Текст книги "Мэрилин Монро"
Автор книги: Дональд Спото
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
В ту зиму однажды вечером на остров приехал знаменитый оркестр Стэна Кентона [77]77
Известный музыкант (настоящее имя – Стэнли Ньюкомб), руководитель свингового биг-бэнда из Лос-Анджелеса, объединявшего принципы классики и джаза, один из родоначальников симфоджаза. В описываемые годы (1944—1946) его оркестр стал выходить на первые позиции в США.
[Закрыть], чтобы выступить там со своей программой. Девушки и молодые женщины, добровольно вступившие в армию, а также жены военнослужащих были перевезены паромом в центральный пункт Каталины, и огромный бальный зал казино буквально кишел веселящимися парами, которые теснились на танцевальной площадке, окруженной со всех сторон балюстрадой, откуда открывались великолепные виды на залитое лунным светом море и на город. Подавали пиво и коктейли, но Норма Джин пила исключительно безалкогольные напитки, а также настой на полевых травах, приправленный имбирем; она все еще в какой-то степени была воздерживающейся от спиртного приверженкой Христианской науки и «племянницей» тети Аны.
За время семичасового бала и концерта Доухерти всего лишь однажды смог протанцевать со своей женой, которая в тот вечер оказалась наиболее популярной партнершей для танцев, и кавалеры буквально расхватывали ее. Он запомнил, как стоял в сторонке и слушал комментарии мужчин, обменивавшихся замечаниями по поводу прелестей его жены. «Признаюсь, я в тот момент испытывал ревность, а не гордость за нее», – сказал он через много лет после развода.
И вот в разгар веселья, когда музыканты старались изо всех сил, а пары столь же неутомимо кружились в танце, Доухерти внезапно оповестил жену, что они скоро уходят.
– Я пойду с тобой домой, но собираюсь вернуться, – ответила Норма Джин. – Мне здесь ужасно весело.
– А где же ты будешь спать, дорогуша?
– Не понимаю, о чем это ты?
– Очень просто: если ты оставишь меня одного и придешь сюда, тебе незачем возвращаться домой!
Эту битву он выиграл, но жена отыгралась на нем и остроумно, и эффективно. Вскоре после этого танцевального вечера Доухерти, как-то днем вернувшись домой немного раньше обычного, обнаружил двери квартиры запертыми на ключ, что не было у них в обыкновении. Когда он постучал и громко позвал жену, Норма Джин ответила: «Это ты, Билл? Ой, подожди минутку!» Тогда Доухерти заявил ледяным тоном, что это он. «Ох, извини, – раздалось в ответ. – Я не ждала тебя так рано, Томми!» Все это время из-за дверей доносились какие-то тупые удары, отчетливый шум от передвигаемой мебели и (в чем Доухерти был особенно убежден) отзвуки приглушенного разговора. Поскольку в домике не было задних или кухонных дверей, которые дали бы любовнику возможность быстро скрыться, то Джим предполагал, что застал жену врасплох на месте преступления и что все его наихудшие опасения в конечном итоге подтвердились, а ревность оказалась более чем обоснованной.
Едва не теряя рассудок от бешенства, он рявкнул еще раз – и тогда жена открыла входную дверь, чтобы встретить его с широкой улыбкой на лице. Она была одна, обернутая в махровое полотенце, поскольку Джим прервал ее в момент принятия душа. Его ничем не оправданный взрыв злости показал, что он может быть бессмысленно, по-мальчишески ревнивым и что в нем нет ни капли доверия собственной жене. А ведь именно в доверии она нуждалась более всего, чтобы без излишних опасностей преодолеть те угрозы, которые несет с собой зрелая молодость. Своей шуткой, придуманной из желания отомстить, она могла также бессознательно отразить и сделать наглядно заметным гораздо более серьезный эмоциональный кризис в сфере их супружеских чувств и отношений: нетрудно вообразить себе, что она и на самом деле хотела бы быть с другим мужчиной, даже если «Билл» и «Томми» были всего лишь мимолетной фантазией.
