Текст книги "Люси. Истоки рода человеческого"
Автор книги: Дональд Джохансон
Соавторы: Мейтленд Иди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Судя по древности и местам находок олдованских и ашельских орудий, творцом олдовайской культуры был, вероятно, Homo habilis, а ашельской – Homo erectus. Найденные в Хадаре олдовайские орудия древностью в 2,5 млн. лет позволяют предположить, что возраст Homo habilis не меньше, так как нет убедительных доказательств, что австралопитеки изготовляли орудия какого-либо типа. Повидимому, каменные орудия – это изобретение Homo.
Найденные нами орудия были сделаны из базальта по определенному плану и даже несколько более искусно, чем олдувайские. Это была совершенная неожиданность; она как будто подкрепляла высказанное мною публично мнение, что крупные гоминиды в Хадаре относились к роду Homo. Могли ли австралопитеки создавать такие орудия? Не думаю. Мысленно я уже прикидывал, что будет главным в работе экспедиции на следующий год – повсеместные поиски орудий или штурм богатого костными остатками горизонта в верхней части оврага на участке 333. А может быть, и то и другое? В последнем случае экспедицию придется расширять, что потребует увеличения ассигнований. Однако, располагая остатками самого древнего человека и древнейшими в мире орудиями, которые можно было использовать как приманку для общественных фондов и отдельных меценатов, я чувствовал, что крепко стою на земле.
Правда, наши дела в Париже оказались не слишком удачными. Элен Рош узнала о вторжении на «ее» территорию и пожаловалась Тайебу. Обсуждение конфликта отложили до сентября 1977 года, когда обе заинтересованные стороны должны были приехать в Найроби на Панафриканский конгресс. Там все уладилось. Немалую роль в этом сыграли мои отношения с Тайебом, которые неизменно строились на принципах взаимного доверия и уважения.
– Если вы хотите пригласить Харриса в экспедицию на будущий год, – сказал Тайеб после конференции, – мы придумаем, как его использовать. Я уверен, что он и Рош сработаются.
– Я и сам надеюсь на это. Если мы действительно намерены утверждать, что орудиям два с половиной миллиона лет, нам нужно подкрепить это безупречными археологическими данными; ведь у всех глаза полезут на лоб от изумления.
– Уж это точно, – согласился Тайеб.
Конференция в Найроби состоялась через несколько месяцев после окончания полевого сезона. Лагерь был уже закрыт, и почти все участники экспедиции разъехались. Я запаковал находки и отправился с ними в Аддис-Абебу, поручив окончательную эвакуацию лагеря Грею и двум его помощникам. Как обычно, в последние дни мы доели все припасы. В день моего отъезда Кабете сделал грандиозный омлет из одного-единственного яйца страуса. Его хватило на одиннадцать человек, и все были в восторге от этого блюда.
У Грея оставалось много работы. Надо было упаковать для хранения обширную коллекцию костей ископаемых животных, которую мы из-за ее большого объема не могли вывезти в США. Палатки, кровати, кухонные принадлежности, фильтры для воды, столы, стулья, походные лампы были загружены в машины. Пустые консервные банки, картонные ящики, мотки проволоки и веревок, куски полиэтилена и другие «ценные вещи» разобрали афары: женщины стали обшаривать территорию лагеря еще до того, как караван грузовиков с ревом и грохотом, трясясь на ухабах, тронулся в долгий путь к расположенной на высоком плато столице Эфиопии.
Тем временем я уже прибыл в Аддис-Абебу с новыми окаменелостями с участка 333, а также небольшой выборкой прошлогодних находок, которые мне удалось в последнюю минуту очистить от породы.
Основная масса ископаемых остатков, собранных в 1975 году на участке 333, оставалась в Соединенных Штатах, где с ними продолжали работать мои сотрудники. Я договорился, чтобы кто-нибудь из них в самый последний момент привез окаменелости в Эфиопию и сообщил мне о том, что еще не успели сделать. После этого мне предстояло решить, нужно ли обращаться в музей с просьбой об отсрочке возвращения находок. Тот факт, что я взял на себя труд привезти все вверенные мне предметы обратно, должен был, мне казалось, свидетельствовать о моей надежности и добрых намерениях.
