Текст книги "Счет по-венециански"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5

Гвидо Брунетти узнал о смерти адвоката Карло Тревизана только наутро, причем совсем не так, как полагается полицейскому, а из газет. Сначала он заметил громкий заголовок в «Газеттино», том самом издании, которое дважды печатало хвалебные статьи об участии адвоката в работе муниципального совета. «Убийство адвоката в поезде» – вопил заголовок; «Поезд смерти» – вторила ему «Ла Нуова», всегда склонная к высокопарности. Заголовки бросились в глаза Брунетти, когда он шел на работу. Он купил обе газеты и прочел статьи, стоя на Руга-Орефичи, не обращая никакого внимания на снующих мимо него любителей пройтись с утра пораньше по магазинам. В статьях излагались только факты: застрелен в вагоне поезда; тело обнаружено на отрезке пути над лагуной; ведется расследование. Брунетти оторвался от газеты и рассеянно обвел взглядом прилавки, на которых высились горы фруктов и овощей. «Ведется расследование?» Кто там у нас вчера дежурил? Почему не позвонили ему? Значит, позвонили кому-то из коллег. Интересно, кому?

Он повернулся спиной к газетному лотку и зашагал в направлении квестуры[7]7
  Управление полиции.


[Закрыть], перебирая в уме разнообразные дела, над которыми они сейчас работали, и пытаясь вычислить, кому достанется это новое дело. Сам Брунетти почти завершил одно дело, по масштабам Венеции некрупное, связанное с широко раскинувшейся паутиной взяточничества и коррупции, плести которую начали в Милане с десяток лет тому назад. На материке построили несколько скоростных дорог, и одна из них соединила город с аэропортом. На их сооружение ушли триллионы лир. И только когда строительство было завершено, возник вопрос, зачем аэропорту, принимающему от силы сотню рейсов в день, такая роскошная трасса и все эти автобусы, такси и катера. И лишь тогда задумались, а следовало ли тратить такую уйму общественных денег на строительство, в котором на поверку не было ни малейшей необходимости. После этого расследование попало в руки Брунетти, и посыпались ордера то на арест, то на замораживание активов владельца строительной фирмы, выполнившей львиную долю дорожных работ, и трех членов муниципального совета, которые наиболее активно настаивали на выборе именно этой фирмы в качестве подрядчика.

Другой комиссар занимался неким казино, где крупье нашли очередной способ обыгрывать родное заведение и снимали сливки в виде процента с выигрыша. Еще одного коллегу подключили к давнишнему делу о бизнесе, находящемся под контролем мафии, где-то в Местре – дело это росло как на дрожжах, и, к сожалению, конца ему видно не было.

Поэтому Брунетти вовсе не удивился, когда охранник на входе в квестуру прямо с порога сообщил ему:

– Он тебя спрашивал.

Если вице-квесторе[8]8
  Начальник отдела полиции.


[Закрыть] Патта требует его к себе в такую рань, это значит, что вчера вечером по поводу происшествия позвонили именно Патте, а не кому-то из комиссаров. А если это убийство заинтересовало Патту настолько, что он примчался на работу с утра пораньше, то выходит, что Тревизан был персоной куда более важной и располагал гораздо более солидными связями, чем это представлялось Брунетти.

Он поднялся к себе в кабинет, повесил плащ и проверил, не появилось ли на столе чего нового. Нет, ничего, кроме бумаг, которые сам он оставил здесь вчера вечером. А это могло означать только одно: все бумаги, что успели появиться по новому делу, находятся в кабинете у Патты. Он спустился по черной лестнице и вошел в приемную вице-квесторе. За столом сидела синьорина Элеттра Дзорци. Выглядела она так, будто с минуты на минуту ждала фотографов из «Вог»: платье из белого крепдешина делало ее похожей на ландыш; складки наискосок прикрывали грудь, но при этом она смотрелась ничуть не менее соблазнительно.

– Добрый день, комиссар, – сказала она, оторвавшись от журнала, и улыбнулась ему.

– Что, Тревизан? – спросил Брунетти.

Она кивнула:

– Шеф уже минут десять по телефону разговаривает с мэром.

– Кто кому позвонил?

– Мэр ему. А какая разница?