Однако Доухерти был в определенном смысле прав, говоря, что жена целиком зависима от него; ведь невзирая на то, какие желания в ней пробудились, у Нормы Джин не было никого другого, на кого она могла бы положиться, и потому она чувствовала себя чрезвычайно несчастной, когда весной 1944 года ее мужа отправили в южноазиатскую зону боевых действий на Тихом океане. «Она заклинала меня не уезжать, – вспоминал он впоследствии, – а когда я сказал, что у меня нет выбора, умоляла, чтобы у нас был ребенок – тем самым она будет иметь меня рядом с собою. Но я знал, что ей было бы очень трудно с младенцем, причем не только из финансовых соображений. На самом деле она еще не дозрела до материнства. И я сказал, что дети у нас появятся позже, уже после войны».
Несмотря на то, насколько запутанным и неоднозначным было ее отношение к Доухерти и к браку, вместе с отъездом мужа в Норме Джин ожило давнее чувство одиночества и отверженности. «Ей хотелось иметь что-то или кого-то, к кому она могла бы все время прижиматься», – вспоминал Доухерти, – так, как это было в день его убытия на службу, когда он осушал ее слезы и утолял страдания.
Будучи теперь женой солдата, отправленного за океан, Норма Джин переехала к свекрови на Хермитейдж-стрит, 5254, в северной части Голливуда. Этель Доухерти работала в расположенном неподалеку Бербанке в качестве санитарки на фабрике фирмы «Рэйдиоплэйн компани». Последняя являлась собственностью английского актера Реджинальда Денни [78]78
С 1934 по 1965 год снимался в ролях второго плана во многих известных голливудских картинах.
[Закрыть], которому удалось сконструировать первый управляемый по радио беспилотный самолет, предназначенный для слежения за целями и для уничтожения неприятельских машин тараном. В апреле 1944 года Этель нашла там работу и для Нормы Джин – неприятное, но дающее постоянный заработок занятие по нанесению на фюзеляжи самолетов вонючего лака путем опрыскивания (это называлось работой «на покраске»). Имея в качестве базовых отраслей промышленности самолетостроение, а также разные другие оборонные производства, экономика Южной Калифорнии пережила во время войны период блестящего процветания; поэтому тысячи женщин могли найти там работу.
Жизнь со свекровью протекала бесконфликтно и была вполне комфортной, но Норме Джин недоставало общества мужа. Парадокс состоял в том, что без него она скучала по нему, по его грубоватости и некоторому нахальству. Иными словами, Норма Джин принадлежала к числу женщин, которые неустанно ищут партнеров, хотя бы эти мужчины пренебрегали ими или даже бессознательно наносили душевные травмы. Подобные женщины пытаются воссоздать ситуацию отверженности, с которой они сталкивались в прошлом, и исправить ее посредством замены ролей. Эта черта характера Нормы Джин в последующие годы будет углубляться и усугубляться, а ситуация – неоднократно повторяться.
Норма Джин написала Грейс в Западную Виргинию письмо (от 15 июня 1944 года), в котором охарактеризовала свою жизнь в этот период. За исключением парочки мелких ошибок в тексте, ее послание является весьма ярким, насыщенным и лапидарным. Позже она признала, что приукрасила описание своей семейной жизни из соображений лояльности по отношению к мужу и глубоко укорененного в ней желания сделать приятное Грейс Годдард:
...Джима нет уже семь недель, а первую весточку от него я получила в преддверье своего дня рождения. Он прислал мне телеграмму через «Вестерн юнион». Начиналась она словами: «Любимая, по случаю дня рождения шлю тебе массу самых горячих поздравлений». Когда этот листок попал мне в руки, я просто рухнула.
Собственно говоря, я никогда не писала и не рассказываю тебе о нашей супружеской жизни. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что, если бы не ты, мы вообще могли бы никогда не пожениться, и знаю, сколь многим мы обязаны тебе уже за один этот факт, наравне с бесчисленным количеством других... Я люблю Джима не так, как все, и отдаю себе отчет, что никогда в жизни не была бы счастлива ни с кем другим, а еще знаю, что он испытывает ко мне то же самое. Потому ты сама видишь, что мы вдвоем действительно очень счастливы – разумеется, я имею в виду когда мы вместе. Мы ужасно скучаем друг по другу. 19 июня исполнится вторая годовщина нашего брака. И наша совместная жизнь действительно очень счастливая.
