обозначить.

– Довольно логично, – согласился Спаскок, – но, с моей точки зрения, полный вздор. Прежде всего, если бы «Волиен» должен был постоянно реформировать свои структуры в соответствии с развитием науки, ему пришлось бы создать некий орган, специально для управления этими разработками и для воплощения их в указанные структуры.

– По-моему, ты как раз доказываешь мой постулат, – заявил Грайс.

– Но, – продолжал Спаскок, – тогда закон должен согласовываться с результатами современных исследований. А это не так просто.

– Исключительно просто, – возразил Грайс. – Стоит захотеть.

– Кому? – спросил главный эксперт. Обычно он держался весьма профессионально: осмотрительно, невозмутимо, не углубляясь в мелочи. Но сегодня он был неспокоен и сердит – и все знали причину. Давление сверху.

– Посмотрите на вопрос с такой точки зрения. – Инсент явно прилагал усилия, чтобы поддержать Грайса, хотя было очевидно, что это былиименно усилия. – Если сочли необходимым поставить эту статью первой, – потому что наше знание о себе переросло наши правовые и социальные структуры, значит, не могло быть никакого соглашения.

–  Наше?– холодно спросил Спаскок у Инсента, явного чужестранца, как всем известно, прибывшего «очень издалека».

– Я отождествляю себя с Волиеном, – пробормотал Инсент.

– С чем?– вопросил главный эксперт, пытаясь иронизировать.

И тут наступило долгое унылое молчание. Профессионалам трудно переступить через свой профессионализм. В обычное время не допустили бы, чтобы подобный иск дошел даже до этой стадии рассмотрения.

– Я не понимаю, как вы можете отрицать, – сказал Грайс, с привычным ему формальным презрением, – что перед нами Конституция, которая дает определенные обещания?

– Этого мы не отрицаем, – возразил Спаскок.

– И что эти обещания не выполнены.

– Это уже другой вопрос.

– Я предлагаю это доказать.

– У меня есть предложение. Мы должны создать Специальный Комитет…

– Ну, это, конечно, шутка, – вставил Грайс.

– …чтобы дать определение точному значению следующих слов: «Волиен» (в настоящем контексте «он»), а также «гарантирует», «обеспечивает» и словосочетанию «в соответствии с».

– Согласны, – хором произнесли все трое экспертов-консультантов.

– Отлично, – согласился Грайс, – формально вы в своем праве. Но я при этом требую права быть выслушанным судом присяжных.

– Ты что, Грайси, – обалдел защитник, – тебе это надо?

– Да, господин защитник, надо.

Понимая, что потерпели поражение, рассерженные эксперты-консультанты и Спаскок буквально оцепенели, а судебные чиновники вышли на улицу и вернулись, ведя за собой первых попавшихся двенадцать человек.

Настроение народных масс на Волиене очень переменчиво. Одновременно с волнением, вызванным слухами о неизбежном вторжении, растет возбуждение и душевный подъем. Все взволнованы, все суетятся, спрашивают друг друга о новостях, необходимых им для подпитки. Обычно достойное и формальное поведение судейских чиновников сменилось чуть ли не халатностью, с оттенком презрения.

– Эй вы, сюда, сюда, нам нужны присяжные, тут иск подал настоящий чудак… Не поверите, что у них состряпано на этот раз… Приходите, поржете от души, уж это точно…

В таком духе народ зазывали в суд на роль присяжных. В ложе присяжных столпилось семеро солдат и пять гражданских лиц, они улыбались и были явно празднично настроены, что, вопреки всякой логике, объяснялось близостью войны. Главный эксперт неодобрительно посмотрел на собравшихся, их лица тут же посерьезнели, и они внимательно выслушали вопрос:

– Вы согласны или нет, что Грайс, губернатор Волиенадны, имеет право подать в суд на Волиен за пренебрежение теми своими обязанностями по отношению к своим гражданам, которые указаны в Конституции?