– Есть разница. Если мэр позвонил ему, значит, у нас по этому делу ничего нет.

– Как так?

– Если бы он позвонил мэру, это означало бы, что сам он уже в чем-то уверен и может заверить мэра, что у нас имеется подозреваемый или вот-вот будет чистосердечное признание. А раз мэр звонит ему, это значит, что покойный был важной птицей и они хотят получить результат как можно скорее.

Синьорина Элеттра закрыла журнал и отодвинула его на край стола. Брунетти вспомнил, что поначалу, только-только устроившись на это место, секретарша прятала журналы в стол, когда не читала, а теперь вот даже обложкой вниз не переворачивает.

– В котором часу он пришел? – спросил Брунетти.

– В восемь тридцать, – ответила она и тут же, не дав Брунетти задать следующий вопрос, добавила: – Я была уже здесь и сказала ему, что вы появились с утра и сразу ушли – якобы чтобы поговорить со служанкой Леонарди.

На самом деле Брунетти уже успел поговорить с этой женщиной вчера днем. В тщетных попытках получить от нее какую-нибудь новую информацию по делу о строительстве автотрассы.

– Спасибо, – откликнулся он. Гвидо не раз задавался вопросом, как синьорине Элеттре – барышне, очевидно всегда любившей приврать, пришла в голову мысль работать в полиции.

Она опустила голову и увидела, что красная лампочка на телефоне перестала мигать.

– Все, положил трубку.

Брунетти кивнул и повернулся спиной к столу. Он постучал в дверь, дождался, пока Патта выкрикнет «Войдите», и вошел к нему в кабинет.

Хотя вице-квесторе и приехал на работу рано, он явно успел затратить уйму времени на туалет: в воздухе витал резкий запах какого-то лосьона после бритья, красивое лицо сияло. Галстук у него был шерстяной, костюм шелковый – вот так, никто не назовет вице-квесторе рабом традиций.

– Где вы были? – спросил Патта вместо приветствия.

– У Леонарди. Думал поговорить со служанкой.

– Ну и?..

– Ей ничего не известно.

– Это совершенно не важно, – нетерпеливо заметил Патта и указал ему на стул. – Садитесь, Брунетти. – Он сел, и Патта продолжил: – Уже знаете?

Уточнять, что, собственно, он должен знать, было излишне.

– Да, – сказал Брунетти, – как это произошло?

– Кто-то застрелил его вчера вечером в поезде Турин – Триест. Два выстрела с очень близкого расстояния. Оба в туловище. Одна из пуль, должно быть, задела артерию – крови было просто море.

«Ага, – подумал Гвидо, – раз Патта говорит „должно быть“, значит, вскрытие еще не проводили и это только его догадки».

– Где вы были вчера вечером? – поинтересовался Патта, и это прозвучало так, будто он хочет убедиться, что Брунетти можно исключить из круга подозреваемых, прежде чем продолжать разговор.

– Я был на ужине у друзей.

– Мне доложили, что до вас вчера вечером невозможно было дозвониться.

– Я был на ужине у друзей, – повторил Брунетти.

– Почему у вас нет автоответчика?

– У меня двое детей.

– При чем тут ваши дети?

– А при том, что если бы у меня был автоответчик, то приходилось бы часами выслушивать послания от их друзей. – «Или, к примеру, жалобы учителей и бесконечные оправдания детей по поводу опозданий и прогулов», – добавил Брунетти уже про себя. И вообще, считал он, в их семье записывать сообщения для родителей обязаны именно дети. Но не обсуждать же все это с Паттой.

– Им пришлось позвонить мне, – продолжал тем временем его шеф, даже не пытаясь скрыть раздражения.

Брунетти показалось, что от него ждут извинений. Он не проронил ни слова.

– Я съездил на вокзал. Молодцы из железнодорожной полиции напортачили, конечно, страшно. – Патта бросил взгляд на свой стол и резким движением пододвинул Брунетти несколько фотографий.

