Текст книги "Вернувшийся к рассвету"

Автор книги: Дмитрий Ясный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

За двойным стеклом окна мелькали деревья, шлагбаумы железнодорожных переездов, прикрытые пыльной листвой стены домов. Стальные колеса электрички мерно постукивали, словно подбирали мотив для ещё не существующей песни.

Костер потрескивал сучьями, облизывая огненнымязыком котелок с похлёбкой и чуть дымил. Не смотря на то, что я постарался лапник, принесённый близнецами Качко, откинуть подальше от костра, очкастый дрищ, то есть Петр Сафронов, не ленился таскаться за ним. Девчонки, хихикая и постреливая глазами по сторонам, возились у палатки, нарезали хлеб, шушукались, бренчали эмалированными мисками. Шашлыками занимался Ларин под чутким руководством Макса. Братья-боксеры сначала тоже пытались поучаствовать в процессе, но почти сразу переключились на пиво – к водке их не подпускала Настя – и сейчас, раскрасневшиеся, азартно рылись в рюкзаке. Грязные от маринада руки они кое-как оттерли лопухами и об штаны. Нравились они мне всё меньше и меньше. Сперва вроде бы ничего, парни как парни. Здоровые, веселые, по-молодецки таскающие кучи сучьев с обязательными «бля» или «ёб ты», вбивающие колышки палаток. Сумки девчонок на перроне без разговоров взвалили себе на загривки и, позвякивая бутылками с «жигулёвским», пёрли до самой поляны.

Однако, не зря Макс поляну нахваливал, хорошая поляна. Аккуратный зелёный овал в лесу был тщательно оборудован для отдыха на лоне природы. Кто-то выкопал глубокую яму под мусор, прикрыв сверху щитом. Не поленился привезти с собой под вертел рогатки из арматуры. Натащил и аккуратно уложил вокруг кострища несколько пиленных на полутораметровые чурбаки, ободранных от коры брёвен. Топором вырубил грозного лешего из разлапистого пня. Или кикимору, это если с боку смотреть. Мне на поляне понравилось. Близнецам нет. Расположение импровизированных сидений их не устраивало. Скинув штормовки, они принялись таскать их туда-сюда и к ёлке. Когда я вернулся от родника с водой, они перекладывали их по второму или третьему разу, сердито сопя под неодобрительными взглядами остальных. Я молча обогнул вспотевших от работы носорогов, только еле заметно поморщился от сильного запаха пота. Если кому-то очень хочется бессмысленно таскать тяжести, то это его личное дело. Канистру с водой у меня отобрали девчонки, а Аля тут же отправила за дровами. Хорошая будет кому-то жена. Чётко знает, кого можно запрячь, а к кому пока лезть не стоит. Да и взгляд её, обращенный на очкастого Сафронова и Ларина мне понравился – жалостливый такой, бабий. Мол, ну не этих же убогих за дровами посылать? И это правильно, нам только колото-рубленных ран тут не хватает – до электрички километра три-четыре, на дверях станционного медпункта здоровый замок, а в стеклянной будке на перроне ни трубки телефонной, ни самого телефона. Лучше я один за топливом схожу, прогуляюсь. Если нужна будет помощь в транспортировке, позову этих слонов в застиранных футболках. Его высочество Макса я беспокоить не собирался – занят Макс был очень важным делом – демонстрировал себя и свои достоинства перед девушками. Дело важное и нужное, пусть юноша тренируется, пригодится в жизни.

– Мальчики! Кушать!

Замечательные слова и главное вовремя. Утренние бутерброды с вокзальной мороженкой давно канули в лету и мой желудок недовольно порыкивал. Обжигающе горячая переваренная гречневая каша с мясом, поджаренный до обугливания краёв на костре хлеб, настоявшийся чай из китайского термоса с танцующим журавлём. Замечательно, просто превосходно. Вечером шашлыки, песни под гитару, закат, комары, сон на свежем воздухе и утреннее пробуждение под трели пернатых. Романтика. Чёрт, а вот «Поморин» я забыл! Зубную щётку и мыло взял, а пасту нет.