Я работаю по десять часов в день в «Рэйдиоплэйн компании, на аэродроме «Метрополитэн» [в настоящее время – Бербанк]. Почти все, что зарабатываю, откладываю (чтобы нам после окончания войны легче было купить дом). Работа вовсе не из легких, потому что я целый день провожу на ногах и много хожу.
Изо всех сил старалась получить место в военной администрации, заполняла разные нужные для этого бумаги, и все было уже на мази, но я узнала, что буду работать с целой АРМИЕЙ мужиков. Я провела там всего один день, однако в этом месте оказалось слишком много бабников, с которыми мне пришлось бы работать, а с меня хватает тех, что в «Рэйдиоплэйн компани», и целая армия мне вовсе ни к чему. Офицер по кадровым вопросам сказал, что может принять меня на работу, но не советовал – ради моего же собственного блага, так что я снова нахожусь в «Рэйдиоплэйн компани» и очень рада этому... [79]79
Норма Джин в принципе оценивалась своим начальством в «Рэйдиоплэйн компани» на уровне «выше среднего». – Прим. автора.
[Закрыть]
С наилучшими пожеланиями, Норма Джин
Во время отпуска, предоставленного фирмой в 1944 году, Норма Джин (в то время ей было восемнадцать) в первый раз в жизни отправилась в путешествие за пределы Калифорнии и навестила Грейс, которая временно работала в кинолаборатории, расположенной в Чикаго. Отъезд Грейс из Западной Виргинии был, по мнению Бебе, необходимостью, поскольку, хоть она и имела там постоянную работу, «у нее начались проблемы с выпивкой [что вовсе не было странным]. Все жены моего отца страдали по этой причине, поскольку одним из главных его занятий были ежедневные разгульные и шумные попойки, к которым те поневоле присоединялись».
Норма Джин побывала также у Бебе в Западной Виргинии, а потом ненадолго заехала к своей единоутробной сестре Бернис Бейкер, которая в то время была уже замужней женщиной и матерью. Про этот последний визит ничего неизвестно: две дочери Глэдис почти не знали друг друга, и хоть они и питали надежду стать подругами, этому препятствовали длительные периоды разлуки; посему редкие встречи, невзирая на добрую волю с обеих сторон, всегда оказывались немного натянутыми и неловкими.
Вернувшись в Калифорнию, Норма Джин снова продолжила работу в фирме «Рэйдиоплэйн», где ее задача состояла сейчас в проверке и укладке парашютов, что оказалось ничуть не более интересным, нежели напыление защитного лака. Она по-прежнему зарабатывала самую низкую допустимую ставку в стране: ей платили двадцать долларов в неделю за шестьдесят рабочих часов. С большим опозданием Норма Джин написала Грейс, чтобы поблагодарить ту за новое платье и за гостеприимство, проявленное по отношению к ней во время пребывания в Чикаго; это письмо, датированное 3 декабря 1944 года и отправленное незадолго до ожидавшегося приезда Доухерти в отпуск по случаю Рождества Христова, содержит важное упоминание о том, что Норма Джин отправляла Грейс деньги из своих заработков:
Разумеется, я надеюсь, что Джим на Рождество будет дома – без него праздник просто не был бы нормальным. Я очень люблю его – серьезно – и думаю, что второго такого мужчины нет на свете. Он действительно замечательный человек.
Побольше денег я пришлю тебе немного позже.
Не могу тебе сказать, Грейс, сколько мне дала эта поездка; я буду тебе благодарна за нее до конца дней своих. Очень люблю тебя и папу [иными словами, Дока Годдарда]. Мне страшно тебя не хватает.
Целую,
Норма Джин
P.S. Передавай привет всем в студии.
Пребывание Доухерти дома во время праздников Рождества и Нового, 1945 года явилось эдакой сменой декораций, которая внесла приятное разнообразие в повседневные занятия его супруги. Норма Джин не отпускала мужа от себя ни на минуту, а когда подошло время его отъезда, случилось кое-что особенное.