Как и было задумано, почти одновременно со мной в Аддис-Абебу прибыла одна из моих сотрудниц Бобби Браун. Она привезла с собой все находки и сообщила, что многие отливки еще не сделаны. Я представил все окаменелости властям. Поскольку в прошлом году опись составлялась под наблюдением Алемайеху, представителя министерства культуры, он же должен был зафиксировать возвращение коллекций. Я не был уверен, что он придет. Но, к моему огромному облегчению, он вскоре появился, проверил сохранность находок и подтвердил, что они возвращены полностью. Все шло так гладко, что я рискнул попросить некоторые окаменелости назад для окончания работы над ними. К моему удивлению, просьба была удовлетворена.
Разобравшись с коллекцией 1975 года, я занялся находками 1976–1977 годов. Чтобы оформить бумаги на вывоз, необходимо было присутствие другого эфиопского представителя – Гетачеу, который вместо Алемайеху наблюдал в прошедшем сезоне за ходом полевых исследований. Его не пришлось долго ждать, он вскоре прибыл и на следующий день вместе со мной пошел в министерство культуры, где были составлены списки коллекций, поступивших в музей и вывезенных оттуда. Они были представлены постоянному секретарю министерства, энергичному молодому человеку, который, приветливо улыбаясь, поставил на бумагах свою размашистую подпись. Была уже половина шестого. Через полчаса секретарь поехал домой и был убит у своего порога.
Я узнал об этом лишь на следующее утро, когда вместе с Гетачеу приехал в министерство для оформления бумаг. Все сотрудники были в состоянии шока. Я ходил из кабинета в кабинет и, шепча слова соболезнования, показывал фотографии, демонстрировал кости и подписанные документы. Тем, кто артачился, я напоминал, что похороны секретаря состоятся во второй половине дня, и мне бы хотелось до того времени покончить со всеми формальностями. К полудню я обежал всех и получил нужные подписи. Бумаги я передал Гетачеу, чтобы он сохранил их до следующего утра, когда мы должны были передать их в музей и получить находки обратно.
– Что случилось с этими людьми? – спросил я Гетачеу, когда мы покинули здание министерства. – Похоже, что они здорово напуганы.
– Я тоже бы напугался на их месте, – ответил он.
– Некоторые выглядят так, как будто их тоже хотят перестрелять.
– Да.
– Что значит «да»? Неужели кто-то охотится за гражданским населением?
– Я не знаю. Ходит столько слухов. Что-то происходит.
– А вы пойдете на похороны секретаря?
– Нет, не пойду. И вам не советую. Я не пошел на похороны и решил позвонить во французское посольство атташе по вопросам культуры – человеку, с которым подружился через Тайеба. Атташе пригласил меня на обед. «Запакуйте свои вещи и принесите их с собой. Переночуете у нас. Из-за комендантского часа вы не сможете вернуться в гостиницу».
Я принял его предложение. В одиннадцать часов утра атташе позвонил своему послу и с удивлением узнал, что утром в Эфиопии произошел переворот и страной теперь правят несколько военных из числа высшего командования. Все это случилось в то время, когда я бегал по министерству. «Переворот? – переспросил я атташе. – Настоящий переворот?»
– Да, так мне сказал посол. Вечером посол рассказал нам еще кое-что. Я узнал, что утром состоялось совещание, созванное правительством страны и его главой, полковником Тефери Банти. На совещании в верхах произошел раскол и был избран новый лидер Менгисту Хайле Мариам, который теперь возглавляет правительство.
Я провел бессонную ночь, кляня себя за то, что отдал все документы Гетачеу. Я был уверен, что больше не увижу ни его, ни Алемайеху. В стране, находящейся на грани анархии, кто будет слушать заумного иностранца, желающего вывезти какие-то кости? Пропадут две недели, потраченные на выправление бумаг, два года полевых работ пойдут насмарку. Какой прок будет только от неполного «первого семейства»? Проснувшись на следующее утро, я попрощался с атташе, рассчитался в гостинице и глубоко подавленный отправился в музей. К моему удивлению, Алемайеху и Гетачеу уже ждали меня, готовые приступить к работе. Новые находки были зарегистрированы и внесены в книги поступлений. Затем часть окаменелостей из коллекции 1975 года, которые я хотел получить обратно для изготовления муляжей, и абсолютно все находки 1976 года были аккуратно упакованы в большую коробку и вручены мне. Я принял ее с бьющимся сердцем.
Теперь оставался аэропорт. Я прибыл туда, опасаясь, что он может быть закрыт, но все выглядело нормально. Пару недель назад, проходя через таможню, я роздал служащим несколько экземпляров своей статьи из журнала National Geographic, полагая, что рассказ об эфиопских находках заинтересует их. Женщина, осматривавшая мой багаж, помнила меня: человек с ископаемыми находками.
– Опять новые находки? – спросила она.
– Да. Очень интересные и важные. Она махнула мне рукой, чтобы я проходил. Я буквально побежал к самолету, крепко прижимая к себе драгоценную коробку.
Глава 12
Кооби-Фора и Летоли: споры о датировках и окаменевшие следы
Я всегда старался сохранять способность мыслить непредвзято, чтобы суметь отвергнуть любую гипотезу, сколь бы дорога моему сердцу она ни была (а я не могу отказать себе в удовольствии сформулировать гипотезу по каждому интересующему меня вопросу), если ей противоречат факты. Да у меня и не было выбора – я не мог поступать иначе. За исключением случая с коралловыми рифами, я не припомню ни одной гипотезы, которую мне не пришлось бы со временем отвергнуть или сильно видоизменить.
Чарлз Дарвин
Аргументов следует избегать. Они всегда вульгарны и нередко убедительны.
Оскар Уайльд
В феврале 1977 года я вернулся в Кливленд. Теперь здесь находилась впервые собранная в одном месте хадарская коллекция: коленный сустав, челюсти, Люси и все члены «первого семейства» с участка 333. Оглядываясь назад, я каждый раз заново осознавал: то, что мы нашли эти кости, было почти чудом. Удача, настойчивость и иногда дерзость – вот слагаемые нашего успеха в создании весьма солидной коллекции. Конечно, она уступала по размерам южноафриканским коллекциям, взятым вместе, но по качеству превосходила их. По нашим находкам можно было составить лучшее представление о скелете в целом, и у нас были убедительные датировки, которых так недоставало южноафриканским материалам.
В общей сложности мы собрали больше 350 костей и их фрагментов, принадлежащих целой группе мужских и женских особей разного возраста. Достаточно выраженная индивидуальная изменчивость позволяла рассматривать эту группу как популяцию. После такой общей оценки можно было перейти к более четкой классификации находок и поставить вопрос, относятся ли они к Australopithecus africanus, Homo habilis или какому-то иному виду. В любом случае мы будем иметь об этом виде более полное представление, чем когда-либо раньше.
Заняться анализом находок предстояло мне. Хотя я только начинал карьеру, я хорошо сознавал, что описание хадарской коллекции может оказаться моим самым существенным вкладом в палеоантропологию. Я был обладателем беспрецедентных, ни с чем не сравнимых находок, проливавших свет на относительно короткий период времени – около трех миллионов лет до н. э., – почти не представленный находками из других мест. Окаменелости Омо, близкие по датировке, трудно интерпретировать из-за их фрагментарного состояния и плохой сохранности. Череп 1470, найденный Ричардом Лики, упорно датируется своим первооткрывателем в 2,9 млн. лет, однако большинство ученых начинают склоняться к мысли, что его возраст меньше двух миллионов лет. Все это ставит гоминид Хадара в особое положение.
