Текст книги "Маленький друг"

Автор книги: Донна Тартт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Джинсы Харриет и ее рубаха с длинными рукавами были насквозь мокрыми от пота. Надеясь хоть как-то защитить себя от солнца, она надела соломенную шляпу с широкими полями, но это не спасало. Солнце било в Харриет свирепыми белыми лучами яростно и беспощадно, словно обрушивало на ее голову весь гнев Господень. У девочки уже давно кружилась голова, во рту пересохло и звенело в ушах. Все утро она с трудом сдерживалась, чтобы не взорваться и не послать Хилли ко всем чертям – он, не закрывая рта, уже который час болтал всякую чушь, то рассказывая ей бессвязные подробности очередного фильма про Джеймса Бонда, то излагая еще более идиотские сюжеты про гадания на ядовитых змеях и описывая страшные происшествия, связанные с ползучими гадами, которые он почерпнул из бесконечных мультфильмов и дурацких воскресных шоу.

– Тебе надо было это видеть! – восклицал он, подпрыгивая от возбуждения и отбрасывая желтые волосы с красного, покрытого потом лица. – Джеймс Бонд, о, бог ты мой, он взял да и спалил эту гадюку. Прикинь! У него был баллончик с дезодорантом, что ли? И вот, он видит в зеркале эту змеюку, он разворачивается вот так – cмompu! – и подносит сигару, и вдруг – бабах! – из баллона пламя как вылетит прямо через всю комнату!

Он зацепился пяткой за кочку и чуть не свалился на руки Харриет. Она оттолкнула его, молча разглядывая дремлющую гадюку и обдумывая план действий. Они вышли на охоту, вооружившись пневматическим ружьем Хилли, двумя обструганными рогатинами, «Справочником рептилий и амфибий юго-восточных районов Соединенных Штатов», парой садовых перчаток, позаимствованных у Честера, жгутом, перочинным ножом и мелочью для телефона на случай, если кого-нибудь из них укусит змея. Харриет еще прихватила с собой розовую коробку для завтраков, принадлежавшую Алисон, в которой она с большим трудом провертела отверткой несколько дырок. Первоначально их план был прост – потихоньку подойти в змее, дождаться, когда она бросится на них, и пригвоздить ее голову к земле рогатиной. После этого схватить ее за туловище чуть выше головы, чтобы она не смогла обернуться и куснуть их, бросить в коробку и закрыть ее.

Однако на деле все оказалось не так просто. Первые обнаруженные ими змеи – три юные гадюки, ярко-рыжие, блестящие, греющиеся бок о бок на плоском камне, – напугали детей так, что они сначала решили к ним вообще не подходить. Хилли бросил в их сторону камень. Две гадюки прыснули в разные стороны и в мгновение ока скрылись из виду, но третья рассвирепела и стала атаковать, яростно, методично жаля воздух, камни, землю и все, что привлекало ее внимание.

Хилли и Харриет опешили от ужаса. Они попытались было приблизиться к змее, но разозленная рептилия удвоила скорость нападения и стала бросаться то на одного, то на другого с такой быстротой, что у Харриет закружилась голова и противно заныло под ложечкой. Хилли попытался стукнуть змею рогатиной, и после этого гадюка выпрямилась во весь свой метровый рост и бросилась в его сторону. Хилли заорал во весь голос. С придушенным криком Харриет кинулась на змею и придавила ее рогатиной к земле прямо за головой. Гадюка извивалась, корчилась и била хвостом по земле с силой и яростью одержимой. Харриет непроизвольно отшатнулась в сторону, чтобы хвост змеи не ударил ее по ногам, и тут гадюка выскользнула из-под рогатины и немедленно скрылась в засохших кустах, а дети уставились друг на друга, открыв рты и медленно приходя в себя.