Едва сдерживая улыбки, присяжные обменялись взглядами.

– Согласны, чего там, – сказали они. – Валяй! Во дает! Да мы бы тоже не возражали немного тут…

– О, прекрасно, – кивнул Спаскок, – очень хорошо. Тогда давайте назначим Специальный Комитет и начнем работать.

После этого Инсент подошел к Грайсу и сказал, что «по объективным причинам этот суд стал галактической аномалией». Это весьма заинтересовало Грайса. Он сам признавался, что когда он слышит слова вроде «галактический», ему кажется, что «его голову наполняет прохладный воздух». Но в данном случае его мнение об Инсенте сработало против намерений того.

– Вы, люди «издалека», не можете понять наших местных условий.

– Но ведь я живу тут, верно?

– Это не имеет значения; тут надо родиться.

– Ну вы сами не ахти какая реклама того, что тут следует родиться. Посмотрите только, какие у вас тут проблемы.

– Да, но с помощью этого суда, помаленьку, потихоньку…

– Грайс, поверь мне, этот суд – просто нецелесообразен.

– Как можно так говорить, когда положение отчаянное! Да уж, в этом весь ты! Бессердечный, холодный!

– Неужели сам не понимаешь, что…

– Постой, скажи мне честно, выполняет ли Волиен то, что обещано в Конституции?

– Нет, конечно, нет. Но, если брать в масштабах Галактики, то можно утверждать, что счастлива та планета, на которой вообще не нужны никакие конституции…

– Ты еще можешь шутить!

– Я вовсе не шутил – разве плохая мысль?

– А тем временем справедливость… – От слова «справедливость»,да еще после слова «галактический»,Грайс окончательно размяк. Слезы побежали по его лицу, он повернулся лицом к Инсенту, демонстрируя их собеседнику.

– И, кстати говоря, неправильно считать, что местные проблемы может понять только тот, кто вырос в этой атмосфере. Наоборот. Вот, например, я. Да и ты тоже.

Теперь вы уже понимаете, что Инсент быстро выздоравливает.

Но он снова путешествует по Волиену и объясняет всем, кто готов слушать, про животный мозг и высший разум. «Видите ли, – убежденно втолковывает он, – когда вы оказываетесь в стаде или толпе, тогда вами управляют инстинкты, свойственные этому окружению. Когда вы на улице в толпе, вас тянет издавать ритмические многократные крики. Вам хочется жечь, ломать и разрушать, вы вынуждены убивать. Но когда вы сидите себе спокойно в одиночестве, как передо мной сейчас, тогда вами управляет высший мозг и ваше состояние соответствует высшим импульсам, вы меня поняли?»

И слушатели могут только согласиться с Инсентом искренне, от всей души, когда они «сидят себе спокойно»; но те же самые люди, когда они бегают, объединившись в стада, при виде Инсента, осуждающего их с тротуара или с фонарного столба, куда он взобрался, чтобы его лучше слышали, просто проклинают оратора или совершенно игнорируют. Есть свидетели его разговора с одним таким волиенцем.

– Ты не понимаешь, – и тот с пристыженным лицом смущенно оправдывался:

– Действительно, не понимаю, что на меня нашло!

– Видишь ли, ты не должен никогда, никогда позволять себе вливаться в толпу, иначе не сумеешь себе помочь!

– Но что же тут плохого? Мы же всегда в группе – в той или другой, правда? Ну, почти всегда.

В таких вот непростых диспутах Инсент проводит дни, а тем временем Кролгул слоняется поблизости и ждет момента, чтобы набросить на него свою сеть. Но Инсент, едва завидев Кролгула или услышав, что он поблизости, тотчас убегает.

Привожу запись беседы, которая произошла между Инсентом и мной.

– Инсент, рано или поздно тебе придется встретиться с Кролгулом.

– Не могу. Боюсь.

