Текст книги "Счет по-венециански"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 27

Они ехали по дороге, проложенной по дамбе. Впереди виднелись огни Местре и Маргеры. Брунетти разглядывал профиль синьоры Черони, она же не обращала на него никакого внимания и смотрела прямо перед собой. Тогда Гвидо взглянул направо – там, вдали, виднелся маяк острова Мурано, а еще дальше огни Бурано.

– Как ясно сегодня, – сказал он, – я, кажется, различаю даже Торчелло.

Она увеличила скорость и через считанные минуты обогнала все машины на дороге.

– Если я сейчас поверну руль вправо, мы сорвемся с насыпи прямо в воду, – сказала она.

– Не могу с вами не согласиться, – отозвался Брунетти.

Она слегка отпустила педаль газа, и скорость немного упала. Слева пронесся какой-то автомобиль.

– Знаете, – проговорила синьора Черони, – в тот самый момент, когда вы пришли в агентство, я поняла, что вы еще вернетесь. Надо было мне сразу уехать.

– И куда бы вы уехали?

– В Швейцарию, а оттуда в Бразилию.

– Рассчитывали на деловые связи в Бразилии?

– Но я ведь не могла ими воспользоваться, правда же?

Брунетти подумал и сказал:

– Вообще-то, учитывая все обстоятельства, пожалуй, нет. Тогда почему в Бразилию?

– У меня там деньги хранятся.

– А в Швейцарии?

– Ясное дело! У кого же нет счетов в Швейцарии?

Хотя у Брунетти и не было счета в Швейцарии, он прекрасно понял, что она имела в виду, и сказал:

– Да-да, конечно. – А потом уточнил: – Но поселиться там вы бы не могли?

– В Бразилии лучше.

– Наверное. Но теперь вы не сможете туда уехать.

Она промолчала.

– Может, расскажете мне, как все было? Мы с вами, конечно, еще не в квестуре, и здесь нет вашего адвоката, я это понимаю. Но мне все-таки хотелось бы узнать, почему вы это сделали.

– Этого хотелось бы вам или полиции?

Он вздохнул:

– Боюсь, сейчас разницы уже нет. Больше нет.

Она с интересом взглянула на него, но не из-за того, что он сказал, а из-за того, как вздохнул.

– Что теперь будет? – спросила она.

– С вами?

– Да.

– Это будет зависеть… – начал он и осекся. Он хотел сказать, что все будет зависеть от причин, по которым она пошла на это, но потом вспомнил, что речь идет о смерти троих человек. Мотив не будет иметь особого значения для судьи, которому поручат разбирать дело об абсолютно хладнокровном преднамеренном тройном убийстве.

– Не знаю, – честно ответил он. – Ничего хорошего ждать не приходится.

– Да мне это и не важно.

Брунетти поразило, с какой легкостью она это сказала.

– Как так?

– Да так, что они в любом случае этого заслуживали!

Брунетти открыл рот, чтобы сказать, что никто не заслуживает смерти, но, вспомнив увиденное на кассете, промолчал.

– Расскажите.

– Вы знаете, что я на них работала?

– Да.

– Нет, не сейчас. Вам известно, что я работала на них с того момента, как оказалась в Италии?

– Вы работали на Тревизана и Фаверо?

– Нет. Тогда бизнесом заправляли другие люди. Потом они продали дело Тревизану.

– Так он купил это дело? – Гвидо было странно и дико, что она говорит об этом словно о покупке магазина.

– Да. Я не знаю, как это произошло. Я только знаю, что в один прекрасный день старые хозяева исчезли и появился Тревизан.

– А вы на тот момент?..

– Относилась к так называемому middle management[29]29
  Менеджмент среднего звена (англ.)


[Закрыть]. – Она произнесла это с откровенной иронией.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что мне больше не приходилось отдаваться по дешевке, – сказала она и покосилась на Брунетти, чтобы проверить, удалось ли ей шокировать комиссара. Однако тот не изменился в лице и с прежней интонацией спросил:

– Как долго вы этим занимались?

– Работала проституткой?

– Да.

– Я сюда за тем и приехала, – сказала она и замолчала. – Нет, не так. Я приехала сюда молоденькой девушкой, влюбленной в итальянского парня, который пообещал мне золотые горы, если я соглашусь переехать в его страну. Я свои обещания выполнила, а он нет. Как я вам уже сказала, я родом из Мостара. Иными словами, из мусульманской семьи. Но вообще-то никто из моих родных в мечеть даже не заглядывал. Разве что мой дядя, но его все считали сумасшедшим. Меня даже отдали учиться в школу при монастыре. Родители считали, что католическая школа дает хорошее образование, так что я проходила туда двенадцать лет.

Он заметил, что они едут по правой стороне канала, протекающего между Венецией и Падуей, мимо знаменитых вилл Палладио. Дорога была ему знакома, и все же вилла на другой стороне канала, с размытыми в лунном свете контурами, с одним-единственным светящимся окном, показалась ему фантастической.

– Это до того избитая история, что я не стану вам ее подробно рассказывать. Я была влюблена, приехала сюда. И месяца не прошло, как я оказалась на улице. У меня не было паспорта, я не знала ни слова по-итальянски, правда, шесть лет латыни и уйма заученных в школе молитв не пропали даром, и язык я освоила быстро. Примерно так же быстро я усвоила, что нужно делать, чтобы преуспеть. Я всегда стремилась к успеху в любом деле и для тогдашнего своего занятия не делала исключения.

– И как же вы добивались успеха?

– Я очень хорошо выполняла свою работу. Я содержала себя в чистоте, помогала тем, кто за нами присматривал.

– Чем помогали?

– Рассказывала им об остальных девушках. Дважды предупреждала о готовившемся побеге.

– Что случилось с теми, кто задумал бежать?

– Их избили. Одной из них, по-моему, переломали пальцы. Они если били, то так, чтобы мы все-таки не прекращали работать – кто же станет вредить собственному бизнесу?

– А как еще вы им помогали?

– Называла им имена своих клиентов, и некоторых из них, видимо, потом шантажировали. Мне всегда удавалось распознать среди клиентов людей нервных и неуравновешенных. Таких я начинала расспрашивать, говорить с ними за жизнь, и рано или поздно они рассказывали мне про своих жен. Если с них было что пощипать, я выясняла их имена и адреса. Это было несложно. Мужчины – существа слабые. Думаю, это из-за тщеславия.

Они помолчали, и Брунетти спросил:

– Что было потом?

– Потом меня забрали с панели. Они поняли, что от меня куда больше проку в качестве менеджера. – Она произнесла английские слова практически без акцента, похоже, в языковой стихии она чувствовала себя как рыба в воде.

– И чем же вы занимались в качестве менеджера? – спросил он.

– Я беседовала с новенькими, объясняла им, что и как, советовала вести себя смирно, – сказала она и небрежно добавила: – Я довольно быстро выучила испанский, это тоже оказалось полезным.

– Зарабатывали много?

– Да, когда приобрела определенный статус. За два года накопила достаточно, чтобы купить турагентство.

– Но при этом вы продолжали на них работать?

Она пристально взглянула на Брунетти и проговорила:

– Если человек начинает на них работать, это на всю жизнь.

Зажегся красный сигнал светофора; она остановилась, но так и не повернулась к Гвидо лицом. Вцепившись в руль, она смотрела прямо перед собой.

– И вас не угнетало, что вы занимаетесь такими делами?

Она только пожала плечами в ответ. Зажегся зеленый, и они тронулись.

– Бизнес развивался не по дням, а по часам. Каждый год – да что там, каждый месяц, приезжали все новые и новые девочки. Мы их ввозили…

Тут Брунетти ее перебил:

– Так турагентство вам за этим нужно было?

