Текст книги "Мэрилин Монро"

Автор книги: Дональд Спото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Ида Болендер поступила совершенно правильно, ответив Норме в соответствии с истиной. Другое дело, что в тональности ее голоса и в поведении, пожалуй, отсутствовало то утешающее и успокаивающее объяснение, которое избавило бы малышку от смущения, а также от убежденности в том, что в определенном смысле она существенно отличается от других детей. В возрасте двух или трех лет Норма Джин была не в состоянии понять спорадические приезды и отъезды женщины, которую ей велели называть мамой. «Приезжала она нечасто, – сказала Норма по этому поводу позже. – И была для меня просто женщиной с красными волосами». Визиты Глэдис означали хорошее развлечение, появление нежданного гостя и так далее, но главную роль в первые годы жизни Нормы Джин играли, несомненно, Болендеры, и в вопросах поведения, религии и морали именно они располагали решающим голосом.

«Ходить в кино – грех», – вспоминала Норма Джин одну из заповедей Болендеров. «А если конец света случится в тот момент, когда ты будешь сидеть в кино, – предостерегала ее Ида, – знаешь, что тогда с тобой будет? Сгоришь вместе со всеми этими испорченными, пропащими людьми. Мы ходим в церковь, а не в кино». Резкое расхождение между взглядами Глэдис и супругов Болендер не могло не вызвать у девочки серьезную дезориентацию в оценке надлежащего поведения, а также в установлении критериев добра и зла.

Невзирая на то, была она дезориентирована или нет, на фотографиях, относящихся к этим первым нескольким годам жизни, Норма Джин выглядит милой девчушкой со светло-пепельными волосами, обаятельной улыбкой и голубовато-зелеными яркими глазами. Впрочем, она всегда вспоминала, что в доме Болендеров «никто и никогда не назвал меня симпатичной». Искренняя, скромная и напрочь лишенная чувства юмора Ида не признавала похвал такого рода, питая убеждение, что красота может оказаться даже опасной. Хотя эта женщина жила в бурлящем жизнью и вполне современном районе Лос-Анджелеса, она на пару с Альбертом вполне могла бы позировать Гранту Вуду <sup>[16]16
  Американский художник, лидер так называемой регионалистской школы живописи. Упомянутая картина (1930), написанная как раз во время рассматриваемых событий, но под влиянием стиля фламандского портрета XV века, производит исключительно сильное, прямо-таки магическое впечатление и представляет собой строго фронтальный и как бы сугубо реалистический поясной парный портрет немолодой четы с суровыми лицами на фоне сельского дома; муж держит стоймя вилы, вызывающие мысль о трезубце или тройном подсвечнике. Считается самым знаменитым произведением художника.


[Закрыть]</sup>для его известного полотна «Американская готика». Излюбленным компаньоном Нормы Джин в играх и забавах был приблудный песик, которого она принесла домой и назвала Типпи. Приемные родители разрешили ей держать щенка при условии, что она сама будет им заниматься, и девочку обычно видели в обществе верного Типпи, который тащился в двух шагах позади нее.

В принципе Болендеров совершенно не тянуло к земным развлечениям; во главу угла они всегда ставили моральные и религиозные обязанности. Церковь, которую они посещали (ее здание оказалась разрушенным до основания известным землетрясением 1933 года), была средоточием их жизни, а тем самым и жизни детей, отданных им под опеку. «Мы забирали ее с собой в воскресную школу, – подтверждала позднее Ида. – Вместе с моим сыном и с другими детьми».

Этот маленький набожный взвод маршировал по направлению к церковным скамьям не только по воскресеньям; они шагали туда на молитву и для учебы еще дважды в неделю, один раз утром, другой после обеда, как вспоминала об этом Мэрилин. «Каждый вечер я должна была молиться о том, чтобы не проснуться в аду. Я должна была произносить такие слова: "Обещаю, пока жива, не покупать, не пить, не продавать, а также не подавать спиртного, и да поможет мне в этом Бог. Я воздержусь от курения всяческого табака и никогда не буду поминать имени Господа нашего всуе"... Я всегда ощущала себя при этом не в своей тарелке».

Тот факт, что семейство Болендеров не растрачивало времени на развлечения да забавы и не разбрасывалось комплиментами, находится в полном соответствии с суровым и весьма религиозным характером их повседневной жизни. Они были глубоко убеждены в том, что самая, пожалуй, большая польза, проистекающая для них лично из веры, состоит в наличии у них уверенности в правильности своих моральных убеждений, поскольку именно высокая мораль и нравственность обеспечивает грядущее спасение души. Они принадлежали к одному из ответвлений Объединенной церкви ниспослания Духа Святого (находившейся под большим влиянием широко известной Евангелической миссии апостольской веры из Лос-Анджелеса) – общества религиозного пробуждения, основанного в этом городе в 1906 году. Как и многие другие люди с самыми лучшими намерениями, но с ограниченным кругозором и с потенциально опасными формалистическими наклонностями, апологеты этой разновидности христианства со всей решительностью и твердостью сводили религию к кодексу надлежащего поведения, совершенно игнорируя мистические аспекты веры. Особая ясность и неизменность установок требовалась в общении с детьми. Что касается тех лиц, которые задавали неуместные вопросы или сетовали на жизнь, то их жалели, ими пренебрегали или же относились к ним с тихим презрением – причем независимо от их возраста. Сказанное не предполагает, однако, наличия каких-то доказательств в пользу того, что Болендеры не были внимательными и заботливыми приемными родителями. «Они были очень строгими, – сказала Норма Джин много лет спустя. – Эти люди наверняка не хотели причинить мне какой-нибудь вред или обиду – просто такова была исповедуемая ими религия. Воспитывали меня сурово».

На протяжении более чем ста лет в Лос-Анджелесе расцвели самые разнообразные религии: римско-католическая церковь, все главные течения протестантства и даже иудейские кагалы. Но в двадцатые и тридцатые годы все более популярными становились евангелические секты, число которых росло почти так же быстро, как количество ароматно пахнущих эвкалиптов или не столь благовонных автомобилей. Нетрадиционные, порой даже истерические попытки исцеления посредством веры, облачение в по меньшей мере странные одежды, бдения от сумерек до предрассветной зари, во время которых от грешников требовали «признаний», а также многочасовые богослужения, разительно напоминающие киношные фантазии, – вот чем характеризовалась здешняя религиозная жизнь. Все это вовсе не выглядит удивительным в городе, где благодаря прессе и изобретательной рекламе пышно расцветал шоу-бизнес; вырастающие как грибы церковные конгрегации <sup>[17]17
  У протестантов автономная церковная община.


[Закрыть]</sup>тоже нанимали на службу специалистов по рекламе и агентов по связям с прессой.

Самым лучшим примером этого живописного духа времени в детстве Нормы Джин была знаменитая Эйми Семпл Макферсон, которой горячо восхищались Болендеры, бравшие с собой Норму Джин вместе с другими своими маленькими подопечными послушать эту известную евангелистку. Сестра Эйми, священнослужительница церкви ниспослания Духа Святого, родившаяся в 1890 году, начала в качестве странствующего проповедника возглашать истины Священного Писания уже в возрасте семнадцати лет; она также читала проповеди в ходе богослужений, транслировавшихся по радио, и священнодействовала на церемониях, задачей которых было исцеление страждущих. В Лос-Анджелесе ее приняли весьма горячо. Именно там сестра Эйми, предварительно расставшаяся с двумя очередными мужьями и обретшая многих учеников и последователей, основала Международную церковь неколебимого Евангелия, для которой верующие выстроили в 1927 году храм Ангела Господнего за ошеломляющую по тем временам сумму в полтора миллиона долларов <sup>[18]18
  Ничего удивительного: храм был рассчитан на пять тысяч прихожан, и у всех них были сидячие места.


[Закрыть]</sup>. Разбросанные по всей стране конгрегации этой церкви, прираставшие числом и укреплявшиеся в своем единении благодаря радиопередачам, насчитывали десятки тысяч прихожан.

Макферсон была неординарной личностью. Обычно ей сопутствовала мать, шутливо именовавшаяся «мамаша Кеннеди» <sup>[19]19
  Эта парочка не имела ни малейшего отношения к бостонскому клану финансистов и политиков, к которому, в частности, принадлежал президент Джон Ф. Кеннеди.


[Закрыть]</sup>и следившая за должным количеством аплодисментов во время отправлявшихся ее дочерью театрализованных богослужений, которые строились вокруг идеи религиозного пробуждения, – представлений, идеально отвечавших духу Голливуда. Дабы возгласить проповедь о незыблемых законах Божьих, сестра Эйми обряжалась в полицейский мундир; для обсуждения вопросов нравственности она облачалась в викторианский рабочий наряд. С целью достижения желаемого эффекта рутинно использовались свет, музыка и зеркала. На саксофоне, к примеру, играл молодой мужчина по фамилии Антони Куин – будущая кинозвезда. Даже после распада третьего брака верующие обожали энергичную и привлекательную сестру Эйми – невзирая на более чем полусотню дел, возбужденных против нее в судах <sup>[20]20
  Пожалуй, наиболее громкое из них имело такую предысторию. В мае 1926 года проповедница пошла поплавать в Тихом океане и исчезла – как думали, утонула, но приблизительно пятью неделями позже она вновь объявилась, рассказывая о своем похищении и последующем то ли выкупе, то ли чудесном спасении. Инцидент привел к суду по обвинению в лжесвидетельстве, но служительница Господня была оправдана.


[Закрыть]</sup>, и несмотря на громкие скандалы, связанные (по отдельности) с сексом и деньгами (у нее был роман даже с Чарли Чаплином). Все перечисленное приводило к тому, что впечатление, которое производила эта полная жизни блондинка, использующая с целью воодушевления своих приверженцев орудия сценического ремесла, становилось для тех, кому довелось ее увидеть в натуре, незабываемым <sup>[21]21
  Макферсон умерла в 1944 году, когда ей было пятьдесят три с небольшим года, в результате передозировки барбитуратов [популярных и тогда и впоследствии, вплоть до 70-х годов в качестве снотворного. – Прим. перев.]. – Прим. автора.


[Закрыть]</sup>.

В своем доме Болендеры строго соблюдали принципы, установленные их вероучением. Танцы, курение сигарет и игра в карты считались сатанинским исчадием, а простота, порядок и послушание – признаками добродетели; детская неопрятность, вызывающие ответы ребенка на вопросы старших или плохое поведение считались грешными. В семье скрупулезно придерживались установленного времени для трапез, работы и развлечений; домашний устав и распорядок дня добросовестно соблюдались, и любой ценой надлежало избегать каких-либо отступлений от них. На лице Иды часто возникало выражение недовольства или раздражения по причине какой-нибудь мелкой детской шалости: «Этой паре было трудно угодить. Во мне всегда чего-либо не хватало, хоть я и не припоминаю, чтобы я натворила или же навлекла на себя что-то особенное». Нелегко было завоевать признание особы, исполнявшей для Нормы Джин функции матери. Альберт Болендер ограничивал свою роль тихой поддержкой и одобрением того, как его супруга управляла домом, а его непробиваемое суровое молчание воспринималось детьми куда болезненнее и весомее, нежели любая угроза конкретного наказания.

Каждый ребенок находит способ выразить свой бунт, который является естественным следствием созревания, обретения чувства независимости, а также попыток проверить и манифестировать (иначе говоря, проявить) собственную индивидуальность. Железная дисциплина, царившая в доме, решительно не оставляла места для мелких шалостей или проказ, для приступов дурного настроения или тем более для явного неповиновения. Норма Джин (что она позднее неизменно подчеркивала) могла ускользнуть только в мир внутренних переживаний. У Болендеров уделялось столько внимания вопросам приличия, что – видимо, сугубо по контрасту – становился неизбежным такой многократно повторявшийся в детстве будущей звезды сон:

Мне снилось, что я стою в церкви совершенно раздетая, все люди лежат у моих ног на церковном полу, а я с ощущением полной свободы прогуливаюсь себе нагишом между распластанными фигурами, стараясь ни на кого не наступить.

Эта сюрреалистическая сцена была изложена и соответствующим образом приукрашена в зрелом возрасте, а вопрос о том, действительно ли она являлась Норме Джин по ночам или нет, пожалуй, не столь и существен. Гораздо важнее следующее: этот сон показывает желания актрисы по поводу того, что люди начнут позднее думать о ее детских фантазиях, – выходит, еще ребенком она предчувствовала, кем станет в грядущем и какое влияние будет оказывать на людей. Она станет женщиной поражающей и шокирующей, которая будет обнажать свое тело без всякого чувства вины; кроме того, она будет стараться никого не оскорбить, не задеть, и это в некоторой степени увязывается с тем, что все, кто распростерся у ее ног, принимают (как она того хотела) и даже обожают ее. Было ли это описание сном или нет – но оно стало явью.

Болендеры были бы в ужасе, услышав повествование о такого рода сне: в их доме единственным местом, где нагота считалась дозволенной, была ванная. А поскольку чистота казалась им столь же важной, как и набожность, и даже была в некотором роде приметой и свидетельством последней, то единственной экстравагантностью, которую позволяли себе Болендеры, была регулярная организация горячей ванны для детей. В доме, где маниакально боялись совершить даже минимальное прегрешение, Норму Джин систематически уговаривали оголяться, намыливаться и тереть себя мочалкой. Однако у нее никогда не было ощущения, что она вынырнет из воды достаточно чистой для того, чтобы ее приемные родители остались довольными. «Могла бы ты постараться и получше», – тихо говорил один из них, расчесывая ей волосы и одевая чистое платьице. Заповеди церкви проповедовались не только с амвона, но и в доме: в качестве цели подрастающим детям всегда ставилось стремление к совершенству. Если нечто не достигает высот идеала – а в жизни, разумеется, таким оказывается абсолютно всё, – то оно заслуживает безусловного пренебрежения. Отсюда следует: нет ничего более опасного, нежели похвальба, которая может довести человека до удовлетворения самим собою, до лени или духовного очерствения. Норма Джин вспоминает, что в детстве она никогда не чувствовала себя достаточно подготовленной, достаточно чистой, аккуратной и хорошей, чтобы явиться на глаза Болендерам. «Ты всегда можешь сделать лучше», – так звучала их первая заповедь. Дорога от перепачканной блузки до вечных мук была совсем короткой.

Разумеется, девочка не должна была скучать и не имела права отвлечься во время религиозной мистерии – живой картины, – в которой она принимала участие при проведении пасхальных торжеств 1932 года вместе с пятьюдесятью другими детьми, одетыми во все черное и построенными в форме креста. Одновременно с восходом солнца состоялось ее первое публичное выступление в ходе богослужения, которое проводилось в голливудском амфитеатре:

У всех нас под черными облачениями были надеты белые туники, чтобы по определенному знаку сбросить верхние накидки и превратить тем самым черный крест в белый. Но я была настолько поглощена разглядыванием людей, оркестра, окрестных холмов и звезд на небе, что забыла о необходимости смотреть на дирижера, который как раз и должен был подать сигнал. И вот судьба – я оказалась единственной черной точкой на белом кресте. Семья, в которой я жила, никогда мне этого не простила.

«Я должна избавиться от этого молчаливого ребенка, – услышала Норма Джин, когда Ида в тот вечер откровенничала с мужем. – Она мне действует на нервы».

В 1932 году домашнюю дисциплину и режим дополнили новые требования, выдвигавшиеся школой. «Пройдешь два квартала, свернешь налево и пойдешь прямо, пока не уткнешься в школу», – сказала Ида в одно сентябрьское утро, и Норма Джин вместе с двумя детьми постарше, которые жили по соседству и должны были ее сопровождать, отправилась в первый класс школы, размещавшейся в Хоторне по Вашингтон-стрит и позднее перенесенной на пересечение этой же улицы с бульваром Эль-Сегундо (сразу к югу от зоны, включенной теперь в территорию международного аэропорта Лос-Анджелеса). Школьная дисциплина оказалась для Нормы не более чем разновидностью дисциплины домашней, но, по ее воспоминаниям, во дворе она «любила играть в театр и притворяться, что жизнь отличается от того, чем она кажется на первый взгляд. Как и все дети, мы устраивали представления, разыгрывая всякие и разные сказки. Но я – пожалуй, больше, чем остальные, – предпочитала придумывать собственные, быть может, потому, что в той жизни, которую я вела с приемными родителями, все можно было безошибочно предвидеть». Почти каждый день Типпи провожал девочку в школу и поджидал перед зданием, чтобы спустя несколько часов вместе с ней возвратиться домой.

Другую «игру в притворялки» вдохновил, по всей вероятности, передававшийся тогда по радио детективный сериал, на прослушивание которого Болендеры выразили высочайшее согласие. В тот год Норма Джин пару раз выбралась в школу с фонариком, позаимствованным у Альберта, и в поисках чего-то похищенного или некой добычи освещала (не обращая внимания на дневной свет!) таблички с номерными знаками у каждого автомобиля, мимо которого проходила, после чего тщательно фиксировала все номера на бумажку. Таким способом девочка в начале 1933 года практиковалась в написании цифр.

И тогда – с той же неудержимой стремительностью и внезапностью, как землетрясение, которое в марте этого года обрушилось на Южную Калифорнию, – жизнь Нормы Джин вскоре после ее седьмого дня рождения подверглась радикальному изменению, В один далеко не прекрасный день сосед, выведенный из себя громким лаем Типпи, схватился за ружье и убил собаку, погрузив тем самым ребенка в безграничную печаль. Болендеры вызвали Глэдис, которая явилась в конце июня вместе со своей подругой Грейс Мак-Ки; последняя в тот период была – даже в большей степени, чем обычно, – ближайшей наперсницей Глэдис, ее духовной опорой, дававшей матери Нормы Джин советы при необходимости принятия любых трудных решений и для преодоления всяческих личных либо финансовых проблем. Сорокалетней Грейс – одинокой после нескольких браков, бездетной, великодушной, преклоняющейся перед богемой и лихой до дерзости – предстояло в будущем стать наиболее влиятельной личностью в жизни Нормы Джин. Пока, однако, самой важной оставалась Глэдис.

Мать помогла Норме Джин похоронить ее любимца. Потом она заплатила Болендерам за последний месяц, упаковала вещи дочери и забрала ее с собой в маленькую квартирку, которую сняла на лето в Голливуде в доме на Эфтон-плэйс, 6012, вблизи от киностудий, где она вместе с Грейс работала, точнее подхалтуривала, на резке пленки. Тем самым пребывание Нормы Джин в сонной деревеньке, лежащей на окраине Голливуда, окончательно завершилось, а вместе с ним утратили свою обязательность и тамошние суровые моральные принципы. Неожиданное решение Глэдис перевернуть оставшуюся часть своей жизни, поставить ее с головы на ноги и заняться воспитанием дочки представляется шагом почти что отчаянным, а также поступком, навязанным или продиктованным чьей-то посторонней совестью.

13 июня – в рамках программы президента Франклина Рузвельта по борьбе с великим кризисом – была создана Ассоциация кредитования владельцев домов и сотням тысяч американцев были предоставлены ссуды под низкий процент. Глэдис как одинокая мать без проблем соответствовала установленным критериям и попала в заветный список ссудополучателей. Немедля она взяла кредит на дом, куда и въехала с дочерью осенью того же года. Жизнь переменилась молниеносно, как заметила Норма Джин, когда летом Глэдис и Грейс водили девочку по Голливуду и центру Лос-Анджелеса.

За десять лет до этого в городе проживало полтора миллиона человек, сейчас их было почти втрое больше. Такой расцвет привел к огромному разрастанию предместий и образованию разных поселений, соединенных друг с другом трамваями фирмы «Пасифик электрик»; их вагоны курсировали от Пасадены на северо-востоке до Лонг-Бич на юго-западе, перевозя нуждающихся всего за четвертак – двадцать пять центов. Билет в деревню Лэнкершим (позднее ставшую Северным Голливудом) стоил пятнадцать центов, а в Зелза (Канога-Парк) – десяточку. Трамваи названивали вдоль аллей Голливуда и Санта-Моники – двух самых крупных транспортных артерий, бегущих с востока на запад, в то время как по бульвару Сансет <sup>[22]22
  Знаменитый бульвар Заходящего солнца, прославленный в 1950 году одноименным фильмом Билли Уайлдера о нравах Голливуда.


[Закрыть]</sup>пассажиры разъезжали элегантными двухэтажными автобусами.

Для каждого района Лос-Анджелеса было характерно развитие другой отрасли промышленности или техники. Невдалеке от побережья работали авиационные заводы; им предстояло открыть городу дорогу в большой мир, от которого Лос-Анджелес был отделен пустынями на востоке и океаном на западе. Взгорья, окаймлявшие Голливуд с юга, были усыпаны буровыми вышками, а порт Лос-Анджелеса представлял собой крупнейший в Америке пункт перегрузки нефти.

В полутора десятках километров по направлению вглубь страны располагался центр кинопромышленности. Он развивался как никогда прежде и притягивал – принимая во внимание начало эры производства звуковых фильмов – не только множество технического персонала, но и массу полных лучезарных надежд актеров со всего света. Акционерные общества, действующие в этой сфере, вложили более двух миллиардов долларов в недвижимость, здания киностудий и их оснащение; было проложено и заасфальтировано более трехсот километров новых улиц, соединенных с подъездными путями к студиям. По мнению всего мира, Голливуд являлся синонимом Лос-Анджелеса. Впрочем, несмотря на всю эту предпринимательскую активность и на эффективный, высокопроизводительный выпуск фильмов, трудно было говорить о высоком уровне культуры, что – по крайней мере, частично – объяснялось притоком в Лос-Анджелес большого количества рабочих из других мест. Североамериканской глубинкой, штатами Среднего Запада: Айовой, Миссури, двумя Дакотами, Небраской, Канзасом – в Калифорнию поставлялись, говоря словами современного историка, «люди, прочно вросшие в стереотипы американского фольклора, – они были связаны главным образом с той ветвью протестантской церкви, которая характеризовалась скромностью обрядов, а также с движением, бывшим в первую очередь пуританским и материалистическим <sup>[23]23
  В Америке это слово вне философии означает тенденцию быть более заинтересованным материальными, нежели духовными или интеллектуальными, целями или ценностями.


[Закрыть]</sup>». А из Центральной Америки приезжали совсем другие люди: испаноязычные католики, зачастую с сильными индейскими корнями, – иными словами, американцы неевропейского происхождения и потому, как упорно утверждают жители Среднего Запада, вообще никакие не американцы. Лос-Анджелес превращался в город контрастов: очереди за дармовым кризисным супом, бедные иммигранты, но одновременно – блистательные резиденции Беверли-Хилс и живущие в немыслимой роскоши звезды кино. В этом провинциальном центре тяжелый труд и работа на земле – традиционные ценности американских пионеров – сталкивались со стремлением к быстрому обогащению, славе и к жизни в вечном блеске солнца.

В конце августа Глэдис и Норма Джин вселились в шестикомнатный меблированный дом, который располагался на Эрбол-драйв, 6812, недалеко от голливудского амфитеатра. Она выбрала эту конкретную виллу по причине наличия в составе меблировки небольшого антикварного рояля для детей, выкрашенного г белый цвет. У Глэдис было такое впечатление, словно этот инструмент был живьем взят из кинофильма «Кариока» <sup>[24]24
  Он не сохранился в истории кино; самим же этим словом в Бразилии именуют жителей Рио-де-Жанейро, которых в стране считают любителями забав, чувственными и беззаботными людьми. Возможно, в Америке Рио-де-Жанейро так же ассоциируется с белым роялем, как у нас – с белыми штанами.


[Закрыть]</sup>, фрагмент которого перематывался ее собственными руками в лаборатории (над ним она работала в этом году в студии RKO <sup>[25]25
  Одна из самых крупных тогда кинофирм, объединявшая также радиокомпании, сеть кинотеатров и др. Ее владельцем и президентом был в ту пору Джозеф Кеннеди – отец будущего президента США.


[Закрыть]</sup>) или же из фильма «Золотоискательницы 1933 года» Басби Беркли <sup>[26]26
  Знаменитый американский хореограф и режиссер (настоящее имя Уильям Беркли Инос). Был хореографом и постановщиком сперва бродвейских, а затем и голливудских мюзиклов, сыграл большую роль в становлении этого жанра. В упомянутом фильме режиссера Мервина Ле Роя он только ставил вокально-танцевальные номера. Целиком Беркли поставил фильм «Золотоискательницы 1935 года».


[Закрыть]</sup>. Для Глэдис, как и для большинства киноманов, белый рояль был предзнаменованием и предвестием лучших времен.

Цена дома была заранее согласована, и ссуду в размере пяти тысяч долларов предоставило Калифорнийское товарищество кредитных гарантий; любопытно, что долговая квитанция была выписана на «Глэдис Бейкер, замужнюю». Чтобы облегчить себе выплачивание ежемесячных сумм для погашения ссуды, Глэдис немедленно сдала весь дом «кинематографической» супружеской паре с дочерью, после чего обратно сняла у них для себя и дочки спальню в собственном доме, разделяя с той семьей салон, ванную и кухню. В спальне Глэдис и Нормы висела маленькая, оправленная в рамку фотография Чарлза Гиффорда. На основании этого факта несколько авторов сделали позднее ошибочный вывод по поводу того, кто был отцом Нормы Джин; однако девочка знала только (или ей подсказала это мать), что снимок является воплощением остатков чувств Глэдис к ее бывшему воздыхателю.

Глэдис продолжала заниматься работой, связанной с монтированием фильмов, а жила вместе с английскими актерами, у которых было хорошее настроение, но переменчивое счастье; Джордж Эткинсон <sup>[27]27
  Достаточно известен и упоминается в одной из американских энциклопедий в трех фильмах: «Дизраэли» (1929) А. Грина, «Ничего, кроме одинокого сердца» (1943) Клиффорда Одетса и «Я помню мамочку» (1948) Дж. Стивенса – на второстепенных ролях.


[Закрыть]</sup>сыграл парочку небольших ролей в нескольких фильмах Джорджа Арлисса <sup>[28]28
  Старейший и маститый актер британской сцены, переехавший «на заработки» в Голливуд, – фигурирует там дважды: как исполнитель главных ролей в упомянутой картине «Дизраэли» (за исполнение роли британского премьера он удостоился премии «Оскар») и в ленте «Человек, который играл Бога» (1932), где его партнершей была Бетт Дейвис, обратившая на себя внимание этой работой; о его режиссерской деятельности не упоминается.


[Закрыть]</sup>, его жена была статисткой в массовках, а дочь временами подставляли дублершей вместо Мадлен Кэрролл <sup>[29]29
  Пик карьеры этой киноактрисы пришелся на конец 30-х годов, когда она снималась в главных ролях во многих известных лентах, в частности, в классическом фильме «Узник Зенды» (1937), одним из трех режиссеров которого был Джордж Кьюкор, с которым через двадцать с лишним лет работала Мэрилин Монро.


[Закрыть]</sup>. Поэтому нет ничего удивительного, что в доме разговаривали главным образом о фильмах: о написании сценариев, о производстве картин, их просмотре и об игре в них. Ужин, состоящий из рубленого мяса, ломтей копченой говядины или гренок с плавленым сыром – обычно его готовила Глэдис, – бывал приправлен пикантными новостями из мира кино, мелкими сплетнями про кинозвезд и планами дальнейшей работы студий. В этом году один штат за другим отменял сухой закон, и в столь свойственные Калифорнии долгие, жаркие летние вечера Глэдис, Грейс и их друзья, закончив ужинать, усаживались на веранде и там курили сигареты и потягивали пиво из высоких кружек. Норма Джин часто собирала пустые пивные бутылки и ставила в них цветочки, сорванные в малюсеньком палисадничке на задворках дома; в одну из бутылок она как-то налила немного лавандовой туалетной воды, которой пользовалась мать. Кинофильмы, сигареты, пиво, сладко пахнущие жидкости – как она вспоминала позднее, этот отрезок ее жизни весьма сильно отличался от лет, проведенных у Болендеров:

Жизнь стала бурной и весьма разнообразной, совершенно непохожей на скромное существование первой семьи. Глэдис и Грейс вкалывали, когда надо было работать, а все остальное время проводили в развлечениях. Они любили потанцевать и попеть, выпивать и играть в карты, и у них была масса приятелей и друзей. По причине религиозного воспитания, полученного мною, я была просто в шоке от их поведения и думала, что все они неминуемо отправятся в ад. Целыми часами я горячо молилась за них.

Такой стиль жизни взрослых поражал дисциплинированную, спокойную семилетнюю девочку, возбуждая в ней понятное беспокойство. Еще труднее оказалась необходимость привыкнуть к другой матери. «Тетя Ида не была моей мамой, – повторяла она себе. – Вон та дама с красными волосами и есть моя настоящая мама». Дама, которая без колебаний сдавала своим приятелям игральные карты, разливала им пиво, скатывала ковер и отплясывала нечто разудалое. Именно эту особу надлежало удовлетворить, именно ей надо было понравиться – женщине, совершенно непохожей на Иду Болендер и, кроме того, совсем незнакомой ребенку.

Абсолютно новой в жизни девочки оказалась и такая штука, как кино – здесь оно не только принималось и одобрялось, но даже стало необходимостью. Когда во время уик-энда Глэдис и Грейс брали с собой Норму Джин на гулянье в Голливуд, они, естественно, обращали особое внимание девочки на огромные голливудские кинотеатры-дворцы, эти храмы развлечения, которые порой с успехом соперничали с Пантеоном, Версалем, святынями Дальнего Востока, готическими соборами и европейскими оперными театрами. В этих кинотеатрах, говорили они малышке, показывают «наши фильмы». Архитекторы, не считаясь с затратами, заполняли огромные интерьеры картинами и антиквариатом, скульптурами и бьющими фонтанами. «Ни один король или император не прогуливался никогда по зданию, обустроенному с большей пышностью и богатством», – хвастал театральный декоратор Гарольд Рамбах.

Воображение неудержимо несло творцов этих святынь кино, а вместе с ростом воображения росла и стоимость строительства. К востоку он Вайн-стрит, на бульваре Голливуд располагался легендарный кинематографический театр «Пэнтэйджис», возведенный в 1930 году в качестве кинотеатра-дворца и рассчитанный на 2288 зрителей; одетые в чинные мундиры билетеры-капельдинеры с фонариками в руках разводили посетителей по залу с позолоченными стенами, разгребая воздух, который был густо насыщен испарениями дорогих духов, и маневрируя между богато украшенными колоннами и арками, между лампами с неестественным светом и чеканными статуями. Импресарио Сид Грауман, вдохновленный находкой археологами гробницы фараона Тутанхамона в 1922 году, в том же самом году отгрохал на бульваре Голливуд Египетский театр. Одиннадцать лет спустя это сооружение сохранило свой первозданный характер: гости двигались по Длинному, театрально оформленному двору, вдоль стен, украшенных лепниной, мимо имитаций гробниц и саркофагов, которые располагались среди грандиозных изваяний египетских богов, фараонов, а также различных мумий, сфинксов и стервятников... Однако крупнейшим достижением Граумана был размещавшийся на той же улице, но чуть дальше на запад Китайский театр, который снаружи напоминал буддийское святилище, а внутри выглядел словно китайский дворец, декорированный изысканными украшениями <sup>[30]30
  В числе других прославленных и эксцентрических сооружений – некоторые из них находятся в самом центре, на здешнем Бродвее – кинотеатры «Уорнер бразерс», «Эль-Капитан», «Вайн-стрит», «Палас», «Лос-Анджелес», «Юнайтед артистс» и «Дом майя». – Прим. автора.


[Закрыть]</sup>. Большущий гонг возвещал о начале киносеанса. Именно здесь, в этом месте, Грауман позаботился о своем бессмертии, равно как и о бессмертии нескольких поколений кинозвезд – оно достигалось путем оставления отпечатков их ладоней и стоп в мокром цементе.

Норму Джин – которой когда-то сказали, что она принадлежит к семье, где «ходят в церковь, а не в кино», – теперь каждый уик-энд на протяжении двух лет кряду забирали в эти храмы воображения, где она видела на экране Кэтрин Хепберн <sup>[31]31
  Блестящая американская актриса, уникально сочетающая патрицианскую красоту и мужественную заземленность, обаяние и тонкий юмор. С 1932 по 1981 годы имела успех на Бродвее. Снималась также в множестве фильмов и удостоена четырех премий «Оскар» для лучшей актрисы за главные роли в картинах «Ранняя слава» (1933), «Угадай, кто придет к обеду» (1967), «Лев зимой» (1968, разделила с Барброй Стрейзанд) и «У Золотого озера» (1981). Ее автобиография «Я: истории из моей жизни» была издана в 1991 году и стала бестселлером.


[Закрыть]</sup>в роли Джой в «Маленьких женщинах», Мэй Уэст <sup>[32]32
  Американская актриса, мастер двусмысленностей, известная ролями вызывающе сексуальных женщин с утраченной честью и непочтительным остроумием. Со своими платиновыми волосами, приятной фигурой, специфическим юмором, музыкальной одаренностью, характерной походкой и тягучей, соблазнительной интонацией Уэст за ее презрение к расхожей морали стала в 30-е годы идолом антипуритан, а также объектом оскорблений и восхищения. Писала сценарии ко многим своим фильмам, а также другие произведения. В 70-е годы вернулась в кино.


[Закрыть]</sup>, источающую женскую уверенность в себе в фильме «Она нанесла ему ущерб», Клодет Кольбер <sup>[33]33
  Американская актриса родом из Парижа (настоящее имя – Лили Шошуэн). Вначале выступала в театре, а с 1930 года почти исключительно в кино, в основном в романтических комедиях, и стала одной из наиболее именитых актрис на амплуа дамы. После войны утратила популярность, но в 70-е годы вернулась на Бродвей.


[Закрыть]</sup>, купающуюся нагишом в «Клеопатре», или Ракель Торрес, соблазняющую Гручо Маркса <sup>[34]34
  Знаменитый комик, один из четырех братьев Маркс, которые снимались в этой ленте полным квартетом.


[Закрыть]</sup>в «Утином супе». Лучше всего из увиденного она запомнила, насколько Глэдис и Грейс были без ума от ослепительной блондинки – Джин Харлоу <sup>[35]35
  В кино с 1928 года. После главной роли в фильме «Ангелы ада» (1930) стала одной из наиболее популярных звезд Голливуда. Снималась в ролях соблазнительниц в гангстерских кинофильмах. Позднее проявила комедийный талант, спародировав свой традиционный образ в «Платиновой блондинке» и др. фильмах.


[Закрыть]</sup>– бесстыдной секс-бомбы, взбиравшейся по ступенькам социальной лестницы в кинофильме «Обед в восемь». «Вот настоящая кинозвезда!» – прошептала Грейс на ухо Норме Джин, указывая на Харлоу и выражая чувства миллионов американцев. С этой минуты, как позднее отметила Норма Джин, «Джин Харлоу была моей любимой актрисой».

Когда Глэдис и Грейс имели работу в кинолабораториях – а ведь их заработки напрямую зависели от этих каждодневно мелькающих на экранах богов и богинь, – Норма Джин получала от них деньги, чтобы спокойно и в безопасности проводить время в кинотеатрах. «Вот я и просиживала там целыми днями, а иногда даже до ночи – маленький ребенок в полном одиночестве перед таким огромным экраном – и была в полном восторге. Я не пропускала ни одной мелочи из того, что делалось в фильме, не оставляя себе ничегошеньки [из денег] даже на поп-корн».

В сентябре, когда Норма Джин пошла во второй класс начальной школы на Селма-авеню, ее записали в журнал, отбросив последнюю букву во втором имени и превратив из «Jeane» в «Jean» – а именно так звали Харлоу. Разумеется, это могла быть обычная описка, но она повторялась настолько часто, что вполне можно предположить: Глэдис и Грейс «примерялись» с девочкой и к Норме Толмэдж, и к Джин Харлоу.

Этой осенью до Глэдис дошли новости из штата Миссури. Ее дедушка Тилфорд Хоген, славный фермер-самоучка, в жизни которого развод стал причиной большого душевного опустошения, тяжело пережил известие о смерти бывшей жены. И все-таки на следующий год, когда Хогену исполнилось уже семьдесят семь лет, он вступил в брак с робкой, великодушной и работящей вдовой Эммой Уайет. Всегда не особенно крепкий здоровьем, он вдруг начал быстро слабеть и сдавать. Да и его жена вскоре стала страдать сердцем.