– Но ты теперь стал сильнее. Ты можешь ему противостоять.

– Я боюсь его ключевых слов.

Я тоже боюсь за Инсента, и, увидев это, он закричал:

– Почему вы меня поставили в такое положение, в зависимость от ключевых слов?

– Ты пошел на это добровольно, Инсент.

– Неужели? Наверное, я тогда спятил. Что же вы меня не остановили?

– Я, как твой наставник, поощрял тебя.

– Но для меня это слишком большая нагрузка.

– Другие наши агенты добровольно захотели прийти тебе на помощь, и я уже тут, и мы вместе работаем в «Империи» Волиен, и уже по этой причине ты стал сильнее. Вместо одного «канала», у тебя рядом несколько.

– Ну, – пробормотал он, – я предполагаю, что недолго эти ребята продержатся, тоже попадутся.

Джохор, я бы искренне хотел, чтобы вы видели нашего Инсента в минуты его мелодраматического позирования. Мы знаем скромного, задумчивого индивида, который, даже в одежде Волиена, сохранял – на Канопусе – эти свои качества. Но вообразите, как он решительно принимает позу полулежа, подперев голову длинной худой рукой, черная грива волос рассыпается по худым плечам, и он смотрит на меня огромными черными глазищами (он сам выбирал; боюсь, выбор продиктован тщеславием). На самом же деле парень смотрит в себя, как бы с удовлетворением созерцая свою душевную рану или потрясение. И как он потом возводит глаза кверху, отводит в сторону, и в его взгляде – гордость и бесконечная скорбь.

– До сих пор все эти ребята держатся вполне достойно. Ни один пока не сломался. И за это отчасти спасибо тебе, за устойчивость. Но тебе, Инсент, действительно надо понять: пора приходить в себя. Просто нерационально сейчас, когда в народе Волиена идет брожение, объяснять им механизм психологии толпы так, как это делаешь ты, – рассудочно, без тени эмоций.

– Но я не могу этого вынести, не могу! – вскричал он. – Видеть, как они позволяют себе просто… превращаться в животных… – И заплакал, закрыв лицо руками.

– Инсент. Приди в себя!

– Если я не вылечусь окончательно, тогда вы снова меня подвергнете Полному Погружению?

– Я об этом пока не думал.

– А если надумаете, куда вы меня погрузите?

Вы понимаете, что мне было неловко это слушать.

– Не уверен, что хоть кого-нибудь дважды подвергали Полному Погружению.

– Ой, не надо меня успокаивать, это вовсе не обязательно! Не каждый так слаб, как я! – И сказал он это с удовлетворением, и руки раскинул, как бы готовый выслушать обвинение и признать свою вину.

– Только сильная личность может вынести Полное Погружение.

– Ой, правда? А я вынес, верно ведь? Ну, скажите мне, какие другие подарки у вас для меня припасены за пазухой?

– Инсент, мне кажется, что ты ретроспективно получаешь удовольствие от своего Полного Погружения, хотя во время самого процесса я не заметил в тебе особой радости.

Мои слова его немного отрезвили, и парень важно произнес:

– Нет, нет, нет, Клорати. Ничуть. Я помню, что болезненные ощущения в этих широтах могут впоследствии вызывать приятные ассоциации, – вы меня предупреждали. Но у меня такого как раз не было. Вы не понимаете, я хочу, чтобы вы меня испугали – а вы не хотите?

– Вот ты говоришь, что не можешь оставаться самим собой, не можешь прийти в равновесие, а я тебе повторяю, что это очень важно и для Волиена, и для наших сотрудников, которые тут находятся. До какой степени тебя нужно испугать, чтобы ты обрел здравый смысл и пришел в себя?

– Разве я так говорил? Ну хорошо, пусть будет так! Я ничего не могу поделать. Тогда испугайте меня, как хотите, Клорати. Мне, очевидно, именно это требуется.

