Текст книги "Вернувшийся к рассвету"

Автор книги: Дмитрий Ясный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Славный, добрый человек Юрий Геннадьевич Сыч, мой лечащий врач, психиатр и кандидат наук, собирался защищать «докторскую». Стремление похвальное и всячески мною приветствуемое, но вот было только одно но – жаждал Юрий Геннадьевич заполучить желанный титул доктора наук и за мой счёт вдобавок. Что уж ему приглянулось в моей странной «болезни» мне неведомо, какой новый синдром он мечтал назвать своим именем, не знаю, но моя интуиция кричала во весь голос, что добром для меня всё это не кончится. Пришлось действовать.

Три дня я обдумывал варианты противодействий замыслу моего лечащего врача, всё искали искал изящные решения, а на четвёртый день просто взял в руки тяжелую пепельницу со стола доктора. Под удивлённым взором рыхлого лысого мужчины снял с себя фланелевую больничную куртку и, тщательно обмотав тканью кусок литого стекла, подошел к нему и резко ударил пепельницей в висок. Лучшее решение – простое решение и нечего умничать. Бац по голове и нет проблем минут на пять. Ну, я, следовательно, и бацнул, а доктор упал и очень хорошо упал. Сполз со своего кресла на пол сломанной куклой и не завалился ни на какой бок. Это удачно для меня вышло. Не пришлось ворочать его рыхлое тело, и ключи от сейфа, вытащенные из кармана его халата, через пару секунд я уже вставлял в замочную скважину железного ящика.

«Молодец, Юрий Геннадьевич, что инструкции Минздрава нарушаешь и наркоту у себя в кабинете хранишь, а не на посту как положено, это ты молодчага!».

Ключ скрежетнул и провернулся в скважине, допуская меня в тёмное нутро стального хранилища. Кстати, в этой фазе я чуть не потерпел полное фиаско – еле-еле смог провернуть ключ. Но Бог миловал и, пробежав взглядом по полкам сейфа, я, привстав на носки ступней, вытянул из тёмного чрева бронированного хранилища несколько картонных упаковок с ампулами. Синие надписи на латыни, лохматящийся край упаковки, непривычный вид прозрачных стеклянных ампул с ломкими носиками. Чья-то радость, чья-то боль, чья-то смерть. Вытянул осторожно одну стекляшку из бумажного ложа, поднёс к глазам, прочитал. Бетамепродин. Задумался, насилуя своё файлохранилище в поиске совпадений. То – не то? Внутренний таймер размеренно тикал, уводя стрелку воображаемого секундомера из зелёной зоны к желтой. В глубине души колыхнулся бледный язычок пламени слабо разгорающейся паники.

Ну, вспоминай же, вспоминай!

Бетамепродин – опиат, болеутоляющий, аналог петдина. Опиат, пусть и простенький, но сойдёт, да и карфентаил ещё не синтезировали, по-моему. Хм, вспомнил, не подвела память. Где, в каком чулане, я хранил все эти зубодробительные названия лекарственных препаратов уж и не знаю, но вот выскочили, когда стало нужно и попали точно в цель. Пробурчал довольно «бинго!», отодвинул пять упаковок в сторону, сунул руку в сейф, достал ещё две такие же. Доктор слабо шевельнулся. Время. Сдёрнуть с пепельницы куртку, найти газету. Завернуть в бумажный лист с чёрными жуками-буковками упаковки с ампулами. Всё, готово, можно уходить.

Когда я выходил из кабинета Юрий Геннадьевич еле слышно застонал, что-то невнятно произнёс и дёрнул рукой. Поздно, доктор, можете уже не пить «Боржоми». Не поможет. Я уже спускаюсь на первый этаж в туалет, где мною заранее расшевелен шпингалет на уличном окне, а этот звякающий и шуршащий свёрток ждёт укромный тайник возле котельной. Проигравший может начинать плакать.

Потом было всё просто. Когда я вернулся в больницу, то просто позволил схватить себя санитару за ухо и молча, не сопротивляясь, поволокся вслед за ним к доктору в кабинет. Сейф я оставил открытым и поэтому предполагал, что Юрий Геннадьевич сообразит, что орать о пропаже препаратов на всё отделение ему совершенно не выгодно и у нас состоится нужный мне конструктивный диалог. Поэтому я просто переждал изошедший от Юрия Геннадьевича шквал яростных криков, угроз, пару затрещин от санитара, океан разнообразных обещаний вперемешку с увещеваниями и давлением «на совесть», а потом просто предложил ему спокойно поговорить, наедине, о его дальнейшее судьбе и карьере.

Картина наблюдалась комичная – я даже, не сдержавшись, открыто улыбнулся. Во все свои девятнадцать зубов. Санитара в расчёт не берём – туповат оказался разумом и просто не заметил смену ролей, а вот Юрий Геннадьевич, оказался наоборот, вовсе не глуп и пару раз изумлённо открыв и закрыв рот, задавленно хрюкнул и, сломав карандаш, тут же выставил за дверь медбрата. Водрузив на угреватый нос очки, онсложил руки перед собой, весь подобрался и сухо произнёс:

– Слушаю тебя, Дима, внимательно.

Я потёр горевшее ухо и, устроившись на клеёнчатой кушетке поудобней, неторопливо заговорил:

– Суть моего предложения, уважаемый Юрий Геннадьевич, очень проста – вы пишите заключение о моём полном физическом и умственном здоровье, так сказать о чудесном случае ремиссии, затем выдаёте историю болезни мне на руки и навсегда забываете о моём существовании, а я указываю вам место, где спрятаны похищенные препараты. В противном же случае, при очередной проверке у вас обнаруживают серьёзную недостачу наркотических средств, а я жалуюсь на приставание и развратные действия с вашей стороны и вы, мой добрый доктор, имеете очень много головной боли. Выбор прост и он за вами.

– Да кто тебе поверит, щенок! Ты больной! Ненормальный! У тебя, знаешь, какая история болезни? Да это клеймо на всю жизнь!

– Знаю. Но ведь есть очень большой шанс, что ваши враги мне поверят, Юрий Геннадьевич, ваши враги и наша доблестная милиция. Вы готовы рискнуть? Советский врач – растлитель детей и наркоман. Неплохо звучит, а? Вы ведь член коммунистической партии или кандидат в КПСС, я не ошибаюсь? Как думаете, с вашим высокоморальным обликом гражданина СССР и строителя коммунизма будет сочетаться подобное? А может, вы желаете заполучить, как и я, это клеймо на всю жизнь, Юрий Геннадьевич? Чисто из-за тщательно скрываемой вами склонности к мазохизму? Итак?

Я соскользнул с кушетки, бросил снятую куртку на пол и подался к двери, чуть приспустив пояс линялых больничных штанов:

– Мне начинать звать на помощь, Юрий Геннадьевич?

– Нет! Не надо! Я согласен, гадёныш…..

Да, гремучий это коктейль – злость и страх в смеси с бессильной ненавистью. Нервы взболтать и можете перемешивать. Меня, честно признаюсь, даже несколько пробрало от мощного негатива чувств изливаемых взглядом и голосом раздавленного человека, совершенно теперь не напоминающего лощённого и уверенного в себя врача первой категории. Но это не я хотел превратить ребёнка в ещё одну ступеньку карьерной лестницы для себя, любимого, и посему – какой мерой меряете, той и вам намерят!

– До свиданья, Юрий Геннадьевич. И не забудьте завтра сказать моей маме, чтобы она мне кофту или свитер принесла – темно тут….. тьфу, холодно тут у вас, а у меня тёплых вещей нет.

Я вышел из кабинета и, подмигнув грозно смотрящему на меня медбрату, отправился к себе в палату. А ровно через девять дней я стоял на широких ступенях центрального входа в госпиталь, держался за обветренную и шелушащуюся ладошку своей мамы и вдыхал прохладный воздух утра 9 мая 1974 года. Вдалеке дребезжал звонок трамвая, и я дрожал вместе с ним. Было очень страшно и одновременно от восторга захватывало дух – начиналась моя вторая жизнь.

Часть первая

Глава первая

– Червонец, блин, два короля в отбое, два на руках! Забыл, что ли? Зачем до этого с валетов ходил? Ну, сейчас тебе Сова погоны и повесит, придурок! Га-га-га!

– Усохни, Гера.

Рыжий подросток с веером принятых карт в руках раздраженно покосился на лыбящегося комментатора. Ну, ошибся, бывает. Да и не всё ещё потерянно – есть козырь и пиковая дама в наборе и если зайти с девятки, то отбоя не будет и погоны отменяются.

Замусоленная девятка хлёстко бьётся рубашкой о плохо прокрашенную доску столешницы.

– Зашел!

– Принял. Снова ходи. Впрочем, подожди, Сергей.

Противник рыжего, темно-русый мальчик лет девяти с ярко зелёными глазами и необычно правильными чертами лица для столь юного возраста, без уничтожаемой только годами детской припухлости, еле заметно улыбнулся и бросил карты на стол.

– Смотри, Сергей. Сейчас ты идёшь с пиковой дамы. Отбой козырной десяткой. Все в отбое, «подброса» нет. Я иду с тузов, ты берёшь, у тебя один козырь. Затем два короля, один из них козырный – бить их тебе нечем и ты снова берёшь. Ну, а следующими идут шестёрки и одна из них козырная. Отбой, у меня карт нет, ты остался и проиграл. Дальше играть смысл есть? Смысла нет. И, хватит, больше не раздавай, будем разговаривать о желании.

Рыжий Сергей громко засопел, не отвечая партнеру, задвигал карты по столешнице, прикладывал одну к другой, менял пары и всё больше мрачнел.

– Ну, Сова! Ну, мать твою! Блин, Гера, ты видел как он, собака, красиво расклад на….й вывел?

Ошарашенный взгляд рыжего уткнулся в широкоскулое лицо приятеля, ища поддержки. Но закадычный приятель Гера только что ржущий и гоготавший вдруг стал скучным и упорно отводил глаза.

– Сергей, я ведь тебя просил не трогать мою мать и не обзывать меня? Просил?

Рыжий обмер, его рука с картами, задрожав, разжалась, засаленные бумажные прямоугольники выпали из пальцев падая под стол в траву в компанию к бычкам, линялым фантикам и блестящим «бескозыркам» от водочных бутылок.

– Сова, блин, кореш…. Вот гадом буду, забыл совсем! Сова, я…

Фраза так и закончилась не начавшись. Через столешницу по направлению к лицу рыжего подростка мелькнуло что-то быстрое. Сухой короткий звук, и нелепо раскинув руки, подросток упал на траву. Одна из карт, подброшенная подошвами кед, взлетела и словно издеваясь, прилипла к начавшей стремительно краснеть левой стороне челюсти.

– Гера!

– Да, Сова?

– Червонцу помоги, в тень отнеси. Когда придёт в себя пусть найдёт меня завтра в школе на большой перемене. Мы не закончили с ним разговор. Всё, бывай!

Твёрдая правая маленькая ладошка утонула в потной лапе полного Геры, левая ловко подхватила трёхлитровый эмалированный бидон. Время к обеду, должны уже были притащить к магазину бочку с молоком.

Невысокий мальчик с ярко зелёными глазами ловко проскользнул в щель между досками забора, еле слышно звякнул об ржавый гвоздь белый эмалированный бидон с кроваво-красной розой-мутантом на боку. Толстый Гера проводил уходящего взглядом, перевёл взор на лежавшего без сознания приятеля. Сплюнул. Вытащил из мятой пачки «Астру» без фильтра. Размял пальцами, разорвав бок бумажного цилиндра сигареты вылезшей из скверного табака соломинкой. Раздраженно сплюнул ещё раз и «залечил» сигарету, лизнув языком бок «Астры». По-модному, по-дворовому, зажав между указательным и безымянными пальцами спичку и щелчком подбросив коробок, прикурил. Снова посмотрел на приятеля, шумно выдохнул вонючий дым:

– Говорили тебе, Червонец, не любит Сова ругани и когда его мать х…. обкладывают, тоже не любит, предупреждали ведь. А ты, блин, пасть раскрыл ну и получил по своей рыжей морде кастетом. Тащи вот теперь тебя в тень, жердь тяжелую! Надо это мне, нет?

Приятель не отвечал. Гера докурил, со вздохом наклонился и, ухватив рыжего приятеля за рубаху, поволок его в тень под раскидистый тополь. Мысли, что можно не выполнять распоряжение Совы в его голове даже не возникло.

Дзинь-дзинь-дзинь. Пустой бидон непрерывно раскачивался при ходьбе и звенел разболтанной дужкой. Раздражал. Я остановился. Поднял на уровень глаз посудину, осмотрел места крепления. Ага, тут поджать и чуть подогнуть пассатижами, а потом вставить обратно. Вернусь домой, обязательно сделаю, а пока потерпим. Да и до продуктового магазина идти осталось недалеко, через дворы минут пять будет, если свернуть на Луначарского и пройти по Маминому переулку. Или не сворачивать? Район не наш, бес его знает, кого нелёгкая на мой путь вынесет? Нет, не буду сокращать. Пусть и дольше шагать, но всё безопасней и спокойней для встретившихся со мной.

Прокатил последнюю мысль в голове и громко хмыкнул вслух – или безопасней для меня. Заноситься и считать себя Железным Арни, прибывшем в прошлое с целью уничтожения человечества, совершенно не стоит. Хоть и успел я сделать за неполные полгода себе грозное имя в среде сверстников и заработать своеобразную репутацию полного отморозка, но лишние конфликты мне всё же ни к чему – с более старшими парнями мне всё равно пока не справиться. Слишком я лёгок и кастет тут слабая помощь – вдруг не дотянусь? Акселерация ведь полным ходом прёт и такие лоси попадаются, что мама не горюй! Вот как этот, например. Я шагнул в сторону стараясь обогнуть появившуюся на моём пути тень, и упёрся взглядом во второго «лося» с ленцой заступившего мне дорогу. Да, интуиция, брат, великая вещь, эх ещё бы вовремя и правильно свои предчувствия понимать!

Шагнул назад, коротко стрельнул взглядом за спину – чисто, быстро просчитал возможность бегства – уйду. Поставил бидон на раскалённый пыльный асфальт, сунул руку в карман и, сплюнув, угрюмо поинтересовался у вставших на моём пути «старшаков»:

– Чё надо?

Левый угрожающе шевельнулся, пахнул запахом жареных семечек из открывающегося рта, но не успел ничего ни сказать, ни сделать. Правый «старшак» шагнул вперёд, закрыл туловищем в сетчатой «ковбойке» сердито сопящего напарника и протянул мне ладонь:

– Здорово, Сова!

– Привет!

Я сунул ему сложенную лодочкой ладонь – и не обидел и руку высвободить проблем не будет. Здоровающийся со мной акселерат опасно быстро глянул испытующе исподлобья, тщетно попытался удержать мою руку и уточнил, сверля меня взглядом:

– Ты ведь тот самый Сова с «Пятака»?

– Может быть и тот самый. Сам-то обзовись.

– Ты, щегол, зубцы тот не скаль, не борзей, а не то х…о станет!

Это в разговор сунулся второй. Я внимательно посмотрел на «плохого», перенёс вес на левую ногу – сами роли распределяют или так срослось? – и спокойно перевёл взгляд на «дружелюбного»:

– Твой кореш всегда с наездов разговор начинает или у него просто сейчас настроение херовое?

– Точно, это ты, Сова! Совсем ничего не боишься!

«Дружелюбный» улыбнулся и толкнул в плечо набычившегося приятеля:

– Успокойся, Утюг, это ж Сова – он авторитетов не признаёт, полностью чувак отмороженный, как Шуруп и рассказывал! И здоровается не как все люди, а по-хитрому руку сует! Верняк, он!

«Дружелюбный» прищурился и заговорщицки подмигнул мне:

– Слушай, Сова, человек очень уважаемый с тобой встретиться хочет, меня найти тебя попросил. Так что ты подгребай по вечеру за матросский клуб, я тебя там встречу и сведу с ним, добро? Меня Длинным зовут, пацанов спросишь – влёт подскажут, где найти.

И мой новый знакомый широко улыбнулся, сверкнув орандолевой фиксой. Я помолчал, соглашаясь, кивнул головой:

– Лады, договорились. До вечера, Длинный.

Наклон в сторону, рукоять подхваченного бидона гладкой деревяшкой тычется в ладонь, и я обхожу по дуге парочку посыльных очень уважаемого человека дружно разворачивающихся мне в след. Утюг провожает меня злым взглядом, а Длинный продолжает приветливо улыбаться. Опасный тип, совсем не обычный «баклан», умеет думать и сдерживать себя. Что есть совсем не хорошо для меня. Если у уважаемого человека такая «шестёрка», то уровень этого человека вовсе не незатейливый гоп-стоп и банальный «обнос» «хат» на ценные вещи, а что-то более серьёзное и намного денежное. А большие деньги – большие проблемы для маленьких мальчиков. Для меня, например. Итак, стоит мне с ним, уважаемым человеком, встречаться или нет? Так, неправильно поставлен вопрос, встречаться-то всё равно придётся – уважаемых людей надо уважать, а вот будет ли мне выгода от этой незапланированной встречи, вот в таком разрезе будем рассматривать эту нежданную головную боль. И что это ещё за излишне болтливый Шуруп взялся на мою стриженую голову? У кого язык за зубами себе места не нашел?

Занятый обдумываньем данной проблемы я на автомате дошагал до магазина. Покрутился у деревянных витрин, вышел на улицу с булкой свежего хлеба, отстоял короткую очередь, вьющуюся до желтой бочки на колесах с молоком. Сунул тётке в белом колпаке и замызганном фартуке металлический блестящий рубль и, дождавшись сдачи, забрал свой бидон наполненный самым-самым натуральным молоком. Не удержавшись, я приподнял крышку и втянул запах белой вкусности. Хорошо! Вроде бы и время достаточное прошло, чтобы привыкнуть, а я всё никак не могу надышаться. М-да, всё-таки в этом замшелом прошлом есть и свои достоинства и одно из них – гора абсолютно натуральных продуктов! Прямо Монблан с Эверестом! Я помотал головой, зажмурившись от удовольствия, ткнул на место крышку. Эх, вот только у всех натуральных продуктов есть кроме достоинств и существенные недостатки – портятся они быстро. Не «сублиматы» и не обезвоженные «вакуумники», что могут храниться лет по двести без потери вкуса и качества. Но до моего дома молоко доживёт! А дома мама его вскипятит, намажет мне кусок батона с маком золотистым маслом, а я суну этот кусок в сахарницу и, увернувшись от лёгкого подзатыльника, с упоением хлебну горячего молока, запивая откушенный кусок белого, свежего и хрустящего хлебобулочного изделия. Я улыбнулся собственным мыслям и почти вприпрыжку направился к дому. Июнь, лето, жара, каникулы – что ещё мне для счастья надо? А встреча с уважаемым человеком будет только вечером и до вечера ещё целая вечность!

Матросский клуб на самом деле являлся Дворцом культуры Пермских авиамоторов, но вот приклеилось к нему почему-то данное название и по-другому его уже и не называли. Даже сами работники клуба. Монументальное здание с пузатыми, офигенно высокими колоннами, возле которых советские лётчики стоят, крыша «ёлочкой», а на крыше полуголые мужик с бабой арфу продают. Двери из массива сосны почти в три моих роста, бронзовые «ёлочные» ручки. Рядом с дворцом памятник вождю пролетариата с вытянутой вперёд рукой, с непременной кепкой, газетой в кармане и кучкой засохших цветов у подножья. На правой стороне памятника еще не стертая надпись мелом: «Косой – дурак». Ступени центрального хода закатаны в мраморную крошку, золотыми жилками блестят вмурованные в них медные полоски. В общем, дворец культуры Пермских авиамоторов был стандартным, как и все дворцы во всех городах Советского Союза. В меру обшарпанный, в меру подновлённый, огромный и угрюмый, он прикрывал своим фронтоном заросший сквер, пряча за чугунной решеткой заросшие травой прогулочные дорожки и вросшие в землю с вычурно изогнутыми спинками разломанные лавки. Спинки гнул кузнец, лавки ломали гуляющие в сквере. Просто так, от избытка чувств и недостатка в ландшафте требуемого хаоса. К скверу с боку ютилась крашенная в синий цвет хоккейная коробка, полностью пустовавшая по причине лета. В футбол гоняли чуть дальше на просыпанной песком площадке, падать голыми коленками на асфальт желающих не было, а баскетбол…. А уличный баскетбол сейчас никого не интересовал, ибо уделом этого вида спорта в это время были потные и гулкие залы дворцов спорта и укрытые крышами спортивные манежи. И не катались здесь роллеры и скейтбордисты, не выёживались своим внешним видом готы и эмо и тем более «чистомиры». О первых ещё не знали, вторых просто ещё не существовало, третьих…. А третьих, может и не будет. Так что царствовали в окрестностях дворца футболисты с ободранными коленками в невероятно тяжелых черных с красным китайских кедах, прогуливались собачники с шотландскими колли и восточно-европейскими овчарками, а заросший сорняками сквер был отдан в безраздельное владение любителям солёной рыбки, холодного пивка, «беленькой» и местному хулиганью. И вот именно туда, в этот гадюшник и рассадник порока, весьма и весьма редко навещаемый патрулями ДНД, я и направился.

Вечернее солнце ласково касалось моей стриженной «под ноль» макушки, золотило сочную зелень листвы, и тем острее для меня оказался переход в сумрачную тень сквера. Холоднуло неприятно, слева немелодично брянькнула гитара, звякнуло горлышко бутылки о край стакана. Нет, туда нам не надо. Далеко впереди, похоже, автомобильная магнитола на волне «Маяка» еле слышно рассказывает об очередном достижении наших славных сталеваров, а впереди, заглушая ее, орёт на весь сквер, что-то мощное голосами АББА. Не узнать их голоса невозможно, легенда рок-н-ролла, в зале славы прописаны навечно. Интересно, как сумели сюда провод протянуть? Или импортный магнитофон принесли вместе с аккумулятором? Батарейки-то будут слабоваты, для такой, судя по громкости звука, бандуры. Наши магнитофоны полностью отпадали – не тот звук, да и «Маяк – 203» с «Астрой – 207» я на слух отличаю. Хрипят уж они больно здорово, как туберкулезники с ангиной.

Я только успел шагнуть на замусоренную тропинку, ведущую вглубь сквера, и сразу же из-за поворота нарисовался улыбающийся Длинный. Он успел переодеться и сменил истасканную ковбойку на разноцветную рубаху с отложным воротником и влез жутковатую подделку под настоящие «лэвис». Пряжка ремня размером с чайное блюдце скалилась зубами неведомого зверя, ботинки были невнятно бордового цвета и выглядел он столь нелепо, что пришлось наклонить голову, пряча непроизвольную улыбку.

– Привет, бродяга! А я тебя встречать иду! А ты уже тут, ну и молодчага! Давай, пили ходулями за мной! У нас там весело!

И обдав меня смесью запахов дешевого портвейна и тройного одеколона, он приглашающе махнул мне рукой.

Да, у них действительно было там весело. Шашлычок на кирпичах, плавленые сырки, запотевшие, тёмного стекла, бутылки «Буратино» и «Дюшеса». Толстые ломти «докторской» и «Краковской» колбасы на разложенных на лавке газетах. Черный хлеб. По три трёхлитровые банки томатного и виноградного сока. Начатый ящик «Посольской», ряды «Крымского портвейна» и «Весеннего сада» за восемьдесят шесть копеек. Бесчисленные бумажные кульки с выглядывающими из их нутра красномордыми яблоками и пупырчатыми огурцами. Где только взяли, не сезон для яблок ведь? По блату, точно. Я быстро огляделся ещё раз, захватывая взглядом не только общую картину, но и мелкие детали.

Да, собравшаяся на маленькой полянке в глубине сквера компания отдыхала с душой и размахом. И буйство красок одежд производства советской текстильной промышленности давало огромную фору любому «кислотному» окрасу будущих дизайнерских изысков. А дичайший покрой всех этих жакетов, дикой расцветки рубах «апаш» и даже брюк «клёш», растянутых джемперов и единственной джинсовой курточки был бы для них контрольным выстрелом. Да уж, все эти убогие наряды граждан могучей «империи зла», по-прежнему ввергали меня в ступор и состояние шока. Вроде бы и привыкнуть уже пора, да вот никак не получалось. Для меня, навсегда избравшего классический консервативный стиль одежды, а после Серого финала, носящего только удобные комбинезоны, мода семидесятых была нечто неудобоваримым и чудовищным. И бороться с этим было бесполезно. Поэтому я более не заострял внимание на одежде присутствующих, равнодушно мазнув взглядом по вульгарно размалёванным лицам женского пола, мимоходом отметив, что угадал – магнитофон действительно «Grundig», кассетный, где только взяли, подсоединённый к аккумулятору и поискал взглядом уважаемого человека. Не увидел. Не было подходящего типажа. Зато нашлись другие, весьма колоритные типажи, для которых моё появление не прошло не замеченным. Один из них был красавцем – весь «синий», светящий «куполами» из-под расстегнутой до пупа рубахи, дерганный и «шарнирный» до мельтешения в глазах. Он медленно выцедил стакан мутной «бормотухи» и громко вопросил моего «Вергилия»:

– А чё это ты, Длинный, за смутного сопляка сюда подтянул? На хера? Чё это за фраер, б…ь, мелкий? Не нравится мне шнифты его, х….й у пацана взгляд, на меня так «голубой» всегда смотрит, когда прикидывает сколько впаять! Я, мля, кого, нах…, е…, спрашиваю?!

– Сова это, Грач. Остынь, бля и не заводись. Артур Алексеевич велел его найти и сюда позвать.

– А…. Ну, тык лады тогда, нема гнилого базара! Недонепонятки, типа.

И борзая «рысь» сдулась, отведя в сторону нехороший взгляд. Вот так. И уважаемый человек Артур Алексеевич вырос в моих глазах на пару пунктов. Я обогнул рассевшихся на траве людей, перешагнул через пустую тару и хлопнул по плечу сидящего на корточках Длинного:

– Длинный, а Артура Алексеевич долго ждать придётся?

– Спешишь куда-то, Сова?

– Да. Я обещал матери вернуться к девяти.

Длинный начал усмехаться, но уловив что-то в моём взгляде, скомкал зарождающуюся ухмылку и серьёзно ответил:

– Артур Алексеевич обещал часам к восьми подойти, так что не беспокойся Сова – успеешь к мамоч….маме.

– Хорошо.

Я пристроился рядом с ним и принялся разглядывать собравшихся на полянке людей. Дрянь люди, истинный шлак, совсем отбросы. Таких, в моем будущем, станут называть забытым и вновь вспомненным словом гопота с добавлением прилагательного «серая». Четверо молодых парней, прыщавых, гогочущих и плюющихся, с дешевыми цыганскими «печатками» на пальцах, имевших, наверное, от силы пару приводов – «пятнадцать ходок по пятнадцать суток», тщательно подражали повадками присутствующим тут уголовникам. Тупые бакланы. Трое «синих», самих уголовников. Двое уже обросших и как-то помягчевших, а один, молчаливый, с колючим ёжиком волос, запавшими щеками и настороженным волчьим взглядом. Недавно откинулся и это его «встреча»? Скорее всего. Девушки…. Хм, назвать этих девиц девушками? Это я что-то поспешил, уместнее тут будет название шмары. Я отвёл взгляд в сторону от крашеной блондинки похабно развалившей напротив меня пухлые коленки. Мерзость. Бельё не меняла дня три, не меньше, ноги бледные, рыхлые, в синяках. На шее жировые складки и под ногтями с облезшим маникюром заметна грязь. Вот как такую б…ь, прости Господи, можно захотеть? Мне точно столько не выпить! Я отвернулся в сторону и уловил краем глаза еле заметное движение в сквере. Ещё один гость? Угадал. На загаженную поляну выскользнул невысокий седоватый азиат с непроницаемо чёрными глазами, быстро оглядел пьяную компанию и кивнул головой молчаливому уголовнику. Обменялся с ним многозначительными взглядами, что-то показал на пальцах. Вроде как поздоровались и поговорили. Остальные внимания азиата не удостоились. Азиат поманил пальцем Длинного, и спросил, указав на меня глазами:

– Он?

– Он, Азамат. Слушай, Азамат, Артур Алексеевич мне за пацана обещал….

Азиат грубо прервал Длинного:

– Обещал – выполнит.

– Но мне сейчас надо, Азамат! Очень надо! Артур Алексеевич говорил…..

– Заткнись!

Что хотел сказать Длинный, я понял и так – денег там подкинуть или может «дозу» подогнать, не суть это важно. Да вот только мне очень не понравилось, как прервал речь Длинного этот низкорослый представитель восточных народов. Не только словами. Больно уж знакомое движение, когда указательный и средний пальцы накладываются друг на друга и этот «крючок» резко втыкается под рёбра. Плохое движение. Вот как мне этого дедушку Брюс Ли если что, из строя выводить? Попросить не двигаться – не, не согласится, взгляд змеиный у него, немигающий. И акции азиата поползли вверх. А вот Артур Алексеевич стал мне гораздо меньше нравиться, наоборот, упали вниз его акции. Не дело это, когда подчинённые лезут в епархию босса, ох не дело. Длинный выполнил поручение шефа и достоин награды. А если и стоит его наказать, то делается это только с ведома босса. Инициатива же низшего звена тут полностью неуместна. Книжки по управлению людьми читать надо, Артур Алексеевич, хотя, где вам их взять в это время, а английским в достаточной мере, я больше чем уверен, вы не владеете. Или это просто у Длинного отношения с азиатом не сложились?

Из размышлений меня вырвал голос азиата:

– Мальчик, пойдем, пожалуйста, со мной!

Ну, что ж, если вежливо зовут, то я откликаюсь и иду, пока не потащили силой. Я обогнул всё ещё крючившегося от боли Длинного и пошагал за азиатом. Идти оказалось недалеко. Пара поворотов, пробрались сквозь кусты к пролому в ограде и тут же уткнулись в блестящий лаком капот чёрной «Волги». Двигатель машины урчал на холостых оборотах и в тёмном салоне виднелся силуэт мужчины. Мягко клацнув замком, открылась задняя дверь автомашины. Приглашают, значит.

«Ну, будем надеяться, что уважаемый Артур Алексеевич не банальный педофил».

Я, проверяя, коснулся бедром закреплённых на правой руке самодельных ножен и нырнул в тёмный салон.