Гвидо подался вперед, взял фотографии и стал просматривать их, в то время как Патта с увлечением перечислял многочисленные огрехи и промахи железнодорожной полиции. Первая фотография была сделана от входа в купе; она запечатлела тело, лежащее между двумя расположенными напротив друг друга сиденьями. Угол, под которым был сделан снимок, позволял четко различить только заднюю часть головы мужчины, однако красные потеки на его внушительном животе без слов свидетельствовали, что он мертв. Следующая фотография показывала тело с противоположной стороны, – видимо, снимали с перрона, через окно. На этой Брунетти сумел разглядеть, что глаза мужчины закрыты, а пальцы крепко сжимают ручку. Остальные снимки, хоть и были сделаны внутри купе, мало что проясняли. Казалось, этот человек просто спит; смерть стерла с его лица какое бы то ни было выражение, и теперь он выглядел как уснувший сном праведника.

– Его ограбили? – спросил Брунетти, прервав обличительную тираду Патты.

– Что?

– Ограбили его?

– Вроде нет. Бумажник на месте, в кармане; кейс, как видите, тоже не тронут – стоит себе на противоположном сиденье.

– Мафия? – спросил Брунетти, поскольку в подобном деле без этого вопроса никак не обойтись.

Вице-квесторе пожал плечами.

– Он был адвокатом, – только и сказал он, оставляя за Брунетти право делать выводы относительно того, насколько убитый подходит на роль жертвы мафии.

– Жена? – Следующий вопрос Брунетти характеризовал его как итальянца и семьянина.

– Маловероятно. Она секретарь «Клуба Львов», – заметил Патта.

Это дополнение показалось Брунетти настолько нелепым и бессмысленным, что он невольно прыснул, но, поймав на себе гневный взгляд шефа, предпочел превратить этот смешок в приступ кашля, в результате чего действительно закашлялся – лицо раскраснелось, глаза заслезились.

Наконец он отдышался и продолжил:

– А что с партнерами по бизнесу? Есть что-нибудь интересное?

– Не знаю, – отозвался Патта. Он побарабанил пальцами по столу, чтобы привлечь внимание Брунетти. – Я тут посмотрел, у кого какая нагрузка, и, похоже, у вас ее меньше всех. – Вот чем Брунетти всегда нравился его начальник, так это уменьем красиво формулировать. – Я хотел бы поручить это дело вам, но прежде вы должны гарантировать, что будете делать все как полагается.

Брунетти знал наверняка, что это значит: Патта желает, чтобы он отнесся с должным почтением к социальному статусу семейства, члены которого занимают такое положение в «Клубе Львов». Поскольку он был уверен, что Патта все равно уже принял решение отдать дело ему, раз уж вызвал к себе на разговор, Брунетти предпочел проигнорировать грозное предостережение, скрытое в словах шефа, и просто задал очередной вопрос:

– А что там насчет остальных пассажиров поезда?

По всей видимости, беседа с мэром утвердила Патту в мысли, что быстро добиться результата в данном случае важнее, чем воспитывать Брунетти. Поэтому он ответил сразу и по делу:

– Вокзальная полиция записала имена и адреса всех, кто находился в поезде на момент его прибытия на станцию.

Брунетти вопросительно вздернул голову, и Патта продолжил:

– Двое или трое из них утверждают, что кого-то видели. Все сведенья здесь. – С этими словами он постучал пальцем по лежащей перед ним папке светло-желтого цвета.

– Какой судья будет заниматься этим делом? – спросил Брунетти. Имя судьи сказало бы ему, до какой степени придется считаться с пресловутым «Клубом Львов».

– Вантуно, – ответил Патта.

Женщина, которую он назвал, была сверстницей Брунетти, причем они уже не раз успешно сотрудничали в прошлом. Будучи, как и Патта, сицилианкой, она отчетливо сознавала, что никогда не постигнет всех тонкостей и нюансов социальной иерархии в Венеции, но это не мешало ей вполне доверять комиссарам местной полиции и предоставлять им достаточную свободу в ходе следствия. Брунетти сдержанно кивнул, не желая выказывать перед Паттой своего удовлетворения.

– Но я жду от вас ежедневного отчета, – продолжал вещать Патта. – Тревизан был очень влиятельным человеком. Мне уже звонили по этому поводу из мэрии и, не буду от вас скрывать, просили расследовать это дело как можно скорее.

– У мэра были какие-то предположения?