– Отлично, – сказал я. И Инсент внутренне собрался, сцепил руки, в глазах появилось типичное для него выражение готовности слушать, как будто одних ушей недостаточно. – Это произошло на другой планете, там неожиданно развитие техники достигло такого уровня, что началась опустошительная война, были разрушены большие территории, жители были в отчаянии. Воспользовавшись их отчаянием, власть захватили те, кто считал себя особо одаренным и умеющим манипулировать людьми, а также те, чьим самым первым и главным талантом было умение выбирать слова – Риторика. С самого начала первый лидер из этих тиранов заявил: «Мы выступаем за организованный террор», и этому заявлению аплодировали, им восхищались его последователи и многие за пределами этого конкретного…

– Я, кажется, припоминаю что-то похожее… – мрачно заметил Инсент.

– Да, я описываю ту же планету, какую описывал тебе в «суде» на Волиенадне. Это произошло спустя некоторое время после той революции, которая вскоре породила убийц по принуждению, а потом тирана. Риторики, которые, по крайней мере, могли распознать опасность для себя, изучили результаты первой революции, чьими эксцессами и жестокостью они так сильно восхищались, и договорились убивать не друг друга, а только население, которое они собирались принудительно «освободить», если кто откажется быть освобожденным. Если помнишь, в период первой революции крики типа «Мы переродимся только через кровь!» подействовали на примитивные центры в мозгу каждого из жестоких людей, а в период второй – восхищение масс вызвал лозунг «Энергию и массовость Террора следует поощрять!» Потому что эти риторики знали, что они смогут сохранить власть в своих руках, если обеспечат толпе образ врага, настоящего или воображаемого, чтобы отвлечь внимание народных масс от постоянных страданий. Порабощенные умирали миллионами: от голода, от болезней, и прежде всего – от тотального Террора, теперь организованного как система слежки, которая охватывала империю размерами в одну шестую часть планеты. И конечно, риторики убивали друг друга, как будто никогда не заключали между собой пакта о ненападениии. Они считали, что контролируют события, а на самом деле стали марионетками в руках тех сил, которые сами выпустили на волю. И пришел новый тиран, чего и следует ожидать, когда в обществе царит хаос. И люди по-прежнему умирали или становились жертвами убийц. Но у обитателей той планеты, по крайней мере, сохранилась плодовитость, так что шло восполнение потерь населения из-за болезней, катастроф и из-за их собственной индустрии убийств. – Я внимательно наблюдал за Инсентом, но не видел никакой реакции. Он все так же внимательно слушал и не шевельнулся с самого начала, только напряжение слегка снизилось. – И вот что, вероятно, следовало бы отметить: эта страна вовсе не старалась скрывать происходящие в ней массовые убийства, пытки, самые жестокие методы контроля за населением, какие когда-либо бывали на свете. И тем не менее народы других, вполне благополучных регионов этой планеты, даже те, в которых жизнь была хорошо организована и приятна, восхищались вышеописанной тиранией. Потому что всегда и всюду есть такие личности, которые реагируют только на сильные и шумные проявления страстей… – Тут Инсент вроде бы смутился и сделал такой жест, как будто хотел сказать «довольно!» —…Этим личностям требуется стимуляция сильными словами и сильными мыслями. Очень многие, во всех регионах той планеты, втайне увлекались идеей Террора, пыток и организованной жестокости, наслаждались мыслью о господстве в стране, население которой живет постоянно в условиях, близких к рабству; их чувственный аппарат возбуждали мысли о лагерях-тюрьмах, где люди умирают миллионами.

Инсент не сводил с меня своих выразительных глаз, но смотрел на меня как-то странно – чуть ли не с насмешкой.

– Инсент, – спросил я, – что смешного ты нашел в этой ужасной истории?

– Не нашел пока, но, возможно, отыскал бы при желании, – сказал Инсент и плюхнулся на спину, раскинув в стороны руки и ноги, приняв позу капитуляции. – Ну, говорите дальше.