По словам Доухерти, Норма Джин внезапно сообщила, что собирается позвонить своему отцу – мужчине, которого она не знала и с которым никогда до сих пор не контактировала. Набрав номер, она назвала свою фамилию и сказала, что является дочерью Глэдис. Но потом очень быстро положила трубку на рычаг, заявив Джиму, что тот мужчина прервал соединение. Был ли это отец Нормы Джин? Сумела ли она выйти на нужного человека?
На протяжении многих лет все верили, что этот разговор происходил в точности так, как его описала Норма Джин. Но даже если бы и нашелся кто-нибудь, поверивший в ужасающее, безжалостное безразличие мужчины по отношению к собственной дочери, все равно остаются некоторые сомнения. Во-первых, сама Норма Джин признала, что человеком, с которым она связалась по телефону, не был мистер Мортенсен, но она никогда не открыла Джиму ни фамилии, ни места жительства своего собеседника. Во-вторых, отсутствуют доказательства того, что Глэдис когда-либо разговаривала с дочерью о ее отце (если она вообще знала, кто им является), а Грейс никогда не вдавалась в открытые рассуждения на данную тему. В-третьих, Доухерти не слышал голоса мужчины, доносившегося из телефонной трубки, а Норма Джин никогда не приводила деталей якобы состоявшегося разговора. В течение последующих семи лет подобный эпизод повторился по меньшей мере дважды: всякий раз Норма Джин предпринимала попытку вступить в контакт со своим отцом в присутствии лица, в сочувствии и поддержке которого она в тот момент была весьма заинтересована; в данном случае по ее просьбе Доухерти пришлось продержать ее в объятьях несколько часов подряд.
Существует большая вероятность того, что это была одна из ее очередных «игр в притворялки», с помощью которой Норма Джин хотела пробудить сочувствие к себе и найти утешение. Подобное случалось и позднее: всякий раз, когда она испытывала страх, что ее покинут, Норма Джин изображала из себя одинокого, брошенного ребенка. В принципе говоря, она была незаконнорожденной – и это в те времена, когда общество решительно и без колебаний клеймило такого рода случаи. Вплоть до самого конца жизни и даже через много лет после того, как она открыто призналась в том, что родилась в результате внебрачной связи, Мэрилин Монро принимала свою участь нагулянного ребенка, бастарда, с полным достоинства унижением. В общем не особенно важно, действительно ли Норма Джин пыталась связаться с мужчиной, о котором говорила, что тот является ее отцом; с таким же успехом это могло быть одним из ее наиболее убедительных и впечатляющих представлений. Но знаменательным является тот факт, что в некоторых ситуациях, когда Норма Джин опасалась оказаться брошенной, она тут же «звонила отцу». Независимо от того, скрывалась ли за этой манерой поведения истина или нет, такая тактика приносила результат: Норме приходилось напоминать окружающим о своем потерянном детстве, о страшной пустоте в ее прошлой жизни, о том отвержении, которое навсегда нанесло ее чувствам неизлечимую рану. «Утешьте меня», – словно бы говорила она каждым своим жестом, и это давало эффект.
«Будучи особой рассудительной, – вспоминал Доухерти, – она, конечно же, знала и понимала, что я обязан вернуться на службу и уехать за океан... но мой отъезд сочла очередным актом отвержения». Однако вспыхнувшее было чувство одиночества и недоуменного замешательства длилось недолго, и вскоре после повторного убытия Джима на Тихоокеанский фронт Норма Джин в том же январе 1945 года бросила работу в самолетной фирме. Причина состояла в том, что она увидела для себя шанс начать совершенно новую жизнь.