Дерзкие выходки подчиненного были для Патты не в новинку, поэтому он просто откинулся на спинку стула, некоторое время сверлил Брунетти глазами и наконец процедил:

– По поводу чего?

Он намеренно сделал ударение на третьем слове, давая тем самым понять, что вопрос ему очень не нравится.

– По поводу всего того, во что мог быть втянут Тревизан, – невозмутимо ответил Брунетти. Он задавал этот вопрос вполне серьезно. Должность мэра вовсе не исключает знакомства с тайными сторонами жизни своих друзей, скорей наоборот.

– Я не счел возможным задать господину мэру подобный вопрос.

– Тогда, возможно, это сделаю я, – спокойно заявил Брунетти.

– Послушайте, Брунетти, не будите лихо, пока оно тихо.

– Боюсь, что кто-то уже сделал это за нас, – отозвался Гвидо, складывая фотографии обратно в папку. – Еще что-нибудь, синьор?

Патта помолчал немного и сказал:

– Нет. Пока нет. – Он подтолкнул папку в направлении Брунетти. – Это можете забрать. И не забудьте, каждый день я жду вас с докладом. – Брунетти никак не выразил своей готовности регулярно отчитываться, и тогда Патта добавил: – Я или лейтенант Скарпа.

Произнеся это, он впился взглядом в лицо Брунетти, пытаясь уловить реакцию подчиненного на фамилию своего помощника, которого презирали буквально все.

– Конечно, синьор, – ответил Брунетти бесстрастным тоном. Он взял папку и поднялся. – Куда отвезли тело Тревизана?

– В Муниципальный госпиталь. Я так полагаю, вскрытие будут проводить сегодня утром. И не забудьте, покойный был другом мэра.

– Разумеется, – сказал Брунетти и вышел из кабинета.

Глава 6

Как только Брунетти вышел из кабинета Патты, синьорина Элеттра оторвалась от журнала и спросила:

– Ну и?..

– Тревизан. Да еще придется поторопиться: он друг мэра.

– Жена у него – прямо зверь, – отозвалась синьорина Элеттра, – нелегко вам с ней придется.

«Ободрила, нечего сказать», – подумал Брунетти и спросил:

– А есть в городе хоть кто-нибудь, кого вы не знаете?

– Ее-то как раз я лично не знаю. Она просто одно время лечилась у моей сестры.

– Барбары, – непроизвольно проговорил Брунетти, пытаясь припомнить, где он мог познакомиться с ее сестрой, – той, которая врач.

– Именно, именно, комиссар, – искренне обрадовалась она, – а я гадаю, сколько вам времени понадобится, чтобы вспомнить.

Он и правда вспомнил, что при первом знакомстве с синьориной Элеттрой ее фамилия показалась ему знакомой. Фамилия «Дзорци» встречается не так уж часто, но живая, вечно сияющая Элеттра (ей подошло бы любое прилагательное, означающее яркость и неординарность) никак не ассоциировалась у него со спокойной замкнутой Барбарой, лечившей его тестя и, как теперь выяснилось, синьору Тревизан.

– Так вы говорите «одно время лечилась»? – спросил Брунетти (родственные связи Элеттры, решил он, можно обсудить и как-нибудь в другой раз).

– Да, лечилась, где-то до прошлого года. Поначалу ее пациентами были и синьора Тревизан, и ее дочь. Но как-то раз синьора влетела в кабинет Барбары и устроила сцену: требовала, чтобы сестра рассказала, от чего лечит ее дочь.

Брунетти слушал, не задавая никаких вопросов.

– Девочке было всего четырнадцать, но, когда Барбара отказалась что-либо рассказывать, мамаша стала вопить, что сестра либо сама сделала ей аборт, либо направила ее за этим в клинику. Она наорала на Барбару, а потом швырнула в нее каким-то журналом.

– А она что?

– Кто?

– Ваша сестра, как она отреагировала?

– Сказала, чтобы та убиралась вон из ее кабинета. Ну, она покричала-покричала, да и убралась.

– А потом что?

– На следующий день Барбара выслала ей заказным письмом медицинскую карту и предложила поискать другого врача.

– Ну а дочь?

– Дочь тоже больше не приходила. Барбара встретила ее как-то раз на улице, и та рассказала, что мать запретила ей ходить на прием к Барбаре. Она отвела дочь в какую-то частную клинику.

– От чего же она лечилась? – спросил Брунетти. От него не укрылось, что синьорина Элеттра тщательно взвешивает ответ на этот вопрос. Она быстро пришла к выводу, что Брунетти все равно об этом узнает, и потому сказала:

– От венерического заболевания.

– Какого именно?

– Я не помню. Вам придется спросить об этом мою сестру.

– Или синьору Тревизан.

Элеттра отреагировала мгновенно и эмоционально:

– Если она и узнала, что там было у ее дочери, то уж точно не от Барбары!

Брунетти ей верил.

– Так, стало быть, девочке сейчас должно быть около пятнадцати, да?

Элеттра кивнула:

– Да, наверняка.

Брунетти на минуту задумался. Закон в этом отношении, равно как и во многих других, был весьма расплывчатым. Врач не обязан был разглашать данные о здоровье пациента, но в то же время закон не запрещал ему делиться информацией о том, как пациент себя вел и почему, особенно в ситуациях, не касающихся непосредственно вопросов его или ее здоровья. Лучше он поговорит с доктором лично, а не через Элеттру.

– Приемная вашей сестры находится на прежнем месте, недалеко от Сан-Барнаба?

– Да, она там будет сегодня днем. Предупредить ее о вашем визите?

– Хотите сказать, что предупредите ее, только если я об этом попрошу?

Она взглянула на клавиатуру компьютера и, словно найдя там ответ, вновь подняла глаза на Брунетти:

– Не имеет никакого значения, от кого она услышит об этом, от меня или от вас, ведь так, комиссар? Она не сделала ничего плохого. Так что я ничего говорить ей не буду.

Следующий вопрос Брунетти задал из чистого любопытства:

– А что, если бы это имело значение? Что, если бы она на самом деле сделала что-то плохое?

– Если бы знала, что это ей поможет, предупредила бы ее. Естественно.

– Даже если бы это означало выдать секретную информацию? – спросил он и тут же улыбнулся, как бы обращая разговор в шутку, хотя на самом деле вовсе не шутил.

Она посмотрела на него. Во взгляде читалось непонимание.

– Вы что же думаете, что секретная информация будет иметь для меня какое-то значение, если дело коснется моей семьи?

Смягчившись, он ответил:

– Нет, синьорина, пожалуй, я так не думаю.

Синьорина Элеттра улыбнулась. Она была рада, что вновь помогла комиссару в чем-то разобраться.

– Вы знаете еще что-нибудь о жене убитого? То есть вдове, – поправился Брунетти.

– Лично я ее не знаю. Я, разумеется, читала о ней в газетах. Она вечно участвует в каких-нибудь БЛАГИХ НАЧИНАНИЯХ, – Брунетти воочию увидел этот заголовок крупным шрифтом.

– Я имею в виду всякие там мероприятия, типа сбора еды для голодающих в Сомали, еду потом разворовывают, отправляют в Албанию и там благополучно продают. Или, к примеру, проводят какой-нибудь гала-концерт в «Ла Фениче»[9]9
  Самый знаменитый театр оперы и балета в Венеции.


[Закрыть], сборы от которого уходят не иначе как на покрытие расходов и новые шмотки для организаторов, чтобы можно было в следующий раз порисоваться перед друзьями. Меня далее удивляет, что вы не знаете, кто она такая.

– Помню только, и то смутно, что имя это где-то встречал. А муж чем занимался?

– Вроде международным правом, причем на высоком уровне. Что-то я, кажется, о нем читала, про какую-то сделку, не то с Польшей, не то с Чехословакией, ну, в общем, где едят одну картошку и плохо одеваются, название точно не помню.

– И что это была за сделка?

Она отрицательно покачала головой: не смогла вспомнить.

– А выяснить сможете?

– Если съездить в редакцию «Газеттино» и поискать, наверное, смогу.

– У вас есть поручения от вице-квесторе?

– Мне только надо зарезервировать для него столик к обеду, а потом я схожу в редакцию. Еще какая-нибудь информация вам понадобится?

– Да, о жене. Кто там сейчас ведет светскую хронику?