Харриет оглянулась вокруг – тишина и пустота. Если бы на Джордж-стрит какой-нибудь ребенок заорал так же громко и с таким ужасом, как только что орал Хилли, через секунду все соседи, включая миссис Фонтейн, миссис Годфри, Иду Рью и еще с десяток домохозяек, проводящих свой день на кухне, высыпали бы на улицу, чтобы прекратить очередные детские шалости: «Дети! Немедленно оставьте змею в покое! А ну, расходитесь по домам!» Но в «Дубовой роще» было тихо, как в мавзолее. Харриет подумала, что этот район – идеальное место для маньяков: тут можно душить, резать и терзать своих жертв до полного удовлетворения собственных потребностей, все равно никто не появится. Самое удивительное, что соседние участки вообще-то были обитаемые. Из окон ближайшего дома доносился идиотский смех и крикливые шутки очередного шоу, но больше никаких признаков жизни дом не подавал – темные окна, парадная дверь закрыта, только ярко-красный «бьюик» стоит у входа.

Наконец Хилли отряхнулся, как щенок, выбежавший на берег из воды, и, энергично размахивая палкой, пошел прочесывать сухую траву. «Ах, деточка, скорей иди сюда, – гнусаво напевал он, – ползи сюда, моя деточка…»

Довольно быстро они обнаружили четвертую змею, на этот раз щитомордника – желтовато-коричневого, как будто намазанного воском, такой же длины, как и гадюки, но гораздо более толстого – чуть не с руку Харриет. Хилли едва не наступил на него в кустах. Свернувшийся кольцом щитомордник развернулся, как пружина, и попытался укусить Хилли за икру, но Хилли оказался проворнее – он отпрыгнул, выхватил рогатину и одним ударом пригвоздил змею к земле. «Ха!» – вскричал он победным голосом.

Харриет нервно засмеялась, трясущимися руками она попыталась открыть защелку приготовленной змеиной переноски. Эта змея была не такой быстрой и нервной, как гадюка; она медленно извивалась на земле – видимо, проверяя рогатину на прочность. Но, с другой стороны, она была гораздо толще – поместится ли она в коробке? Хилли, от страха и возбуждения издающий тонкие, хихикающие звуки, растопырил пальцы и наклонился, чтобы схватить ее…

– За голову хватай! – взвизгнула Харриет, с грохотом роняя коробку.

Хилли отпрыгнул назад. Палка выпала у него из рук. Щитомордник неподвижно лежал на земле. Затем мягко и неторопливо он поднял голову и холодно, оценивающе осмотрел детей своими узкими зрачками, прежде чем броситься на них с быстротой молнии.

Хилли и Харриет кинулись прочь, не разбирая дороги, натыкаясь друг на друга и беспомощно визжа от ужаса. Они промчались через кусты и заросли чертополоха, оставляя на одежде колючки и репьи, и пришли в себя только перед широкой канавой, отделяющей их от асфальтовой дороги. От застоявшейся воды поднимался тухлый запах, а сама канава кишела головастиками на разной стадии отращивания ножек. Дети бросились вниз, перебежали по противно-мягкому, шевелящемуся дну канавы и на четвереньках выбрались на асфальт. Лица их были свекольно-красными от жары, из глаз непроизвольно текли слезы, обоим казалось, что они вот-вот потеряют сознание. Нарушая неписаный школьный этикет – никогда не приближаться к существу противоположного пола ближе чем на метр, если только не хочешь толкнуть или ущипнуть его, – они прижались друг к другу, расширенными от ужаса глазами глядя на проложенную ими в сорняках широкую тропу. В первый раз Харриет не думала о том, что может показаться трусихой, а у Хилли их близость не вызвала желания ни поцеловать, ни напугать ее. Вонь, исходившая от их одежды, заставила Хилли согнуться в приступе тошноты и зажать кулаком рот.

– Ты в порядке? – только и сумела пробормотать Харриет, и тут ее саму чуть не вырвало, когда она заметила на асфальте бледно-зеленые ошметки раздавленного головастика.

Дети уселись верхом на велосипеды, чтобы немного отдохнуть и решить, что делать дальше. Придя в себя, глотнув тепловатой воды из фляги, которую взял с собой Хилли, они решили продолжить охоту, вооружившись на этот раз пневматическим ружьем. Правда, Харриет пошла на это с большой неохотой – голова у нее разламывалась от боли, в глазах кружились темные точки, и голос Хилли, рассказывающего бесконечные байки про Джеймса Бонда, подобно жужжанию назойливого комара, проникал ей прямо в черепную коробку и выедал в мозгу дыры. Хилли, напротив, казалось, весь был накачан адреналином – его лицо пылало, дыхание было частым и неглубоким, но он скакал по кочкам, показывая Харриет, что он сделает со следующей змеей – как он растопчет ее ногами, разрежет на куски, проедет по ней велосипедом, – сопровождая рассказ тренировочными выстрелами по сорнякам.