Предыдущей осенью, после возвращения из своего путешествия по стране, когда Норма Джин благополучно занималась проверкой и прочими манипуляциями с парашютами, на их фабрику прибыла команда киношников из Первой армейской киностудии. Им поставили задачу снять на пленку женщин, работающих для нужд укрепления обороноспособности страны на разных ответственных рабочих местах, в том числе – у сборочного конвейера. Однако результат не должен был выглядеть как типичные документальные кадры утомленных девушек в рабочих комбинезонах. «Моменталисты», то есть любители кратких зарисовок и моментальных снимков, как иногда называют в Америке фото– и кинооператоров-документалистов, должны были вернуться с материалами, пригодными как для армейских, так и для обычных коммерческих журналов: с отличными фотографиями и несколькими короткими киносюжетами (без звука). Съемке подлежали наиболее привлекательные молодые женщины, которым следовало тщательно и вдумчиво придать такие позы, чтобы ясно показать зрителю, что самые симпатичные из них не просто завалены работой, но одновременно являются неутомимо вкалывающими патриотками.
В прибывшей группе кинематографистов оказался двадцатипятилетний Дэвид Коновер. Его встреча с Нормой Джин, имевшая место в конце 1944 года, была описана ею в письме к Грейс, датированном 4 июня 1945 года [80]80
Коновер (который, кстати, получил приказ на выполнение вышеуказанной задачи от старшего офицера по фамилии Рональд Рейган) ошибочно указал в своих мемуарах под названием «Я отыскал Мэрилин», что в первый раз они встретились 26 июня 1945 года; на самом деле к этому моменту за истекшие семь месяцев состоялось по меньшей мере несколько их встреч, как это вытекает из цитируемого письма Нормы Джин, адресованного Грейс. К сожалению, упомянутая книга кишит всякого рода неточностями, множеством сфабрикованных диалогов и выдуманных событий. Коновер был талантливым фотографом и оператором, но одновременно – невероятным лгуном. – Прим. автора.
[Закрыть]:
...Прежде всего [фотографы] вытащили меня оттуда и начали делать мои снимки... Все при этом спрашивали, где я, черт побери, пряталась раньше... Они сфотографировали меня кучу раз, отсняли в нескольких сюжетах, а некоторые пытались назначить свидание и т. п. (разумеется, я всем отказала)... Когда сеанс съемок закончился, один капрал по фамилии Дэвид Коновер сказал, что хотел бы сделать несколько моих цветных фото. У него была фотостудия на «пятачке» [бульвара] Сансет. Он говорил, что в случае моего согласия решит с заводским начальством все вопросы, так что я ответила «о-кей». Мне было сказано, как одеться, накраситься и т. п., и на протяжении следующих нескольких недель я ему многократно позировала... По его словам, все снимки вышли великолепно. Он добавил также, что мне любой ценой нужно стать профессиональной фотомоделью... что я прекрасно получаюсь на фотографиях и что он хотел бы сделать намного больше моих фотоснимков. Еще он рассказал, что знает множество людей, с которыми хотел бы меня познакомить.
Я ему ответила, что вряд ли смогу с ним всерьез работать, пока здесь находится Джим, а он на это заметил, что готов подождать, и поэтому я в любой момент жду от него известия.
Это ужасно милый человек, он женат, и нас связывают исключительно деловые отношения, что меня вполне устраивает. Похоже, и Джиму пришлась по душе мысль, чтобы я стала моделью, так что я довольна.
Весной 1945 года Норма Джин быстро зарабатывала славу идеальной фотомодели. Охотно готовая к сотрудничеству, старательная, доброжелательная, она встряхивала своими кудрявыми светло-каштановыми волосами, бросала голубовато-зелеными глазами искрометные взгляды, лучезарно улыбалась и, не моргая, всматривалась в объектив камеры, а также вполне охотно и с готовностью принимала даже самые странные и неожиданные позы, не выказывая при этом ни усталости, ни стеснительности.
У Коновера и других фоторепортеров складывалось впечатление, что непосредственно за мгновение перед щелчком затвора или перемоткой пленки в Норме Джин пробуждалось нечто смелое и полное жизни. Это выглядело похожим на флирт с камерой – словно бы Норма Джин обращалась к анонимным поклонникам, давая им максимум возможного и завоевывая тем самым новых обожателей, как это бывало в ее детских мечтаниях. Стоя перед нацеленным на нее объективом, она училась тому, как запечатлеть в нем свой блеск.
