Текст книги "Невидимый страж"

Автор книги: Долорес Редондо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ее движения были неуклюжими, но ее ум был ясен и сосредоточен на вопросе, который сформулировался без слов. Она была так поглощена шелковистыми прикосновениями и мускусным ароматом, исходящим от колоды, что даже не заметила тетю Энграси, которая замерла в дверях кухни и изумленно наблюдала за племянницей. Девочка обеими руками разложила карты на столе, взяла одну и положила ее перед собой, после чего продолжила выбирать карты, раскладывая их по кругу, как цифры на часах. Она долго на них смотрела, переводя взгляд с одной карты на другую и пытаясь понять, что означает эта уникальная комбинация карт, скрывающая в себе ответ на ее вопрос.

Опасаясь разрушить мистическую сосредоточенность, свидетелем которой она стала, Энграси медленно приблизилась и шепотом спросила:

– Что они говорят?

– То, что я хочу знать, – не поднимая головы, ответила Амайя.

– А что ты хочешь знать, милая?

– Закончится ли это когда-нибудь.

Амайя показала на карту, которая занимала на ее циферблате место числа двенадцать. Это было колесо фортуны.

– Это большие изменения, – произнесла она. – Меня ждут перемены к лучшему.

Энграси глубоко вздохнула, но промолчала.

Амайя взяла новую карту, положила ее в центр круга и улыбнулась.

– Видишь? – показала она. – Когда-нибудь я отсюда уеду и уже никогда не вернусь.

– Амайя, ты знаешь, что себе гадать нельзя. Я очень удивлена. Когда ты этому научилась?

Девочка не ответила. Она взяла еще одну карту и положила ее поперек предыдущей. Это была смерть.

– Это моя смерть, тетя. Возможно, это означает, что я вернусь, только когда умру, чтобы меня здесь похоронили, рядом с амоной Хуанитой?

– Нет, это не твоя смерть, Амайя, но вернуться тебя заставит именно смерть.

– Я не понимаю. Кто умрет? Что может заставить меня вернуться?

– Возьми еще одну карту и положи ее рядом с этой, – приказала тетя. – Дьявол.

– Смерть и зло, – прошептала девочка.

– До этого еще далеко, Амайя. Постепенно все прояснится. Слишком рано, чтобы пытаться понять, что все это означает. Кроме того, у тебя нет мерила, чтобы предсказывать свое собственное будущее. Оставь карты.

– Что значит у меня нет мерила, тетя? И вообще, я думаю, что будущее уже наступило, – добавила она, сбрасывая капюшон и показывая застывшей в ужасе тете свою голову.

Тете понадобилось очень много времени, чтобы утешить девочку и убедить ее выпить немного молока с печеньем. Тем не менее, она уснула, как только села в кресло, чтобы посмотреть на огонь, который пылал в камине Энграси, несмотря на то что стоял май, возможно, для того, чтобы отогнать ледяную зиму, надвигавшуюся на нее подобно глашатаю смерти.

Карты остались лежать на столе, возвещая об ужасах, ожидающих эту девочку, которую она любила больше всех в жизни и которая обладала врожденным даром ощущать зло. Энграси надеялась, что милостивый Господь также наделил ее силой, необходимой для того, чтобы с этим злом бороться. Она начала собирать карты и увидела колесо фортуны, символизирующее Амайю. Колесо обозрения, которое вращали какие-то существа. Они делали это совершенно бездумно, повинуясь лишь собственной прихоти, даже не догадываясь о том, что после очередного непредсказуемого поворота колеса все способно пойти кувырком. Оставался всего месяц до ее дня рождения, до момента, когда правящей планете предстояло войти в ее знак, до момента, когда происходит все, что должно произойти.

Она села, внезапно ощутив, что ее силы иссякли, не сводя глаз с бледного личика спящей перед камином девочки, виднеющегося сквозь остриженные локоны.

16

Энграси развязала узелок и протянула колоду Розауре, чтобы она ее перемешала.