Как-то вечером, находясь у себя в кабинете в подвале Кливлендского музея, я достал все найденные челюсти и разложил их на столе. Стояла тишина. Лаборатория чем-то походила на бомбоубежище – подземелье без окон, с мощными бетонными стенами. Окруженный безмолвием, я уставился на ряды челюстей, на дуги серовато-жемчужных зубов, на грубые коричневатые окаменевшие кости. Лишенные наименований, еще никем не идентифицированные, они, казалось, насмехались надо мной. «Что мы такое? – как бы шептали они. – Нам три миллиона лет». Несмотря на трудности, связанные с изучением древней геологии, и козни современной политики, я все-таки нашел их. Что мне делать с ними теперь?
Я вновь подумал о Летоли и вспомнил о находках, которые мы с Тимом Уайтом видели в Найроби. Существование еще одной популяции, хоть и очень малочисленной, донельзя заинтриговало меня. Неважно, что Летоли находится за тысячу миль от Хадара, что его отложения на 800 тысяч лет древнее (а может быть, это и не так?). Ископаемые остатки из двух районов были настолько сходны, что логика подсказывала мне: в своей истории они должны быть связаны друг с другом. Я решил, что настало время вновь пригласить Тима и попросить его еще раз, и притом более детально, изучить обе коллекции.
Две мои предыдущие встречи с Тимом были удачны. Мне импонировала его прямота, желание так ставить проблему, чтобы возникали споры, готовность отказаться от своего мнения, если была очевидна его ошибочность. Но больше всего мне нравился его бескомпромиссный скептицизм, нежелание удовлетворяться гипотезами, убежденность в том, что можно доверять только ясным доказательствам, бесспорным датировкам, детальному и точному лабораторному анализу.
Единственное, что меня тревожило, – это отсутствие у Тима дипломатических способностей. Та же самая бескомпромиссность, которая помогла ему стать хорошим ученым, делала его резким и колючим человеком. Хотя Тим вначале высоко ценил Ричарда Лики и выполнял для него важную работу на озере Туркана, он часто спорил с ним, и их дружба постепенно охладевала.
Расхождения между ними были в основном связаны с датировками находок. Напомним, что во время посещения Хадара Лики и Джон Харрис проявили большой интерес к ископаемым остаткам млекопитающих. В частности, Харрис хотел найти в хадарской коллекции зубы ископаемой лошади Equus древностью в три миллиона лет, чтобы укрепиться в мнении о сходном возрасте зубов Equus, найденных у озера Туркана. И хотя я убеждал его, что в нашей коллекции нет зубов Equus, а есть зубы лошадей, принадлежащих к более древнему роду Hipparion, Харрис уехал неудовлетворенным. Он свято верил в датировку туфа KBS. Биостратиграфические данные, поступавшие из других мест и противоречившие ей, приводили его в замешательство.
Сомнения относительно древности туфа KBS возникли еще в 1972 году, когда Винсент Маглио – специалист по слонам, работавший на озере Туркана, – пришел к выводу, что изучаемые им остатки слонов моложе, чем это следует из датировки туфа KBS. Его попытки привлечь к этому внимание Лики не имели успеха. В конце концов он оставил антропологию и занялся врачебной практикой.
Следующее покушение на достоверность датировки туфа KBS было более серьезным. Его предпринял Бэзил Кук, специалист по ископаемым свиньям, составивший детальные родословные некоторых представителей этой группы на протяжении двух миллионов лет. Основную свою работу Кук проделал в Омо, поэтому его датировки были надежны. Затем он приступил к аналогичным исследованиям в других частях восточно-африканской зоны разломов. Он изучал свиней Олдувая, свиней Хадара – всех, остатки которых могли быть датированы. Оказалось, что данные об эволюции свиней повсюду на обширной территории хорошо согласовывались во времени. Исключение составляли лишь окрестности озера Туркана, где датировки отклонялись примерно на 800 тысяч лет. Значит, была допущена ошибка либо на озере Туркана, либо во всех других местах.
Главной опорой для аргументации Кука служили свиньи рода Mesochoerus. Во всей Восточной Африке эти животные были распространены в одно и то же время – два миллиона лет назад. И только на озере Туркана датировка по туфу KBS определяла их древность почти в три миллиона лет.
Статья Кука получила известность и наделала много шума. Однако поколебать доверие Ричарда Лики к калий-аргоновой датировке туфа KBS она, судя по всему, не смогла. В 1975 году Лики едет в Лондон на конференцию и видит, что проблема датировки стала главной темой разговора. К этому времени многие ученые оказались вовлеченными в дискуссию, так как древность черепа 1470 была тесно связана с возрастом туфа KBS, и любое изменение в датировке туфа потребовало бы пересмотра представлений об эволюции человека. Род Homo вряд ли насчитывает три миллиона лет, как это утверждает Лики. Скорее, в те времена существовал австралопитековый предок – опять-таки вопреки мнению Ричарда Лики и его отца.
Конференция в Лондоне известна под названием «конференции Бишопа» – ее организовал известный английский геолог Уильям Бишоп, который трагически погиб вскоре после ее окончания. На ней не обошлось без курьезов. Археолог Глинн Айзек, уроженец Южной Африки, выполнявший в экспедиции Ричарда Лики на озере Туркана большую работу как соруководитель, появился в шлеме, призванном защитить его от нападок «свинячьей команды». Кук надел галстук с вышитыми на нем буквами «МСШ», означавшими «мужчина, свинья, шовинист». Такие галстуки были очень популярны в тот год в Соединенных Штатах.
Однако все эти шутки были забыты, как только конференция начала свою работу. Кук выступил с безупречным по своей логике сообщением о биостратиграфических данных. Он заявил, что английские ученые Фитч и Миллер, определявшие возраст туфа KBS, ошиблись и что он готов, опираясь на свои сопоставления ископаемых животных, вызвать их на спор. Он указывал на свиней рода Mesochoerus, которые повсюду в Африке датировались двумя миллионами лет, а в Кооби-Фора почему-то оказались почти на миллион лет древнее. Во время обеденного перерыва участники конференции разбились на группы и продолжали оживленно обсуждать затронутые утром проблемы. Я подошел к группе ученых, работавших на озере Туркана. Ричард Лики хранил молчание, зато Айзек Глинн с пеной у рта защищал датировки Кооби-Фора. Он утверждал, что отсутствие корреляции между находками, сделанными в Омо и у озера Туркана, можно объяснить экологическими различиями двух районов. Я хорошо помнил этот аргумент – его уже приводил Джон Харрис в Хадаре, доказывая свою правоту.
Затем Кук, который до тех пор не произнес ни слова, сказал:
– Вы думаете, что вам известен смысл букв на моем галстуке, но на самом деле это не так. Сокращение МСШ означает: Mesochoerus – сильная штука!
Эта схема показывает, почему череп 1470 не может быть датирован в 2,9 млн. лет. Биостратиграфические данные (сравнение ископаемых остатков животных из разных мест) говорят о том, что млекопитающие, жившие три миллиона лет назад – примитивная лошадь, древний слон и свинья, – были совершенно иными, чем те же животные два миллиона лет назад. Это относится ко всем местам находок, за исключением Кооби-Фора. Значит, можно думать, что датировка ископаемых остатков из Кооби-Фора ошибочна и должна быть пересмотрена в сторону уменьшения с трех до двух миллионов лет; а тогда требуется также передатировка черепа 1470.
Раздался взрыв хохота, которым и завершился спор. Однако каждому было ясно, что Кук своей убийственной шуткой подвел итог утренней дискуссии. Все, кроме участников экспедиции Ричарда Лики, уезжали из Лондона, убежденные в том, что датировка туфа KBS и черепа 1470 требует уточнения. Хотя Джон Харрис по-прежнему не сдавал своих позиций и был уверен в правильности цифр, полученных Фитчем и Миллером, он казался еще более расстроенным, чем в те дни, когда колдовал над зубами гиппариона у нас в Хадаре. Он решил провести самостоятельный биостратиграфический анализ, чтобы доказать надежность датировки туфа KBS. Подбирая себе помощника из членов экспедиции, он остановился на Тиме Уайте, который согласился работать вместе с ним. Они провели исчерпывающий анализ костных остатков ископаемых свиней, найденных у озера Туркана. Полученные результаты ошарашили Харриса. Они убедительно доказывали, что Кук был прав, а прежние датировки ошибочны.
– Мы не можем замалчивать эти данные, – сказал Тим. – Нужно идти с ними к Ричарду.
Они пошли к Лики, но тот и слышать не хотел об ошибках в датировке. Когда они заявили, что, по их мнению, данные заслуживают опубликования, он посоветовал им не делать этого. Он считал, что должен контролировать все публикации о работах в Кооби-Фора. Если каждый начнет писать, то очень трудно будет координировать сообщения и избегать противоречий. Разногласия в датировках только запутают дело. Сам Лики, как выяснилось, в то время отправил статью в Nature о тазовых костях, найденных будто бы под туфом древностью в три миллиона лет. Тим утверждает, что это и было причиной недовольства Ричарда. Не только датировка, но и само место находки вызывало серьезные сомнения. Лики поспешно забрал статью из журнала.
Летом 1976 года споры о геохронологии находок, сделанных у озера Туркана, усилились. Почувствовав, что геологические данные и датировки, на которых основывались представления о древности Homo, подвергаются сомнению, Лики организовал в Кооби-Фора конференцию для обсуждения дискуссионных вопросов. В ней приняли участие Глинн Айзек и Кей Беренсмейер. Из Англии прилетел Ян Файндлейтер, главный специалист по геологии в группе Лики. Все внимательно выслушали сообщение Харриса и Уайта о результатах исследования ископаемых свиней. Затем Тим указал на неувязки, которые, по его мнению, имеются в стратиграфической колонке Кооби-Фора. Файндлейтер выступил в защиту схемы отложений, утверждая, что она абсолютно правильна. Тим не был профессиональным геологом и не стал продолжать спор. После длительной дискуссии было решено разработать новый метод каталогизации и шифровки находок. Была создана так называемая «единая коллекционная опись» с новой системой кодирования и различными шифрами, основанными на стратиграфических данных. Теперь описание каждой окаменелости строилось по определенной схеме, например: участок 108, туф Т-2, подраздел А. Непосвященному человеку было трудно понять, что здесь содержится следующая информация: древность находки относительно туфа KBS меньше двух миллионов лет.
Новая система привела Тима в ярость. Он считал, что все это придумано для того, чтобы замаскировать геологические просчеты. Однако остальные участники отстаивали необходимость введения новой коллекционной описи, используя при этом вполне весомые аргументы. По мере увеличения количества находок и накопления информации, говорили они, приходится видоизменять систему кодирования, иначе эта система настолько усложнится, что перестанет работать.
Каковы бы ни были достоинства и недостатки новой схемы, Харрис и Уайт согласились придерживаться ее в статье, которую все-таки решили опубликовать. Они показали ее Лики и выслушали его энергичные возражения против упоминания каких бы то ни было сведений о местных гоминидах. Их вставил в статью Тим. Однако Ричард подчеркнул, что работа, посвященная эволюции свиней, должна ограничиваться только этим предметом. Тим запротестовал, ссылаясь на то, что его результаты логически связаны с данными о гоминидах и могут повлиять на их истолкование.
– Беда была в том, – объяснил мне Тим, – что Ричард к тому времени уже опубликовал несколько статей об этих гоминидах. Это были «его» находки, и другим запрещалось говорить о них без его разрешения. Во всяком случае, это касалось тех, кто на него работал. Конечно, он не мог диктовать условия тем, кто не работал с ним.