– Питтери, по-моему.

– Ну вот, поговорите с этим Питтери; глядишь, он расскажет вам что-нибудь и о муже и о жене, что-нибудь из того, чего не напечатаешь в газете.

– И что всегда оказывается самым интересным.

– Вот именно!

– Что-нибудь еще, синьор?

– Нет, спасибо, синьорина. А Вьянелло здесь?

– Я его пока не видела.

– Когда придет, будьте добры, скажите ему, что я его жду, ладно?

– Конечно, – ответила она и снова принялась за журнал. Брунетти глянул украдкой, что за статью она читает, оказалось, о «плечиках», и направился обратно в свой кабинет.

В папке с материалами, как это всегда и бывает в начале расследования, не оказалось никакой информации, кроме имен и дат. Карло Тревизан родился в Тренто пятьдесят лет тому назад, окончил Университет Падуи, получил диплом юриста, имел адвокатскую практику в Венеции. Восемнадцать лет тому назад женился на Франке Лотто, родившей ему впоследствии двоих детей: девочке, Франческе, исполнилось пятнадцать, а сыну, Клаудио, семнадцать.

Адвоката Тревизана никогда не интересовало уголовное право, и сам он никогда не имел дела с полицией. Он также никогда не попадал в поле зрения финансовой полиции, что могло свидетельствовать либо о чуде, либо о том, что у адвоката всегда была безупречная налоговая декларация, – и это, кстати, тоже было бы чудом. В папке были имена сотрудников конторы Тревизана и копия его заявки на получение паспорта.

– Вымыто «Перланой», – сказал Брунетти вслух и положил бумаги на стол. Единственное, что пришло на ум, так именно эта фраза из рекламы средства, якобы делающего все и вся чище чистого. Кто на свете чище Карло Тревизана? А главное, кто мог всадить в него две пули и не взять бумажник?

Брунетти подцепил нижний ящик стола носком правой ноги и, откинувшись на спинку стула, положил на выдвинутый ящик ноги, как на подставку. Кто бы ни был этот человек, дело свое он сделал где-то между Падуей и Местре и сразу сошел: ни один нормальный человек не остался бы в поезде, рискуя быть схваченным по приезде в Венецию. Это был поезд дальнего следования, так что единственную остановку между Падуей и Венецией делал в Местре. Весьма маловероятно, что кто-то из пассажиров, сходивших в Местре, привлек к себе внимание, но проверить все-таки стоило. Проводники обычно сидят в первом купе, стало быть, нужно их опросить, может, они вспомнят что-нибудь полезное. Далее, что касается оружия, непременно надо проверить, не совпадают ли обнаруженные в теле пули по калибру с каким-либо огнестрельным оружием, использовавшимся в других преступлениях. Любое такое оружие ставится на учет, поэтому установить его вполне реально. Зачем Тревизан отправился в Падую? К кому? Жена может знать, – проверить. Потом поговорить с друзьями и соседями, убедиться, что она сказала правду. Дочь подхватила венерическую инфекцию в четырнадцать лет, – уточнить.

Он наклонился, выдвинул до конца нижний ящик и выудил оттуда телефонный справочник. Пролистал странички и остановился на «д». Напротив строчки «Дзорци, Барбара, врач» было два телефона: домашний и рабочий. Он набрал рабочий номер и услышал автоответчик, который поведал ему, что сегодня прием начнется в четыре часа. Он набрал домашний и услышал тот же голос: на сей раз он сообщал, что «Доктора в данный момент нет на месте», и предлагал представиться, изложить причину звонка и оставить контактный номер телефона. И тогда ему обязательно перезвонят «В ближайшее время».

– Доброе утро, доктор, – сказал комиссар, дождавшись звукового сигнала. – Это комиссар Гвидо Брунетти. Я звоню вам в связи со смертью адвоката Карло Тревизана. Мне стало известно, что его жена и дочь…

– Добрый день, комиссар, – послышался в трубке хрипловатый голос доктора. – Чем я могу тебе помочь?

С их последней встречи прошло больше года, но она обратилась к нему на «ты», давая понять, что по-прежнему рассматривает его как доброго знакомого.

