Текст книги "Вернувшийся к рассвету"

Автор книги: Дмитрий Ясный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава шестая

Я сидел на краю спортивной трибуны и болтал ногами, обозревая свои владения. Грозные, неприступные замки, поля, леса, реки…. Нет, рек у меня нет, но если Первый городской пруд сойдёт за море, то я обозревал и море. Мои верные легионы спали, набираясь сил, а их верные и преданные мне генералы и маршалы, расчертив землю, играли в «ножики». В доски трибуны, представляя себя храбрыми индейцами, им кидаться уже надоело, да и кончик у ножа «рыбки» обломили. Пока выигрывал Юрка Синицин из третьего отряда. Похожий на татарчонка, задиристый и подвижный как ртуть, с отличным глазомером, он с каждым броском ножа расширял свои владения, заставляя противников балансировать на одной ноге при их броске. Мой соотрядник, прозванный мною Конанном-варваром, второгодник Колявин Витька подпирал плечом трибуну, щурился на солнце и старательно наглаживал живот. У него сегодня выдался удачный день – он съел двойную порцию котлет и выпил три стакана компота. Поэтому на мир он взирал с позиции сытого и довольного кота и лениво наблюдал за ещё неназванными мною участниками игры – Семёном Тиминым из третьего отряда и братьями, Коляном с Лёхой Лавочкиными, из второго. Если коротко, то возле трибуны присутствовал весь спортивный комитет пионерской дружины лагеря «Ленинец» во главе со мной.

– Дим, мальки чё-то долго не возвращаются – может мне пойти поискать?

Это Илья из второго отряда. Он не состоит в комитете, но всегда с нами. На меня он смотрит хмуро и исподлобья, словно я ему сто рублей уже сто лет должен, но на это не стоит обращать внимания – характер у него такой, угрюмый и необщительный. На самом деле он обещает вырасти в неплохого человека, такого же как и его отец, который вечно пропадает по командировкам за границами. В рассудительного, честного и как стена надёжного. А беспокойство за малышей из пятого отряда, объясняется просто – у него трое младших братьев и привычка заботиться о них, стала его вторым я.

– Не надо, Илья. Вон они уже бегут.

Запыхавшиеся, с расцарапанными и измазанными травяным соком коленками, с паутиной на ушах, малыши лопоухими щенками пронеслись наискосок через футбольное поле и замерли передо мной, задрав головы, шумно дыша и поедая меня глазами. Взметнулись к головам маленькие ладошки в пионерском салюте, я соскочил с бортика и ответно отсалютовал, бросая резко вниз и в сторону, поднятую ко лбу ладонь. Один из малышей завистливо вздохнул и попытался повторить моё движение. Не получилось. Почти все в лагере старались скопировать мой жест, но не выходило – не было за их плечами тысяч просмотренных фильмов, где подобные красивые движения ставились актёрам лучшими хореографами.

– Докладывайте, товарищи юные бойцы!

– Товарищ старший командир игры!

Воздуха хватило только на первую фразу, затем малыши дружно сделали перерыв на вдох и закончили воплем, вспугнувшим греющихся на солнце ворон:

– Мы нашли!

И на тон ниже:

– Место, товарищ командир! Оно у ….

– Молчать!

Мой голос стальным лопнувшим тросом хлестнул по дернувшимся от испуга малышам, суровый взгляд придавил к земле, заставляя вжимать их головы в плечи. Я медленно и строго спустился с трибуны и в гулкой тишине подошел к замершим мальчикам.

– А если завтра война, а если завтра в поход? А вам вдруг доверят военную тайну и вы, что, тоже её первому встречному расскажете?

– Но вы свой, вы же наш, товарищ старший….

– Да! – я обрываю начавшего лепетать правого юного бойца – Я свой, я наш. Но!

Я поднимаю свой указательный палец вверх, к чистому синему небу, и золотой луч солнца рождает на его кончике маленькую искорку:

– Но вы обязаны хранить тайну, где находится захваченный врагом наш раненный лётчик ото всех и даже от меня! И если вы с этим справитесь, то вот тогда вы и станете настоящими юными бойцами!

А теперь сбавляем градус пафоса в своей речи и успокаиваем готовых зареветь малышей. Я приседаю на корточки и, проникновенно глядя в их расстроенные глаза, кладу ладони на тонкие плечи мальчишек и тихо говорю:

– А бойцами вы станете обязательно! Вы ведь нашли отличное место и никому, даже мне не рассказали о нём. Молодцы! А сейчас марш умываться и бегом к отряду «Мститель». Вы не забыли, что вы их партизаны – проводники?

– Никак нет, товарищ старший командир игры!

Двухголосый вопль сливается в единый оглушающий звонкий крик, вороны испуганно каркают и, взлетая, важно удаляются от слишком шумных двуногих, а два маленьких пыльных вихря, после короткой пробуксовки, исчезают по направлению к отрядным корпусам.

– Вот, смотрю на тебя, Димыч и всё у тебя получается как в этой….. Как её, Димыч? Ну, там, где дядьки и тётки толстые по сцене ходят и все грустно и долго поют? – Витёк медленно разворачивается и выжидательное смотрит на меня.

– В опере или в театре – вынужденно помогаю я.

– Точно! В опере!

И окончательно бросив наглаживать свой живот, он отлипает от трибуны и громко обращается к играющим:

– Меня мамка туда водила, в воскресенье, а там мужик толстый всё пел про какой-то металл и хохотал в конце страшно. Типа он самый умный. Вот и с Димоном ваще похоже, только он не поёт. Этот толстый тоже людей пугал или хвалил, но сразу было понятно, что это не по-настоящему. Понарошку.

Я улыбаюсь. М-да, Витя полностью непрошибаем и заслуженно носит данное ему мной прозвище Коннан – варвар. Для него все мои эти манипуляции голосом, тоном и взглядом со сверстниками лишь песок под сапогами и смятая обёрточная бумага, он видит суть. Даже не видит, тут я его несколько перехвалил, он чувствует. Хотя природа и обожает равновесие и, лишив Витька некоторой сообразительности в обмен на силу, оставила ему лишь способность ощущать, но этого ему хватает сполна. Он просто чуял, когда его обманывает, когда над ним за глаза смеются или боятся и размышлениями не заморачивался. Этого ему вполне хватало для принятия решения что, как и с кем делать. Мне даже было несколько завидно – никаких рефлексий или долгих размышлений на тему «А вправе ли я так поступить?» и душевных терзаний. Сама простота и истинное дитя природы. Но другом он для меня стал верным и надёжным, без размышлений приняв моё лидерство и главенствующую роль.

Я выныриваю из своих размышлений, обвожу строгим взглядом собравшихся у трибуны и говорю:

– Так, пацаны, давайте заканчивайте ножом кидаться. И руки из карманов выньте, продолжение сами знаете. Давайте проверим ещё раз – всё готово у нас для игры?

– Так проверялись же Дим ещё перед обедом!

– И что? В прошлый раз кто не проконтролировал, что девчонки не все медали нарисовали?

Семён отводит взгляд, а Юрка отвешивает ему щелбан и тут же прячется за братьев от возмездия. Семён показывает ему кулак, и медленно перемещаясь в сторону обидчика, рассудительно заявляет:

– В этот раз всё нормально будет! Я всё вчера ещё прокон… пронтоко…. Блин, короче! Танька со Светкой ещё вчера медали нарисовали– я к ним перед отбоем заходил. Ровно десять штук – «Штурмовик», две серебряные «Снайпер» и одну, золотую – «Герой битвы». У них только пудра кончилась, на две серебряные ещё хватит и всё. А на эти, как ты говоришь, голдовые – нету.

– И повязки всем розданы. И «мстителям» и «бастионовцам». Они в них даже спать легли, мы сами видели – продолжает доклад Алексей и, переглянувшись с братом, смеётся – На руки повязали и под одеяло залезли.

– А потом проснутся и как в прошлый раз, и по запарке, сверху рубахи оденут!

Теперь братья смеются вдвоём и я, вспоминая прошлую игру, смеюсь вместе с ними.

В прошлую игру наши спасители и захватчики раненного лётчика полчаса пытались понять, куда делись их знаки отличия, доорались до версии похищения повязок противниками и только вмешательство старшего пионервожатого помогло избежать конфликта. Меня тогда не было с ними – я ушел за наградами для победителей в игре. Что за игра? Да простая игра, навроде «Зарницы». Один отряд удерживает в плену раненого лётчика, второй отряд его ищет и освобождает. Оружие – наполненные водой полиэтиленовые кульки. Проводники для освободителей – лесные партизаны. Их роль сегодня играют мальки из пятого отряда. В игре только один подвох – храбрый лётчик ранен в ноги и идти сам не может. Сразу четыре человека из активных бойцов в минус. Так что, спасителям пленённого лётчика приходится труднои побеждали они всего два раза. Пока счёт три – два, в пользу захватчиков. Но освободители не сдаются и раз за разом ищут новые тактические ходы – общий штурм, отвлекающая атака и даже пробовали осаду. Сидели в кустах почти до самого ужина и на призывы пионервожатых не реагировали. Соответственно, эмоции в игре переплёскивают через край, и иногда противники сходятся врукопашную. Пацаны, в основном, катаются с пыхтением по траве или кружат вокруг противника, прожигая противника суровыми и гневными взглядами. Девчонки с душераздирающим визгом таскают друг друга за косички. Один раз и раненный лётчик влез в свалку и получил по носу за инициативность. Бардак, короче. Но на этот случай есть мы, спортивный комитет, выполняющие важную роль миротворцев и карающей и контролирующей структуры. В случае серьёзного нарушения правил – мгновенная дисквалификация и удаление с поля, то есть из игры. Вначале, разумеется, были попытки неподчинения и посылания не прошеных контролёров далеко и экспрессивно. Но потом, после пары разъяснительных бесед всё прекратилось. Правильно говорят, что один хороший подзатыльник заменяет двухчасовую педагогическую лекцию. Вот и раздали мы, гм, несколько подзатыльников.

Что, такой игры нет в организационно-методических указаниях по спортивным играм в пионерском лагере? Ну, нет её, верно. Я сам её придумал, сам правила и награды вымучивал. Получилось неплохо и это отметили – грамотой наградили, перед строем пионерской дружины руку пожали. Но знаете, мне больше нравятся прошедшие трудовые соревнования между отрядами по покраске лагерного забора. Сплагиатил, кто спорит, идею незабвенного Тома Сойера, но я же её творчески переработал! И в итоге от источника мало что осталось, так что горжусь сделанным по праву. Ну не нравился мне забор за туалетами лагеря, категорически не нравился. Покосившийся, с зияющими дырами, с рассохшимися досками. Часть забора наклонилась и грозила рухнуть в любой момент. Не забор, а откровенный призыв к побегам за территорию лагеря. Так-то мне было абсолютно наплевать на состояние построек лагеря, жить всю жизнь я в нём не собирался, и на побеги пионеров до ближайших зарослей малины совершенно параллельно, но вот неуютное ощущение при взгляде на этот беззубый бастион, возникало внутри постоянно. Походил я тогда рядом, поглазел, подумал и пошел искать старшего пионервожатого – чувствовал я в нём некую слабину и собирался пользоваться этим на всю катушку.

– Олег Юрьевич!

– Да? Дима, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, Олег Юрьевич – я мысленно усмехнулся. Интересно, зачем разыгрывать из себя забывчивого гражданина человеку, который негласно наблюдает за мной уже несколько дней? Может быть, он наблюдает по чьей-то просьбе или, это будет точнее, по чьему-то распоряжению и этого стыдится? Этакий своеобразный защитный механизм психики. Проверим.

– Следите, Олег Юрьевич?

– Что?!

– На забор, говорю, глядите, Олег Юрьевич?

– Какой забор?!

– Который за туалетами, Олег Юрьевич. Покосился ведь весь.