– И вот если бы у меня был такой чемоданчик, как у Бонда, ну, тот, что выпускал слезоточивый газ и пулями тоже стрелял, я бы этого щитомордника так уделал, он бы враз потерял все щиты на своей морде…

Харриет, теряя терпение, негромко сказала:

– Ты хотел схватить его слишком низко – он бы укусил тебя…

– Заткнись! – после короткой злой паузы воскликнул Хилли. – Это ты виновата, он уже был у меня под колпаком. Если бы не ты со своим дурацким криком..

– Осторожно! Сзади!

– Еще одна гадючка? – Хилли осторожно присел и обернулся. – Где она?

– Вот там, – Харриет сделала шаг вперед, чуть нагнулась, показывая – да вот же она!

Острая головка поднялась, змея, не открывая глаз, секунду помотала головой в воздухе, затем опять плавно опустила ее на землю.

– Эй, да она совсем маленькая, – разочарованно пробормотал Хилли, садясь на корточки, чтобы получше рассмотреть гадюку.

– Это не важно… Ах! – Харриет неловко отступила на шаг, когда слепая голова внезапно ожила и метнулась в ее сторону.

Первый шарик, выпущенный из ружья, безобидно ударился о кроссовку Харриет, но второй попал ей в ногу, и Харриет ойкнула от боли. Она отпрыгнула от целой россыпи шариков, взрывающих пыль у ее ног, и завертела головой, стараясь не упускать змею из виду. Гадюка, казалось, пришла в настоящий азарт от обстрела и решила во что бы то ни стало настичь свою жертву – она уже два раза укусила кроссовку Харриет, а теперь метила выше.

Плохо соображая, что делает, Харриет нырнула в придорожную канаву, упала на четвереньки и выскочила на асфальт. Она тяжело осела на горячую дорогу, размазывая грязь по лицу, и обернулась. Сквозь комариный звон в ушах и сероватую дымку перед глазами она увидела, что гадюка бесстрастно рассматривает ее с расстояния примерно полутора метров. Ружье Хилли заело, он бросил его и помчался за палкой.

– Сиди смирно, я сейчас! – крикнул он на бегу.

Харриет взглянула в ледяные глаза гадюки, чистые, не замутненные эмоциями глаза прирожденного убийцы. «Что это со мной? – пронеслось у нее в голове. – Неужели у меня солнечный удар?»

– Хей! – донесся до нее далекий голос Хилли. – Харриет?

– Сейчас, подожди. – Язык стал таким огромным, что не помещался во рту. Харриет зашевелилась на асфальте, пытаясь подняться, но не смогла вспомнить, где у нее верх, а где низ.

– Эй, дурилка, ты в порядке?

– Отстань, – сумела пробормотать Харриет.

Солнце выжигало огненные круги за ее веками. Даже с закрытыми глазами она продолжала чувствовать на себе змеиный взгляд – узкие черные полоски зрачков, кислотно-желтая радужка. Она попыталась дышать ртом, но поднимающаяся от джинсов вонь была такой густой, что оседала мерзким привкусом на языке. Внезапно Харриет поняла, что сидеть опасно, и попыталась подняться, но тут же тяжело рухнула на асфальт, ударившись о дорогу головой.

– Харриет! – голос Хилли совсем отдалился и звучал будто с облака. – Да что с тобой? Вставай, мне страшно…

Но Харриет ничего не могла ответить – как парализованная, она неподвижно лежала на спине, глядя в бессердечно синее небо, и вдруг что-то темное наклонилось над ней, что-то липкое скользнуло по щеке. В панике она попыталась отвернуться, но липкая субстанция продолжала скользить по ее лицу, по шее… И вдруг что-то холодное, невыразимо гадкое коснулась ее губ – и Харриет открыла рот и заорала так, как не кричала никогда в жизни.

– Ну, вы двое – полные придурки! – озабоченно проговорил Пембертон. – Совсем обалдели? Кто это из вас додумался поехать в эту глушь, да еще в такую жару? Да на улице, наверное, градусов сорок, не меньше.

Харриет лежала на заднем сиденье машины Пема и глядела в окно на проносящиеся мимо верхушки деревьев. Судя по их листве и размерам, они уже выехали из «Дубовой рощи» и приближались к старым районам. Она закрыла глаза. Несмотря на прохладу в машине, голова у нее по-прежнему страшно болела, а в глазах подозрительно мелькали и кружили красные пылинки.

– Все корты стоят пустые, – продолжал Пем. – И в бассейн никто не ходит. Наверное, народ у теликов сидит, смотрит этот дурацкий новый сериал «Прожитая жизнь», или как его там.

Мелочь, которую дети взяли с собой, в конце концов пригодилась. Хилли, героически преодолевая страх, усталость и судороги в ногах, больше мили ехал на велосипеде, пока не нашел работающий телефон-автомат. Харриет, которую Хилли оставил поджариваться на асфальте в полубессознательном состоянии, эти сорок минут показались самыми длинными в жизни. Она понимала, что должна быть благодарна ему за помощь, но сейчас ей было не до этого.

– И чего вас вообще потянуло туда? Ты что, знаешь кого-нибудь в этом районе?

– Нет, – односложно ответил Хилли.

– Так что же вы тут делали?

– Охотились на змей… Ой! Прекрати! – заорал Хилли, когда Харриет с силой дернула его сзади за волосы.

– Ну да, если вы хотели поймать змею, тогда вы, конечно, пришли по адресу, – лениво проговорил Пем, поднимая бровь. – Этого добра здесь навалом. Вейн, который убирает территорию в Загородном клубе, рассказывал мне, как его наняла одна местная дамочка бассейн почистить, – так он убил пятьдесят тварей за один раз, понятно?

– Что, ядовитых змей?

– Какая разница? Я бы и за миллион долларов не согласился жить в этой дыре. – Пем откинул голову назад, изображая презрение. – Этот же Вейн мне рассказывал, что под одним домом они нашли триста змей. Под одним домом, представляете!

– А я поймал щитомордника, – сказал Хилли.

– Ага, поймал, как же! И куда ты его дел?

– Я его отпустил.

– Так я тебе и поверил. – Пембертон искоса взглянул на брата. – Он что, бросился на тебя?

– Нет. – Хилли поерзал на сиденье.

– Я не верю всем этим сказкам, что змеи, мол, боятся людей и тому подобное. Водяной щитомордник, например, никого не боится – такая лютая тварь! Один такой плыл за нами через все озеро, прикиньте! Хорошо еще, что мы были на байдарке! И все равно, время от времени он подплывал к лодке и бился в дно головой, вот так: бам, бам. – Пембертон сначала рукой изобразил изящные, гладкие движения плывущего щитомордника, потом несколько раз ударил кулаком в плечо Хилли.

– И что вы сделали? – спросила Харриет. Она уже пришла в себя настолько, что смогла сесть прямо.

– А, тигрица, очнулась наконец. Я уж думал, что придется везти тебя прямиком к врачу. – Лицо Пема, которое Харриет увидела в зеркале заднего вида, поразило ее – нос и щеки были белыми как мел. Наверное, намазался кремом от загара.

– Значит, у тебя новое хобби – охота на змей? – спросил он отражение Харриет.

– Нет, – резко сказала она, рассерженная и расстроенная его насмешливым тоном. Она откинулась назад так, чтобы ему не было видно ее лица.

– Эй, тут нечего стыдиться.

– А кто сказал, что я чего-то стыжусь?

Пем усмехнулся.

– Ну, Харриет, все знают, что ты крутая, – сказал он примирительно. – Я только хотел сказать, что вы идиоты, если охотитесь на змей с помощью рогатин. Так вам их не поймать. Вам надо достать алюминиевую трубку и приделать на нее петлю из бельевой веревки. Тогда все просто – набрасываете змее на голову петлю, затягиваете – и она ваша. А потом вы сможете отнести ее в ваш зооуголок и всех поразить по-настоящему, так? – Он больно щелкнул Хилли по лбу.