– Здравствуй, – сказал он. – А часто ты вот так просеиваешь звонки?

– Видишь ли, у меня есть одна пациентка, которая звонит мне каждое утро в течение вот уже трех лет и просит осмотреть ее на дому. Каждое утро она придумывает новые симптомы. Так что – да, я просеиваю звонки.

Тон у нее был строгим и шутливым одновременно.

– Я и представить себе не мог, что частей тела и органов может хватить на такое количество симптомов, – подыграл ей Брунетти.

– Она их очень изобретательно комбинирует, – пояснила доктор Дзорци. – Так чем я могу помочь, комиссар?

– Как я уже сказал, мне стало известно, что синьора Тревизан и ее дочь были в прошлом твоими пациентками. – Здесь он сделал паузу, на случай, если доктор сама захочет что-то рассказать. Нет, тишина. – Ты слышала о смерти адвоката Тревизана?

– Да.

– Так вот, я хотел спросить, не согласишься ли ты рассказать мне что-нибудь о них, о его жене и дочери?

– Как о людях или как о пациентах? – спросила она спокойно.

– Как сочтешь нужным.

– Можно начать с первого, а потом, в случае необходимости, перейти ко второму.

– Очень любезно с твоей стороны. А можно сделать это прямо сегодня?

– Сегодня с утра у меня несколько вызовов, но к одиннадцати я закончу. Где встретимся?

Поскольку это она делала ему одолжение, а не наоборот, Брунетти неудобно было просить ее прийти в квестуру.

– А сама ты где окажешься в одиннадцать?

– Подожди, пожалуйста, сейчас, – она отложила трубку. Через минуту она сообщила: – Последний из моих сегодняшних пациентов живет рядом с причалом Сан-Марко.

– Давай тогда в кафе «Флориан»[10]10
  Одно из самых известных и дорогих венецианских кафе на площади Сан-Марко.


[Закрыть]? – предложил он.

Она ответила не сразу. Вспомнив о ее взглядах, Брунетти уже почти готов был услышать замечание в духе «вот на что уходят деньги налогоплательщиков».

«Флориан» подойдет, – наконец проговорила она.

– Жду встречи. И еще раз спасибо, доктор.

– Тогда до одиннадцати, – сказала она и повесила трубку.

Он швырнул телефонный справочник обратно в ящик и задвинул его ногой. Подняв глаза, он увидел, что к нему в кабинет входит Вьянелло.

– Вы хотели меня видеть, синьор? – спросил сержант.

– Да. Садитесь. Вице-квесторе поручил мне дело об убийстве Тревизана.

Вьянелло кивнул, давая понять, что это уже никакая не новость.

– Что вам об этом известно? – спросил Брунетти.

– Только то, что писали в газетах и говорили по радио сегодня с утра. Обнаружен прошлым вечером в поезде. Убийство. Ни оружия, ни подозреваемых.

Брунетти осознал, что, хотя он, в отличие от сержанта, успел прочесть все материалы по этому делу, знал ничуть не больше. Вьянелло все еще стоял, и Гвидо опять кивком предложил ему садиться.

– Знаете что-либо об убитом?

– Важная птица, – ответил Вьянелло, усаживаясь. Он был такой крупный, что стул под ним сразу показался крошечным. – Избирался членом муниципального совета. Отвечал, если не ошибаюсь, за улучшение санитарных условий. Женат. Двое детей. Большая контора. По-моему, где-то неподалеку от Сан-Марко.

– Амурные дела?

Вьянелло мотнул головой:

– Нет, никогда не слышал.

– А что жена?

– Я вроде что-то о ней читал. Занимается спасением дождевых лесов. Или нет, это жена мэра.

– Точно, она!

– Ну, в общем, чем-то таким. Что-то там спасает. Может, Африку. – Тут Вьянелло насмешливо фыркнул, выказывая скептическое отношение то ли к синьоре Тревизан, то ли к вероятности спасения Африки.

– Как вы думаете, кто может о нем что-нибудь знать? – спросил Брунетти.

– Может, семья? Деловые партнеры? Сотрудники фирмы? – предположил Вьянелло и, видя реакцию Брунетти, добавил: – Простите, ничего оригинального в голову не приходит. При мне о нем никто никогда не упоминал.