«У нее было очень выразительное лицо, – сказал много лет спустя Коновер, – в нем сочеталась нежная тонкость с поразительной подвижностью». Ему была неизвестна никакая другая модель, так критически настроенная по отношению к себе, равно как и такая, которая бы столь же вдумчиво анализировала каждый фотоснимок, каждый негатив или отпечатанный кадр, выискивая, выслеживая и чуть ли не вынюхивая свою малейшую промашку. «Что тут со мной приключилось?» – частенько спрашивала она, или: «Это ужасно! И что же я сделала плохо?» Можно догадаться, что ее разочаровывало все, что не дотягивало до идеала, поскольку в определенном смысле Норма Джин продолжала оценивать саму себя в соответствии с воспитательными методами семейства Болендеров, которые настраивали своих питомцев на стремление к совершенству, а также с теми принципами, которые вбивала в нее Грейс, имея целью сделать из нее великую кинозвезду. Искренняя, заботящаяся о своем внешнем облике, охотно задающая детальные вопросы о кинокамере, освещении, различных видах кинопленки и так далее, Норма Джин Доухерти стремилась производить как можно лучшее впечатление и настоятельно подчеркивала свою чувственность. Свитерок, который она носила, был на номер или на два мал по сравнению с ее далекими от худобы формами (91,5-61-86,5 сантиметров в августе 1945 года), а полосатые, одетые крест-накрест шлейки, прижимавшие рубашку к телу, должны были выгодно подчеркивать ее ядреный, сочный бюст (который она, кроме всего, делала еще выше с помощью соответствующего бюстгальтера).
С июня и до середины лета 1945 года Дэвид Коновер делал снимки Нормы Джин Доухерти, разъезжая с ней по всей Калифорнии – от Барстоу до Риверсайда, от Долины Смерти до Бейкерсфилда. Некоторые из его работ были использованы в армейских публикациях, другие он подарил своей фотомодели. Ранней осенью события стали немного усложняться.
Прежде всего, Этель осудила поведение невестки: девушка просто таскается с молодыми фотографами вроде Коновера – так звучал ее приговор. «Мамочка малость разозлилась, когда заметила, что моя жена действует коварно», – признал позднее Джим. Этель жаловалась, что стремление Нормы Джин к профессии фотомодели не пристало замужней женщине, которая вскоре, после возвращения Джима из армии, должна стать матерью. Доухерти-маме не нравилась также независимая светская жизнь девушки. Тем летом венгерский актер Эрик Фельдари сопровождал Норму Джин на голливудский прием, происходивший в саду с бассейном вокруг дома актера Роберта Стэка [81]81
Больших успехов не добивался; снимался в одной из ведущих ролей в картине У. Уэлмана «Большой и мощный» (1954) о кошмарном авиарейсе над океаном.
[Закрыть]. «На ней был белый купальный наряд, – вспоминал потом Стэк, – который она весьма мило заполняла собою... Помню, мне она показалась несмелой и словно бы немного отсутствующей. Я всячески старался быть с ней гостеприимным, но всякий раз, когда я спрашивал, не нужно ли ей чего-либо, она неизменно отвечала: „Нет, всё в порядке“».
В конце концов Норме Джин надоели полные осуждения взгляды Этель, и она перебралась обратно на Небраска-авеню, в западную часть Лос-Анджелеса, где расположилась в нижней части двухквартирного особнячка Аны Лоуэр. Джим наверняка получал от матери весточки о развитии новых интересов жены, поскольку он писал Норме Джин, что «все эти дела с позированием – чудесная штука, но после того, как я вернусь из армии, у тебя появится полноценная семья и тебе придется остепениться. Ты можешь делать только одну карьеру, женщина не должна находиться в двух местах одновременно». Ее же письма Джиму, которые перед этим отправлялись из Лос-Анджелеса столь часто, в этот период стали куда более редкими; Норма Джин считала свой брак фактически утратившим силу, черты характера мужа и его ожидания применительно к ней – вредными для ее набирающей обороты карьеры, а его позицию по отношению к ней – отталкивающей. «Если говорить обо мне, – сказала она одной подруге десять лет спустя, – это означало, что наш брак попал в трудную ситуацию. Коль ты кого-то любишь, разве тебе не хочется, чтобы этот человек был счастлив? Чтобы он занимался делом, которое ему нравится и которое у него хорошо получается? Единственное, чего я хотела, – узнать, кто же я такая. Джим думал, что ему это известно, и считал, что мне полагается быть всем довольной. Но я не была. Этот брак закончился намного раньше, чем закончилась война».