– Собственно, я уже рассказал все, что хотел. И главное, о чем я хотел сказать, – не об убийстве миллионов и миллионов, хоть по небрежности, хоть намеренно; не о введении механизма террора; не о порабощении населения. Я хотел обратить твое внимание на другое: всю свою деятельность они описывали открытым текстом, с целью порабощения, манипулирования, сокрытия или раздражения, только у них тираны назывались благодетелями, мясники – санитарами общества, садисты – святыми, кампании по стиранию с лица земли целых наций были названы акциями, благотворными для самих этих наций, война именовалась у них миром, а медленная деградация общества, сползание на уровень варварства – прогрессом. Слова, слова, одни слова… И когда умные люди говорили им о положении дел в стране, в ответ им с энтузиазмом кричали: «Какие вы говорите удивительно интересные слова!»,– и вся эта деятельность продолжалась по-прежнему.

– Я вас слушаю, слушаю.

Я не стал продолжать, а вместо этого начал рассматривать своего ученика, как вы, Джохор, я замечал, тоже иногда меня рассматриваете.

– Клорати, если вы предпишете мне Полное Погружение в эту историю, какую роль вы мне отведете?

– И ты еще спрашиваешь! Ты стал бы одним из инструментов Террора. Ты бы убил бесчисленное количество приличных людей, теми методами, которые сам бы изобрел, ты бы постоянно изобретал способы мучить, порабощать путем искусного использования пропаганды и доведения до кондиции, угрожая несчастным смертью, пытками и тюрьмой. Тебя вскоре тоже убили бы, согласно закону, что подобное притягивает подобное, но я бы организовал для тебя сразу возвращение и новый пост внутри этого механизма жестокости, где ты продолжал бы делать все то же самое, при этом говоря о дружбе, социальной ответственности, мире и так далее и тому подобное.

Снова наступило долгое молчание. Потом Инсент медленно поднялся.

– Никогда и ничто меня не завораживало больше, чем эта история, – наконец объявил он, с удовольствием анализируя свои собственные душевные процессы, что, казалось, ему никогда не приедалось. – Я совершенно точно знаю, что если бы я прошел Полное Погружение в эту историю, я бы сейчас валялся тут у вас в ногах, плача и крича, желая одного – поскорее это позабыть. С радостью могу сказать, что то, другое ужасное Погружение уже забыл! Я бы умолял вас стереть все мысли, воспоминания из моей головы. Я бы возносил протесты в Космос, обвиняя его в жестокости. Но, знаете ли, я могу слушать сколько угодно, однако в реальности не способен себе все это представить. В сущности, все это звучит довольно… нет, не привлекательно, не то слово… но любопытно… Видите ли, Клорати, я не верю этому.Нет, нет, я не хочу сказать, что этого не было или что подобное не происходит и сейчас. Я хочу сказать другое: я не могу заставить себя представитьэто как истину. Все это смахивает на сказку, этакую старинную, древнюю историю о том, что случилось где-то далеко и очень давно.

– Я не обижаюсь, Инсент! Конечно, это признак того, что твое состояние улучшается. Скажи мне, что ты чувствуешь при таких словах, как «кровь», «террор»и прочие?

– Ничего, только одно ощущение возникает: «Ой, не надо больше».

– Вот и хорошо. Ну а такая фраза: «Дерево свободы должно освежаться время от времени кровью патриотов и тиранов. Она его естественное удобрение».

Инсент пожал плечами и отрицательно покачал головой.

– «Мы обещаем вам вычистить из нашей среды каждого подлого предателя и всю человеческую накипь и омерзительные фразы из завезенной извне философии. Мы выбросим весь этот наносный хлам в навозную кучу истории».

При слове «история»Инсент дрогнул, но потихоньку улыбнулся.