– Заткнись! – заорал Хилли, сердито потирая лоб. Пем никогда не упускал случая подразнить Хилли за ту историю с коконом бабочки, который Хилли готовил для своего биологического проекта. Бедный Хилли тогда потратил шесть недель, выхаживая куколку, прочитал тонну книг по биологии, делал записи, грел ее под лампой и в результате, когда из куколки никто так и не появился, принес ее в школьную лабораторию. Каково же было его отчаяние, когда оказалось, что никакая это не куколка, а просто засохшая кошачья какашка.

– Может, тебе показалось, что ты поймал щитомордника? – Пембертон расхохотался, повышая голос, чтобы перекричать Хилли, который изрыгал на него град проклятий и ругательств. – Может, это был совсем не щитомордник, а? Большая, свежая собачья какашка, когда она лежит в траве свернувшись, выглядит совсем как..

– Как ты! – проорал Хилли, осыпая ближайшее к нему плечо брата ударами.

– Ну ладно, хватит уже, закрыли тему, понятно? – произнес Хилли в десятый раз.

Они с Харриет висели на бортике бассейна с глубокой стороны. Шел уже пятый час, тени деревьев постепенно удлинялись, частично нависая над водой. С противоположной стороны орали и плескались пять или шесть малышей, а их толстая мамаша бегала вдоль бортика, тщетно призывая детишек вылезти из воды. Около бара на шезлонгах расположилась стайка девочек в узеньких бикини, они хихикали и жеманно потягивали лимонад со льдом.

Хилли побрызгал водой горящее лицо. Не помогло. В бассейне было полно хлорки или еще какой-то гадости, от нее обожженная на солнце кожа горела еще сильнее.

– Придурок, – прошипел он, думая о Пеме. Он все еще не мог прийти в себя от оскорбления, которому подвергся в машине. И когда Пем перестанет наконец доставать его этой несчастной историей?

Харриет взглянула на него без выражения, явно думая о своем. Волосы у нее прилипли ко лбу, лицо покрывали рваные солнечные блики, от которых глаза ее казались маленькими, а рот перекошенным. Хилли злился и на нее тоже – она-то смеялась над какашкой не меньше других (впрочем, над этой историей потешалась вся школа без исключения), а у Хилли до сих пор от стыда и смущения потели ладони, стоило ему вспомнить об этом.

Она все еще смотрела на него. Хилли зло прищурился.

– Ну, а ты на что уставилась? – спросил он.

Харриет оттолкнулась от борта и демонстративно сделала кувырок назад. Хилли так не умел. Подумаешь! – подумал он презрительно; может она еще предложит ему посидеть под водой и сосчитать до двухсот? Харриет преуспела в задержке дыхания, а у него этот трюк никак не выходил.

Она вынырнула, и он решил сделал вид, что вообще ее не замечает.

– Где ты, бедный мертвый Ровер? – запел он сладким голоском, который она ненавидела. – Песик умер, где же он? Ножка тут, Ножка там.

– Ладно, можешь не ходить со мной завтра. Я сама поймаю эту змею.

– Хвост уехал в Роттердам, – пропел Хилли, глядя вверх, открыв рот и изображая из себя идиота.

– Мне наплевать, пойдешь ты или нет.

– По крайней мере, я не падаю на землю и не воплю, как сопливая девчонка. – Он захлопал ресницами. – Ой, ой! Хилли, спаси меня, Хилли! – в притворном ужасе закричал он таким тонким голосом, что девочки на противоположной стороне бассейна дружно рассмеялись.

В лицо ему ударила струя воды.

Он увернулся, ловко пустил в Харриет широкого «слона» и нырнул, чтобы избежать ответного удара.

– Харриет, а Харриет? – вынырнув, прокричал он издевательским детским голоском. – Давай поиграем в лошадку! Я буду передней частью, а ты будешь самой собой.