Не получив одобрения Лики на первый вариант статьи, более дипломатичный Харрис, которого связывали с Ричардом Лики долгие дружеские отношения, решил частично изъять упоминания о гоминидах. Тогда Тим заявил, что он, как соавтор, снимает свою фамилию. Харрис не придал его словам особого значения и отправил статью в Nature. Она не была принята. Тим подозревал, что редакция хочет оказать на них давление. Он помнил, что в подобной ситуации сорок лет назад оказался и Роберт Брум, когда попытался выступить в защиту найденного Дартом «бэби из Таунга». Теперь жертвами недружественного акта стали они с Харрисом. Однако ни тот ни другой даже не попытались изменить ситуацию. Они попросту забрали статью, несколько переработали ее и отправили в Science – американский журнал, аналогичный английскому Nature. Статья была опубликована в январе 1977 года. После этого Тима больше не приглашали участвовать в исследованиях на озере Туркана.
Ричард Лики не сидел сложа руки, слушая споры о черепе 1470 и туфе KBS. Его беспокоило появление новых неблагоприятных для него данных об остатках млекопитающих, и он попросил Фитча и Миллера повторить калий-аргоновый анализ. В результате была получена цифра 2,4 миллиона лет. Сторонники датировки по свиньям считали, что это сдвиг в верном направлении, но далеко не достаточный. По их мнению, повторный изотопный анализ следовало поручить другим специалистам. Поэтому они с удовлетворением встретили известие, что Тур Серлинг, выпускник Калифорнийского университета, вернулся в Беркли из Кооби-Фора с образцами туфа KBS и предоставил их Гарнису Кёртису, признанному авторитету в области калий-аргонового анализа, специалисту, который одним из первых применил этот метод для датировки плио-плейстоценовых отложений.
Анализ образцов, привезенных Серлингом, дал две цифры – 1,8 млн. и 1,6 млн. лет. Эти результаты очень обрадовали исследователей, опиравшихся на данные об ископаемых свиньях, так как почти совпадали с их выводами. Но Лики они привели в замешательство. В подробном обзоре, посвященном находкам гоминид близ озера Туркана, который он написал в 1978 году для журнала Scientific American, Ричард упомянул о различии в датировках, полученных Фитчем и Миллером, с одной стороны, и Кёртисом – с другой, но не сказал, какую цифру он считает более правдоподобной. На мой взгляд, результаты Кёртиса не вызывают сомнений. Теперь вряд ли кто-нибудь станет утверждать, что череп 1470 древнее двух миллионов лет.
Не так давно я спросил Джима Аронсона, как он мог бы объяснить расхождение в 700 тысяч лет между датировками Фитча-Миллера и датировкой Кёртиса.
– Я думаю, все дело в чистоте породы, – ответил он. – Первое, на что обратили внимание Кёртис и его помощники, – это наличие значительно более древних включений в образцах туфа KBS. Поскольку мы работаем на грани возможностей калий-аргонового метода, подобные примеси могут сильно изменить картину. Достаточно нескольких зерен, чтобы результат получился совершенно иным.
– Группа ученых из Беркли, – продолжал Аронсон, – при микроскопическом исследовании образцов обнаружила наряду со сравнительно молодыми кристаллами полевого шпата, характерными для туфа KBS, гораздо более древние включения этого минерала. Им пришлось удалять их вручную, прежде чем приступить к анализу образцов. Полученные результаты группировались с небольшим разбросом вокруг цифры 1,8 млн. лет. Еще большую уверенность вселяло совпадение результатов при анализе двух компонентов туфа, содержавших достаточное количество калия, – кристаллов полевого шпата и стеклоподобной пемзы.
– Туф KBS, – сказал Аронсон, – это сейчас, по иронии судьбы, лучше всего датированный слой из всех восточно-африканских отложений. Нужно соотнести его с ископаемыми остатками; но поскольку стратиграфия в районе озера Туркана очень запутанная, сделать это будет нелегко. В этом, на мой взгляд, и состоит главная задача кенийской группы, работающей в таком интересном месте.
