355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дональд Джохансон » Люси. Истоки рода человеческого » Текст книги (страница 4)
Люси. Истоки рода человеческого
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 10:59

Текст книги "Люси. Истоки рода человеческого"


Автор книги: Дональд Джохансон


Соавторы: Мейтленд Иди

Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Тейяр де Шарден имел в виду обычную манеру поведения Вудворда, выражавшую постоянную сосредоточенность и не допускавшую никакого юмора. В обыденной жизни он не мог позволить себе ничего легкомысленного. Вудворд происходил из простой семьи. Не совсем из бедняков, как Брум, но все-таки ему далеко было до высших слоев. Палеонтология открыла ему, так же как в свое время Гексли и другим юношам незнатного происхождения, но способным и честолюбивым, путь наверх. В обществе, вся структура которого препятствовала их продвижению, они получили редкую возможность проявить себя в новой науке, всплыть в потоке свежих дарвиновских идей и оставаться на виду благодаря вниманию общественности и научным спорам. Разве не удивительно, что трое из них – Вудворд, Кизс и Эллиот Смит – были возведены в рыцарское достоинство?

Такого рода признания добиться нелегко. Конкуренция между способными молодыми людьми была иногда очень острой. Чтобы сделать карьеру, нужно было иметь блестящие способности и недюжинное упорство. Подобно Гексли, Вудворд завоевывал премии, сыпал научными статьями и в 1901 году, в возрасте 37 лет, получил пост хранителя Британского музея. Он был настолько поглощен своей работой, что, казалось, забывал о существовании остального мира и не замечал, что творится вокруг него. Однажды, когда Вудворд шел по музею, по обыкновению задумавшись и опустив голову вниз, он со всего маху налетел на экспозиционный шкаф, упал и сломал ногу. Он не разрешил позвать врача, сделал все необходимое сам и остался хромым на всю жизнь. Вскоре нечто подобное повторилось: на этот раз Вудворд сломал руку.

Несмотря на все это, Вудворд был превосходным палеонтологом, В апогее своей научной карьеры он считался крупнейшим в мире специалистом по ископаемым рыбам. Однако в области черепов гоминид он не был большим авторитетом. Здесь он уступал Кизсу.

Когда дело дошло до реконструкции пилтдаунского черепа, между Кизсом и Вудвордом возникли разногласия. Использовав найденные Доусоном фрагменты, которые составили почти всю левую половину черепа, Кизс по тем же размерам воссоздал правую половину. Вудворд же, считая, что у человека с развитым мозгом левое полушарие преобладает над правым, сделал несколько иную реконструкцию пилтдаунского черепа, емкость которого получилась значительно меньше, чем в реконструкции Кизса. Таким образом, он подверг сомнению компетентность Кизса в вопросах реставрации краниологического материала. Кизс использовал брошенный ему вызов для эффектной саморекламы. Он разбил на куски череп современного человека, предварительно измерив его емкость, а затем воссоздал заново. При повторном измерении емкость всего на три-четыре кубических сантиметра отличалась от первоначальной. Кизс выиграл спор, но эта мелкая стычка нисколько не нарушила царившего в британской антропологии радостного оживления: наконец-то в Англии появился свой череп, по меньшей мере равноценный французским и немецким находкам – более древний и в то же время более «человеческий», – против этого сочетания никто не мог устоять. Поверив в пилтдаунскую находку, Кизс и Вудворд поставили на карту свою профессиональную репутацию. Последние тридцать лет жизни Вудворд целиком посвятил работе над этими ископаемыми остатками, озаглавив свой фундаментальный труд «Первый англичанин».

И тем не менее среди ученых с самого начала раздавались голоса, ставившие под сомнение подлинность находки. Палеонтологи Соединенных Штатов, далекие от националистических предрассудков, отнеслись к ней более беспристрастно. Они утверждали, что череп и челюсть не соответствуют – да и не могут соответствовать – друг другу. По мере накопления материалов из Пекина вероятность того, что эти ученые правы, возрастала: мозг древнего человека вполне мог быть небольшим, а его зубы – похожими на человеческие. Нам остается только догадываться, что творилось в душе Кизса и Вудворда с двадцатых по сороковые годы. Если у кого-то из них и возникали сомнения по поводу пилтдаунского человека, они их тщательно скрывали. Сама находка хранилась в сейфе. На нее можно было посмотреть, но трогать или подвергать каким-либо исследованиям категорически запрещалось.

Между тем «бэби из Таунга» пребывал в забвении. Этому немало способствовало и то, что череп принадлежал ребенку. Детеныши обезьян и человеческие дети больше похожи друг на друга, чем взрослые особи.

Лицо и особенно челюсти у обезьян растут гораздо быстрее, чем у человека, и обгоняют в своем развитии мозг. Это давало повод многочисленным скептикам ставить под сомнение человекоподобные черты у таунгского черепа.

В это уязвимое место бил и Графтон Эллиот Смит. «К сожалению, Дарт не располагал данными о детенышах шимпанзе, гориллы и орангутана того же возраста, что и особь из Таунга. Ознакомившись с материалом, он убедился бы, что положение головы, форма челюстей, строение носа и многие другие особенности лица и черепа, на которых базируется его тезис о сходстве австралопитека с человеком, аналогичны соответствующим признакам у детенышей гориллы и шимпанзе».

Дарт необыкновенно тщательно изучил зубную систему найденного им черепа и ясно видел, что она не имеет ничего общего с зубами шимпанзе или гориллы. И то, что три титана упорно не хотели замечать этого, должно было больно задевать самолюбие Дарта. Еще обиднее было то, что Смит, его прежний наставник в изучении эндокранов, сам захлопнул крышку гроба, похоронив в нем его идеи. Один только Брум сочувствовал ему.

За прошедшие пять лет дела Брума пришли в упадок. Он постарел. Его грандиозный труд по ископаемым остаткам рептилий и млекопитающих был уже закончен. Музеи и университеты относились к нему с явной антипатией. Он с трудом зарабатывал на жизнь медицинской практикой, перекочевывал с места на место и постепенно впадал в бедность. В 1933 году он уже не мог купить себе железнодорожный билет от Макасси, где в то время жил, до Йоханнесбурга, чтобы выступить с речью на заседании Южноафриканской ассоциации развития науки, хотя он и был ее президентом. Пришлось выслать ему нужную сумму на дорогу.

Когда Реймонд Дарт узнал об этом, он не мог придти в себя от возмущения. Самый знаменитый ученый Южной Африки, пусть и не с ангельским характером, влачит столь жалкое существование! Дарт написал в правительство, и через несколько месяцев Брум получил письмо от директора Трансваальского музея в Претории, в котором тот в весьма холодном тоне предлагал ему место ассистента в отделе палеонтологии. Ввиду преклонного возраста Брума эта должность носила временный характер. Кроме того, становясь сотрудником музея, он терял право собирать ископаемые остатки для себя или другого лица. У его недругов была воистину долгая память.

Несмотря на унизительные оговорки и жалкий оклад, Брум тотчас же принял предложение. Это была пусть незначительная, но синекура, и Брум мог наконец-то бросить медицинскую практику и целиком посвятить себя изучению окаменелостей. Он познакомился с незаурядным человеком – трансваальским фермером Сиднеем Рубиджем, который уже много лет собирал ископаемые остатки и создал у себя на ферме небольшой частный музей. При содействии Брума его коллекция в скором времени выросла настолько, что почти сравнялась с фондами Трансваальского музея, процветанию которого Брум должен был посвящать все свое время. В 1936 году он привел музейное начальство в еще большее замешательство, узнав о существовании ископаемых остатков в находившейся неподалеку известняковой пещере в Стеркфонтейне. Некто Барлоу, работавший на разработках десятником, продавал окаменелости туристам в качестве сувениров.

Брум поспешно связался с Барлоу, убедился, что в карьере действительно много ископаемых остатков, и с горечью узнал, что немалая часть их попадает вместе с породой в печи для обжига и сгорает там. Он объяснил Барлоу, какие потери несет наука от подобного небрежения. Тот извинился и пообещал сохранять все, что удастся найти. Через пару дней он вручил Бруму эндокран – окаменевший слепок мозга. Брум тщательно просмотрел куски породы, раздробленной недавним взрывом, и обнаружил несколько фрагментов, составивших почти полный череп. Он очистил их, собрал вместе и тотчас понял, что перед ним австралопитек.

Наконец-то была сделана вторая после Таунга находка!

Когда весть о новом открытии достигла Дарта, им овладели противоречивые чувства – одновременно и досада, и радость. Некоторые из его студентов еще до этого заинтересовались пещерой в Стеркфонтейне; не поставив его в известность, они переметнулись к Бруму. А тот в который уже раз преспокойно обошел начальство и выхватил добычу у всех из-под носа.

Но, с другой стороны, ведь череп принадлежал австралопитеку. Он решительно укреплял позицию Дарта в споре, который тот безуспешно вел в одиночку больше десяти лет. К тому же Дарт понимал, что без энергичного вмешательства Брума этот череп вслед за бесчисленным множеством других окаменелостей навсегда исчез бы в огнедышащем жерле печи. И наконец, найденные Брумом кости принадлежали взрослой особи. Репутация «бэби из Таунга» была спасена – теперь никто больше не сможет сказать, что только юный возраст придает этому существу некоторые черты сходства с человеком.

В конечном итоге Дарт был все-таки вне себя от радости. Выдающийся палеонтолог подтвердил его правоту. Но подлинного торжества оставалось ждать еще добрых десять лет. Только в 1947 году сэр Артур Кизс, достигший почти восьмидесятилетнего рубежа и приближавшийся к концу своей полувековой карьеры одного из первых анатомов мира, сказал: «Когда профессор Дарт… заявил о родстве между человеком и молодым австралопитеком, я был среди тех, кто утверждал, что стоит лишь найти взрослую форму, и она окажется ближе к ныне живущим африканским антропоидам – шимпанзе и горилле… Теперь я убедился, что профессор Дарт был прав, а я ошибался».

Со стороны того, кто на протяжении многих лет держался столь высокомерно, это была значительная уступка. Но не полное признание. Кизс не мог заставить себя назвать австралопитековых гоминидами. Для него это были «антропоиды, жившие на земле, а не на деревьях, с выпрямленной человеческой походкой, с зубами человеческого типа, но обезьяньим лицом и обезьяньими размерами мозга». Спору нет, эти существа были охарактеризованы верно. Оставалось сделать последний шаг и употребить ужасное слово «гоминиды», но оно буквально застревало в горле. В те времена – как отчасти и сейчас – люди упорно не хотели иметь столь примитивных родственников. Кизс называл из «дартовцы».

Почему прошло так много лет, прежде чем гордый олимпиец сделал этот жест полупризнания? На то было несколько причин. Во-первых, поступавшие из Южной Африки сообщения поначалу не были достаточно ясными и убедительными. Некоторую путаницу вызвало заявление самого Брума, что его находка и череп из Таунга не совсем похожи друг на друга. Когда нашли третьего австралопитека, положение еще больше усложнилось: этот третий оказался отличным от двух других.




Australopithecus africanus





Australopithecus robustus

Новые находки позволили разделить африканских австралопитековых на два типа. На рисунке изображены «миссис Плез», найденная Робертом Брумом в Южной Африке и относящаяся к грацильному типу (Australopithecus africanus), и представитель массивного типа (Australopithecus robustus). У массивных австралопитеков более мощная челюсть и более крупные моляры, чем у грацильных, а также сильно выступающий продольный костный гребень на черепе.

По обыкновению, Брум находился в самом центре событий. Он уже перешагнул за семьдесят и мог бы, казалось, спокойно выращивать розы в садике у дома. Вместо этого, облачившись, по давнему обычаю провинциальных врачей, в строгий черный костюм и белую рубашку с туго накрахмаленным воротничком, он в самый солнцепек бродил по окрестностям Стеркфонтейна – осматривал овраги, взбирался на скалы с неутомимостью, которой могли бы позавидовать многие из его более молодых коллег. Прослышав однажды, что какой-то школьник по имени Герт Тербланш якобы нашел ископаемые зубы в местечке Кромдрай, расположенном неподалеку от Стеркфонтейна, Брум тотчас же ринулся туда. Мальчик в тот момент находился в школе, и Брум уговорил сестренку Герта, чтобы она пошла с ним в горы и привела туда, где были найдены ископаемые остатки. После недолгих поисков Брум тоже обнаружил зуб и все-таки отправился в школу, хотя нужно было пройти целую милю под палящим солнцем. Директор вызвал Герта к себе в кабинет, и мальчик вынул из кармана четыре ископаемых зуба, которые ученый тотчас купил по шиллингу за штуку. Он хотел сразу же двинуться в горы вместе с мальчиком, однако до конца уроков оставалось еще два часа. Тогда директор уговорил Брума рассказать детям о том, что такое окаменелости и как можно распознать их в известняковых отложениях. Неожиданный визит известного ученого в скромную деревенскую школу и его лекция надолго запомнились ученикам. Занятия в тот день уже не возобновлялись, и Брум с Гертом наконец-то смогли отправиться в горы.

Мальчик указал место, где находился вмурованный в породу череп, от которого ему удалось отбить несколько зубов. Правда, череп при этом пострадал, но Брум все же сумел извлечь несколько сохранившихся фрагментов. Все это плюс еще один зуб, с которым мальчик согласился расстаться за пять плиток шоколада, послужило достаточной основой для реконструкции очередного черепа австралопитека.

К великому удивлению Брума, второй череп заметно отличался от ранее найденного в Стеркфонтейне. Он был несколько крупнее и массивнее, с более тяжелой челюстью, очень крупными коренными зубами, покрытыми толстым слоем эмали, и следами прикрепления чрезвычайно мощных жевательных мышц.

Ранее Брум уже заметил небольшие различия между черепами из Стеркфонтейна и из Таунга. Движимый собственническими чувствами, которые, видимо, свойственны всем авторам находок, он после некоторых раздумий счел эти различия достаточными, чтобы ввести новое название – Plesianthropus transvaalensis («почти-человек из Трансвааля»). Когда он занялся находкой из Кромдрая, здесь уже сомнений не оставалось: различия были явственно видны. Обезьяночеловек из Кромдрая был гораздо примитивнее обеих предшествующих находок. Не «почти-человек», а скорее его отдаленный предвестник. Брум выбрал название Paranthropus robustus, подчеркнув этим, что обнаруженное им существо находится «на пути к человеку» (Paranthropus) и отличается крупными размерами и массивным костяком (robustus).

Подобно Дарту, Брум без труда распознал в ископаемых существах из Южной Африки прямоходящих гоминид, но для того, чтобы убедить в этом других, ему позарез нужны были кости посткраниального скелета (т. е. других частей скелета, помимо черепа). И вот в августе 1938 года он наконец смог написать Кизсу в Лондон: «Две недели назад я имел удовольствие заполучить дистальный [нижний] конец бедренной кости человекообразной обезьяны из Стеркфонтейна, которую я теперь именую Plesianthropus. Эта кость почти человеческая. А сегодня мне опять повезло: я нашел дистальный конец плечевой кости другого существа – Parantropus… Как вы убедитесь, то, что есть в нашем распоряжении, – это почти человеческие кости. Я надеюсь вскоре найти другие части скелета, хотя из-за того, что эти существа, очевидно, становились добычей крупных хищников, нам придется довольствоваться фрагментами».

Надежды Брума оказались преждевременными. До последнего дня своей жизни – а он умер в 1951 году в возрасте 85 лет – он энергично трудился, но так и не смог найти целого скелета (как, впрочем, и многие другие исследователи). В этом были повинны южноафриканские пещеры. Находимые в них ископаемые остатки вовсе не обязательно принадлежали существам, растерзанным хищниками. Ясных данных по этому вопросу в то время не было, да их нет и сейчас. Сами по себе пещеры до крайности неинформативны, и о причинах этого надо рассказать подробнее.

Ископаемые остатки по большей части находят в слоистых отложениях дна пещеры. В некоторых случаях толщина этих отложений составляет всего около метра, в других, как, например, в пещере Чжоукоудянь в Китае, – 25 или 30 метров. Сами слои тоже различны. Некоторые состоят из отбросов, оставленных в пещере ее обитателями, утрамбованных ногами, раскиданных по сторонам. Здесь можно встретить обглоданные кости животных вперемежку с каменными орудиями, рогами, остатками давно погасших кострищ, окаменевшими экскрементами, содержащими мелкие косточки мышей и землероек, – скромные следы, оставленные некогда жившими здесь людьми. Накопление отбросов – характерная особенность культуры не только современного человека, но и всех его древних предшественников.

Культурный слой с костями и орудиями – это именно тот слой, в котором можно найти остатки ископаемого человека, если только они сохранились в пещере. Многие слои вообще не содержат костей. Они образовались в периоды, когда пещера была необитаемой и одна лишь пыль оседала и отвердевала на ее дне. Такой стерильный слой может достигать в толщину многих футов, свидетельствуя об изменении климата, которое могло заставить людей на несколько десятков тысячелетий уйти из этой местности. Миграционные потоки, как волны, захлестывали пещеру. Вот след вторичного ее заселения – еще один культурный слой, расположенный выше первого. А потом опять никаких следов. Нечто вроде слоеного пирога: горизонт с ископаемыми остатками, слой пыли, горизонт грязи и ила от разлива соседней реки, еще один культурный слой и так далее – один поверх другого. Чтобы воссоздать историю пещеры, археологу нужно только добросовестно делать свое дело и четко фиксировать все находки и слои по мере углубления раскопа.

В Южной Африке все не так просто. Здесь вы не увидите ясной картины чередования слоев. Пещеры формировались тут в результате воздействия подпочвенных вод на определенные минералы, вымывание которых приводило к созданию обширных пустот. Представьте себе кусок сахара, заключенный в массу пористого нерастворимого материала вроде полистирола: если внутрь будет просачиваться вода, она в конце концов постепенно растворит сахар, и на его месте останется пустое пространство.

Такого рода процессы и происходили в некоторых доломитово-известняковых формациях Южной Африки. Внутри холмов стали образовываться пустоты, рост которых ускоряла дождевая вода, проникавшая внутрь через трещины в каменных породах. Под действием струек воды трещины расширялись, превращаясь в отверстия, ведущие в глубь земли. Так появились настоящие пещеры со входом. Вначале этот вход был настолько узким, что пропускал внутрь только пыль и маленьких зверюшек, например грызунов и летучих мышей. Но вода делала свое дело, в конце концов доступ в пещеру открывался и более крупным животным, а возможно, и гоминидам.

Возникает естественный вопрос – почему нельзя провести обычного стратиграфического анализа отложений на дне пещеры? Ответ: потому, что эти отложения никак не напоминают слоеный пирог. Пещера вся снизу доверху заполнена неупорядоченным скоплением грязи, галек, мелких обломков породы и глыб доломита, обвалившихся с потолка и стен. Вся эта мешанина сцементировалась известковым раствором, высохла и затвердела наподобие бетонного блока, в толще которого, как изюмины в пудинге, замурованы кое-где ископаемые остатки. Ученые, пытающиеся разобраться в содержимом такой пещеры, не могут сказать, как попало сюда найденное ископаемое существо: вошло ли оно само, случайно упало в щель, было сброшено туда или же его затащили внутрь хищники.




Стадия 1 и стадия 2.

Южноафриканские известняковые пещеры сформировались в результате вымывания растворимых скальных пород дождевыми или грунтовыми водами. Рано или поздно они соединились с поверхностью входными отверстиями. Со временем эти отверстия рас ширились настолько, что в пещеру начали проникать животные. Определить возраст окаменелости, найденной внутри пещеры, очень трудно, так как не ясно, каким образом и когда образовались отложения.

Немало усилий и изобретательности было потрачено на то, чтобы разгадать тайну южноафриканских пещер. Ученые исследовали сопутствующие остатки млекопитающих и сравнивали их с найденными в других местах. Поначалу это была крайне неблагодарная работа, так как многие животные принадлежали к вымершим неизвестным видам. Лишь позднее, когда была лучше изучена ископаемая фауна Восточной Африки, открылась возможность полезных сопоставлений.

Несмотря на тщательное изучение брекчий, т. е. самих «бетонных блоков», выяснилось лишь то, что они в разных пещерах несходны и, вероятно, имеют различную историю. В одних пещерах брекчия розового цвета, в других – коричневого или оранжевого. Может быть, это связано с изменениями климатических условий в далеком прошлом? Этого никто не знает.

В одной пещере в розовой брекчии были обнаружены шоколадные вкрапления значительно более молодого возраста. Но насколько они моложе остального материала, в точности неизвестно.

Есть подозрения, что по крайней мере в одной пещере дно провалилось в пещеру, расположенную под ней, запутав и без того сложную геологическую картину. В другом случае в пещере обвалился потолок и на поверхности холма образовалась глубокая открытая впадина, которая в свою очередь подверглась разрушению и выветриванию. Теперь при осмотре склона можно наткнуться на брекчию, находившуюся некогда в глубине земли; пытаться определить возраст по ее положению – безнадежное занятие. Еще в одной пещере есть признаки того, что когда-то в ней протекала река, в засушливый сезон привлекавшая животных. Некоторые из них могли сами здесь умереть; другие, возможно, стали добычей гоминид, а те в свою очередь – добычей крупных хищников. Но это только предположения.

Предпринимались попытки определить с помощью микроскопического анализа (по округлению или выветриванию отдельных песчинок, включенных в брекчии), каким был климат 1–2 миллиона лет назад. Полученные до сих пор результаты неубедительны.

С определенностью о пещерах можно сказать только то, что возраст их различен. Палеонтологи пришли к этому выводу, сопоставив число вымерших и современных видов животных, представленных ископаемыми остатками в каждой пещере. В трех пещерах – Таунг, Стеркфонтейн и Макапансгат – брекчия вообще не содержала костей современных видов; значит, они древнее пещер Кромдрай и Сварткранс, где были найдены кости некоторых ныне живущих форм.

Анализ костных остатков гоминид из этих пяти пещер привел к ошеломляющим результатам: крупный, массивный, более примитивный Paranthropus был найден только в двух сравнительно молодых пещерах, а небольшой грацильный, более человекоподобный Australopithecus /Plesianthropus – в трех самых древних. Как это объяснить?

Этот вопрос приводил в замешательство всю антропологию, которая понемногу начинала уже свыкаться с мыслью, что в Южной Африке существовали когда-то прямоходящие обезьянолюди. В этом состояла еще одна причина, почему сэр Артур Кизс не спешил с признанием австралопитековых. И наконец, весьма важной причиной было начало второй мировой войны. В течение шести лет Южная Африка была полностью отрезана от остального научного мира, и поток новой информации прекратился, так же как и сами исследования, – один только Брум продолжал ковыряться в Стеркфонтейне…

После окончания войны Реймонд Дарт позволил уговорить себя вернуться к прежним занятиям, чтобы приподнять завесу, скрывавшую тайны пещер. Он выбрал для своих исследований драматическое место. Примерно в двухстах милях к северу от Йоханнесбурга расположен уединенный гористый район Макапансгат. Свое название он получил от большой доломитовой пещеры, которая в 19-м веке стала ареной печально знаменитого побоища. Здесь находился последний оплот африканского вождя Макапана, где он спасался от преследовавших его буров, которые жаждали отомстить за смерть белых фермеров, погибших от руки местных африканцев.

Вместе с тремя тысячами соплеменников Макапан укрылся в пещере. К его убежищу, защищенному неприступными обрывами, вели узкие тропы, которые африканцы завалили грудами камней. Это позволило им в течение нескольких недель противостоять превосходящим силам буров, но в конце концов жажда вынудила их покинуть укрытие. Две тысячи человек погибли за пределами пещеры, одна тысяча – внутри нее. Так исчез с лица земли народ Макапана вместе со своим вождем. Еще много лет кости погибших белели на склонах гор, и их покой нарушали только рабочие, добывавшие в пещере известняк.

В 1936 году южноафриканское правительство объявило Макапансгат историческим памятником. В то время один посетитель, рассматривая места недавних взрывов, заметил, что здесь обнажился слой золы и сажи, лежавший ранее под твердым пластом сталагмитоподобной породы. Эта порода образовалась на дне пещеры и скрывала следы огня от посторонних глаз. При дальнейшем исследовании в золе был найден череп вымершего павиана. Несомненно, люди обитали в пещере задолго до того, как здесь погиб Макапан.

У Дарта был молодой способный студент Филип Тобайес. Именно он нашел череп павиана; показав его Дарту, он сказал:

– Благодаря этой находке древность Макапансгата намного увеличивается, не так ли?

– Да, это так, – ответил Дарт.

– Этим стоит заняться, – настаивал Тобайес. – Вам нужно было бы вернуться к полевым исследованиям.

В конце концов Дарт сдался. Во время войны он не мог вести раскопки, но к 1947 году собрал достаточную сумму денег, чтобы начать широкомасштабные работы в Макапансгате. Находки не заставили себя ждать. Спустя двенадцать лет в распоряжении Дарта было 150 тысяч ископаемых костей и их фрагментов. Чтобы обнаружить их, понадобилось перебрать и просеять 95 тонн брекчии. Большая часть найденных остатков принадлежала различным млекопитающим, но из них лишь очень малая доля – гоминидам. Дарта особенно заинтересовали 42 разбитых черепа павианов, из которых у 27 была повреждена левая сторона. Это странное совпадение озадачило ученого. С точки зрения статистики такую цифру трудно было объяснить случайностью. Могли ли 27 из 42 павианов погибнуть, например, от того, что всем им на левую половину головы свалились куски обрушившейся породы?

Дарту не понадобилось много времени, чтобы найти ответ. Ученый, которого Кизс некогда упрекал в неортодоксальности мышления, высказал теперь идею, столь же необычную, как его прежнее утверждение, что «бэби из Таунга» уже не относится к обезьянам. Он пришел к выводу, что павианы стали жертвами охотников-австралопитеков, предпочитавших действовать правой рукой!

Дарт начал строить умозаключения об образе жизни своих миниатюрных гоминид. То, что они передвигались на двух ногах, было теперь уже твердо установлено. Это означало, что большую часть времени, а может быть и все время, они проводили на земле, бродя по высохшей, поросшей кустарником саванне, которая, вероятно, мало чем отличалась от нынешних южноафриканских степей (вельдов). «Как им удавалось выжить?» – размышлял Дарт. Дело в том, что в отличие от других обитателей саванн – павианов – его гоминиды не имели крупных клыков и наверняка не могли так же ловко карабкаться на деревья и отвесные скалы. А ведь им не меньше, чем павианам, угрожало нападение крупных хищников. Как им удавалось защитить себя?

С помощью оружия – такой ответ подсказывала необычная коллекция разбитых черепов павианов. По мнению Дарта, австралопитек из Макапансгата был жестоким маленьким созданием, которое сумело уцелеть в окружавшем его враждебном мире только потому, что смогло развить свои кровожадные инстинкты благодаря использованию оружия. Дарт писал: «Австралопитек вел суровую жизнь. Он безжалостно убивал своих соплеменников и поедал их, так же как и других животных, молодых или старых. Он питался мясом и потому должен был при всякой возможности овладевать добычей, а потом день и ночь охранять ее от других хищников».

Чтобы утвердить за австралопитеком репутацию свирепого вооруженного маленького убийцы, нужно было найти его оружие. Долгие годы Дарт искал каменные орудия, но так и не нашел ни одного. Тогда он стал изучать найденные в Макапансгате кости животных и пришел к выводу, что среди них было необычно много длинных костей с тяжелыми расширенными концами, рогов антилоп, нижних челюстей с сидящими в них крупными зубами. «Это и есть, – объявил Дарт, – оружие австралопитека: он выбирал среди множества костей подходящие и приносил в пещеру». От них-то и пошли в дальнейшем всевозможные дубинки, кинжалы, скребла, пики, пилы. Для этой не связанной с камнем культуры Дарт придумал название остеодонтокератическая, т. е. «костно-зубо-роговая».

За двадцать или тридцать лет, которые прошли с тех пор, как Дарт объявил о существовании остеодонтокератической культуры, наука узнала так много нового о способностях австралопитеков и их вероятном образе жизни, что нынешние антропологи при упоминании этого термина испытывают нечто похожее на неловкость. Они высоко оценивают блестящее открытие Дарта – описание первого австралопитека, но не могут согласиться с более поздней ошибочной гипотезой.

Антропологии вдвойне не повезло: Дарт, находясь в зените своих остеодонтокератических домыслов, случайно встретился с приехавшим в Африку американским журналистом, покойным Робертом Ардри. Тот обладал живым воображением, и его сразу же увлекла нарисованная Дартом картина жизни предковых форм, чья пугающая склонность к убийству себе подобных резко отделяла их от других живых существ. Ардри пессимистично смотрел на современное человечество, и ему показалась очень заманчивой мысль о связи наших самых худших наклонностей, находящих свое отражение в убийствах и войнах, с инстинктами предков. А по представлению Дарта, все как раз и началось с австралопитековых, которые стали систематически приканчивать павианов.

И здесь, к сожалению, начинается антропология по аналогии. Ардри охотно признавался, что он не знаток ископаемых форм и не может отличить плечевой кости от большеберцовой. Однако он утверждал, что знает статистику. Когда Дарт показал ему, сколько черепов в коллекции было разбито сходным образом – гораздо больше, чем, казалось бы, можно объяснить случайным совпадением, – Ардри тут же уверовал в новую теорию. Он опубликовал увлекательную, но плохо обоснованную с научной точки зрения книгу «Африканский генезис», которая стала бестселлером и так прочно внедрила во многие умы представление об обезьянах-убийцах, что с ним приходится встречаться и по сей день. «Материалы, собранные Дартом, – писал Ардри, – позволяют считать хищных австралопитековых несомненными предшественниками человека и вероятными авторами его постоянного спутника – смертоносного оружия».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю