Текст книги "Вишнёвое дерево при свете луны"

Автор книги: Додо Вадачкориа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Венценосец в колючках, или Колючий венценосец

Тоне[6]6
  То́не – глинобитная печь, на внутренних стенах которой выпекают хлебные лепёшки.


[Закрыть] пылало. В большой квашне уютно лежало посыпанное серой мукой тесто. Плетёный навес, почерневший от дыма тоне, местами блестел. В одном углу висело несколько связок лука. На полке, в старой помятой медной кастрюле была зола, наверное, для чистки самовара и посуды. На большом заржавленном гвозде висел ковш. Ковшом доставали варёное телячье мясо, клали на поднос, посыпали зеленью и солью. Рядом с ковшом на столе стояла миска с отрубями, наверное, для коровы на похлёбку. В другом углу кухни к стене были приставлены железные лопатки и палки (для снятия из тоне хлеба) и подставки для разделывания теста.

Один кувшинчик повалился. Другие кувшины стояли подбоченившись, как женщины, кокетливо и лукаво.

Вычищенную, вымытую доску положили на стол и стали раскатывать на ней тесто.

Вначале почувствовался вкусный запах хлеба. Потом из тоне извлекли выпеченный хлеб – удлинённую лепёшку – и бросили его на доску. Тётя Кэто́, мать Тамри́ко и Эте́ри, сняла крышку с миски, острым ножом отрезала сыр. В середине сыр был жёлтыми из дырочек потёк золотистого цвета сок. Рядом, в другой миске был чесночный маринад. В середину хлеба положили сыр, и все запахи – горячего хлеба, тушинского сыра и чесночного маринада – смешались и поплыли, дразня аппетит.

– Берите, ешьте, чего вы ждёте! – сказала тётя Кэто.

Мы – Тамрико, Этери, я, Па́рна и Мито́ – с таким аппетитом стали есть тёплый и вкусный хлеб, будто месяц голодали. В это время во двор вошёл дядя Дато, бросил хворост, помыл руки и сел. Рукавом вытер пот с лица и улыбнулся нам.

С аппетитом ел хлеб с сыром и Парна. Мы все радовались. Насытившись, вышли во двор. Парна умный. И не по летам спокойный и гордый. Ходит, приподняв брови. У него красивые густые чёрные волосы, худыми пальцами он часто их поправляет. Когда смеётся, не раскрывает рта, плечи у него трясутся и лицо закрывает рукой.

Сегодня я не вытерпела и заставила его отнять руки от лица, чтобы увидеть, как он смеётся.

– Тебе же к лицу смех, почему же ты его скрываешь? – спросила я его.

– У каждого своя привычка… Не люблю, когда вмешиваются в мои дела, – сказал он и отвернулся.

– А я люблю, когда всё делают открыто, – сказала я.

– А мне скрывать нечего, – отвёл он глаза, но не удержался и стал смеяться.

– А зачем злишься? – насупилась я и хотела уйти.

– С сегодняшнего дня будешь показывать все тридцать два зуба, – засмеялся Мито, глядя в упор на Парна, и откусил тёплый хлеб.

– Если б я был художником, я бы всё это нарисовал, – ласково сказал Парна и указал на очаг.

– Тогда сочини стихи, – сказал Мито.

– Я решил больше не писать, – сказал Парна. – А ты? – повернулся он ко мне.

– Сегодня я напишу стихи о том, как один поэт съел целую головку сыра и один тоне хлеба.

– Что ты их считаешь, твои они, что ли? – крикнул кто-то из-за забора.

– А это не твоей пустой головы дело! – ответила Тамрико.

– А я что, мёртвый? Мне, думаете, есть не хочется? – просунул голову через щель в заборе Буту́ла и притворно захныкал, чтобы вызвать к себе жалость.

– В чём дело? Тебя кто посмел обидеть, Бутула? Угощайся, дорогой! – пригласила мальчика тётя Кэто.

– А зачем, тётя? Я есть не хочу. Я хотел просто позлить твоих девчонок.

– Позлить? – возмутилась Тамрико. – А чем это мы заслужили, интересно?!

Может быть, завязалась бы и ссора, если б в это время не вернулся из магазина мой отец. Он принёс нам хорошо надутый кожаный мяч. Ребята всего квартала в минуту оказались в нашем дворе.

– Здесь не интересно играть, – сказала Тамрико, – пойдём лучше к ореховому дереву!

Солнце садилось. Огромная тень орехового дерева простиралась по земле. В тени трава казалась темнее, а в другом месте, на солнце, ярко зеленела. Под деревом лежал плоский камень с отбитыми краями, местами он был испачкан шелухой грецких орехов. Прохожие на этом камне кололи орехи. Неподалёку стояло какое-то дерево, покрытое шипами.

– Хороший мяч! – сказал Мито, потом рукой хлопнул по мячу, будто кого-то ударил, и бросил Парна.

Парна подбросил его к небу, и мяч высоко поднялся, крутясь, потом будто остановился, повис наверху в одной точке и в тот же миг вернулся обратно. Быстрым движением Парна поймал мяч и ногой бросил в сторону Мито, тот вернул опять Парна. Так они его и пасовали друг другу. Что же нам оставалось делать? Мы молча стояли и смотрели, как они играют вдвоём.

Мито и Парна с такой силой и азартом били ногами по мячу, что он каждую секунду мог лопнуть. Наконец Парна устал и сел на камень, поправил волосы и платком вытер пот с лица; он еле сдерживал смех, хотел что-то сказать, но я заметила, что он раздумывает и медлит: сказать или нет. Напрасно он слов бросать не любил, сказанное должно было попасть в точку, точнее, в выбранную им мишень.

– Подвинься, я хочу сесть рядом, – сказала я.

– Неужели ты тоже устала? – Парна деликатно прислонился ко мне спиной и тихо рассмеялся.

– Да нет, просто так, просто захотелось поговорить с тобой…

– Поговори, – сказал он, и мы оба рассмеялись.

Разговор с Парна у нас что-то не клеился.

Мито кинул мяч и попал мне в спину. Я вскочила и без слов что было силы ударила его мячом в голову.

– Ты посмотри! – схватился он за голову длинными пальцами. – Зазвенел, как колокол!

– Пустая голова, потому и похожа на колокол, – сказала Тамрико и поймала мяч.

А я выхватила его у неё из рук и бросила в Парна, он ловко поймал и рванулся с места. Бежал он сломя голову и на бегу ловко играл мячом: то кидал на землю, то ловил, снова подбрасывал и снова ловил. Ну, прямо, как жонглёр в цирке.

Неожиданно он выронил мяч, я подбежала, схватила мяч и кинула в него. Каким-то чудом попала и на этот раз.

– Погоди, я тебе покажу!.. – крикнул Парна, бросил мяч Мито и погнался за мной.

Мы долго бежали, и оба смеялись, и это нам обоим мешало бежать. Я уже задыхалась.

У меня подкосились ноги, и я наткнулась на ореховое дерево. Обеими руками обхватив ствол, щекой прижалась к прохладной сероватой коре дерева. Прохлада коры освежила меня. Будто нарочно откуда-то подул ветерок, листва зашумела, и вокруг всё стало словно в тени. Я стояла, закрыв глаза, и чувствовала, как качается земля, небо, старое ореховое дерево.

– A-а, ты здесь? – сказал со смехом Парна и обнял ствол дерева с другой стороны. Длинными пальцами он сжал мою ладонь и засмеялся.

– А теперь поймай ты! – крикнул он и побежал к мячу.

– Я? – Но он был уже далеко.

Мяч долго не падал на землю, казалось, он замер в воздухе. Когда же снизился, Мито ударил по мячу, Парна поддал ещё раз, и мяч поднялся высоко в небо. Все смотрели, разинув рты и вытянув руки, а мяч, будто изменил курс, летел в другую сторону. Все вместе помчались за ним. Но мяч словно бы обманул ещё раз всех и упал на дерево с шипами.

Сначала было тихо, потом кто-то замахал руками, кто-то стал подпрыгивать на месте. Вдруг Парна схватился за голову и стал кружиться как юла.

– Что ты делаешь? – подскочила я к нему.

– Ну зачем ты меня остановила? Я собирался прыгнуть за мячом, – засмеялся он. – Раскрутиться и… допрыгнуть до самой вершины…

На миг мы притихли, и вдруг я ни с того ни с сего затянула траурный марш. Парна и Мито рассмеялись от души. Потом все стали петь вместе со мной.

– Если хочешь, я влезу и достану мяч, – сказал вдруг Парна серьезно и с вызовом.

– Лезь, – ответила я ему в тон.

– Что вы, люди! Кто может спуститься с этого колючего дерева живым и невредимым? – возмутилась Тамрико.

– Так, да? Слушайте, люди! Этому человеку мяч дороже жизни друга… Ей важнее мяч, чем моя жизнь! Так… я или мяч? Я или мяч? – со строгим выражением лица, но смеющимися глазами спрашивал Парна, протягивая ко мне руку.

– А ты без мяча ничего из себя не представляешь! – каким-то неестественным театральным голосом сказала я, а сама испугалась, не обиделся ли Парна. Я знала, что никому такой шутки, кроме меня, он не простит.

– Коварная! – Парна беспомощно уронил руки и опустил голову.

Мы опять запели похоронную музыку. Солнце спускалось за деревья.

– Колючий венценосец, вечный покой и слава тебе! – возведя руки, сказала я мячу, упавшему в колючки, и все хором повторили эти слова за мной и медленным торжественным шагом пошли прочь…

Я шла и думала про себя, что на самом деле колючим венценосцем был ведь вовсе не мяч, а впрочем, я ведь думала не вслух, а про себя, так что это всё для всех осталось секретом.

Вишнёвое дерево при свете луны

Ночь была такая лунная, что мне казалось: именно в такую ночь обязательно должно случиться что-то невероятное и, может быть, даже волшебное. Мы сидели под большой яблоней и разговаривали. Мы – это я, Нуну́ и её близнецы-братья Ача́ко и Ота́р. Они двойняшки и удивительно похожи друг на друга, наверное, поэтому они и смотрят на меня одинаково чуть выпученными и удивлёнными глазами. От лунного света глаза у Отара и Ачако одинаково блестят. Разговариваем мы необычными голосами, при солнце мы так не говорим; при солнце мы чаще всего кричим, а при луне мы говорим тихо-тихо, какими-то заворожёнными голосами. Мы с братом приехали погостить в деревню к родственникам и всё время проводим вместе.

– Вишен хотите? – тихо спрашивает нас Ачако.

При луне как-то быстро на вопросы тоже не отвечается, поэтому мы долго молчим. Наконец Нуну нарушает молчание.

– Не надо, пожалуйста, – говорит она, – тётя сказала, что собирается варить варенье.

Нуну – толстушка. Днём это очень заметно, а при луне не очень, поэтому вечером она гораздо смелее, чем при солнечном свете.

– Тётя сказала, что для нас она хочет сварить варенье. Так не всё ли равно, сырую мы поедим или сваренную в сахаре вишню? – засмеялся Отар.

– Идём, Джанико, – сказали в один голос Ачако и Отар и толкнули меня плечами один с одной стороны, другой с другой.

– Нет, – сказала я, покачала головой и улыбнулась.

Мне не хотелось отказывать мальчикам, но я решила, что будет правильней, если я откажусь. Тем более что я вообще-то больше люблю свежую вишню, чем варенную в сахаре.

Ачако и Отар отошли в сторону и немного о чём-то посовещались, потом они вернулись к нам и сказали:

– Не хотите, не надо…

Сказали, повернулись и скрылись за углом дома. Нуну, которая почувствовала в этом какую-то угрозу, сказала им вслед:

– Имейте в виду: я тёте Ольге скажу! Клянусь мамой, скажу!

Нуну разозлилась почему-то даже и на меня.

Я продолжала улыбаться, и, видимо, это рассердило Нуну ещё больше и заставило её подняться и уйти. Было так тихо, что я слышала, как она по ступенькам входит в дом.

Когда осталась одна, я заметила, что у моих ног лежит Найда и бьёт хвостом о землю и играет то одной бровью, то другой. У Найды был такой вид, будто она была довольна тем, что мы остались с ней вдвоём, что теперь никто не отнимает у неё моего внимания. Она наклоняла голову то вправо, то влево, это означало, что она хочет положить свою морду мне на колени.

Со стороны кукурузного поля раздался сухой шорох. Через некоторое время одинаковые голоса Ачако и Отара позвали меня:

– Джанико… Джанико…

При солнце я, наверное, убежала сразу бы домой, но сейчас меня почему-то потянуло к мальчишкам. При свете луны, в тени вишнёвых деревьев мальчики были едва различимы. Они словно услышали мои мысли о том, что я больше люблю свежую вишню, чем варенную в сахаре. Отар сказал:

– Ты выше всех, поэтому мы нагнём дерево, а ты постарайся дотянуться до верхушки.

– И что далась вам эта вишня в полночь? – сказала я им.

А вообще-то мне нравилась их настойчивость, нравилось и то, что Отар продолжал говорить:

– Ну иди, иди! Встань на цыпочки и достань вон ту, полную ягод, и отломи.

Ачако повис на стволе.

Ягоды оставались только на верхних ветках, с нижних вишню уничтожили мальчишки, чуть выше – толстушка Нуну, а я, так как была длиннее всех, угощалась вишнями с самых верхних веток.

Мне не хотелось говорить то, что я сказала, но всё-таки я произнесла:

– Оставьте в покое эту вишню. Недоставало, чтобы вы переломали у неё все ветки или, ещё чего, вырвали дерево с корнем!

Я сделала вид, что рассердилась, и пошла к дому.

Откуда я могла знать, что мои слова произведут такое сильное впечатление на Отара и Ачако, что они изо всех сил постараются сделать то, что как раз я им запрещала.

Когда я вошла в комнату, Котэ сидел за столом и писал.

Я знала, что он не любит, когда его отрывают от этого занятия, и тихо прошла по комнате, стараясь не привлекать к себе внимание. Когда он оглянулся на меня, я спросила его не без ехидства:

– Всё пишешь?

– Всё пишу, – согласился со мной Котэ. – Если мама будет ждать писем от тебя, то она их никогда не дождётся, – съязвил он. – Если хочешь, я оставлю место на листочке и для тебя?..

Я продолжала насмешливо смотреть на него.

– А может быть, ты спать хочешь? Я могу и завтра дописать.

Вместо ответа я подошла к столу и стала внимательно смотреть на конверт, который лежал на столе уже запечатанный. Я-то знала, кому это письмо было предназначено, но делала вид, как будто не догадываюсь. Мой взгляд от Котэ не ускользнул.

– А ты передал от меня привет? – спросила я озабоченно.

– А как же! – проговорился Котэ. При этом он смешно ойкнул и даже зажал себе рот ладонью.

– А вот мы сейчас проверим, – сказала я и с этими словами поднесла к лампе запечатанный конверт, делая вид, будто вижу конверт насквозь. Это получилось неожиданно смешно, поэтому мы оба громко расхохотались.

– Джанико! Джанико! – донеслись до меня с улицы голоса близнецов.

Котэ насторожился и выглянул в окно.

– Ну, что ты? – спросил меня Котэ.

– Что я? – спросила я брата.

– Зачем ты заставляешь ждать мальчиков?

Я вышла из комнаты и краем глаза заметила, что Котэ наблюдает за нами из освещённого окна. Отар и Ачако стояли в тени большой яблони и махали мне руками. Словно не ощущая земного притяжения, я легко пересекла двор и очутилась рядом с ними, при этом чуть не зацепившись за что-то ногой.

Я ойкнула.

– Чего кричишь? – сказал Ачако.

– Тише! – сказал Отар.

В лунных проблесках я видела, как по лбу Отара и Ачако бежал ручейками пот. Я ничего не могла понять и вглядывалась в лица мальчишек.

– В чём дело? Что случилось?

Луна скрылась за тучами, стало темно. Я не трусишка, но мне было приятно заметить на балконе тень моего брата. Луна показалась опять, и теперь я с ужасом увидела на земле полное ягод маленькое вишнёвое дерево у моих ног. От неожиданности я даже отскочила в сторону.

– Срубили! – крикнула я. Но сейчас же прикрыла рот рукой.

По лицам мальчишек было видно, что они готовы срубить все вишнёвые деревья для меня.

– Перебрось через забор, – сказал Отар.

– И спрячь под домом, – добавил Ачако.

Другого выхода и не было. Мы с трудом все вместе перетащили дерево через забор и внесли под дом. Я ударилась об угол дома и потом всю неделю ходила с огромной шишкой на лбу.

Когда дерево было спрятано, Ачако и Отар словно растворились в темноте, а я осторожно, стараясь не скрипеть половицами, поднялась по лестнице в комнату к своему брату.

Я, Ачако, Отар и Нуну ни минуты не могли жить в деревне друг без друга. Я для них на всё была готова, и они тоже, но… вырвать с корнем целое дерево… из-за чего?

– Это просто безобразие, – бормотала я, прохаживаясь по комнате взад-вперёд, – а как же ещё это можно назвать?

– «А как же ещё это можно назвать?» – передразнил меня Котэ. – Ещё это можно назвать объяснением…

– Объяснением? – не поняла я. – В чём?

– Ах, ты не понимаешь? Это можно назвать объяснением в любви, вот в чём! – сказал Котэ.

Я в растерянности села на кровать, но голос Котэ снова поднял меня на ноги.

– Танцуют!.. Танцуют!.. – сказал он, глядя в окно.

Я подбежала к брату. В тени большой яблони Отар и Ачако и вправду танцевали. Они беззвучно сходились и расходились, плавая в воздухе, словно тени. То они становились враз на колени перед кем-то, то снова вскакивали на ноги и пускались в бешеный пляс. И так как они до невероятности походили друг на друга, то казалось, будто бы вдруг раздвоившийся человек танцевал сам с собой.

– И что они хотят этим сказать? – спросила я растерянно Котэ.

– Этим они хотят сказать, – ответил Котэ, – что мужчина, выдавший раньше времени свои чувства, не достоин называться мужчиной!..

В это время в темноте раздался голос тёти Ольги:

– Ачако и Отар, вы в дом не собираетесь, что ли?!

Братья замерли. Затем они легко и быстро пересекли наш двор и исчезли за забором.

Котэ уже давно уснул, а я всё ещё вертелась в своей кровати. Вот наконец забылась и я. И только погрузилась в предутренний сладкий сон, как кто-то меня дёрнул за руку. Я раскрыла глаза и увидела Отара и Ачако.

– Бессовестные! – напала я на них и отвернулась к стене…

Некоторое время они молчали. Затем Ачако сказал:

– Встань, пожалуйста, и помоги нам, очень просим!

– Чем я могу помочь вам? Воткнуть вишню обратно в землю? Дереву это уже не поможет, а если вы хотели налопаться вишни досыта, то нарвали бы и так ели, а дерево оставили бы в покое…

– До верхушки даже ты не могла дотянуться. А что мы могли сделать? – проговорил Отар, но Ачако толкнул его локтем.

Я знала, что они лгут, так же как они знали, что я тоже говорю неправду.

– Клянусь мамой, я десять косточек бросил в землю у корня дерева, – сказал Ачако и приложил руку к сердцу.

– Посмотрите-ка на этих садоводов! – воскликнула я. – Может быть, вы думаете, что из косточек завтра же десять новых вишнёвых деревьев появится?

Мне стало жаль мальчиков. И такими маленькими они выглядели и смотрели на меня так жалобно, и их тонкие руки так беспомощно висели, что у меня чуть слёзы на глазах не навернулись.

– Идите! – приказала я. – Я сейчас приду! Джигиты, скачите верхом на вишнёвых палочках.

Братья-близнецы без слов повиновались мне.

В дверях, держа руки в карманах, стоял мой брат. Он смотрел на меня и тихо смеялся.

Пока я расчёсывала свои длинные волосы, мальчики (потеряв терпение) вернулись и снова возникли на пороге. А что им оставалось делать? Они просто боялись появиться во дворе.

– Стоите, как попрошайки! – накинулась я на них. – Ну и стойте.

– А что ты хочешь от этих истребителей вишен? – вмешался мой брат.

– Я хочу, чтобы они оставили в покое все вишнёвые деревья, – сказала я.

– Тогда зачем ты с ними разговариваешь, как царица Тамара? – спросил меня Котэ. – Им и своих неприятностей хватает.

– Слушай, – спросил меня Ачако, – куда нам деть это дерево?

В это время как раз послышался грозный голос тёти Ольги. Братья вздрогнули и испуганно переглянулись.

– Скажу, что я его сама срубила!

Мальчики сделали вид, что успокоились, но, услышав снова грозный голос тёти, улизнули в один миг, и я не поняла: то ли их небо к себе подняло, то ли поглотила земля.

Я выскочила из комнаты во двор и заглянула под веранду дома. Голос тёти Ачако и Отара послышался вновь, теперь он походил больше на крик или причитание. У меня мороз пробежал по коже. Я осмотрела вишнёвое дерево. Листья уже поникли и завяли. Но ягоды вишни по-прежнему блестели, как живые.

Я снова вошла в дом, взяла кувшин и спустилась по лестнице. Затем я, не спеша, направилась к колодцу. Колодец был расположен так, что всё вокруг него было видно как на ладони. Поодаль от меня тётя Ольга стояла у вишнёвых деревьев и голосила. Потом она повернулась ко мне и, качая головой, направилась в мою сторону. Я не растерялась, даже улыбнулась, и улыбка застыла на моём лице.

– Где мальчики? Ты знаешь, что эти окаянные наделали?

– Не знаю… – сказала я спокойно, взяла кувшин с холодной водой и шагом направилась к дому. Я шла, и у меня было такое чувство, что вот-вот камень ударит в спину. Другой бы на моём месте убежал, но я именно тогда не могу бежать, когда нужно…

– Они же только что были с тобой, а теперь не знаешь, где они, да? – Будто из-под земли выросла передо мной Нуну. Она терпеть не могла вранья.

– Ты не знаешь, где твои братья, так почему я должна это знать? – парировала я, обходя Нуну стороной.

– Будто и того не знаешь, что они срубили дерево и спрятали его?! И всё из-за тебя! – не успокаивалась Нуну.

– Из-за меня?! – почти искренне удивилась я. – Почему это из-за меня?

– А потому, что ты сказала, что лучше есть свежую вишню, чем сваренную в сахаре. Вот они и…

– Я сказала?! – Её слова разозлили меня. – Я это просто подумала.

– Слишком громко думаешь! – отрезала Нуну.

– Что случилось? Из-за чего шум? – спросила меня Чапуло и пошла мне навстречу, чтобы отобрать кувшин. Её, видно, привлёк шум в нашем дворе.

Одной рукой продолжая поддерживать кувшин на плече, другой рукой я обняла ёё.

– Что случилось? – опять спросила Чапуло.

– Отар и Ачако срубили дерево, тётя Ольга сердится, ищет их, – прошептала я. Я знала, кому можно было доверить тайну. Уж Чапуло скажи что, тотчас расскажет всё ещё кому-нибудь. – А ведь дерево-то срубили не они…

– А кто же? – очень заинтересовалась Чапуло.

– Я сама спилила его.

– А как же ты одна-то? – удивилась Чапуло. – И зачем?

– Я то с одной стороны пилила, то с другой.

– И откуда у тебя только силы взялись? – снова чуть-чуть притворно удивилась Чапуло.

– От луны, – сказала я. – От лунного света. Вчера был такой сумасшедший лунный свет. Я лежу в постели, и свет мне будто бы шепчет: «Иди спили вишню, иди спили вишню!..» А я лежу и чувствую, если не пойду и не спилю, то умру…

– Невероятно! Ну и что? – спросила Чапуло, делая большие глаза.

– «Ну и что?» – повторила я. – Ну и то… пошла и спилила.

– И правильно сделала, девочка, – успокоила меня Чапуло. – Лучше спилить вишню, чем умереть!

– Котэ свидетель, – продолжала уверять я.

– Понимаешь, Чапуло, – сказал Котэ. – Она ещё вечером меня предупредила, что в такую лунную ночь обязательно должно случиться что-нибудь невероятное.

– Да-да-да. Я и сама вчера смотрела на луну и думала: такая луна сумасшедшая, как бы кто чего не натворил… – простодушно сказала Чапуло, не догадываясь, что Котэ подсмеивается над нами. – Чем поможешь загубленному дереву? Пойдём соберём вишню и отдадим её тёте Ольге.

Большая корзина почти наполнилась ягодами вишни. Странно, но мы не съели ни одной! Я видеть их не хотела, не то что есть.

Мы так осторожно поставили на кухне корзину, будто она ручными гранатами была полна. На цыпочках выходили обратно, когда нас позвала тётя.

– Разве это дело?! Бедное деревце! Совсем оно было молодым и сколько на нём было ягод, а что было бы дальше? – Она в горести била себя по коленям ладонями. Потом тётя Ольга поставила на огонь кувшин с молоком и повернулась к нам.

От смущения я не знала, что сказать, и ляпнула:

– Всё равно дерево скоро бы состарилось, тётя…

На мои слова она улыбнулась и стала угощать нас вишней:

– Ешьте, милые, если хотите. Не хотите? Хорошо, тогда я вам варенье сварю. Где эти сумасшедшие, невинно пострадавшие?

Я и Чапуло вышли во двор. Тётя Ольга высунула голову из окна и сказала нам:

– Скажите, чтобы на завтрак пожаловали, не то с голоду помрут эти ненормальные.

Через некоторое время во дворе показались два одинаковых мальчика в голубых майках и синих трусах. Отар прихрамывал, иногда останавливался и пытался выдернуть из ступни колючку. Он то к дереву прислонялся, то к Ачако. Может быть, он хотел, чтобы кто-нибудь пожалел его…

– Идут, герои, – сказал дядя Григоли со смехом и посмотрел на меня многозначительно. – И ты, наверное, замешана в этом деле, они-то не смогли бы ни с того ни с сего одолеть такое дерево… – И хитро улыбнулся.

…Вишнёвое варенье получилось отменное, я пенку съела с большим удовольствием и сказала громко:

– Варенье – первый сорт!..

А Котэ улыбнулся своим мыслям и, нагнувшись ко мне, тихо прошептал:

– Это не варенье первый сорт, это первая любовь!..