Покинув экспедицию в Кооби-Фора, Тим Уайт присоединился к Мэри Лики. Он стал работать палеонтологом в Летоли, расположенном примерно в 30 милях к югу от Олдувая. Летоли – самый необычный из всех районов рифтовой системы, где были найдены окаменелости. В Омо, восточной части озера Туркана и Хадаре климат со времен плио-плейстоцена сильно изменился. Некогда здесь был край многочисленных озер, в котором изобиловала дичь. Озера соединялись змейками рек и были окружены густыми тропическими лесами. Ныне эти места практически превратились в пустыню. Климат Летоли оказался более стабильным: в давние времена там было намного суше, зато в наши дни здесь гораздо больше зелени; поблизости расположено несколько небольших озер. Летоли лежит на пути ежегодной миграции крупных копытных к равнине Серенгети. Чтобы представить себе масштабы этого живого потока, нужно хотя бы раз его увидеть. Конечно, туристам Летоли покажется приятнее любых пустынных мест, но для искателей окаменелостей оно менее удобно, так как обильные заросли мешают видеть ископаемые остатки на поверхности земли.
И все-таки Летоли уже больше сорока лет привлекает внимание палеонтологов, так как отложения здесь, по-видимому, очень древние – вплоть до середины плиоцена. В последние годы это было подтверждено с помощью калий-аргонового метода. Анализу подвергли два вида туфов Летоли, и возраст одного из них оказался 3,59 млн., а другого – 3,77 млн. лет. Остатки гоминид, которые предстояло изучить Уайту, были найдены между этими двумя слоями, и им могло быть около 3,7 млн. лет.
В течение нескольких десятилетий никто не ожидал найти в Летоли остатки гоминид. В 1935 году их поисками пытался заняться Луис Лики, но потерпел неудачу. Он никогда не узнал, что клык, который он принял за зуб павиана и отослал в Британский музей, на самом деле принадлежал гоминиду. Это был не только первый из найденных зубов взрослого австралопитека, но и вообще первая находка подобного рода со времен «бэби из Таунга». Тем не менее зуб пролежал в коллекциях незамеченным до 1979 года, пока не попался на глаза Уайту и сотруднику музея Питеру Эндрьюсу, которые наконец верно опознали его принадлежность.
Между тем Лики, не имевший представления, что в его руках оказались древнейшие из известных в то время остатков гоминид, запаковал вещи и переехал в Олдувай. Вслед за ним в Летоли появился немецкий ученый Коль-Ларсен, который работал здесь в 1938 и 1939 годах. Он нашел фрагмент верхней челюсти с сидящими в ней премолярами и хорошо сохранившейся ячейкой для клыка.
Все эти находки были настолько древними и примитивными, что в 30-е годы вряд ли кто-нибудь мог усомниться в их принадлежности обезьянам. Мышление ученых в те годы попросту не отличалось еще достаточной гибкостью, хотя воображение постоянно твердило им: ищите в глубине веков более древнего предка. Странная, парадоксальная ситуация, с которой приходится сталкиваться и в наши дни.
Когда в 1974 году Мэри Лики отправилась в Летоли, она была уже внутренне готова к тому, чтобы обнаружить и распознать очень древних представителей рода Homo. После того как опытный собиратель окаменелостей, обученный Лики кениец Камойя Кимеу, расчистил дорогу в зарослях и, обследовав часть отложений, обнаружил остатки гоминида, Мэри Лики приехала в район Летоли со своей собственной группой. В последующие два года она и сотрудники ее экспедиции нашли сорок два зуба, некоторые из них вместе с фрагментами челюстей. Особенно хорошо сохранился один фрагмент – LH-4[13]13
Laetoli Hominid 4 – Гоминид из Летоли 4. – Прим. перев.
[Закрыть]; это был кусок нижней челюсти с девятью сидящими в ней зубами.