– «Черви и личинки, которые проползли в наше здоровое новое общество, будут изгнаны из общества и разоблачены перед барьером истории в том качестве, кто они есть, – трущобные остатки мусора прошлого».

Инсент встряхнул головой. Он был явно доволен собой.

– Думаете, я выздоровел, Клорати?

– Конечно, еще недавно ты бы перед этими словами не устоял, даже, скажем, до встречи с Грайсом.

– Верно! Грайс для меня оказался откровением. Могу вам признаться. Я смотрел на него и думал: «Хорошо, что меня Бог миловал…»

– Для тебя опасность еще существует, Инсент.

– Я так хочу снова приносить пользу. Мне просто физически плохо, как вспомню, что позволял Кролгулу вертеть собой как угодно. Ох, Клорати, как я мог на это пойти? – Тут он вскочил с трагической улыбкой и выбежал за дверь.

Ну, догадываетесь, что я сейчас расскажу? Вот именно. Инсент не устоял, поддался Кролгулу, причем практически сразу, а тот так и ждал его в засаде.

Инсент бежал по улицам, улыбаясь от восторга. Он увидел, что в его сторону движется толпа, а в ней разглядел своих знакомых. Эта толпа была не похожа на другие, кричащие, вопящие, все разрушающие на своем пути: тут люди шли спокойно, выполняя решение, принятое ранее в доме общественных собраний, – сохранять дисциплину и ответственность. Те, кто двигался во главе колонны, дружескими криками приветствовали его.

– Вы куда? – закричал он в ответ.

– Идем потребовать всеобщей мобилизации для защиты Волиена от Сириуса! – крикнули ему. И еще: – Эти предатели там, наверху, дадут нас завоевать, пальцем не пошевельнут, чтобы хоть что-то сделать. Они там все – шпионы Сириуса.

И теперь Инсент уже шагал рядом с ними во главе колонны в сторону, противоположную той, которую выбрал поначалу. Вслух он прокомментировал:

– Очень толковая мысль. Хотя вас в любом случае завоюют, – добавил он, как бы про себя, и увидел, что руководители переглянулись и отодвинулись от него подальше. – Но это не имеет значения, – говорил он весело, все еще под впечатлением нашего недавнего урока. – Их вторжение продлится недолго. Как оно может быть долгим? Сириус взял на себя непосильную задачу. – Увидев по лицам товарищей, что они рассердились и не согласны с ним, Инсент удивился:

– Непонятно, как можно сердиться, когда перед вами факты.

– Факты, вот как? – сказал один из руководителей, – по-моему, так это все смахивает на предательство.

– Предательство? – выдохнул Инсент. Теперь он бежал вдоль колонны, вещая: – У каждой империи есть свой срок, и часто, незадолго до того как рухнуть, их правители вдруг лихорадочно начинают вести захватнические войны, словно бы внезапно спятив…

– Нам не нужны пораженческие разговоры! – заорал один из лидеров и оттолкнул Инсента. И тут же из толпы, маршировавшей за ними, послышалось сердитое рычание, потом крики:

– Предатель!

Другой лидер заявил:

– Такую накипь, как ты, мы искореним – выведем всю эту гниль. Ты один из них, судя по твоей речи.

– Да вовсе нет! – Инсент все еще бежал рядом с ними, даже держал за руку кого-то из своих знакомых. И в этот момент вдруг осознал, кого.

– Кролгул! – воскликнул он.

И именно в этих обстоятельствах бедному Инсенту пришлось пройти тестирование.

– Какая крайняя политическая наивность! – воскликнул Кролгул.

– Это про меня, что ли?

–  Ревизионист,– прошипел Кролгул.

– Ой, только без глупостей, – сказал Инсент, но на него этот упрек произвел впечатление. – Разве вы не понимаете, что это ничего не значит?

Кролгул втащил его прямо в середину небольшой группки лидеров, возглавлявших колонну, и Инсента окружили угрожающие лица.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю