Текст книги "Люси. Истоки рода человеческого"
Автор книги: Дональд Джохансон
Соавторы: Мейтленд Иди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Мы обсудили эту проблему с Тайебом, и он особенно тщательно изучил стратиграфию оврага, чтобы посмотреть, нет ли там следов внезапного наводнения. Он пришел к выводу, что все кости относятся к одному слою, почти целиком состоящему из мелкодисперсной глины. Слой был тонким и, судя по этому, мог сформироваться в результате какого-то одномоментного события. Но консистенция глины противоречила гипотезе о наводнении. Быстро бегущие потоки увлекают частицы более крупных размеров. По мнению Тайеба, в действительности могло произойти следующее: кости, грязь, песок – все это было принесено стремительным течением к краю озера или в другое более спокойное и открытое место, где кости опустились на дно и постепенно покрылись мелким осадочным материалом. Тайеб подчеркивал, что при всей логичности его гипотеза по сути недоказуема. Изучение отложений, вулканических явлений, сбросовой деятельности и т. п. может доставлять массу сведений, но все же методы геологии еще не настолько совершенны, чтобы можно было восстановить картину событий, происшедших за один день три миллиона лет назад. Самым сильным доводом в пользу «гипотезы об утоплении», продолжал Тайеб, служит факт отсутствия ископаемых костей животных. Очевидно, животные не часто посещали овраг, заселенный гоминидами, и поэтому избежали катастрофы. К тому времени, когда они вновь появились в этой местности, гоминиды уже были занесены слоем глины. То, что животные все-таки вернулись, подтверждали их многочисленные остатки (знакомый «фон»!) в слоях, расположенных над глиной в участке 333.
Это было все, что мог сказать Тайеб. Почему гоминиды сосредоточились в одном месте, оставалось загадкой. Чтобы узнать точные размеры группы, нужно было дождаться результатов анализа всех костных остатков, а также провести раскопки на склоне холма. Я был уверен, что мы обнаружим в глубине другие кости, гораздо лучшей сохранности. Я надеялся найти еще одну Люси, может быть в более полном комплекте, чем предыдущая. Я хотел бы иметь череп взрослой особи лучше того, какой был у Люси. А самое главное, я попросту рассчитывал найти как можно больше костей, чтобы получить хорошую выборку. В этом-то и состояла истинная ценность участка 333. Здесь были кости, принадлежавшие существам разного пола и возраста, что в своем роде не менее важно, чем драгоценная находка Люси. Люси уникальна, с этим никто не спорит, Она возникла из мрака небытия, как бы озаренная на мгновение вспышкой молнии. Мы многое узнали о Люси за это мгновение – почти увидели ее всю целиком. Но разве мы сможем понять, что она такое, если не сумеем ни с чем сравнить? Типична ли она для. своего вида? Если да, то все ее сородичи должны быть очень небольшого роста. Нижняя челюсть у Люси странной V-образной формы. Очертание челюстей Алемайеху было иным. Принадлежат ли они другому виду? Может быть, они походят на челюсти и зубы особей, найденных на участке 333 и в шутку названных нами «первое семейство»[12]12
«Первым семейством» в США обычно называют семью президента. – Прим. перев.
[Закрыть]? Прежде чем ответить на эти вопросы, нужно было изучить сами кости – целую груду костей, которые нуждались в очистке, сортировке, описании и, наконец, интерпретации. На эту работу должно было уйти несколько лет.
В декабре 1975 года закончился третий полевой сезон в Хадаре. Тайеб и его коллеги возвращались во Францию, чтобы зимой заняться классификацией костей млекопитающих, пыльцевым анализом и геологическими исследованиями. Аронсон и Уолтер отправились в Кливленд, нагруженные образцами вулканических пород. Я вместе с «первым семейством» поехал в Аддис-Абебу, чтобы получить для него выездную визу.
Поскольку однажды я уже прошел эту процедуру, на этот раз мне было гораздо легче. Мы с Тайебом провели неизбежную пресс-конференцию, обрисовали значение новых находок, а затем пустились по инстанциям, чтобы оформить нужные документы. Все шло гладко. Успешно пройдя таможню, мы с Томом Греем вылетели в Найроби. Я хотел показать находки моим друзьям Мэри и Ричарду Лики и другим участникам экспедиции в Кооби-Фора, которых я уже знал. Я встретил также несколько человек, мне незнакомых; они работали с Мэри Лики в Летоли – районе Танзании, расположенном в нескольких милях к югу от Олдувая.
Когда я разложил на столе ворох привезенных костей, все пришли в изумление. До сих пор никто не находил ничего, что могло бы сравниться с нашими окаменелостями по их древности, удивительной сохранности и разнообразию. Сразу же вокруг находок возникла оживленная дискуссия. Мэри и Ричард Лики рассматривали их с огромным вниманием и высказали мнение, что «первое семейство» подтверждает тот вывод, к которому они пришли год назад во время своего визита в Хадар: остатки принадлежат Homo, хотя и очень примитивному. Люси, по их мнению, была чем-то иным. В тот момент я был склонен согласиться с этими выводами.
В общей суматохе, возникшей вокруг находок, лишь один из присутствующих оставался в стороне. Это был молодой человек с мягкими светлыми волосами, в очках с толстыми стеклами, одетый в белый халат. Он стоял поодаль, что я приписал его застенчивости. Позже я узнал, что это американец, проработавший два сезона палеонтологом у Ричарда Лики в Кооби-Фора, а в настоящее время помогающий его матери. Его звали Тим Уайт.
По прошествии нескольких лет я напомнил Тиму о первом дне нашего знакомства:
– Ты тогда забился в угол и, казалось, боялся оттуда выбраться. Припоминаешь? Я подошел, представился, и мы начали беседовать.
– Боже мой, да вовсе я не стеснялся. Просто сохранял разумную осторожность. Ты же был юным баловнем судьбы, изрекающим суждения обо всех ваших замечательных находках. Я не был с тобой знаком. Я не знал, сумеешь ли ты отличить ребро гиппопотама от хвоста носорога, и ждал, когда ты сядешь в лужу и начнешь пороть чепуху.
Эта сентенция вызвала смешок у Оуэна Лавджоя, который слушал наш разговор.
– Тим – это Фома неверующий, – сказал я. – Колючий, упрямый тип, который ни во что не поверит, пока не убедится собственными глазами. Он готов спорить с каждым из-за любой мелочи.
– Дон – торговец лаком для ногтей, настоящий делец. Я чувствовал, что надо понаблюдать за ним. Он проглотил весь этот вздор относительно Homo возрастом в три миллиона лет, который подсовывали ему Лики. – Тим повернулся ко мне. – Ведь так оно и было.
– Лики тут вовсе ни при чем, – возразил я. – Я и сам был того же мнения. Данные, которыми мы располагали в то время, позволяли думать именно так.
– Конечно, позволяли, если ты нахватался всяких дат и даже не потрудился взглянуть на примитивные черты зубной системы. Позволяли, поскольку ты был легкомысленным и наивным.
– Это я легкомысленный? Я наивный?
– Вот именно ты.
Несмотря на то что Уайт с первой нашей встречи в Найроби принял меня за верхогляда, а я счел застенчивостью хладнокровный подход ученого, который в сочетании с идеализмом не позволял Тиму сближаться в экспедиции более чем с одним-двумя людьми, мы с ним поладили с самого начала. Тим рассказал о находках, которые стали поступать от Мэри Лики из Летоли, а затем перешел к оценке хадарских окаменелостей. Посмотрев на них, он высказал мнение, которое я никогда не забуду: «Мне кажется, ваши ископаемые остатки из Хадара и те, что нашла Мэри в Летоли, очень сходны». Для сравнения он показал несколько костей. Они казались почти идентичными.
Это было потрясающе. Места находок разделяла добрая тысяча миль. Возраст костей из Летоли составлял предположительно 3,7 млн. лет – на три четверти миллиона больше, чем возраст базальтов Хадара по данным Аронсона (3 млн. лет). Правда, не исключалось, что базальт еще древнее. Но свиньи Бэзила Кука, которые могли это подтвердить, еще не выступили на сцену – до этого оставалось три года.
Принадлежали ли окаменелости из Хадара и Летоли одному виду? И, черт возьми, как тогда все это объяснить?
Тим и я договорились поддерживать связь друг с другом
Глава 11
Четвертый полевой сезон в Хадаре: завершение
Знание зиждется не на одной только истине, но также и на ошибках.
К. Г. Юнг
Вы знаете… все люди невежды, только в разных областях.
Уилл Роджерс
Когда я был четырнадцатилетним мальчишкой, мой отец казался мне таким невеждой, что мне было стыдно находиться с ним на людях. Но когда мне стукнул двадцать один год, я был поражен, как много нового узнал мой старик за семь лет.
Марк Твен
После возвращения в США в начале 1976 года я был безумно занят. Новые находки с участка 333, главным образом «первое семейство», высились передо мной, как целый Эверест материала, который нужно было систематизировать и описать. Я начал подбирать из числа своих аспирантов наиболее талантливых молодых людей, способных помочь мне в этой работе. В конце концов я выбрал двух: Билла Кимбела, крепкого юного гиганта с копной вьющихся черных волос и усами в стиле Фу Манчу, и Брюса Лэтимера, рыжеватого блондина, очень напоминавшего идеал «американского парня». Оба уже зарекомендовали себя как чрезвычайно добросовестные помощники и теперь получили место в моей лаборатории в Кливлендском музее. Кимбел занимался черепом молодого гоминида с участка 333, первым достаточно полным черепом этого типа, который можно было бы сравнить с другой известной находкой Реймонда Дарта – черепом «бэби из Таунга» (в 1979 году Кимбел сам отправился в Южную Африку, чтобы произвести сравнение). Лэтимеру были доверены описание и анализ костей стопы из Хадара. Майк Буш, нашедший первую окаменелость на участке 333, занялся костями кисти. Оуэну Лавджою, специалисту по ло-комоции, достались кости нижних конечностей, таз и позвонки. Себе я оставил свое: зубы и челюсти.
Эти планы предстояло осуществить, несмотря на два серьезных затруднения. Первое из них было связано с хранением коллекций. Небольшое помещение в Кливлендском музее, переполненное непрерывно поступающими находками и изучающими их аспирантами, грозило лопнуть по швам. В конце концов я поставил перед музеем решительный ультиматум: либо мы получаем более просторное помещение, либо мне придется искать для себя новую работу.
Музей согласился предоставить нам больше места, но потребовал, чтобы я сам раздобыл часть денег, необходимых для оборудования нужной нам лаборатории. Я занялся поисками субсидий и за несколько месяцев сколотил сумму в 200 тысяч долларов, вполне достаточную, чтобы оснастить превосходную лабораторию. Она была официально открыта в декабре 1976 года, что помогло нам вовремя разрешить и вторую проблему.
Коллекция ископаемых находок из Хадара, наконец-то собранная в одном месте, разложена на столе в новой кливлендской лаборатории, чтобы дать представление о ее размерах и разнообразии. На переднем плане справа – коленный сустав, челюсти и некоторые другие разрозненные костные остатки. Далее идет Люси. Следом за ней все «первое семейство» с участка 333 (фрагменты рассортированы по частям скелета). На заднем плане, рядом с коллекцией черепов шимпанзе, стоит Тим Уайт. На переднем плане слева – остатки гоминид Летоли.
Дело в том, что в результате переговоров о вывозе из Эфиопии ископаемых остатков, найденных на участке 333, я получил разрешение держать их у себя только в течение года. За это короткое время их, во всяком случае, нужно было очистить (а это трудоемкая и сложная работа) и затем сделать с них слепки. Чтобы решить последнюю задачу, требовалось устроить в новой лаборатории муляжную мастерскую. Я уже нашел опытного специалиста в этой области – Билла Мак-Интоша. Ввиду срочности дела он начал свою работу задолго до того, как остальная часть лаборатории была окончательно переоборудована.
В течение года я написал несколько научных статей и популярный очерк для журнала National Geographic. Первая статья содержала предварительную схему стратиграфической колонки, которую составил Тайеб, поместив базальтовый слой не в том месте, где ему следовало быть. Однако ошибка была не очень серьезной. В примечании было сказано, что геологические выводы носят предварительный характер и, возможно, потребуют изменений.
Одновременно с поступлением новых окаменелостей нас захлестнул поток сведений о результатах геологических исследований и о возрасте находок недавно закончившегося полевого сезона. Это требовало публикации еще одной статьи, уточняющей первую и существенно дополняющей ее. Во второй статье в соответствии с данными Аронсона базальтовый слой был переставлен в другое место; здесь указывалось, что его возраст – три миллиона лет, но эту цифру «следует считать минимальной». Работа была замечательной, ее украшало уникальное созвездие имен соавторов. Среди них: Джеймс Аронсон (специалист по калий-аргоновой датировке), Т. Дж. Шмитт (американский геолог, который собрал 400 образцов пород), Боб Уолтер (специалист по датировке с помощью следов распада), Морис Тайеб (геолог), Ж.-Ж.Тьерселен (французский геолог, работавший с Тайебом), У. Нэзер (американский специалист по датировке с помощью следов распада), А. Нэрн (английский специалист по палеомагнетизму) и я сам. Тайеб и я имели теперь активную поддержку выдающихся специалистов и постарались использовать ее наилучшим образом.
Еще одна моя работа 1976 года, опубликованная под давлением обстоятельств, была посвящена оценке сделанных находок. Мир антропологов был уже наслышан о коленном суставе, о челюстях и о Люси. Можно ли как-то свести эти материалы воедино? Читатели хотели узнать обо всем подробнее.
Беда в том, что они хотели узнать об этом прежде, чем я готов был им рассказать. За короткий период я нашел так много окаменелостей и был настолько занят их описанием и классификацией, что даже не имел времени подумать об их месте в общей схеме эволюции. Кроме того, мне надо было показать находки другим ученым. Я не собирался прятать их – напротив, считал своей обязанностью предоставить новый материал коллегам для осмотра. Однако я сознавал, какой вред могут принести ошибочные описания и неверные заключения других специалистов, если они попадут в научную литературу. Я вышел из положения, согласившись предоставить находки для анализа экспертам при условии, что никто не будет о них писать, пока я сам не смогу опубликовать эти материалы. Это, конечно, заставляло меня спешить с публикациями. Я напечатал одну совместную работу с Тайебом и Коппансом по-французски, а другую с Тайебом на английском языке в журнале Nature, который в свое время возвестил о находках «бэби из Таунга» и Homo habilis. В обеих статьях я поддерживал вывод, к которому мы пришли с Мэри и Ричардом Лики в Хадаре в 1974 году, а затем в Найроби в 1976 году: крупные особи, представленные «челюстями Алемайеху», и вновь найденное «первое семейство» относились к роду Homo. Люси, по-видимому, к нему не принадлежала.
В то время как первая, не совсем верная с точки зрения геологии работа была вскоре исправлена и не доставила особых хлопот, статья в Nature принесла немало осложнений. Чтобы внести в нее коррективы, мне предстояло пересмотреть свои собственные представления, а затем перейти к фундаментальным выводам относительно эволюции гоминид. Если эти выводы будут приняты, они должны будут повлиять на взгляды всех палеоантропологов о происхождении человека.
Когда я подписывал статью и отправлял ее в печать, я еще не осознавал всех этих далеко идущих последствий.
В 1976 году я снова встретил Тимоти Уайта, в этот раз на конференции в Ницце. У него были с собой муляжи костей, найденных Мэри Лики в Летоли, над которыми он тогда работал. Мы начали сравнивать их с находками из Хадара. Тим уже как-то высказывал в Найроби мысль, что обе серии находок представляют гоминид одного и того же типа. Когда он вновь повторил ее, я тотчас переспросил: «Гоминиды? Одного типа?».
– Да, одного типа.
– Но в Хадаре найдены два типа. Маленькая Люси и большие гоминиды.
– Быть может, это вовсе не так. Мы еще посмотрим.
После этого интригующего замечания мы расстались. Тим поехал в Мичиган, чтобы заканчивать свою диссертацию, а я вернулся к накопившимся текущим делам, прежде всего к описанию находок с участка 333 и изготовлению их муляжей. Я решил, что не смогу поехать этой осенью в Хадар – слишком много дел оставалось дома. Руководителем американской группы я назначил Тома Грея, затем вызвал к себе в кабинет аспиранта Билла Кимбела и сказал: «Вы хорошо поработали, успешно справились со всеми обязанностями. Хотели бы вы поехать в Хадар в качестве помощника Тома Грея?».
От неожиданности Кимбел потерял дар речи. К тому времени Хадар стал самым притягательным местом для специалистов по плио-плейстоцену. Я думаю, в стране не было ни одного аспиранта-антрополога, который в тот момент не позавидовал бы Кимбелу.
Я уведомил Тайеба о перестановках в нашей группе и с огорчением узнал из ответного письма, что политическая ситуация в Эфиопии изменилась. Тайеб уговаривал меня, несмотря на всю мою занятость, бросить все дела и помочь ему организовать новый полевой сезон-иначе экспедиция вовсе не состоится.
– Вполне возможно, что нам и так не удастся ее организовать, – заявил Тайеб, – и у нас, конечно, ничего не выйдет, если мы не будем вместе сражаться за нее.
Мы встретились в Аддис-Абебе в сентябре 1976 года. Я очень скоро понял, что Тайеб был прав. Мы посетили французское и американское посольства, и в обоих нам настоятельно советовали воздержаться от любых экспедиций. По мнению сотрудников американского посольства, «важные события» ожидались со дня на день. Правда, я не нашел никого, кто толком объяснил бы мне, что это значит, но мне говорили: «Если вас где-нибудь задержат, вы окажетесь в затруднительном положении».
– Вы что, вправе запретить нам экспедицию? – спросил я.
– Нет. Но мы хотим, чтобы вы ясно поняли, что нам не нравится ваша затея. Вы будете для нас еще одной обузой, нам придется заботиться о вас, следить за вами и в конце концов спасать.
Даже Уилдинг, этот невозмутимый британец, советовал отменить экспедицию – ведь племена афаров, которые были нашей защитой, сейчас находятся в состоянии брожения и могут оказаться ненадежными.
Тайеб и я решили все проверить сами. Штаб-квартира вождя афаров располагалась на хлопковой плантации в 50 милях к северу от Хадара. Мы договорились о встрече с ним и вылетели туда на маленьком самолете, взятом напрокат. На посадочной площадке нас встретили вооруженные люди и привезли в дом, у входа в который стояла стража. Все это напоминало военный лагерь. Внутри дома за столом сидел маленький человек с лицом, как будто высеченным из гранита, по имени Хабиб; за его спиной стояли еще несколько охранников. Хабиб был сыном прежнего правителя этой местности, который несколько лет назад был изгнан другим султаном, али-Мира.
Али-Мира властвовал на территории афаров в течение всех предыдущих наших полевых сезонов. Он собирал свои собственные налоги, правил свой собственный суд и не имел никаких контактов с центральным правительством, полагаясь на негласную договоренность, разрешавшую ему делать все, что он захочет, в стране афаров, но нигде больше. Политические перемены, происходившие в столице, достигли и этих отдаленных мест. Али-Мира был изгнан своими врагами, сторонниками прежнего султана.
Теперь у власти находился Хабиб. Это был бесстрастный маленький человек, тихо сидевший за пыльным столом. Но у него был суровый, исполненный решимости взгляд ястреба. Он спросил, что нам нужно.
Мы ответили, что нуждаемся в поддержке для обеспечения безопасности экспедиции. Мы опасались, что в случае каких-либо столкновений можем оказаться между сражающимися сторонами.
Нам сказали, чтобы мы не тревожились. Да, несколько банд сторонников али-Мира все еще действуют, но они скоро будут разбиты. В общем-то район уже безопасен. Мы можем рассчитывать на гостеприимство, так как в прошлом поддерживали хорошие отношения с племенами и не вмешивались в политику.
Новый правитель приказал своему помощнику помогать нам.
– Его зовут Мухаммед Гоффра. Он будет жить с вами, а его люди – охранять вас. Я убежден в его верности мне, а это значит, что вы будете в безопасности.
Слушая его речь, я снова почувствовал, что нахожусь в военном-лагере. Но, как ни странно, это придавало уверенность. В грубой силе была своя положительная сторона, она вполне соответствовала суровому образу жизни пограничных поселений и вызывала доверие. Все это не имело ничего общего со сложными, напоминающими паутину интригами столицы. Уже сидя в самолете, я сказал Тайебу, что чувствую себя гораздо увереннее.
– Я тоже, – ответил он.
– Ну что, будем осуществлять наш план?
– Я за.
* * *
Работа экспедиции 1976 года началась так, как и было задумано. Грей возглавил американскую группу, я же вернулся в США, чтобы закончить оставшиеся там дела. В декабре, т. е. в самом конце полевого сезона, я вновь приехал в Хадар с находками прошлого года, которые, по соглашению с эфиопскими властями, должен был им возвратить.
Мне хотелось попросить о продлении срока возврата еще на один год, но из-за политической ситуации я не рискнул сделать это. Мне нужно было любой ценой поддерживать хорошие отношения с властями. Я знал, что сбор окаменелостей на участке 333 был уже почти закончен, что он дал массу нового материала и что через несколько недель передо мной встанет проблема пересылки в США новой партии ископаемых остатков. Кроме того, на участке 333 был сделан небольшой разрез и в нем найдены новые окаменелости. Я ожидал, что систематические раскопки холма могут в следующем сезоне принести сенсационные открытия, обнаружить золотую жилу, в которой окажутся скелеты целых особей. В своих мечтах я видел другие, улучшенные копии Люси. Наконец, на противоположном берегу реки в отложениях, которые мы еще не обследовали, была найдена великолепная челюсть и зубы. Можно было только предполагать, какие открытия таит в себе это место.
Возвращать находки, с которых еще не сняты слепки и которые еще до конца не описаны, и получать новые – это все равно что ломиться во вращающиеся двери. Есть ли смысл в том, чтобы вывезти интересные остатки, подержать их немного у себя, а затем вернуть, освобождая место для других?
В этот удручающий момент я понял, что единственно разумное решение-взять с собой Билла Мак-Интоша и организовать временную мастерскую по изготовлению слепков прямо в Эфиопии. Я надеялся, что Мак-Интош успеет снять слепки хотя бы с части тех находок, которые предстояло вскоре возвратить в Национальный музей.
Между тем у Грея были свои проблемы. В этом году у него возникли большие трудности с транспортом. Экспедиция получила новый фургон, и мы планировали каждую неделю привозить из Аддис-Абебы мясо, фрукты и овощи. Но прошлогодний водитель, напуганный беспорядками, не подписал очередной контракт. Грей присмотрел нового шофера и попытался проверить его водительские таланты на улицах Аддис-Абебы. Через три квартала тот врезался в грузовик и помял фургон. Когда машину починили, Грей пригласил старого водителя и, употребив все свое красноречие, убедил его сесть за руль. Тот сделал пару рейсов и вновь отказался. Его мать, сказал он, боится, что он попадет в засаду и погибнет при переезде реки, где приходится сбавлять скорость. Тогда Грей нашел третьего шофера, у которого при виде нового фургона загорелись глаза. Он был опытным водителем, но в душе своей оказался гонщиком. На свой страх и риск он помчался так, как будто был чемпионом мира по авторалли, и вскоре свалился вверх колесами в пятиметровую канаву, разбив фургон вдребезги и поранив себе голову.
Таким образом, все усилия снабжать экспедицию из Аддис-Абебы оказались тщетными. Было сделано несколько самолетных рейсов, но и от них пришлось отказаться – опасность быть сбитым стала слишком реальной для летчика. В результате повар Кабете был вынужден обходиться местной козлятиной.
Прибыв в лагерь, я застал Грея и Кимбела в прекрасном настроении, несмотря на все эти неурядицы. Кимбел без конца болтал. Он рассказывал мне о челюсти, найденной по ту сторону реки. Ее принес в лагерь афарский мальчуган. Слушая разговоры взрослых о том, какие кости больше всего ценят «эти сумасшедшие иностранцы», он сам научился распознавать челюсти гоминид.
Мальчик нашел правую половину нижней челюсти со всеми зубами – действительно превосходный образец. Он сказал, что вторая половина осталась на том берегу; он знает, где она находится, и покажет это место Кимбелу, если его возьмут на работу помощником повара. После полудня Кимбел и Николь Паж перешли вброд реку, и через полчаса мальчик привел их ко второй половине челюсти. Сложенные вместе, обе половинки составили замечательную находку, одну из лучших в хадарской коллекции.
Другим важным результатом полевого сезона 1976–1977 года было открытие каменных орудий в Хадаре. Они были найдены одной из сотрудниц Мориса Тайеба, французским археологом Элен Рош, которая подобрала несколько таких орудий прямо на склоне глубокого оврага в трех милях от лагеря. К сожалению, ей пришлось уехать во Францию раньше, чем она успела тщательно изучить эту необычайно важную находку. Таким образом, лагерь остался без археолога – без специалиста, который мог бы исследовать орудия и судить по ним о вероятном образе жизни ранних гоминид. Поэтому я спросил Тайеба, не будет ли он возражать, если я приглашу на несколько недель другого археолога. Я имел в виду молодого новозеландца по имени Джек Харрис, очень способного археолога, который занимался анализом каменных орудий, когда работал в Кооби-Фора под руководством Айзека Глинна и Ричарда Лики. Согласие Мориса мне нужно было потому, что французы считают себя экспертами в археологии Хадара. Морис знал Харриса и высоко отзывался о нем. Поразмыслив, он решил, что присутствие в экспедиции археолога не француза может принести определенную пользу, и не стал возражать против моей идеи.
Каменные орудия играют сложную роль в истолковании ранней африканской предыстории. Их время от времени находили в Южной Африке, и не раз делались попытки соотнести их с остатками австралопитековых. Если бы это удалось, то пришлось бы признать, что орудиям не меньше миллиона, а быть может, и около двух миллионов лет. Однако эта связь никогда не была установлена – никто не мог доказать, что австралопитековые в Южной Африке пользовались орудиями. Наоборот, все большее число данных указывает на то, что австралопитековые нигде и никогда не изготовляли и не использовали каменных орудий. Находки очень древних орудий обычно ассоциируются с ископаемыми остатками Homo. Например, орудия, найденные в Южной Африке, по-видимому, созданы Homo erectus. В Олдувайском ущелье, где встречаются орудия возрастом около двух миллионов лет, находят следы Homo habilis.
Определить древность каменного орудия непросто. Изотопные методы датирования здесь неприменимы, даже если орудие сделано из вулканического материала. Дело в том, что кусок камня, взятый для обработки, вполне может быть древнее творца орудия на пятьдесят или сто миллионов лет. Орудие могли сделать в одном месте, а затем перенести в другое и бросить там. Кроме того, поверхность отколотых и разбросанных отщепов часто бывает настолько изменена, что при любой попытке определить их возраст ошибка будет слишком велика. Вот почему при оценке возраста орудия приходится учитывать его связь с геологическими слоями и ископаемыми остатками.
Орудие само по себе часто почти ни о чем не может сказать. Это один из самых долговечных предметов на Земле. Однажды сделанное, оно не поддается разрушению. Брошенное и засыпанное отложениями, оно через пару миллионов лет может вновь появиться на поверхности земли, не сохранив почти никаких следов своего путешествия во времени и в геологических пластах. Если мы нашли орудие прямо на поверхности и не можем датировать его по характерным приемам обработки камня, то как можно определить его возраст? Иными словами: если человек изготовлял сходные орудия на протяжении огромного промежутка времени, то каким образом археолог различит орудия, сделанные тысячу и миллион лет назад?
Существуют особенности технических приемов, которые могут кое-что сказать о возрасте орудий. Например, исключительно примитивная олдовайская культура, открытая супругами Лики в ущелье Олдувай и названная по месту находки, датируется в 1,8, а может быть, и в 2 миллиона лет, если судить по сходным орудиям, обнаруженным в районе Омо и озера Туркана. Известна также более развитая ашельская культура, как полагают связанная с Homo erectus. Похоже, что и человек, и орудия этого типа внезапно появились около 1,5 млн. лет назад и с тех пор мало эволюционировали, упорно сопротивляясь изменениям в течение по меньшей мере миллиона лет. Очевидно, ашельские орудия вполне удовлетворяли раннего африканского охотника и собирателя, так что не было нужды улучшать их.
Именно этой темы коснулся Харрис, говоря со мной об орудиях. Он сказал, что практически невозможно определить возраст орудий, найденных на поверхности земли у озера Туркана. Нуждаясь для разделки туш животных в грубых каменных пластинах с острым краем, человек продолжал во множестве изготовлять их еще тысячу лет назад. Некоторые люди делают их по сей день. Харрис отметил, что разбросанные повсюду в Африке орудия, подобно костям животных, тоже играют роль своеобразного фона. Однако ценность этого фона невелика, так как орудия очень мало подвержены эволюционным изменениям. Определить возраст орудия можно только в одном случае – если оно будет найдено при раскопках в том слое, где его, по-видимому, оставил изготовитель.
Однако проводить раскопки значило вторгаться в вотчину французов. Тайеб посоветовал Харрису держаться подальше от того места, где работала Элен Рош. Так как никто точно не знал, в какой части склона находился ее раскоп, я сказал Харрису, чтобы он копал на другой стороне оврага.
Харрис занялся раскопками, а я приступил к расчистке окаменелостей. У меня с собой были кое-какие прошлогодние находки с участка 333, все еще не очищенные и не описанные. Я привез небольшой насос для подачи сжатого воздуха в инструмент, которым мы пользовались в лаборатории. Это было пневматическое приспособление, миниатюрный отбойный молоток, с помощью которого мы скалывали породу, покрывавшую ископаемые остатки. При очистке зубов пользоваться им нужно было очень осторожно, чтобы не поцарапать поверхность зуба, – иначе будет затруднен анализ следов износа, образующихся при жевании. Поэтому окончательную очистку челюстей и зубов всегда производят с помощью зубочистки.
Едва я успел расположиться с окаменелостями, как появился Харрис. По его словам, он нашел место, богатое орудиями, и вернулся за помощью. Будучи студентом, я участвовал в раскопках индейских поселений в Соединенных Штатах. Мне не нужно было объяснять, как держать в руках рейку, пользоваться теодолитом и делить участок на квадраты. Мы отправились вдвоем с Харрисом и приступили к работе. Через некоторое время мы вырыли раскоп 3,5 на 3,5 метра и глубиной чуть более полуметра. Мы нашли больше двадцати орудий, часть коренного зуба слона и несколько костных фрагментов. По расположению слоев я понял, на каком уровне стратиграфической колонки найдены орудия: мне показалось, что я могу различить слой пепла ВКТ, который Аронсон и Уолтер использовали для датировки в другой части отложений. Однако, чтобы убедиться в этом, я попросил Уолтера взять образцы для отправки в Кливленд. Познакомившись со стратиграфией, Уолтер сказал, что на первый взгляд орудия расположены где-то между туфами ВКТ-2 и ВКТ-3; тогда их возраст около 2,5 млн. лет – значит, мы нашли древнейшие орудия в мире.