– Я поговорю с его женой, но точно не раньше двенадцати. А вас я попрошу сходить до обеда к нему в контору и поглядеть, какая там атмосфера после его смерти.

– Думаете, они сегодня работают? На следующий день после убийства начальника?

– Вот это-то и интересно будет выяснить, – ответил Брунетти. – Синьорина Элеттра что-то слышала о его сделках то ли с Польшей, то ли с Чехословакией. Поспрашивай, знает ли об этом кто-нибудь из его сотрудников. Ей кажется, она читала о чем-то таком в газетах, но точно ничего не помнит. Ну и, конечно, задай стандартные вопросы.

Они так давно работали вместе, что не было ни малейшей необходимости уточнять, что это за «стандартные вопросы»: нет ли каких-нибудь обиженных сотрудников, недовольных партнеров по бизнесу, ревнивого мужа, не ревнивая ли у него самого жена. У Вьянелло был особый талант: он умел разговорить человека. Особенно хорошо у него это получалось с венецианцами: те, кого он опрашивал, просто таяли, когда этот добродушный здоровяк с видимым удовольствием переходил на их диалект, – именно такая лингвистическая уловка не раз заставляла его собеседников помимо собственной воли выбалтывать свои тайны.

– Что-нибудь еще, синьор?

– Да. Сегодня утром я занят, да и днем попытаюсь встретиться с вдовой убитого, так что хотел отправить кого-нибудь на вокзал, побеседовать с проводницей, обнаружившей тело. Выясните, может, она что-то видела. – Предупреждая возражения Вьянелло, он добавил: – Знаю, знаю! Если кто-то что-то и видел, то уже рассказал бы об этом. Но я все равно хочу, чтобы им задали эти вопросы.

– Да, синьор.

– И я хотел бы увидеть список имен и адресов всех пассажиров, находившихся в поезде на момент его остановки, и полный текст их ответов на все вопросы.

– Как вы думаете, синьор, почему его не ограбили?

– Если его убили, чтобы ограбить, то преступник мог услышать, как кто-то идет по коридору, испугаться и не успеть обыскать жертву. Но есть и другой вариант: тот, кто это сделал, хотел показать нам, что это было не ограбление.

– Да, но ведь это не логично! – возразил Вьянелло. – Разве не выгодней заставить нас поверить, что это именно ограбление?

– Это зависит от того, зачем было его убивать.

Вьянелло подумал немного и сказал:

– Да, пожалуй.

Но произнес он это таким тоном, что было ясно: аргументы не убедили его до конца. Все-таки не укладывалось в голове, зачем злоумышленнику отдавать полиции такой козырь.

Вьянелло не хотелось тратить время в поисках ответа на свой вопрос, поэтому он поднялся и сказал:

– Я отправляюсь к нему в контору, попробую что-нибудь разузнать. Вы будете на месте после обеда?

– Возможно. Зависит от того, когда я смогу повидать вдову. Я оставлю вам записку.

– Хорошо. Тогда увидимся после обеда, – заключил Вьянелло и вышел из кабинета.

Брунетти вернулся к изучению дела. Он открыл папку, нашел номер домашнего телефона Тревизана и набрал его. Трубку взяли только на десятый гудок.

– Слушаю, – сказал мужской голос в трубке.

– Это дом адвоката Тревизана? – спросил Брунетти.

– Простите, а кто это говорит?

– Это комиссар Гвидо Брунетти. Могу я поговорить с синьорой Тревизан?

– Моя сестра не в состоянии подходить к телефону.

Брунетти перелистал дело, нашел страничку, где была указана девичья фамилия синьоры Тревизан, и сказал:

– Синьор Лотто, простите, что приходится беспокоить в такую минуту вас и тем более вашу сестру, но мне совершенно необходимо поговорить с ней, чем скорее, тем лучше.

– Боюсь, это невозможно, комиссар. Моя сестра приняла сильное успокоительное и не сможет никого принять. Ее все это буквально подкосило.

– Я понимаю, ей сейчас очень больно, синьор Лотто, и позвольте мне выразить самые искренние соболезнования. Но нам необходимо поговорить с кем-то из семьи, прежде чем мы сможем начать расследование.