М-да, а взгляд у него вильнул, словно машина на мокром асфальте. И кончики ушей покраснели. Нет, не его инициатива. Точно приказали и я, скорее всего, догадываюсь кто. Но раз пока смотрят, а руками не трогают, то у меня есть шанс ещё побарахтаться с возможностью, при случае, выскользнуть из хватких рук. И я уже предпринял в этом направлении некоторые шаги. Ну, например, вот этот забор. Мелочь, конечно, но мне пока любой камешек за кирпич для стены сойдёт. Тут я замечаю, что уже и старший вожатый изучающее смотрит на меня. Встретились два энтомолога, блин! Чёртово несоответствие дряхлого разума и юного тела! Постоянные всплески гормонов напрочь, иногда, отключающие разум! Как же достало уже!

– Так что с забором, Дима? – повторно спрашивает меня Олег Юрьевич.

– Отремонтировать его надо, поправить, – и заранее, не давая собеседнику вывалить на меня убойные и неопровержимые аргументы из ряда – некому и нечем, я торопливо продолжаю.

– Краску и гвозди в лагерь привезут, мне только позвонить нужно. А доски для починки лежат за клубом. Старые. Разбирали, наверное, что-то.

– А кто будет работать? У нашего плотника, сам понимаешь, не десять рук.

– Мы, пионеры, и будем работать. Ведь один из законов пионеров гласит: «Пионер должен оказывать услуги и помогать всем, особенно старым людям, детям и женщинам!». Вы только разрешительные моменты на себя возьмите, Олег Юрьевич. А организация работ, обеспечение инструментарием и материалами – за мной.

Сказал и замер. Говорите язык мой – враг мой? Нет, всё гораздо хуже – предатель.

Томительная пауза к моему удивлению оказалась короткой. Старший пионервожатый пошарил по карманам брюк, потом зачем-то достал ручку из нагрудного кармана на рубашке, повертел её в пальцах и задумчиво переспросил:

– Значит, говоришь, закон такой есть, пионерский – помогать детям, женщинам и плотникам?

Я молча кивнул. Здесь уже на оговорку не спишешь.

– Хороший закон. Только вот не совсем он пионерский, Дима….. Впрочем, ты ведь хотел позвонить?

Повторный кивок.

– Идем, позвонишь, кому тебе нужно. Я открою комнату дружины.

И мы пошли.

Олег присел у окна, раскрыл первую попавшуюся ему под руку методичку и, изображая полное поглощение процессом чтения, принялся незаметно наблюдать за Олиным.

«А прав, всё-таки, товарищ капитан, ой как прав! Нечисто что-то с парнем. Наизусть цитирует выдержки из устава царских скаутов, словами, как фокусник жонглирует. Да и у телефона устроился так, что потянуло неприятным, воображаемым сквозняком по комнате, словно он, Олег, вдруг очутился „на ковре“ у горкомовского начальства!».

Мальчик быстро прошел через комнату к столу, не обращая никакого внимания ни на сверкающие начищенной медью горны, с белыми, новыми мундштуками, ни на большую цветную фотографию пионера-горниста в полный рост. Миновал развешанные на стене барабаны, даже не прикоснувшись ладонью к манящей ударить в неё поверхности. Не поглядел и на пионерские знамена, разноцветные грамоты и блестящие кубки на стеллажных полках. Равнодушно игнорировал всё сверкающее и блестящее, словно видел ранее многократно и никакого интереса к пионерской атрибутике уже не испытывает. Словно он и не пионер. За стол уселся властно, полностью разместился на стуле, не примостился на краешек. Не задумываясь, отодвинул в сторону стопку брошюр, прихватывая по пути карандаш. Телефонные номера набирал по памяти, разговаривал вежливо, но так, что будь Олег на месте собеседника, то трижды подумал, прежде чем отказать просящему таким тоном. Хмурился, барабанил пальцами по столу, поднимал глаза к потолку, дожидаясь, когда пригласят к телефону нужного ему человека, делал короткие пометки на обложке тетради.

У Олега, чем дальше он наблюдал, тем больше возникало вопросов, и он уже с нетерпением ожидал окончания телефонных переговоров. Наконец, зелёная телефонная рубка окончательно придавила прямоугольники из прозрачной пластмассы на теле аппарата. Олин рассеянно ковырнул пальцем на телефоне кусок пластика справа от диска с цифрами и поднял взгляд на Олега Юрьевича. Смотрел он угрюмо и рассеяно, будто неприязнь от разговора с последним абонентом оставила столь большой осадок, что чтобы избавиться от него, требовалось гораздо больше времени, чем пара минут. Олегу на секунду почудилось, что Олин положит карандаш и строго спросит: «Итак, что вы хотели?», не забыв добавить «У вас пять минут». Не спросил.

– Краску, гвозди, несколько молотков и пару ножовок по дереву привезут завтра. После девятнадцати ноль-ноль. Желательно организовать приёмку и складирование доставленного. А мы с ребятами поможем всё перенести на склад.

С каждым словом тот, холодный и требовательный человек, которого только что видел перед собой Олег, исчезал за открытой мальчишеской улыбкой, лучащимися юной энергией глазами и звонким мальчишеским голосом. Олег невольно тряхнул головой и растерянно спросил:

– А кому ты, Дима, звонил? Нашим шефам с заводов? Или… брату?

Глупость полнейшая спрошена, но мысли Олега скакали в голове дикими мустангами, слова не навязывались на нить смысла, вот и ляпнул, не думая.

– Своим хорошим знакомым, Олег Юрьевич. Они нам помогут. Они славные и добрые люди, настоящие товарищи.

Показалось Олегу или нет, но при последнем слове в глазах мальчика мелькнула та же тёмная, пугающая непонятностью, хищная тень, что он увидел на фотографии, что показывал ему капитан КГБ.

– Да? Очень хорошо, что у тебя есть такие знакомые. И, Дима, задержись на минутку! Я хотел тебя спросить кое о чем.

Мальчик, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся и кольнул холодным взглядом споткнувшегося на полуслове старшего пионервожатого:

– А стоит ли Олег Юрьевич, спрашивать? Знаете выражение: «Во многих знаниях – многие печали»? И мне хотелось бы видеть вас среди своих друзей, а друг не заставляет отвечать друга, если тот не хочет. До свидания, Олег Юрьевич. Всего хорошего.

И открытая дверь мягко закрылась за по-юношески худощавой спиной собеседника. Олег некоторое время посидел без движения бессмысленно глядя на закрытый прямоугольник двери, потом перевёл взгляд на зеленый кусок пластмассы с электросхемами внутри. Завтра пятница и капитан ждёт его звонка. Вежливо ответит, попросит секунду обождать – он возьмёт ручку и безлично предложит говорить. Почему-то Олегу хотелось нарушить своё обещание, данное им самому себе и рассказать абсолютно всё о сегодняшнем дне. Без купюр, без умалчивания, всё как было. Наверное, потому что он испугался и хотелось с кем-то поделиться пережитым, найти поддержку. А кто поможет лучше, кого не испугает это чудовище, что скрывается в теле мальчика? Только такой же монстр. И знакомый Олегу монстр гораздо более страшен, чем представший пару минут назад перед Олегом.

Минуло полчаса, в комнату пару раз заглядывали, а Олег всё по-прежнему сидел у окна и не отрывал пристального взгляда от телефона.

– Дим! Да, Димыч же! Заснул что ли?

Толчок в плечо и голос Витька вырывает меня из воспоминаний. Так и не решив, правильно ли я сделал, почти раскрывшись перед старшим пионервожатым или нет, я посмотрел на приятеля затуманенным взором. Поймал его открытый и простой взгляд, всё ещё пребывая в воспоминаниях, задумчиво улыбнулся:

– А ведь хорошо мы забор покрасили, правда, Витя?

– Забор? А, тот забор…. – Витя расплылся в глупой улыбке.

– С забором, ты это классно придумал! Было весело! И особенно с маслом, ну чтобы краска к коже не приставала. Девчонки наши тогда не только руки намазали, но и ноги и ходили такие…. Такие классные, вкусные как…. Как свежие булочки из хлебного отдела, вот! С корочкой!

Витя, наконец, подобрал определение и заулыбался ещё шире.

– Звал-то зачем, Витя? Что ты мне сказать хотел?

– Звал? А, ну да, точно звал! Дим, к тебе с первого отряда очкарик какой-то приходил и просил передать, что в библиотеку книги новые привезли. Ты читать, что ли пойдёшь? Ты же вроде не читаешь? Сам ведь говорил, что всё уже тобой там давно прочитано?

– Ну, писатели всегда что-то новое напишут. Фантастику интересную или детектив. Про вихри времён разные, враждебные, то есть, – тут же поправился я.

– А может в библиотекуновый номер «Пионерской правды» привезли с продолжением, – и, видя, что меня не понимают, пояснил, – Кир Булычёв повесть фантастическую писать начал, а пионеры ему помогают. Вспомнил?

– Точно. Там ещё робот железный на ракете летает!

– Ну вот. Про него и почитаю. Про этого робота, совсем железного, но очень обаятельного.

Я внимательно посмотрел на ухмыляющегося шутке приятеля. Что-то естьещё, но говорить он не хочет, но и промолчать не может.

– Договаривай, Витя.

– Чё договаривать-то, Дим?

– То, что ты ещё хотел мне сказать.

Витя сопит, мнётся, теребит подплавленные спичками концы пионерского галстука и, наконец, натужно рожает:

– Ну, эта…. Девчонка, та самая, что из первого отряда, на спортплощадку приходила. За кустами стояла и на тебя глядела. Долго. Минут десять. Потом заулыбалась, что-то подружке сказала и они ушли. А сегодня вечером дискотека общеотрядная, ну я и подумал….

– Что ты подумал?

– Да чё, чё! Да ни чё я не подумал! Это же не я на неё таким взглядом смотрю, и ложки в столовой винтом закручиваю! Глафья Марковна, когда я посуду убирал, сказала, что ты в неё влюбился! А вечером дискотека в клубе! Общеотрядная! Вот я подумал и пришел тебе сказать!

Витёк сердито засопел и уставился на меня, буравя обиженным взглядом, а я покраснел, и неловко пробормотав:

– Ну, приходила, ну и смотрела…. Что такого-то? Смотреть никому не запрещается. Влюбился, скажешь, тоже… – я отвернулся от приятеля, скрывая неожиданно заалевшие щёки.

Вообще-то много чего такого. Ведь у меня всё хорошо, всё стабильно и под контролемтолько до определённого момента, пока неизвестные герои труда эндокринной железы не начинают ударно заканчивать пятилетку в три года, и выброс гормонов не заваливает индикатор моего состояния в красную зону. Нет, мне иногда удаётся держать в узде этих взбрыкивающих жеребцов, но иногда эти гуморальные регуляторы вырывают поводья из рук и мне остаётся лишь ловить стремительно удаляющийся конский топот. В чистом, на хрен, поле. Тогда слетает весь самоконтроль, мой мальчик выбирается из глубин сознания, небрежно отправляет меня на периферию сознания и начинает вытворять такое, что очнувшись и вернувшись к рулю, я просто несколько мгновений пребываю в шоке, стараясь успокоить эту гормональную бурю в стакане воды. Ну, а так как моему мальчику остался лишь эмоциональный план мышления, то он и мыслит соответственно – ненавидит, так до наших клыков на разорванном горле врага. Любит, так до самозабвения.

Именно вот это и произошло, когда я увидел её. Её. Блин, две буквы в слове этом, одна из них вообще уродец – пухлый бублик со следами пролетающих птиц, всего две, но…. Смысла в этих буковках, оттенков и значений столько, что не упрёт и дурмашина на восьми осях, весом тонн в сто двадцать, что я закупил в прошлой жизни для одного своего карьера в Киргизии. Сплющат, вдавят в землю по ступицы и переломят раму всего две буквы, ибо они означают Её. Тавтология, согласен, но разве у вас всё хорошо со стилистикой и ораторским искусством, когда вы восторженно и с потерей контроля над окружающей обстановкой, вспоминаете предмет своего обожания? Обожания? Я чуть притормозил селевый поток наших общих с моим мальчиком розовых слюней, сунул данное слово в фиксаторы лабораторных держателей и покрутил его на поворотном стенде. Вроде бы органично прозвучало. М-да, как там сказано у бородато-волосатого трирского еврея, некого Карла Маркса: «Бытие определяет сознание»? Верно сказано. Так что, когда я увидел её на аллее, то старая циничная сволочь куда-то исчезла, и на освещённом солнцем маленьком кусочке Земли остался лишь тринадцатилетний пацан, пребывающий в эстетическом оргазме дрянной старикашка – я и Она.

Лучик солнца, блеск луны. Она шагнула из тени на свет и замерла, пронизываемая золотыми лучами, в изящной незаконченности движения. И я узрел это голенастое, с ещё не сформировавшимися острыми грудками и узкими бёдрами существо, девочку-подростка и мир тьмы для меня сменился вселенной света. Я пропал. Нет, я ещё побарахтался, спросил его: «И что мы с этим дитем будем делать? За ручки держаться? Или ты способен оте…ьеё что ли?!».

Господи упаси! Это ведь не смешно даже, ребёнок ведь, да и у самого кое-что ещё даже для военкоматовской сырой салфетки не годится – не зацепится пока, сползёт. Но вот мой мальчик…. Он не рассуждал и не взвешивал, не считал холодно – выгодно или не выгодно. Не вспоминал об истрёпанных временем и значимых только для таких старых пердунов как я, философские сетования на тему «Всё пройдет и это тоже пройдёт». Он просто смотрел на это небесное создание и тонул в её карих глазах, любовался переливами волос цвета воронова крыла и пытался втянуть на расстоянии расширенными ноздрями облезлого носа восхитительный запах её нагретой солнцем смуглой кожи. Глупый щенок, он влюбился и я вместе с ним. И, знаете, я ничего не собирался с этим делать. Совершенно ничего. Наоборот, я укутал это чувство, эту нашу первую любовь в тысячи слоёв этой полиэтиленовой упаковочной хрени с пупырышками, спрятал ото всех и подобно скупому рыцарю, в одиночестве приоткрывал тяжелую крышку сундука и украдкой любовался своим сокровищем.

Но, очевидно, любовался я слишком откровенно и моя бережно лелеемая тайна таковой уже не являлась. Ну и наплевать. Чего мне стесняться-то? Гормоны – гормонами, но вот комплексы у меня отсутствовали – факт. Не нашлось им место в моём сознании, что не могло меня не радовать. Иначе….

Слышали сказку о страшном и коварном искусственном интеллекте? Об этом жалком создании, непременно мечтающем поработить всё человечество? Вот и представьте себе эгоистичную бездушную тварь, а другого определения и не подбирается, что имеет возможность всячески воздействовать на неокрепшие умы гнилыми идеями и людоедскими концепциями, обладает многолетним опытом манипулирования сознанием людей, разнообразными знаниями всего и вся и при полном отсутствии всех моральных ограничений и принципов, имеет кучу комплексов? Страшно становиться? Мне тоже. Частенько в зеркало наблюдаю данного монстра, но держу это чудище в клетке с толстыми прутьями и под надёжным замком. Вырывается, правда, иногда, но ненадолго. Ладно, вернёмся на землю из туманного мира воспоминаний и рассуждений и займёмся делами нашими, скорбными и грешными.

– Ладно, уговорил. После ужина собери всех наших – пойдём на эту дискотеку. И Аркашку заранее отправь в клуб – пусть проверит, что там за записи гонять хотят. Если что-то типа «Песняров» или «Весёлых ребят», то из моих записей пусть сборку сделает. Ну, а если кто из старших отрядов что-то против мяргнет, то пускай на меня ссылается.

– А вожатые если…

– А если вожатые, то пусть говорит, что с Олегом Юрьевичем всё договорено и он не возражал. Не поверят – пусть идут и спрашивают. А я ненадолго отлучусь и меня не искать!

– Ага, всё понял! Аркашке и нашимвсё скажу. А ты куда сейчас? Награждение же скоро? Кто награждать-то будет, раз ты уйдёшь? Или не дадим медали? Но как тогда без них?

Витёк озадачивается проблемой сложить пазлы разрушенной действительности в понятную ему картину и находится в состоянии полной растерянности.

– А кто у меня заместитель?

– Ну, я и чё?

– Вот ты и будешь награждать, понял?

– Ага! Я это… Я не подведу!

Приятель сияет, он счастлив и чрезвычайно доволен. Ещё бы, с важным видом надевать на склоненные перед тобой шеи кусочки размалёванного картона на ниточках, это….

«Заткнулся бы ты – а?» – я перекрываю прорыв канализации в своём сознании и тычу приятеля в плечо кулаком – давай, не подведи, мол. Разворачиваюсь и начинаю удаляться в сторону библиотеки, но этот, а еще друг называется, втыкает мне кинжал в спину:

– Димыч, а на танцы ты её приглашать будешь? А целоваться на мосте?

Я спотыкаюсь на месте, медленно оборачиваюсь и волна замораживающего холода широким валом расходиться от меня. Голос мой черств и сух как сушёный на огне песок пустыни:

– Слушай, Брут – ещё один вопрос и ты…. – нет, это выражение он не поймёт– прибью, короче и скажу, что так и было. Понял?!

– Ага. Понял.

Удовлетворённый севшим голосом и напуганным видом Витька, я разворачиваюсь обратно, но в спину вновь слышится:

– Димыч, а Брут это кто такой? Летчик?

Вот ведь гад! Ну, ничем не пробивается, как лобовая броня у вермахтовской вундервафли «Маус».

– Ну, а потом они пошли обратно за кусты, на лавки, сигареты курить.

– Значит, говоришь, они очень долго крутились у директорского кабинета, в окна заглядывали и не в свои корпуса заходили? Выносили что-то оттуда, из корпусов?

– Ну, так я тебе уже ведь говорил….Чё снова-то повторять?

Я резко подтягиваю своего недобровольного агента за воротник рубашки к себе и пристально смотрю ему в глаза. Недолго смотрю. Для этого червяка хватает пары секунд, вот и стёкла очков у него уже запотели.

– Я вам говорил, неуважаемый мной Сергей, что тыканья я от вас не потерплю, говно ты ушастое?

Быстрый и испуганный кивок головой. Собеседник намного выше меня и его жест выглядит клевком облезлой цапли. Я удовлетворённо повторяю:

– Говорил. Но, более чем очевидно, очень тихо и неразборчиво.

Я делаю быстрое движение кулаком в район печени собеседника, и с болезненным скулежом он повисает у меня на руке. Громко трещит рвущимися нитками и отлетает пуговица на рубашке. Очки сползли с переносицы и подрагивают на кончике покрывшегося мелкими капельками пота носа в такт его судорожным вдохам.

– Мне кажется, что я достаточно освежил вашу память, Сергей и поэтому…. Вали отсюда и не забывай о порученном тебе деле!

Я отпускаю своего филера на добровольно-принудительных началах и задумываюсь. Будем брать сразу или дать им залезть в кабинет и вынести всё присмотренное? Или пусть украденное унесут подальше, иначе попытка через «пятнашку» выйдет и смысл тогда волну подымать? Пальчиком погрозят и всё. А мне такой контингент тут нафиг не нужен – у меня ещё две лагерные смены впереди. Удалим ударным трудом сорняки с нашей грядки! Превратим бурьяна край – в цветущий яблоневый рай! И всё в таком духе.

Нет, но какой шпиён-то замечательный, у меня получился! Нагловатый и трусливый, подленький и в то же время внимательный, с задатками неплохого аналитика и азартный. Прям подарок с неба! А ещё говорят, что удача это костыли для слабых и ни на что не способных Иванов-дураков. Нет, её величество Удача иногда и на инициативных и предприимчивых своё благосклонное внимание обращает. Ведь совершенно случайно я зашел в первый отряд в тихий час и увидел, как этот крысёныш в «чемоданной» комнате по чужим сумка шарится! Звеньевой и стенгазетчик, б…ть! Краски он искал, понимаешь, художник херов, Пикассо недомученный. У меня и так аллергическая реакция на подобных ему крысятников повышенная, ещё с прошлой жизни, а тут это существо ещё и пасть попыталось раскрыть и физически на меня воздействовать! Ну, ещё бы, наезжает тут на тебя какой-то сопляк из четвёртого отряда с моральными нотациями и требует вернуть на место целых три или четыре уворованных рубля и целый кулёк с конфетами! Счас! Вот прямо сейчас всё вернёт, обязательно, только вот кое-кому место его и берега потерянные укажет, и вернёт.