Довольный, что ему удалось ее рассердить, Хилли повернулся и изо всех сил погреб на середину бассейна, шлепая по воде руками и ногами. Пять огромных стаканов кока-колы, которые он выпил за день, наполняли его живот приятной прохладой, а концентрация сахара в крови была настолько высока, что в ушах звенела трель.

На середине бассейна он оглянулся, ожидая погони, но вдруг понял, что Харриет рядом нет. Завертевшись на месте, он заметил ее вдалеке – она быстрым шагом уходила в сторону женской раздевалки, оставляя за собой цепочку мокрых следов.

– Харриет, стой! – заорал он и тут же наглотался воды – он совершенно забыл, что находится еще на глубоком месте.

Небо было голубино-серым, вечерний воздух душным, мягким. Обернув плечи полотенцем, Харриет быстро шла по направлению к дому.

Из-за угла с визгом вывернула машина, битком набитая девчонками из класса Алисон. Это были «элитные» девчонки – те, что всегда выигрывали разные призы и побеждали на конкурсах красоты. Их вечно выбирали королевами балов, благотворительных базаров и футбольных матчей. Тоненькая, хрупкая Лиза Левитт, Пэм МакКормик со своим темным конским хвостиком, Джинджер Херберт, это она выиграла последний школьный конкурс красоты, а рядом с ней Сисси Арнольд, вовсе не красавица, но такая же заметная, как и ее подруги. Их лица, сияющие, юные, почти совершенные в своей красоте, с умело наложенным макияжем, с вечными улыбками, промелькнули в полуметре от Харриет. Они были похожи на кукол, которых нарядили в мини-шортики и открытые маечки и посадили в машину. На нее они и не взглянули, и от этого Харриет почему-то стало очень стыдно. То же самое произошло с ее мамой – после смерти Робина их старые друзья, которые раньше каждую неделю приходили в гости к Кливам играть в бридж, почему-то исчезли и больше не появлялись. Когда Шарлот встречала их в церкви по воскресеньям, они с преувеличенной сердечностью жали ей руку и спрашивали, как идут ее дела, но в лицо не смотрели. Впрочем, сама Шарлот вряд ли это замечала.

Харриет шла, глядя под ноги, как вдруг услышала над ухом знакомый булькающий звук. Бедный дурачок Кертис Ратклифф – летом он целыми днями шлялся по улицам Александрии со своим водяным пистолетом, расстреливая кошек, собак и чужие машины, – направлялся к ней через дорогу. Когда он понял, что Харриет его заметила, его широкое монголоидное лицо расплылось в улыбке.

– Хат! – Он замахал толстыми руками так, что все его тело заходило ходуном, а потом запрыгал, грузно приседая на обе ноги. – Холосо? Все холосо?

– Привет, Аллигатор, – сказала Харриет, чтобы немного его посмешить. Довольно долго Кертис всерьез считал, что все вокруг можно описать одним словом – аллигатор.

– Холосо? Хат, все холосо?

Он не успокоится, пока не получит ответа, решила Харриет.

– Да, Кертис, да, у меня все хорошо! – прокричала она. Кертис обожал громкие звуки.

Его улыбка расплылась еще шире.

– Я люблю торт, – сказал он.

– Кертис, ты бы ушел с проезжей части, а?

Кертис застыл и поднес руку ко рту.

– А-ка! У-гу! – Он загукал, как маленький ребенок, потом по-заячьи запрыгал через дорогу, обеими ногами запрыгнул на тротуар и остановился перед ней. – А-га! Ку-ку!

– Теперь ты загораживаешь мне дорогу, – сказала Харриет.

Кертис согнулся пополам от смеха, закрыл лицо руками и взглянул на нее сквозь щель между пальцами.

– Змея кусит, – сказал он.

Харриет вздрогнула и посмотрела на него с подозрением. Из-за своей болезни Кертис неотчетливо выговаривал звуки. Какую фразу он только что произнес? Может быть, Моя пуся? Или Здесь гуси? Или еще какую-нибудь подобную чепуху?

Однако, прежде чем Харриет успела спросить, Кертис вздохнул поглубже и засунул водяной пистолет за широкий ремень новых джинсов. Затем осторожно взял ее руку в две свои липкие мягкие ладони и потряс.