– Вот именно. Правда, со временем необходимость заниматься, так сказать, импортом отпала сама собой: целые толпы девушек стали приезжать в страну из Восточной Европы и Африки совершенно самостоятельно. Мы быстро приспособились к новым условиям и организовали работу по-новому – начали просто собирать их и распределять по точкам, когда они уже въезжали в страну. Это позволило существенно сократить накладные расходы. Плюс в такой ситуации оказалось еще легче забирать у них паспорта. Если, конечно, у них были паспорта. У многих не было. – Она излагала все это исключительно деловым, каким-то официальным тоном. – Просто удивительно, до чего легко въехать в эту страну. И остаться здесь жить.

Справа возникли очертания еще одной виллы, но Брунетти на нее даже не взглянул.

– Ну а кассеты? – напомнил он.

– Ах да, кассеты! Я слышала об их существовании за много месяцев до того, как впервые посмотрела. Ну, то есть я знала о них в теории, знала, что есть некие фильмы, которые снимают в Боснии, но об их содержании понятия не имела. И Тревизан, и Фаверо, и Лотто только и говорили что о чрезвычайной прибыльности этой затеи. И действительно, платишь пару тысяч лир за пустые кассеты, записываешь на них фильм и продаешь, в одной только Америке можно было загнать такую запись по цене раз в двадцать, а то и в тридцать выше себестоимости. Поначалу они продавали только оригиналы, и думаю, на одном этом заработали несколько миллионов лир. А потом решили заняться и реализацией копий; говорили, что это настоящая золотая жила. Однажды Тревизан попросил меня внести свои предложения по развитию этого бизнеса. Они знали, что у меня отличное чутье, вот и обратились ко мне. Я сказала ему то, что думала: что не смогу ничего предложить, пока не увижу записи. Даже тогда я продолжала относиться к ним как к обычному товару, а к их просьбе как к задачке по маркетингу. Я прямо в этих терминах про себя и рассуждала. Товар. Маркетинг. – Она вздохнула. – Так вот, Тревизан переговорил со своими партнерами, и они согласились показать мне пару-тройку кассет. Единственное условие, которое они поставили, чтобы я смотрела эти фильмы в их присутствии. Они не доверяли мне, да и вообще никому, когда речь шла об оригиналах фильмов, теперь-то они знали, что это настоящая ценность.

Брунетти показалось, что она не собирается продолжать свой рассказ, и он спросил:

– Так вы их видели?

– О да! Я их видела. Три штуки.

– Где?

– Дома у Лотто. Он единственный жил по-холостяцки, вот мы к нему и отправились.

– И что?

– И мы посмотрели те кассеты. Тогда я и решила.

– Что решили?

– Решила их убить.

– Всех троих?

– Конечно.

Гвидо помедлил минутку и спросил:

– За что?

– За то, что они по-настоящему наслаждались этими фильмами. Хуже всех был Фаверо. Он настолько возбудился во время второго фильма, что ушел из комнаты. Не знаю, куда он отправился, но не возвращался до конца просмотра.

– А двое других?

– Они тоже завелись, и еще как. Но поскольку они-то уже все это видели, и не по одному разу, они все-таки держали себя в руках.

– Интересно, мы с вами видели одно и то же или нет?

– На вашей кассете женщину в конце убивают?

– Да.

– Тогда это одно и то же. Женщину насилуют, как правило, несколько человек, а потом убивают. – По эмоциональности ее описание могло сравниться разве что с пересказом учебного фильма для стюардесс.

– Сколько всего было кассет?

– Не знаю. Как минимум семь, не считая тех трех, которые я видела. Последние были предназначены для копирования и распространения.

– Что вы им сказали, когда посмотрели кассеты?

– Сказала, что должна подумать день-другой. Сказала, что у меня есть один знакомый в Брюсселе, который, возможно, заинтересуется покупкой копий для бельгийского и голландского рынков. Но сама я уже точно знала, что убью их. Осталось только найти подходящий способ сделать это.

– Но почему все-таки?

– Что «почему»? Почему решила убить или почему решила сначала подождать?

– Почему решили убить?

Она слегка сбавила скорость, видя, что впереди идущая машина притормаживает перед поворотом направо. Когда она скрылась из виду, синьора Черони поглядела на Брунетти и сказала:

– Я очень много думала над этим, комиссар. Должно быть, решающим стало наслаждение, которое они получали от этих фильмов; подобного я от них не ожидала. Я сидела и наблюдала за ними и видела, что они не просто считают нормальным смотреть такое, но и не видят ничего плохого в том, чтобы заказывать новые записи.

– И они это делали?

Она снова уставилась на дорогу.

– Право, комиссар, не валяйте дурака! Если существует спрос, должно появиться и предложение. Тревизан и иже с ним этот рынок породили, так что перед ними стояла новая задача: обеспечить регулярные поставки. Еще до того, как я посмотрела кассеты, я слышала, как Тревизан и Лотто говорили о том, что надо послать факс в Сараево и заказать новые фильмы. Для них это было так же естественно, как связаться с виноделом, чтобы заказать ящик вина, или отдать распоряжение брокеру, чтобы тот купил или продал какие-нибудь акции. Для них это было не более чем бизнесом.

– А потом вы увидели, что на кассетах?

– Да. Увидела.

– И тогда вы задумались, можно ли считать грехом убийство таких людей?

– Вот об этом я и толкую. Это не могло быть грехом. Это было на сто процентов справедливо. С самого начала у меня даже сомнения не возникало. И если вы спросите меня, сделала ли бы я это снова, я отвечу: да, сделала бы.

– Это потому, что те женщины родом из Боснии? Потому что они мусульманки?

Ему показалось, что этот вопрос заставил ее усмехнуться.

– Мне совершенно не важно, кто эти женщины. Кем они были. Они мертвы, и им это тоже не важно, бедняжкам. – Она подумала немного и подтвердила: – Нет, все-таки это не имело для меня никакого значения. – Она снова оторвала глаза от дороги и посмотрела на него. – Люди говорят о человечности, о преступлениях против человечности, так ведь, комиссар? В газетах печатают об этом длинные статьи, политики посвящают этому свои речи – все говорят, говорят, говорят, и только! И никто ничего не предпринимает. Одна говорильня да благие намеренья, а вокруг такое творится; мало того, что женщин насилуют и убивают, надо еще весь этот ужас заснять, чтобы потом смотреть скуки ради. – В ее голосе слышалась злость, но при этом речь не ускорялась, а, наоборот, замедлялась. – И тогда я решила остановить их. Потому что больше никто и ничто не могло их остановить.

– Вы же могли обратиться в полицию.

– И дальше что? За что бы вы их арестовывали? Разве то, чем они занимались, это преступление?

Брунетти не знал ответа на ее вопрос, и ему было стыдно в этом признаться.

– Так как, это преступление?

– Не знаю, – проговорил Брунетти. – Но вы могли по крайней мере рассказать о ввозе проституток. Это бы их остановило.

Она рассмеялась в голос и сказала:

– Комиссар, вы что же, не понимаете простых вещей? У меня и в мыслях не было останавливать ввоз девочек в страну. Я неплохо жила с этого. Какой же мне был резон их закладывать?

– А как же то, что они творили со всеми этими женщинами? Ведь с ними поступали так же гнусно, как и с вами.

– С ними в любом случае обошлись бы именно так. – Она заговорила быстрее, но от раздражения, а не от злости. – Они бы и у себя на родине становились шлюхами и жертвами насилия.

– Но ведь здесь их еще и убивали, разве не так?

– Ну что вы хотите от меня услышать, комиссар? Что я мстила за всех несчастных убитых проституток мира? Так ведь это не так. Я пытаюсь объяснить вам, почему я это сделала. Если бы их арестовали, выплыла бы моя с ними связь. Меня бы тоже арестовали. А что дальше? Они провели бы пару месяцев в тюрьме, до суда, а потом что? Штраф? Лишение свободы на один год? Или на два? Думаете, это достаточное наказание за то, что они сделали?

Брунетти устал спорить с этой женщиной о вопросах этики.

– Как вы это сделали? – Он решил вернуться к фактам.

– Мне было известно, что Тревизан ужинает в Падуе вместе с Фаверо. Я знала, каким поездом Тревизан обычно возвращается в Венецию. Я села на тот же поезд. Это было нетрудно: купе первого класса всегда остаются пустыми.

– Он вас узнал?

– Не знаю. Все произошло очень быстро.

– Где вы достали пистолет?

– Друг помог, – только и сказала она.

– А как было с Фаверо?

– Во время нашего, ужина он вышел в туалет, и я подсыпала барбитураты ему в вино. В «Вин-Санто». Я уговорила его заказать полбутылки на десерт, а на самом деле я знала, что сладкое вино не даст ему почувствовать вкус таблеток.

– А дальше? У него дома?

– Мы договаривались, что он подбросит меня до станции, чтобы я могла вернуться в Венецию. Но по пути он заснул на светофоре. Я перетащила его на пассажирское место, сама села за руль и отвезла его домой. У него в гараже двери открываются автоматически. Я нажала кнопку, мы заехали. Я пересадила его на водительское место, не заглушила двигатель и захлопнула дверцу. Потом снова нажала на кнопку, чтобы закрыть гараж, и выскочила оттуда, пока дверь закрывалась.

– А Лотто?

– Он позвонил мне, сказал, что беспокоится и хочет поговорить со мной о том, что происходит. – Брунетти слушал и наблюдал за тем, как профиль собеседницы то появляется, то исчезает в свете фар проезжающих мимо машин. Ее лицо оставалось абсолютно спокойным. – Я сказала ему, что нам лучше встретиться за пределами города. Он согласился подъехать в Доло. Я приехала раньше, а когда он припарковался, села к нему. Он был в полной панике. Он считал, что это его сестра убила мужа и Фаверо, и хотел узнать мое мнение. Он страшно боялся, что теперь она убьет и его. Чтобы заправлять бизнесом в одиночку. Вернее, с любовником.

Она съехала на обочину, пропустила ехавшую позади них машину, потом развернулась, и они поехали по той же дороге обратно.

– Я сказала ему, что сестры опасаться не стоит. Он сразу расслабился. Я не помню, сколько раз я в него выстрелила. Потом я пересела в свою машину и уехала. Машину оставила на Пьяццале Рома.

– Пистолет?

– Он у меня дома. Я не хотела его выбрасывать, пока не закончу дело.

– В каком смысле?

– Пока не покончу с остальными.

– С какими остальными?

Она не ответила и резко мотнула головой: было ясно, что об этом она говорить не станет.

– А вам никогда не приходило в голову, что вас рано или поздно поймают?

– Не знаю. Я об этом не думала. Но потом, когда вы пришли ко мне в турагентство и я сказала вам, что не умею водить машину, я стала вспоминать, что еще я сделала неправильно, помимо забытых в ресторане очков. Думаю, меня могли видеть пассажиры поезда; смотритель в гараже знал, что вечером, в день смерти Лотто, я брала свою машину. А сегодня вечером я поняла, что все кончено. Я думала, что сумею уйти. Хотя, – добавила она чуть погодя, – пожалуй, не думала, просто надеялась, что сумею.

Через некоторое время в поле зрения Брунетти показалась та самая вилла, очертания которой он видел по дороге из города. Только теперь она была справа от него. Синьора Черони вдруг прервала молчание:

– Знаете, а ведь теперь они меня убьют.

Комиссар, разморенный теплом салона и утомленный непривычно поздней поездкой, задремал.

– Что? – спросил он, очнувшись, потряс головой и сел прямо.

– Как только они узнают, что меня арестовали и что это я их убила, им точно придется меня убрать.

– Я вас не понимаю.

– Я знаю их по именам. По крайней мере некоторых из них. Тех, кого я не успела убить. Они-то и позаботятся о том, чтобы я замолчала навсегда.

– Кто они?

– Те, кто делает фильмы, Тревизан ведь занимался этим не в одиночку, и те, кто заправляет проститутками. Я говорю не об уличных шестерках, а о тузах, которые раздают приказы и собирают деньги. Я знаю тех, в чьих руках весь этот бизнес, этот импорт-экспорт женщин. Экспорта, правда, не слишком много: только фильмы. Пусть я не знаю всех имен, этого вполне достаточно.

– Кто они такие? – спросил Брунетти, уже представляя себе усатых мафиози с южным акцентом.

Но она назвала мэра одного большого города в Ломбардии и президента крупной фармацевтической компании. Пораженный Гвидо резко повернул голову и уставился на собеседницу. Заметив его реакцию, она грустно улыбнулась и назвала еще одно имя – одного из помощников министра юстиции.

– Комиссар, это же международный бизнес. Речь идет не о двух старичках, что сидят в баре, попивают дешевое вино и треплются о шлюхах; речь идет о завсегдатаях залов заседаний совета директоров, о тех, кто владеет яхтами и летает на частных самолетах, кто отправляет и получает заказы по факсу и не расстается с мобильником. Это люди, у которых есть власть. А иначе как, по-вашему, они смогли бы избавиться от результатов вскрытия Фаверо?

– Откуда вам это известно?

– Лотто рассказал. Они не хотели, чтобы кто-то копался в смерти Фаверо. Слишком много важных господ были с ним тайно связаны. Всех я не назову, но знаю достаточно. – Улыбка исчезла с ее губ. – Вот поэтому они меня и убьют.

– Вы будете под нашей особой защитой, – пообещал Брунетти, жадно вслушиваясь в каждое слово синьоры Черони, надеясь узнать подробности.

– Это как Синдона? – саркастически уточнила она. – Сколько к нему было приставлено охранников, помните? Да еще видеонаблюдение круглые сутки. И тем не менее кто-то умудрился подсыпать ему яд в кофе. Сколько, как вы считаете, я протяну?

– С вами такого не случится! – выпалил Брунетти. И тут ему пришло в голову, что у него нет особо веских причин во все это верить. Ему известно только, что сидящая рядом с ним женщина убила троих бизнесменов; а все остальное пока только голословные утверждения, в особенности эти истории об угрожающей ей опасности и возможном убийстве.

Она, похоже, уловила перемену в его настроении и замолчала. Они ехали в полной тишине; Брунетти смотрел направо, на мелькающие в воде канала отблески фонарей.

Он проснулся оттого, что почувствовал, как синьора Черони трясет его за плечо, распахнул глаза и увидел прямо перед собой стену. Он инстинктивно закрыл лицо руками и прижал голову к груди, ожидая удара. Ни удара, ни резкого звука не последовало. Машина стояла на месте. Двигатель был уже выключен.

– Мы в Венеции, – сказала она.

Он опустил руки и огляделся. Перед ним действительно была стена – стена гаража; слева и справа стояли припаркованные машины.

Она просунула руку между сиденьями и отстегнула ремень безопасности.

– Теперь, как я понимаю, вы отведете меня в квестуру.

Они дошли до пристани. Нужный им катер первого маршрута только-только отчалил. Брунетти посмотрел на часы и с изумлением обнаружил, что уже четвертый час. Он не позвонил Паоле. Не позвонил в квестуру, чтобы сообщить, чем он занимается.

Синьора Черони подошла к расписанию движения катеров, но разглядеть ничего не смогла. Тогда она достала из сумки очки и надела их.

– Следующий только через сорок минут, – сказала она, оглянувшись на Брунетти.

– Может, пешком? – предложил он. Сидеть на открытой пристани слишком холодно, а движение их согреет. Он, конечно, мог позвонить в квестуру, и за ними тут же прислали бы катер – но они, наверное, быстрее доберутся своим ходом.

– Я с удовольствием пройдусь. Взгляну в последний раз на город.

Брунетти показалось, что это прозвучало как-то слишком театрально, но он промолчал. Они свернули направо и пошли по набережной. Когда они добрались до первого моста, она спросила:

– Вы не будете возражать, если мы пройдемся по Риальто? Мне никогда не нравилась Страда-Нуова.

Брунетти молча следовал за ней до моста, который вел к Толентини, откуда потом, дворами, можно было дойти до Риальто. Она шла не торопясь и, казалось, не обращала никакого внимания на здания, мимо которых пролегал их путь. Временами Гвидо обгонял свою спутницу и останавливался на повороте или у подножия очередного мостика, поджидая ее. Они прошли мимо рыбного рынка, спустились к Риальто. На середине старинного моста она замерла на мгновенье – посмотрела налево, потом направо и на Большой канал, не забитый в этот поздний час разнокалиберными лодками. Они перешли Риальто и двинулись через Кампо-Сан-Бартоломео. Мимо прошел патрульный с овчаркой на поводке. Они молчали.

Когда они добрались до квестуры, было уже почти четыре. Брунетти постучал в тяжелую застекленную дверь. В комнате дежурного, справа от двери, зажегся свет. Дежурный, протирая глаза, подошел к двери и, узнав Брунетти, открыл ее и отдал честь.

– Здравствуйте, комиссар, – сказал он и покосился на женщину, стоявшую подле его начальника.

Брунетти поздоровался и спросил, нет ли среди дежурных офицеров женщины. Тот ответил, что нет. Тогда комиссар велел ему взять список сотрудников, позвонить первой по списку женщине и передать, что ее срочно вызывают в квестуру. Отдав это распоряжение, он отпустил молодого человека и повел синьору Черони через вестибюль, вверх по лестнице в свой кабинет. Отопление на ночь выключили, так что в здании было холодно и сыро. На площадке пятого этажа Брунетти остановился, открыл дверь кабинета и пропустил вперед синьору.

– Я бы хотела воспользоваться уборной.

– Извините! С этим придется подождать. Пока не появится женщина-офицер.

Она улыбнулась.

– Комиссар, вы что же, боитесь, что я покончу с собой? – Он промолчал. – Поверьте, это не мой вариант.

Он предложил ей сесть, а сам подошел к столу и, уставившись на его гладкую поверхность, стал перебирать какие-то бумажки. Никто из них не произнес ни слова за все пятнадцать минут, пока не появилась женщина-полицейский, средних лет дама, уже много лет служившая в полиции.

Как только коллега Брунетти вошла в его кабинет, он взглянул на Черони и сказал:

– Если хотите, можете сделать заявление. Офицер ди Чензо будет вашим свидетелем.

Черони отрицательно покачала головой.

– Вы хотели бы пригласить своего адвоката?

Опять молчаливый отказ.

Брунетти выждал несколько минут, потом обернулся к подчиненной и проговорил:

– Офицер, отведите, пожалуйста, синьору Черони в камеру. Если она захочет, может позвонить семье и адвокату. – Произнося это, он снова взглянул на Черони, но она еще раз мотнула головой.

Тогда комиссар снова обратился к коллеге:

– Эта женщина не должна ни с кем контактировать, ни из квестуры, ни откуда бы то ни было еще. Это ясно?

– Да, синьор, – отозвалась офицер ди Чензо. – Я должна оставаться с ней, синьор?

– Да, пока кто-нибудь вас не сменит, – ответил Брунетти и добавил, обращаясь к Черони:

– А с вами, синьора, мы еще пообщаемся попозже, сегодня утром.

Та кивнула, но ничего не сказала. Она встала и вышла вслед за ди Чензо, а он остался сидеть в своем кабинете, прислушиваясь к походке двух женщин: ровному и твердому шагу офицера и цокающему звуку каблуков синьоры Черони, звуку, за которым он следовал до Пьяццале Рома, звуку, который привел его к убийце троих человек.

Он написал краткий отчет: изложил суть своего разговора с синьорой Черони, отметил, что она отказалась вызывать своего адвоката и делать официальное признание. Этот документ он оставил дежурному с просьбой передать его лично вице-квесторе Патте или лейтенанту Скарпе – тому из них, кто первым появится на работе.

Дома Гвидо оказался часов в пять и сразу нырнул под одеяло рядышком с Паолой. Она пошевелилась, повернулась, уронила руку ему на лицо и пробормотала что-то невнятное. Уже засыпая, он вспомнил не лицо умирающей женщины, а Кьяру в обнимку с собачкой по имени «Гав». «Дурацкая кличка», – подумал он и уснул.