– Нам выйти? – спросила Амайя.

– Нет, останьтесь, это не займет и десяти минут, а потом мы будем ужинать. Это будет короткая консультация.

– Видишь ли, я имела в виду, что, возможно, ты будешь говорить о чем-то сугубо личном, чего мы не должны слышать… То есть, возможно, ты хотела бы уединиться…

– Нет, в этом нет необходимости. Розаура гадает так же хорошо, как и я. Скоро она сможет это делать сама. Честно говоря, я не нужна ей и для интерпретации, но ты же знаешь, что себе гадать нельзя.

Амайя удивленно подняла брови.

– Роз, я не знала, что ты умеешь гадать на картах.

– Я начала практиковаться совсем недавно. Похоже, в последнее время в моей жизни появилось много нового, чего со мной не случалось уже очень давно…

– Я не знаю, что тебя так удивляет, – вмешалась Энграси. – Все мои племянницы обладают даром гадать на картах. Даже Флора способна это делать совсем неплохо. Но прежде всего, это ты… Я тебе всегда говорила: из тебя выйдет выдающаяся гадалка.

– Это правда? – заинтересованно спросил Джеймс.

– Неправда, – отрезала Амайя.

– Конечно правда, милый. Твоя жена прирожденная ворожея, так же, как и ее сестры. Они все необыкновенно одаренные. Им всего лишь необходимо нащупать свой путь к ясновидению. И у Амайи этот дар развит больше, чем у ее сестер… Обрати внимание на то, какую профессию она выбрала. Такую, в которой, помимо методов и сбора доказательств, важнейшую роль играет интуиция, способность различить то, что скрыто от остальных.

– Я бы сказала, что это здравый смысл в сочетании с наукой под названием криминология.

– Да, и шестое чувство, которое работает, когда ты обладаешь развитой интуицией. Во время консультаций для меня так же естественно знать, что чувствует человек, который сидит передо мной, как и для тебя во время допросов. Я знаю, когда он страдает, лжет, что-то скрывает, чувствует себя виноватым, мерзким, когда его что-то терзает или же он, напротив, считает себя лучше других. Разница в том, что ко мне они приходят добровольно, а к тебе – нет.

– Звучит вполне логично, – согласился Джеймс. – Может, ты и в самом деле пошла в полицию, потому что, как говорит твоя тетя, обладаешь врожденной развитой интуицией.

– Так и есть, – важно кивнула Энграси.

Роз протянула тете тщательно перетасованную колоду, и Энграси начала брать карты из верхней части колоды и выкладывать на столе классический зодиакальный круг из двенадцати карт. В этом раскладе карта, лежащая на месте числа двенадцать, символизирует консультанта… Энграси не произносила ни слова, внимательно наблюдая за погруженной в изучение карт Роз.

– Можно уточнить вот это? – произнесла она, касаясь одной из карт.

Тетя, которая заняла выжидательную позицию, с довольным видом улыбнулась.

– Конечно, – отозвалась она, собирая карты и возвращая их в колоду.

Она снова протянула их Роз, которая быстро перемешала колоду и снова положила на стол. На этот раз Энграси разложила их в форме креста. Этот короткий расклад из шести, максимум из десяти карт, чаще всего использовался для ответа на более конкретный вопрос. Перевернув все карты изображением вверх, она слегка улыбнулась, хотя в этой улыбке сквозила досада.

– Вот, пожалуйста, – утвердительно произнесла она, ткнув в карты кончиком изящного пальца.

– Черт, – прошептала Розаура.

Джеймс напряженно, но с большим интересом наблюдал за ними, напоминая ребенка в комнате страха бродячей ярмарки. Пока Энграси и Роз раскладывали карты, он наклонился к Амайе и, понизив голос, поинтересовался:

– Почему нельзя гадать самому себе?