Доказательством тому, в соответствии со словами Коновера, является их короткий, но страстный роман летом 1945 года. Единственным свидетелем этого события был сам Коновер, а поскольку его книга состоит из припомнившихся ему бесед, чудом воспроизведенных по прошествии тридцати лет, то просто невозможно верить всем его словам. Тем более что автор приводит ошибочную хронологию событий и совершенно безосновательно приписывает лукавому голосу Нормы Джин козни и притязания совратительницы: «Давай сделаем то, что напрашивается само собой», – якобы прошептала она. «И мы сделали это», – несмело дополняет Коновер.
Очередной поворот событий наступил 2 августа 1945 года, когда (в результате уговоров Коновера и еще одного фотографа) Норма Джин обратилась с просьбой принять ее в агентство «Синяя книга». В Голливуде имелись тысячи девушек, которые хотели стать фотомоделями или манекенщицами, и ровно столько же моделей, которые жаждали сделать карьеру звезд экрана. Будучи одним из десятков агентств, организованных с целью удовлетворить подобные устремления, «Синяя книга» принадлежала Эммелайн Снивели. Это была низенькая, достопочтенная и честная англичанка, которой было много за сорок и которая всегда носила шляпку. Вместе с семидесятилетней матерью Эммой она вела свой непростой бизнес, своеобразным способом сочетая подозрительность с чувством юмора и решая все вопросы, как говорится, «в белых перчатках» и с большой проницательностью. При этом она демонстрировала циничный реализм по отношению к моральным и финансовым угрозам, присущим жизни моделей. Поведение в соответствии с этикетом Старого Света, что было редкостью в Лос-Анджелесе, не особо заботящемся о соблюдении светских норм, делало из Эммы и Эммелайн Снивели женщин, словно бы живьем сошедших со страниц диккенсовского «Николаса Никльби».
С 1937 по 1943 год мисс Снивели управляла так называемой сельской школой в Вествуде, которая (как она сообщала в своем проспекте) «специализировалась в подготовке молодых девушек к позированию для съемок и к демонстрации нарядов». В январе 1944 года она перебралась в апартаменты отеля «Амбассадор» на бульваре Сансет, где и развернула свою деятельность, создав агентство «Синяя книга» – предприятие, которое (придерживаясь слов из его рекламной брошюры) «готовит девушек к карьере актрисы, манекенщицы и фотомодели, учит их, как придавать себе очарование, изящно двигаться, быть красивой и добиваться успеха; при этом предоставляется возможность индивидуального развития» – согласитесь, все это было как раз тем, в чем нуждалась Норма Джин. В списке учениц мисс Снивели было на тот момент около двадцати моделей, и, по словам Лидии Бодреро (в дальнейшем – Рид; она также пользовалась услугами «Синей книги» для обучения в 1945 и 1946 годах), многие из них хотели в конечном итоге стать киноактрисами, поскольку и манекенщицы, и фотомодели оплачивались в Лос-Анджелесе довольно-таки скверно. Успехом после окончания курсов в агентстве, принадлежащем Снивели, считалось получение контракта на какой-нибудь киностудии или переезд в Нью-Йорк, где модели зарабатывали намного лучше.