– Кусит, кусит! – воскликнул он радостно, повернулся и бросился обратно через дорогу к дому, оставив Харриет в недоумении стоять на тротуаре. Она пожала плечами и плотнее закуталась в полотенце.

Хотя Харриет не могла знать об этом, но в доме напротив действительно рассуждали о змеях. В небольшой съемной квартирке на втором этаже, принадлежащей Рою Дайлу, пол шевелился под несколькими плетеными корзинами, плотно набитыми ядовитыми змеями: полосатыми гремучниками, тростниковыми змеями, техасскими гремучниками, водяными и медноголовыми щитомордниками, а в отдельной корзине, свернувшись, спала настоящая королевская кобра, доставленная прямиком из Индии.

Рой Дайл владел дюжиной объектов недвижимости, разбросанных по всему штату. Получал он свои дома незатейливым, но действенным способом. Объектом его охоты становились одинокие обеспеченные дамы, которых Рой, надо отдать ему должное, исправно обихаживал: навещал в больницах, домах престарелых, хосписах, да и просто у них дома, держал за руку, читал им Священное Писание, приносил супы в банках и фрукты, а в хорошую погоду даже возил за город. Неудивительно, что в большинстве своем дамы с радостью и совершенно добровольно оставляли свою недвижимую собственность обаятельному и заботливому молодому человеку. Часть средств Рой перечислял на счет Первой баптистской церкви, поэтому совесть его совершенно не мучила. В отношении дома, принадлежащего ранее покойной мисс Анни-Мэри Алфорд, Дайл испытывал двойственное чувство. Мисс Анни-Мэри злодейски обманула его ожидания, умудрившись каким-то образом не подписать дарственную на дом и запутать его в сети, расставленной адвокатом, которого она для чего-то наняла. Узнав после ее смерти об эдаком коварстве, Дайл был готов собственноручно прибить зловредную старуху еще раз, если бы она каким-то чудом ожила. Но, с другой стороны, он уже настолько сроднился с домом и так его полюбил, что ему не оставалось ничего другого, как выложить за него собственные денежки. Конечно, после покупки дом подвергся полной переделке. Все дурацкие кусты сирени были срублены, клумбы роз около дома превращены в бетонные площадки, Дайл прорубил еще один вход и стал сдавать два этажа дома разным, соответствующим его денежным и прочим запросам, клиентам. Первый этаж он сдал двум опрятным, чистеньким мормонским проповедникам – кроме их дурацкого учения, в них не было ничего плохого: они не пили, не курили и почти не готовили дома. Впрочем, и в учении их ничего дурного не было, просто оно не произвело впечатления на жителей Александрии – за десять лет обитания в городе мормонам не удалось обратить в истинную веру ни одного местного жителя. Но они не теряли надежды и продолжали снимать свою квартирку к взаимному удовольствию сторон.

Квартире на верхнем этаже, которую сейчас снимал Юджин Ратклифф, повезло гораздо меньше – в первой, проходной, комнате линолеум был выжжен, а обои на стене до сих пор покрыты гарью – последствия инцидента с плохо работающей электроплиткой, на которой прежние жильцы, огромная семья каких-то восточноевропейских славян, пыталась приготовить обед на десять персон.

Посредине этой, еще пахнущей обгоревшим линолеумом комнаты, стоял Юджин Ратклифф и нервными движениями забрасывал свои длинные, свисающие жирными прядями волосы за грязные уши. Его рассеянный взгляд был устремлен на улицу – на другой стороне дороги полоумный братец Кертис прыгал вокруг невысокой черноволосой девочки и тряс кулаками перед ее носом. Девочка слегка отшатывалась, но в целом не выглядела слишком испуганной. На стене, закрывая особенно отвратительную часть обоев, красовался нарисованный от руки плакат, произведение самого Юджина. – К сожалению, по настоянию домовладельца ему пришлось снять его с наружной двери:

Да поможет нам Бог!

С помощью Творца нашего и сына его Иисуса, братья, укрепим истинную нашу Протестантскую веру!

Ты, мистер Наркоман, и ты, мистер Пушер, ты, мистер Жид, и ты, мистер Коммунист, и все прочие подонки, и все те, кто нарушает наш Святой Закон, – берегитесь, ибо Иисус уже вычислил вас и тысячи глаз следят за вами. Лучше покайтесь и смените профессию, пока Страшный суд не настиг ваши грешные дела!

После этого шло изображение американского флага и большой кукиш, который Юджин показывал всем неугодным его Богу людям.

Посетитель Юджина – худой, бледный юнец с маниакально расширенными глазами и ушами, которые отстояли от его головы наподобие локаторов, подошел к Юджину и тоже взглянул в окно. – Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное, – сказал он, указывая на Кертиса, – ради таких, как он, Спаситель и пролил свою кровь! – Его застывший взгляд фанатика одновременно пугал и притягивал Юджина, непонятно было, то ли рядом стоит полный идиот, то ли отмеченный печатью святости праведник.

– Аминь, – машинально ответил Юджин, бросая обреченный взгляд на корзины со змеями. Он вообще терпеть не мог змей, но почему-то подумал, что у этих наверняка весь яд уже выдоен. Иначе как эти лесные проповедники целуют змей прямо в морду или запихивают их себе под рубашки? А то выпускают десятки гадов на пол своих церквей во время службы… Сам Юджин никогда не видел «змеиных» обрядов (впрочем, в его штате они и не практиковались, «змеиные» пасторы промышляли в основном в Кентукки, откуда приехал и его нынешний гость). Однако Юджин на своем веку повидал немало других чудес – например, как святые праведники изгоняли бесов, ударяя одержимых ладонью по лбу. Несчастные, которые до избавления могли только кататься по земле, изрыгая проклятия, внезапно затихали, а вредный, нечистый дух вырывался у них изо рта вместе с кровавой слюной. Он видел и наложения рук, от которых слепые прозревали, а хромые начинали бегать, видел даже, как священник епископальной церкви из Пикенса, что в штате Массачусетс, воскресил толстуху в зеленом брючном костюме.

Юджин не брал под сомнение законность подобных феноменов, так же как не терзался подозрениями, честно ли проводятся матчи по рестлингу, хотя и догадывался, что результаты многих матчей были предопределены. И конечно, многие из тех, кто совершал чудеса во имя Господа, на поверку также оказывались мошенниками. Однако Юджина это не беспокоило – Иисус и сам прекрасно знал о менялах и торговцах, ведь это он когда-то выгнал их из храма. Что касается Юджина, то его вера в Иисуса была непоколебима, и покоилась она на всепоглощающем, вселенском ужасе и восхищении перед мощью Творца и его Святого Сына.

Юджин был глашатаем слова Божьего, хотя не принадлежал ни к одной из официальных церквей. Он проповедовал для всех, чьи уши были открыты для истинного познания, как это делал когда-то Иоанн Креститель. Но несмотря на то, что вера Юджина не знала предела, Господь почему-то не наделил его ни харизмой, ни особым ораторским искусством, и иногда, когда Юджин понимал, что он не в силах преодолеть косность мирян (в том числе и в собственной семье), он был близок к отчаянию. Однако Юджин ни на секунду не усомнился в предначертанной ему свыше миссии – видимо, Господь специально поручил ему проповедовать на обочинах дорог и заброшенных складах. Что ж, истинный праведник должен трудиться с таким же рвением среди малых, грязных и убогих сих.

Вовсе не он пригласил в гости лесного проповедника. Это все придумали его братья Дэнни и Фариш. «Мы хотим помочь тебе в твоем благородной деле», – с лживыми улыбками говорили они, и при этом так яростно подмигивали друг другу и так пыхтели, стараясь не расхохотаться, что даже Кертис заподозрил бы неладное. Этого проповедника Юджин никогда раньше не видел. Его звали Лойял Риз, и он был младшим братом Долфуса Риза, наркодилера из Кентукки, который работал вместе с Юджином и Фаришем в прачечной в той мерзкой тюряге, где они с Фаришем отбывали срок за угон машин. Они-то вышли, в конце концов, а вот Долфусу это не светило. У него был пожизненный срок плюс девяносто девять лет за рэкетирство и два убийства, в которых он, впрочем, так и не признался.