– Вполне естественно, что человек не может быть объективным, когда ему необходимо что-то почувствовать о себе самом. Опасения, желания, предвзятость могут затуманивать его суждения. Еще говорят, что это привлекает зло и сулит несчастья.

– В этом тоже есть сходство с полицейским расследованием, потому что детектив не должен расследовать дело, которое его непосредственно касается.

Амайя не ответила. Спорить с Джеймсом не было смысла. Она знала, в какой восторг приводит его тот факт, что ее тетя гадает на картах. Он сразу воспринял эту информацию с энтузиазмом, потому что, с его точки зрения, это выделяло ее семью на фоне остальных. Эту особенность тети Энграси он рассматривал с таким же уважением, как если бы она была известной певицей или престарелой, вышедшей на пенсию актрисой. Она сама, глядя на то, как гадают тетя и Роз, ощутила, что ее охватывает чувство какой-то обделенности, как будто ее лишили чего-то очень ценного, что объединяло только этих двух женщин. С таким же успехом она могла находиться в другой комнате. Общие, только им понятные жесты и знание, в которое были посвящены только эти двое и к которому она не допускалась… Хотя так было не всегда.

– Это все, – произнесла Розаура.

Энграси собрала колоду, положила ее в центр шелкового платка и аккуратно завернула, завязав концы таким образом, что у нее получился тугой сверток, который она вернула на полку за стеклянной дверцей шкафа.

– А теперь будем ужинать, – объявила она.

– Я умираю с голоду, – радостно откликнулся Джеймс.

– А ты всегда умираешь с голоду, – рассмеялась Амайя. – Клянусь Богом, я не знаю, куда у тебя все это помещается.

Джеймс принялся накрывать на стол. Когда Амайя проходила мимо, принеся из кухни тарелки, он наклонился к ней и прошептал:

– После ужина, когда мы останемся наедине, я тебе подробно объясню, куда помещается все то, что я съедаю.

– Тс-с-с.

Амайя прижала палец к губам, скосив глаза в сторону кухни.

Энграси вошла в гостиную с бутылкой вина в руках, и они сели за стол.

– Тетя, это жаркое просто бесподобно, – воскликнула Розаура.

– Мне пришлось чуть ли не пинками выгонять Хонана. Он принес мне отчет, и, пока мы разговаривали, он не сводил глаз с подноса… Он даже проронил что-то насчет того, что он еще не ужинал, – добавила Амайя, наливая себе вина в бокал.

– Бедный мальчик, – вздохнула Энграси. – Почему ты не пригласила его остаться? Жаркого у нас на всех хватило бы, а этот мальчик мне очень нравится. Он, кажется, историк?

– Антрополог и археолог, – уточнил Джеймс.

– И полицейский, – подвела итог Розаура.

– Да, и к тому же очень хороший полицейский. Хотя ему еще не хватает опыта, и его первая профессия оказывает влияние на все его трактовки, работать с ним очень интересно. Да и образование у него первоклассное.

– В отличие от Фермина Монтеса, – заметила тетя Энграси.

– Фермин… – глубоко вздохнув, прошептала Амайя.

– У тебя с ним проблемы?

– Да, во всяком случае, очень на то похоже… В последнее время все ведут себя очень странно, как будто страдают от воздействия солнечных бурь, от которых у них произошло короткое замыкание здравого смысла. Я не знаю… может, это объясняется затянувшейся зимой, или все дело в этих убийствах… Все так…

– Сложно? – произнесла тетя, обеспокоенно глядя на племянницу.

– Видишь ли, события развиваются слишком быстро. Два убийства всего за несколько дней… Ну, вы знаете, что я не могу делиться с вами информацией, но результаты анализов совершенно сбивают с толку. Одна из теорий даже указывает на присутствие в долине медведя.

– Да, об этом написали в газетах, – подтвердила Розаура.

– С этим разбираются специалисты, но лесничие не верят в то, что здесь есть медведь.

– Я тоже в это не верю, – кивнула Энграси. – Их тут уже несколько веков не встречали.