И таким вот образом «Синяя книга» имела с августа и в течение всей осени 1945 года новую ученицу-клиентку. В момент приема Нормы Джин в агентство ее физические данные были охарактеризованы следующим образом: рост – пять футов и пять дюймов [165 см]; вес – сто восемнадцать фунтов [53,6 кг]; размеры в дюймах – 36-24-34 [91,5-61-86,5 см], размер одежды – номер 12 [46 по принятой у нас системе], цвет волос – средняя блондинка, «волосы чрезмерно вьются, перед укладкой нуждаются в осветлении и перманенте», глаза – голубые, а также «идеальные зубы», если иметь в виду их белоснежный цвет, но с небольшим дефектом прикуса (верхние резцы и клыки слишком выступают над нижними), который впоследствии потребует исправления. Норма Джин внесла двадцать пять долларов в качестве платы за размещение ее фотографии в каталоге «Синей книги» и сказала, что умеет «немного танцевать и петь».
На протяжении первых нескольких недель она систематически посещала занятия по демонстрации одежды, которые вела миссис Гэвин Бердсли, по макияжу и уходу за внешним видом, где священнодействовала Мэри Смит, и по искусству позирования, которое преподавала сама мисс Снивели. Затраты на внесение снимка в каталог и плата за весь курс обучения в размере сто долларов были отнесены на счет заказа, немедленно полученного Нормой Джин. Речь шла о том, что в сентябре сталелитейная фирма «Холга стил компани» организовывала показ своих промышленных изделий в зале Пан-Пасифик, и Норме Джин заплатили сто долларов за десять дней работы в качестве будущей гостеприимной хозяйки, которая бы встречала и провожала посетителей.
«Не думаю, чтобы это дитя когда-либо раньше успело побывать в первоклассном отеле», – сказала через много лет Снивели. – Она все время озиралась по сторонам, словно бы очутилась в ином мире... Но я была убеждена, что спустя короткое время смогу превратить ее в девицу, которая будет хорошо продаваться. Это была прямолинейная американка, здоровая девушка – слишком пухленькая, но по-своему красивая. Мы пытались научить ее, как она должна позировать, управлять своим телом. Она старалась потише смеяться, поскольку до сих пор делала это слишком громогласно, даже зычно; кроме того, при чрезмерно аффектированной улыбке ее нос казался немного длинноватым. Поначалу она не знала, как себя вести, не имела ни малейшего понятия о красивой походке, о том, как следует эффектно сидеть или позировать. Она приступила к занятиям как наиболее слабо подготовленная среди всех девушек, которых мне довелось видеть в своем агентстве, но зато работала усердней всех... Ей хотелось учиться и хотелось стать кем-то значимым в большей степени, чем какой-либо другой из моих клиенток».
После уже упоминавшегося показа промышленных изделий, после двух дней позирования для каталога одежды фирмы «Монтгомери» и четырехдневного показа моды где-то в Голливуде всем наставникам Нормы Джин стало ясно, что сильной стороной этой девушки является не столько демонстрация костюмов и платьев, сколько публикация ее изображений в журналах и рекламных буклетах в разнообразных, но неизменно восхитительных позах: производило впечатление и способствовало продаже товаров не то, что было на ней надето, а она сама. Позднее Мэрилин сама четко указала причину такого положения дел:
Проблемой, если это можно так назвать, была моя фигура. Мисс Снивели как-то сказала, что никто не обращает внимания на мои наряды, поскольку все одетые на меня платья, блузки или купальники были слишком облегающими. Иными словами, они глазели на меня, и черт бы побрал всю эту одежду.
Снивели посылала Норму Джин к издателям, чтобы она позировала для снимков, помещаемых на обложках иллюстрированных журналов, и к фотографам, а также в рекламные агентства. Эффект оказался немедленным и ошеломляющим: до весны 1946 года Норма Джин Доухерти (которую мисс Снивели временами представляла просто как Норму Джин) появилась на обложках не менее чем тридцати трех журналов, в числе которых фигурировали такие, как «Американская фотокамера», «Парад», «Пленительные фотомодели», «Романы знаменитостей», «Пышный карнавал», «Лафф», «Взгляд исподтишка» и «Посмотри».
Педагог Нормы Джин уловила существенную черту, характеризующую се личность, – это была девушка, всегда готовая посмеяться, но относящаяся к своей работе со всей серьезностью, благодаря чему казалось, что в каждом элементе ее профессиональной деятельности есть нечто необычайно забавное.