– Ну да, но они уверены, что это что-то… что-то очень большое.

– Животное? – уточнила Роз.

– Басахаун. Один из лесничих даже утверждает, что собственными глазами видел басахауна два года назад. Как вам это нравится?

Розаура улыбнулась.

– Многие уверяют, что его видели.

– Да, в восемнадцатом веке, но чтобы в 2012 году? – скептически произнесла Амайя.

– Басахаун? А что это такое? Какой-то лесной джинн? – заинтересовался Джеймс.

– Нет, нет, басахаун – это реальное человекообразное существо около двух с половиной метров ростом, с длинными волосами на голове. Все его тело тоже покрыто волосами. Он живет в лесах, частью которых является и защитником жизни в которых выступает. Согласно легендам, он следит за тем, чтобы никто и ничто не нарушало существующее в лесу равновесие. И хотя он старается не попадаться людям на глаза, относится он к нам очень дружелюбно. Ночью, когда пастухи спят, он издалека сторожит овец и, если к ним подкрадывается волк, будит пастухов мощным свистом, который составляет весь его язык и который слышен на многие километры вокруг. Взобравшись на какую-нибудь возвышенность, басахаун также предупреждает пастухов о надвигающейся буре, чтобы они успели собрать отару и укрыться с ней в одной из ближайших пещер. И пастухи его благодарят, оставляя на какой-нибудь скале или у входа в пещеру немного хлеба, сыра, орехов или молока тех же овец, поскольку басахаун не ест мяса, – пояснила Роз.

– Потрясающе! – воскликнул Джеймс. – Расскажи еще что-нибудь.

– Здесь также есть джинн, вроде тех, о которых рассказывается в сказках «Тысяча и одной ночи». Он сильный, своенравный и ужасный. Кроме всего прочего, это джинн женского рода, и его зовут Мари. Она живет в пещерах и в скалах, всегда высоко в горах. Мари появилась задолго до христианства. Она символизировала мать-природу и силу земли. Именно она защищает урожаи и роды у скота. Она способствует плодовитости не только земли и скота, но также и людей. Покровительница, властительница природы, а для некоторых дух земли, своенравный и капризный, способный принимать вид любого явления природы – скалы, ветки, дерева, обязательно напоминающего очертания женской фигуры. Как правило, это фигура, которая ей нравится больше всего, – красивая и элегантно одетая дама, похожая на королеву. В таком же виде она является людям, но они никогда не догадываются, кто перед ними, пока она не уйдет.

Джеймс с искренним восторгом слушал рассказ Розауры, которая продолжала:

– У нее много жилищ, и она их постоянно меняет, перелетая из Айи в Амбото, из Чиндоки сюда. Она живет в местах, которые снаружи выглядят как утесы, скалы или пещеры, но посредством потайных ходов соединены с ее роскошными царственными и полными сокровищ чертогами. Если ты хочешь, чтобы она оказала тебе услугу, ты должен подойти к входу в ее пещеру и положить там какое-то подношение. Если то, чего ты хочешь, это ребенок, то в лесу есть поляна со скалой, имеющей очертания женской фигуры, в которую иногда воплощается Мари, чтобы охранять дорогу. Так вот, ты должен туда пойти и положить на эту скалу камень, который принесешь от двери своего дома. Положив свое приношение, ты должен удалиться, не оборачиваясь и двигаясь спиной вперед, пока скала или вход в пещеру окончательно не скроется из виду. Это удивительно красивая легенда.

– Это точно, – прошептал Джеймс, все еще находящийся под впечатлением от созданной Розаурой волшебной атмосферы.

– Мифология, – скептически хмыкнула Амайя.

– Не забывай, сестра, что мифология базируется на верованиях, которые существовали многие сотни лет.

– Только для доверчивой деревенщины.

– Амайя, я не верю своим ушам. Неужели это говоришь ты? Баскско-наваррская мифология описана в документах и научных трудах самых уважаемых людей, например отца Барандиарана, который является не доверчивой деревенщиной, а признанным антропологом. Некоторые из древних обычаев дошли и до наших дней. На юге Наварры, в Ухуе, есть церковь, в которую женщины, желающие иметь детей, совершают паломничества с камнем, который приносят из дома. Там они кладут его на груду булыжников и молятся Пресвятой Деве, покровительнице этих мест. Но то, что женщины приходили на то же место и прежде, чем там возник скит, это не вызывающий сомнения факт. И свой камень они клали у входа в пещеру естественного происхождения, чего-то вроде колодца или очень глубокой шахты. И эффективность этого ритуала тоже хорошо известна. Скажи мне, что католического или христианского в обычае приносить из дома камень и просить у Девы, чтобы она послала тебе ребенка? Это противоречит даже здравому смыслу. Скорее всего, католическая церковь, поняв, что искоренить подобные широко распространенные в народе воззрения невозможно, решила, что будет лучше возвести там монастырь. Тем самым она превратила языческий ритуал в католический, как это уже было ранее сделано с солнцестояниями на праздник Святого Иоанна и Рождество.

– То, что Барандиаран описал эти традиции, указывает только на степень их распространения, а не на истинность, – парировала Амайя.

– Но, Амайя, что важнее – истинность того или иного явления или вера в него множества людей?

– Все это обреченные на исчезновение деревенские сказки. Я не спорю, это очень красивые легенды. Но неужели ты считаешь, что в эру мобильных телефонов и Интернета кто-то воспринимает их всерьез?

Энграси негромко кашлянула.

– Я не хотела тебя обидеть, тетя, – извиняющимся тоном добавила Амайя.

– В наше время высоких технологий людям не хватает веры. Скажи мне, почему все это не мешает какому-то чудовищу убивать девочек и приволакивать их тела на берег реки? Поверь, Амайя, мир не особенно изменился. Он продолжает оставаться местом, в котором временами воцаряется тьма, и тогда злые духи окружают наше сердце. Море продолжает бесследно поглощать огромные корабли, и по-прежнему существуют женщины, которые молятся о зачатии. Но пока есть тьма, существует и надежда, и эти верования не теряют своей ценности и, как и в минувшие века, составляют важную часть нашей жизни. Мы чертим крест на тесте для хлеба или кладем эгускилоре[14]14
  Символ защиты, представляющий собой сухой цветок дикого чертополоха, который кладут под дверь дома, чтобы отпугивать злых духов.


[Закрыть] у двери, чтобы защитить свой дом от зла. Некоторые вешают у входа подкову. Немецкие крестьяне рисуют красной краской амбар, над которым вычерчивают звезды. Святому Антонию мы вверяем животных, а святого Бласа просим избавить нас от насморка… Сейчас это может показаться вздором, но в начале прошлого века Европу охватила эпидемия гриппа, который пришел туда из Испании. Минувшей зимой ужас перед вирусом гриппа А вынудил правительства всех стран вложить миллионы в бесполезные вакцины. Люди всегда надеются на защиту и поддержку высших сил, когда оказываются на милости сил природы. Еще совсем недавно они пытались жить с ней в ладу, и неважно, какую форму она принимала – Мари или святые мученики и девы, принесенные христианством. Но когда наступают темные времена, старые формулы по-прежнему работают. Так же, как когда отключают свет, и, чтобы подогреть молоко, мы ставим в очаг металлическую кастрюльку, вместо того чтобы воспользоваться микроволновкой. Неудобно? Сложно? Возможно, но это работает.

Амайя несколько мгновений молчала, как будто осмысливая все, что она только что услышала.

– Тетя, я понимаю, что ты хочешь мне сказать, но мне все равно трудно поверить в то, что кто-то пойдет к пещере или к скале, чтобы попросить духов помочь обзавестись ребенком. Я думаю, что любая женщина, у которой есть в голове хоть одна извилина, прежде всего обзаведется хорошим осеменителем.

– А если это не поможет?

– Тогда нужен специалист по репродуктивному здоровью, – вмешался Джеймс, многозначительно глядя на Амайю.

– А если и это не сработает? – упорствовала Энграси.

– Полагаю, тогда остается только надежда… – сдалась Амайя.

Тетя с улыбкой кивнула.

– Мне хотелось бы взглянуть на это место, – произнес Джеймс. – Это далеко? Вы не могли бы меня туда проводить?

– Конечно, – отозвалась Роз. – Мы можем сходить туда хоть завтра, если не будет дождя. Тетя, ты пойдешь?

– Вам придется меня извинить. Вся эта беготня уже не для меня, так что идите сами. Это недалеко от того места, где нашли эту девочку, Карлу. Амайя, ты тоже должна бы сходить к этой скале, пусть даже из простого любопытства.

Джеймс смотрел на жену, ожидая ее ответа.

– Завтра хоронят Анну Арбису. Кроме того, мне надо зайти к Флоре и… – Что-то вспомнив, она достала мобильный и набрала номер Монтеса.

Она снова услышала автоответчик, предложивший ей оставить голосовое сообщение, которое будет преобразовано в текст.

– Монтес, перезвони мне. Это Саласар. Амайя, – уточнила она, вспомнив, что ее сестры носят ту же фамилию.

Роз попрощалась и направилась к лестнице, а Джеймс поцеловал тетю Энграси и обнял жену за талию.

– Будет лучше, если мы отправимся спать.

Тетя не двинулась с места.

– Джеймс, подожди ее наверху. Амайя, задержись, пожалуйста. Я хочу кое-что тебе рассказать. Погаси этот свет, пока он окончательно меня не ослепил, приготовь две чашечки кофе и присядь напротив меня. И не перебивай меня, пожалуйста.

Энграси внимательно посмотрела племяннице в глаза и заговорила:

– В ту неделю, когда мне исполнилось шестнадцать лет, я видела в лесу басахауна. Я каждый день до самой ночи собирала в лесу дрова. Время было очень тяжелое. Я должна была насобирать столько, чтобы хватило на все печи в цеху, домой и на продажу. Иногда мне приходилось тащить столько, что у меня не хватало сил. Однажды я в отчаянии бросила свой груз на обочину дороги и, упав на землю, зарыдала от переутомления. Наплакавшись, я затихла. Лежа между вязанками дров, я спрашивала себя, как мне дотащить их до дома. И тут я его услышала. Сначала я подумала, что это олень. Олени ходят очень тихо, не то что кабаны, которые ломятся сквозь чащу с оглушительным треском. Я подняла голову над вязанками дров и увидела его. Я приняла его за человека. Самого высокого из всех, кого я когда-либо видела. У него был обнаженный, очень волосатый торс и длинные волосы, закрывавшие всю спину. Он палкой скоблил кору дерева и длинными ловкими пальцами отправлял себе в рот ее кусочки, как будто речь шла о каких-то деликатесах. Внезапно он повернул голову и начал принюхиваться, шевеля носом, как кролик. Я была абсолютно уверена в том, что он знает о моем присутствии. Со временем, когда я спокойно все обдумала, я пришла к выводу, что ему отлично известен мой запах, который уже стал частью леса, потому что там проходила моя жизнь. Утром, как только рассеивался туман, я уходила в горы и работала до полудня. Потом я делала перерыв, чтобы вместе с сестрами поесть горячей еды, которую нам приносила мама. Вместе со старшей сестрой она увозила дрова, которые нам удалось собрать за утро, на нашем ослике, а я оставалась работать еще пару часов или пока не начинало смеркаться. Мой запах, наверное, стал такой же неотъемлемой частью той части леса, как запах любого из живущих там животных. У нас даже было там более или менее ограниченное отхожее место, куда мы ходили по нужде, прежде всего, чтобы самим не вступить ни во что ногами в процессе поиска дров. Так что басахаун втянул носом воздух, узнал меня и продолжил заниматься своим делом, как ни в чем не бывало, хотя пару раз он обеспокоенно повернул голову, как будто опасаясь чего-то за своей спиной. Так продолжалось еще несколько минут, после чего он медленно удалился, время от времени останавливаясь, чтобы отщипнуть с дерева маленький кусочек коры или мха. Я поднялась на ноги и с новыми, неизвестно откуда взявшимися силами собрала вязанки. Я точно знаю, что я не запаниковала. Да, мне было страшно, но скорее как человеку, который стал свидетелем чуда, которого не заслуживает. Например, как ребенок, увидевший в лесу кокосовую пальму. Могу только добавить, что, когда я вернулась домой, я была бледной, как будто обмакнула лицо в тарелку с мукой, а мои волосы облепили голову, взмокнув от холодного липкого пота. При виде меня твоя бабушка так перепугалась, что уложила меня в постель и заставила пить чай с какой-то травой, пока мне не начало казаться, что я проглотила пеньковую веревку. Дома я ничего не рассказала, наверное, потому, что мои родители не смогли бы правильно принять то, что я видела, и я это знала. Хотя у меня самой не было на этот счет ни малейших сомнений. Я знала, что это был басахаун. Как и все дети Бастана, я много раз слышала истории о басахауне и других существах, некоторые из которых были волшебными и жили в лесу задолго до того, как люди построили церковь, а рядом с ней Элисондо. В следующее воскресенье во время исповеди я все рассказала кюре, такому ухоженному иезуиту по имени отец Серафим. Смею тебя уверить: оказалось, что у него нет ничего общего с его ангельским тезкой. Он назвал меня бессовестной лгуньей, а когда этого ему показалось недостаточно, он выбежал из исповедальни и костяшками пальцев отвесил мне подзатыльник, от которого у меня выступили на глазах слезы. После этого он прочитал мне лекцию об опасностях, подстерегающих тех, кто придумывает подобные сказки. Он запретил мне затрагивать эту тему даже в кругу семьи и наложил на меня епитимью, заставив читать «Отче наш», «Радуйся, Мария», «Верую» и Иисусову молитву в таком количестве, что я отрабатывала ее несколько недель. Так что мне больше и в голову не приходило рассказывать об этом происшествии. Когда я шла в лес собирать дрова, я производила столько шума, что распугивала все живые существа в радиусе двух километров. Я во весь голос распевала Te Deum[15]15
  «Тебя, Бога, хвалим» – христианский гимн.


[Закрыть] на латыни и возвращалась домой, окончательно осипнув. Я больше ни разу не видела басахауна, хотя мне часто чудились его следы. Разумеется, это могли быть следы оленя или медведей, которые тогда еще здесь водились. Но я всегда знала, что мои песни были для него сигналом, что он удаляется, едва услышав мой голос, что он знает о моем присутствии, принимает его и избегает меня так же, как избегаю его я.

Амайя смотрела на Энграси. Ее тетя закончила говорить и сидела молча, не сводя с племянницы глаз, которые всегда были такого же ярко-синего цвета, как и ее собственные. С возрастом они потемнели, как старые сапфиры, хотя в них по-прежнему лукаво светился живой и проницательный ум.

– Тетя, – начала она, – дело не в том, что я не верю в то, что все было так, как ты это видела и как ты это запомнила. Но ты должна признать, и я не вижу в этом ничего плохого, что ты всегда обладала богатым воображением. Пойми меня правильно… я расследую дело об убийстве и должна рассматривать его как следователь…

– И это очень правильно, – согласилась тетя.

– Тебе не случалось задумываться над тем, что на самом деле ты видела не басахауна, а что-то другое? Следует учесть, что девочки твоего поколения не находились под влиянием телевидения и Интернета, как современная молодежь, и тем не менее, эти места, и сельская местность в целом изобиловали подобными легендами. Посмотри на это с моей точки зрения. Девушка-подросток целыми днями работает в лесу. Рядом никого нет, она измучена и страдает от обезвоживания, вызванного физическими перегрузками. Она долго плачет и затихает, только окончательно выбившись из сил. Возможно даже, что в конце концов она засыпает. В средние века ты была бы отличной кандидатурой на встречу с Девой Марией, а в семидесятые – на похищение инопланетянами.

– Мне это не приснилось. Я видела его так же отчетливо, как тебя. Но, честно говоря, когда я решила тебе об этом рассказать, я ожидала именно такой реакции.

Амайя заговорщически смотрела на тетю, и Энграси улыбнулась в ответ, продемонстрировав великолепные зубные протезы, которые по непонятной Амайе причине всегда вызывали у нее улыбку и острый прилив любви к этой женщине. Продолжая улыбаться, тетя ткнула в нее белым костлявым пальцем, унизанным кольцами.

– Да, сеньора, я этого ожидала, потому что отлично знаю, как устроена твоя головка, и поэтому припасла для тебя еще одного свидетеля.

Амайя подозрительно смотрела на нее.

– И кто же это? Одна из этой веселой шайки, с которой ты играешь в покер?

– Молчи, о недоверчивая племянница, и слушай. Это было шесть лет назад. Холодным зимним вечером я возвращалась домой после службы в церкви и у входной двери столкнулась с дожидающимся меня Карлосом Валлехо.

– С Карлосом Валлехо? Моим школьным учителем?

Хотя прошло много лет с тех пор, как она видела его в последний раз, образ Карлоса Валлехо всплыл в ее памяти с такой ясностью, как будто она только что с ним рассталась. Он стоял перед ее внутренним взором в джинсовом, великолепно скроенном костюме с учебником математики под мышкой, с ухоженными усами и пышными седыми волосами, зачесанными назад с помощью бриллиантина, благоухая лосьоном после бритья.

– Да, сеньорита, – улыбнулась Энграси, довольная тем, что ей удалось заинтересовать племянницу. – Его охотничий костюм промок и был весь испачкан глиной, и при нем все еще была винтовка в кожаном чехле. Я обратила на все это внимание, потому что, как я тебе уже сказала, стояла зима, и темнело очень рано. Это было совершенно неподходящее время, чтобы возвращаться с охоты, да еще и в вымокшей до нитки одежде, хотя дождей не было ни в этот день, ни накануне. Но больше всего меня поразило его лицо, бледное, с искаженными от ужаса чертами. Я знала, что он заядлый охотник, и иногда видела, как он возвращается на своем автомобиле с гор, но он никогда не ходил по улицам в охотничьей одежде… Да ты и сама должна помнить, как его называли.

– Модник, – прошептала Амайя.

– Вот именно, сеньора, модник… Так вот, все брюки и ботинки модника были измазаны глиной. А когда я подала ему чашку мансанильи,[16]16
  Вино из группы хересов.


[Закрыть] то увидела, что его руки покрыты царапинами и ссадинами, а ногти чернее, чем у угольщика. Я молчала, ожидая, пока он сам заговорит. Это всегда дает наилучший результат.

Амайя молча кивнула.

– Он долго молчал, уткнувшись взглядом в чашку, а потом сделал большой глоток, посмотрел мне в глаза и произнес, как всегда козыряя своей образованностью и учтивостью:

– Энграси, я очень надеюсь на то, что ты сможешь простить мне подобное вторжение в твой дом. – Он огляделся с таким видом, как будто только сейчас понял, где он на самом деле находится, и добавил: – За все те годы, что мы знакомы, я впервые попал к тебе домой.

Я поняла, что он хочет сказать «к тебе на консультацию», и медленно кивнула, ожидая продолжения.

– Наверное, тебя удивил мой визит, но дело в том, что я не знал, куда идти, и подумал, что, возможно, ты… – Я подбодрила его, попросив продолжать, и, наконец, он произнес: – Сегодня утром я видел в лесу басахауна.