– Эй, Олин! Для аппетита полста грамм будешь? Холодная!

– Нет, спасибо. Я вечером, под шашлыки.

– А счас чё? Боишься, декан за кустом сидит?

Громкий ржач на два голоса. Это Артур и Эдуард Качко. М-да, претензии непонятно на что у их родителей зашкаливали. Вот какие они, на хрен, Эдуард с Артуром? Федя и Петя чистопородные, образцово-показательные.

– Так он там и сидит. Вон край блокнота торчит, и оправа очков сверкает.

– Где? – Артур резко оборачивается, его рука непроизвольно прячет кружку с водкой. У нашего декана недобрая слава и его ежедневник в черной обложке известен всем на курсах. Попадать на его страницы было чревато – три галочки напротив фамилии и здравствуй, родная Советская Армия. Были прецеденты. Или морфлот, это уж как кому повезёт. На жалобы и уговоры родителей студентов декан внимания не обращал, мужчина он был правильной закалки, полковник медслужбы запаса. Правда, звонки «сверху» некоторых студиозусов спасали. Время такое.

– Бля, Тур, ты купился! Это же как первое апреля, он, это, тебя на фуфло взял!

– Пошел ты! Купишься тут! Декан мне второе предупреждение сделал! Понял, ёб ты?!

– Это когда, бля?

– Да бля, помнишь, мы этого, рыжего то, а он потом его с бланшем увидел и к себе в кабинет завел.

– А рыжий чё?

– А я там был? Я чё у двери стоял? Он меня потом в коридоре выловил и говорит так тихо, сука лысая: «Вам, студент Качко я делаю второе предупреждение, а вы делайте выводы». И галочку напротив фамилии раз и здец!

– А ты?

– А чё я? Я и говорю, подходит он ко мне в коридоре….

Всё, это надолго. Но главное, братья от меня отстали. Нет, я против водки ничего не имею. На свежем воздухе, да под хорошую закуску милое дело! Напиваться в этой компании я не хочу. Предчувствия не хорошие. У меня так же под ложечкой сосало, когда я с Алексеем Петровичем общался. Дурацкая ситуация – я знаю, что он знает, что я вру. Он знает, что я знаю, что он знает. Тогда пронесло, но больше я в такие игры с зубрами из конторы играть не буду – проще молчать. Хотя бы ощущения оплёванности нет, и жалости в глазах собеседника не видишь. Так что за предложение пойти порыбачить, а потом искупаться, я голосовал обеими руками – нечего самокопанием заниматься, я на отдыхе. То что, клева после обеда не бывает, а вода в середине мая в речке ещё ледяная никого не смущало. Меня тем более. На охрану вещей был оставлен Сафронов. Макс торжественно вручил ему мой топорик и добавочные сто грамм. Магнитофон ему не оставили, взяли с собой. Но купание и рыбалка не состоялись. На маленьком пляже уже вольно расположилась другая компания. Из кустов на расположившихся мужиков с женами и скачущих по песку детей лупоглазо сверкали фарами «четыреста двенадцатый» в компании с «копейкой» и белой «волгой». Из-за заднего стекла «волги» пугала народ красным околышем милицейская фуражка. Так что мы несколько минут покрутились у берега и разочарованно вернулись обратно. Только братья Качко продемонстрировали своё бесстрашие, несколько раз продефилировав мимо отдыхающих, громко матерясь и пиная пустую консервную банку. Минут через пять они нарвались на замечание, надерзили в ответ, на это по-медвежьи зашевелились два здоровых мужика и братья предпочли удалиться по-английски – быстро и не прощаясь.

– Дима, сыграй, что-нибудь. Ирка с параллельного говорила, что ты замечательно играешь!

– Ирка говорила, что поет он тоже замечательно! Олин, ты ведь поешь?

Спасибо, тебе Настя и волоокая Ирка с параллельного! Большое вам спасибо, сейчас не отстанут. Если на гитаре я играл не плохо, не Хендрикс, разумеется, но и слушать можно без отвращения, то пел ужасно. Голос у меня стал неприятным и жестким, ломким. Таким голосом только призывы с трибуны выкрикивать, а не лирические там-парам, весна-любовь, расстались мы с тобой – закончилась морковь, распевать. Но, петь буду – начну отнекиваться, примут за кокетство, зачем тянуть, в любом случае я в проигрыше.

– Хорошо. Что спеть?

– Про любовь, пожалуйста.

Аля, Аля, а краснеть-то зачем? Ну, попросила спеть, что такого? А вот пунцовые щеки сразу внимание привлекают, и косу так бурно теребить совсем не стоит. Дышать тоже. Хорошее, видать, вино из брусники. Весьегонское.

– Ладно. Про любовь, так про любовь. Баллада об Айвенго и «Утро на реке» подойдут? Вот и хорошо.

Пока пел, я глядел на человечков на поляне. Смотрел на них и удивлялся. Вот, к примеру, девушка Света – добрая, отзывчивая, наивная и практичная. Так и оставалась бы такой, но ведь пройдёт время и доброта куда-то исчезнет, выжженная гипертрофированной практичность. Наивность пропадёт после первых лет самостоятельной жизни и встречу я лет через дцать крупнотелую пробивную бабу с затюканным муженьком. Принцесса Настя окончательно превратится в стерву, высохнет, заимеет темные круги под глазами, язву, закрасит раннюю седину и будет изводить тонны косметики и пускаться во все тяжкие, в тщетной надежде получить частичку любви. Не вижу я её любимой кем-то, хоть что вы мне говорите, не вижу. Как холеную любовницу, как умную жену состоявшегося человека вижу, любимой – нет, не вижу. Макс с помощью родителей добьётся много, потащит за собой Ларина, потом перестроится, перекрасится и скорее всего станет безликим бизнесменом. Пара-тройка магазинов, автомойка или автостоянка плюсом. На будущего олигарха он не тянет – не приучен вырывать из горла и совесть есть. Пока есть. Близнецы…. Ну, у этих дорога одна – в будущие ОПГ, а там как повернётся – либо в могилу, либо пронесёт их, не отстрелят и не закроют, а там тоже ларьки-магазины. Работать они не захотят и не смогут, нет такого понятия в их головах. Чемпионов из них тоже не выйдет – мяса дурного много и глупы. Только наивному зрителю с трибун кажется, что на ринге думать не надо – знай только бей, челюсти чужие с носами круши! Ошибка это, на ринге думать желательно и крайне нужно, а близнецы на это не способны. Аля…. Нет, насчёт Али гадать не буду. Света, Марина, Жанна…. Обычные девчонки, обычное будущее. Дрищ Сафронов…. А хрен его знает, что с ним будет! Будущее мокриц меня не интересует. Меня другое интересует – вот все они здесь комсомольцы, юные, чистые, честные. Говорят правильно, слушают слова правильные. Но делают неправильные дела. Макс, тщательно маскирующийся фарцовщик, Ларин у него на подхвате. Братья Качко выбивают деньги– статья сто сорок пятая, части вторая и третья. Сафронов и Олег что-то тоже мутят, как и остальные, по мелочи. Вроде бы перезаписываю что-то. Остальные девчонки экономят и довольствуются парой рублей заработанных на перепродаже польско-латвийской косметики. Только принцесса Анастасия не марает свои ухоженные лапки. Она у нас спортсменка-гимнастка, красавица и комсомолка, бесспорный лидер среди женской половины факультета, дочь очень обеспеченных родителей. Торговля с большой буквы. Насте не нужно думать о том, где взять деньги на новую блузку или юбку. Но вот такие все разные, они все одинаково презрительно относятся к своей стране и к окружающим людям. Почему? Папа с мамой, так воспитали? Завещали родину не любить? Вряд ли, ярых диссидентов в советской элите никогда не бывало, выбывали и выбивали их из стройных рядов быстро. Сами такими стали? Когда успели, в чём причина? Почему они не могут почувствовать грань, перешагнув которую они становятся обыкновенными подлецами и пустышками? Почему не могут оставаться просто людьми? Для этого ведь так мало надо – не смеяться над другими, теми, у кого нет подобных родителей, не цедить через губу: «Это фирма, а не совок!», не лгать больше необходимого, не ненавидеть свой родной дом. Стараться хотя бы чуть-чуть жить по совести. Не знаю почему. Себя оправдывать не хочу, в чём-то негативном я их превзошел на голову, но вот чего во мне никогда не было, так это пренебрежения к своей стране и к людям. Родину презирать подло, людей глупо. Эти презирают. Недоумки.

– Слушай, Олин, а что ещё знаешь? Только не такое слезливое и р-р-романтическое? И не «Машину» или «Песняров». Задолбало. Сбацай «Ворона» или например «Эшелон». Ну, знаешь: «По этапу идет эшелон из столицы в таежные дали. Не печалься любима-а-я, за разлуку прости меня!»?

Макс, лениво развалившись на лапнике, услужливо нарубленном Лариным, цедил слова, курил и с прищуром смотрел на меня.

– Макс, ты блатняка давно не слушал? Жутко хочется хриплого голоса и задушевных песен о несчастных ворюгах? В маршрутках ещё не надоело? – я неприязненно ответил, задумчивая подстраивая гитару.

– Чего?

О, чёрт! Какой, блин, блатняк! Какие маршрутки! Зачётный прокол. Штирлиц с орденом «Красного знамени» на груди и с парашютом, волочащимся сзади, отдыхает.

– Ничего. Хочешь, на, сам спой свой «Эшелон». Я слов не знаю.

– Давай.

Я протянул гитару Максу, но её перехватил дружелюбно щерящийся и воняющий перегаром Эдик. Ухватил за гриф, потянул на себя. Я вначале напрягся, каменея мышцами, потом разжал пальцы. В глазах Качко затлел тусклый огонёк недоброго торжества.

– Макс, ты погоди минутку, счас я тут разок сыграю, весело будет! – Эдик вопросительно обернулся, Макс поощрительно кивнул, внимательно глядя на меня. Когда успели сговориться?

– Тур! Алла-ра?! Ты, мля, готов к концерту братан?

– Ага! Давай!

Эдуард рванул струны всей пятерней, гнусаво завопил, изображая лающий немецкий акцент:

– Дойчен солдатен! Нахрен марширен! Фойяр коллонен, хальт официрен!

И под его рёв из кустов вымаршировал второй близнец в полевом вермахтовском кителе и плохо очищенной от ржавчины немецкой каске. Протопал к костру, громыхая по земле подошвами «болотников», вспухая жилами на шее, выкинул руку в нацистском приветствии и проорал на всю поляну:

– Да здравствует Коммунистическая Партия Советского Союза! Слава КПСС! Ура! Ура! Ура! Гитлер капут!

И ещё раз на поляне проорался куплет убого исковерканной «Wenn Die Soldaten». Чёрт, так над заезженным всеми и вся текстом ещё не издевались, но человечки смеялись. Смеялись все. Хихикали, давились от смеха, хлопали себя по коленям, ржали в полный голос. Я не смеялся. Я смотрел на этих, этих…. А потом подошел к Артуру и обхватил ладонью гриф гитары, глуша струны.

– Хватит.

– А чё, чё хватит? Тебя чё-то не устраивает, Олин? Тебе песня моя не нравится или лица наши? Ты говори, не стесняйся – мы тебя послушаем! Так оно, братан?

– Яволь, мая командира! Ихь бин внимательно слюйшать! Йя!

Снова смех. Животный, безумный.

– Действительно, Дима, что тебе не понравилось? Капитулирующий немецкий солдат кричит «Слава КПСС!» и «Гитлер капут!». Смешно.

Это Макс. Глаза холодные, внимательные. Тон участливый.

– Очень смешно! Наши мальчики такие смешные, правда, девочки?

А это Настя. Гул голосов состоящий из неразборчивых «ну, да», «точно», «смешно». Только Аля и, как ни странно Ларин, молчат. Ларин побледнел, пальцы сжаты в кулаки, но это он не в драку собирается, это он предательскую дрожь прячет. Аля, Аля, ну что ты так косу – то мучаешь? Всю жизнь ведь растила! Всё будет хорошо, Аля, правда, не для всех.

– Мне не смешно. Нелюди в этой форме убивали женщин и детей, наших отцов и дедов. Матерей. И я не вижу здесь капитулирующего немецкого солдата, я вижу урода, нацепившего фашистские тряпки и этим гордящегося. И ещё я вижу сволочей, одобряющих его мерзкий поступок.

– Ты чё лепишь, сука? Кто сволочи? Кто урод? Я?!

– Уроды ты и твой брат. Сволочи – остальные.

О, блин! Больно то как! Не ожидал. И ведь сам я этот дрын на поляну принёс, собираясь потом порубить на куски. Ну, гнида Сафроновская, ну дрищ гнусный!

Сильный удар по спине швырнул меня вперёд, прямо на левый боковой Артура. Отсушенная рука реагировала вяло, блок получился смазанным, не блок, так, отмашка. В голове разорвалась офигительная бомба. Бля, в глазах столько звёзд, а ни хрена не видно! Пинок под рёбра выбивает дыхание. Где-то далеко кто-то громко визжит, рядом со мной топчут хвою сваями-ступнями взбесившиеся носороги. Перекат, еще перекат. Надо успеть уйти из-под ударов и встать, разорвать дистанцию. Пока не поздно. Иначе всё, затопчут. Близнецы тяжелее меня килограмм на тридцать оба, бьют, вкладывая в удар всю массу. Мать вашу! Сильная струйка крови потекла с правой брови, видно неслабо рассекли. Нос давно уже разбит, я только лишь успеваю перекатываться по земле, подставляя под удары копыт близнецов локти. В пах тычутся ножны, рукоять ножа впивается под рёбра. Я отдёргиваю руку – нельзя, ни в коем случае нельзя! Синяки, ушибы, даже переломы мне простят, поймут, ножевые раны – нет. Не простят и не поймут. Что же делать?! Взгляд выхватывает кипящий котелок на костре и, обжигаясь, я сильно дергаю арматурину на себя. Котелок на доли секунды взлетает в воздух. Злое шипение, клубы белого пара. Братья отлетают от меня как бабочки, хороший тренер у ребят, а мне удаётся встать на ноги. Вот и все, суки. Сейчас я вас убивать буду. Не до смерти.

Аля кусала кончик косы и скулила. Скулила самозабвенно, на одном дыхании. Ей было очень страшно. Сперва было страшно за Димочку Олина, а потом стало страшно за себя и других, таких дураков! Потому что тот, кто стоял на другом краю поляны, совсем не походил на отличника факультета, вундеркинда из провинции. Димочка такой милый, хоть и немножко зануда, а этот чужой и плохой. Ужасный, жуткий убийца, солдат специальный американский, Рэмбо! Хотя нет, не Рэмбо, тот хоть и весь грязный и с ножом, но слащавый, фальшивый какой-то, а этот, этот…. Взгляд у него…. Совсем неживой.

Ой, мамочки, как страшно! Аля закрыла глаза и крепко-крепко зажмурилась, для верности прижав ладони к лицу.

Невысокий подросток на краю поляны отбросил ногой в сторону сломанную гитару, стер кровь со скулы и, улыбнувшись, плавно, словно танцуя, пошел по широкой дуге, забирая вправо. Братья Качко яростно всхрапнули и приняли боксёрскую стойку. Дрищ Софронов откинул в сторону сучковатую палку, словно она жгла ему ладони, и попятился назад. Девочка Настя непроизвольно впилась ногтями в ладонь побледневшего Макса, прикусив губу и шумно раздувая ноздри изящного носика.

Сигналом к началу послужила жалобная просьба то ли Оли, то ли Светы:

– Мальчики, милые! Пожалуйста! Не надо!

– Надо, девочка, надо. Очень надо. Если не я им помогу понять, то кто?

Зануда Олин мягко улыбнулся разбитыми губами и шагнул вперёд.

Саднили костяшки сбитых кулаков, жгло левую лопатку, дергало рассеченную бровь. На правой скуле наливался багрянцем синяк в пол лица – я его в забытом кем-то из девчонок зеркальце подробно разглядел. Еще они забыли чай, соль, пакетики с крупами, миску и ложки, плотно стянутые черной резинкой. Термос без верхней крышки. Пачку сигарет «Кент», тонкие, ментоловые. Сигареты я выбросил в костёр вместе с кителем рядового вермахта, сапёром. Вроде бы у них на петлицах кабельные катушки были? Каску утопил. Еще оставались две бутылки водки, для дезинфекции ран самое то. Сейчас время семь вечера, если судить по солнцу. У моих часов разбито стекло и погнуты стрелки. Тоже мне, «Командирские», противоударные! Или на то, что ими будут бить по голове они не рассчитаны? Компания Макса уже сидит на перронных лавочках и ждёт электричку. Странно, мне не икается и, уши не горят. Ничего, отойдут от шока, наговорятся, наобсуждаются. Потом. Тем более, что близнецы однозначно молчат – с вывихнутой челюстью не наговоришься. Ломать не стал, ни к чему мне проблемы с нанесением лёгких телесных. Дрищ, наверное, тоже молчит и внимательно прислушивается к себе. Есть такой нехороший удар, вроде бы и не сильно, но потом никак не стоит и всё время опухает. И ни гематомы, ни разрывов. Врачам причину тяжело определить, а болит постоянно. Полгода минимум. Подлый удар. Ну да какой мерой меряете, той вам и прилетит в ответ. Есть такой принцип вселенского равновесия. А вот форму я сильно подрастерял. Дышу плохо, двигаюсь плохо. Всё плохо делаю. Ничего, подвижность вернётся, займусь. Лишь бы сотрясения не было. Так голова не кружится, но подташнивает здорово. Ладно, будем ложиться спать, как я и хотел – сытым, на свежем воздухе, на закате. Хороший сегодня был день, плодотворный, гитару вот только жалко.

Худощавый черноволосый юноша с разбитым лицом и необычайно зеленными глазами, улыбаясь, неподвижно лежал на лапнике. Сорока осторожно наклонила голову, блеснула глазом и, решившись, стремительно ухватила клювом блестящую штучку в траве. Глупые двуногие всегда теряют разные, очень нужные в гнезде вещи.

Глава вторая

– Ну и зачем тебе это было нужно? В то, что ты не смог бы погасить конфликт, я не поверю ни на йоту.

– Не знаю, Алексей Петрович. Словно накатило что-то нехорошее. Устал, нервы…. Ну и вы ведь знаете – я ведь неплохо настроение окружающих чувствую. А там аж зло взяло – вот что я им сделал? Потом этот идиот в фашистской форме из кустов вылез как нельзя кстати. Виноват, Алексей Петрович, не сдержался.

– Не сдержался он….. Хорошо, что хотя бы удары сдерживал – ни гематом, ни ушибов у пострадавших. Хорошо с тобой занимаются, грамотно бить научили. Всего неделя, может быть две, постельного режима и осенью потерпевшие получат повестки для призыва в доблестные ряды нашей армии. Решение об отчислении братьев Качко уже принято. Уголовное дело не заводили. Хотя, стоило бы! Такого циничного надругательства над святым для советского народа, допускать нельзя! Никогда! Пусть в ноги поклонятся своему отцу, спас щенков, но всё равно, эти дегенераты ещё получат по заслугам! В нашей стране есть много мест, где можно осознать свои ошибки в полной мере. И всё же, Дмитрий, ты зарвался. Да, с этими ублюдками ты поступил абсолютно верно, но вот в случае с Софроновым ты перешел границы! Известно ли тебе, что Петр Федорович Сафронов, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, студент, комсомолец, не привлекался, не был, не имеет, не станет отцом? Никогда! Тебе известно значение слова никогда? Ты понимаешь, каково ему будет жить без своих детей? Без сына или дочки?

– Не вижу в этом ничего страшного. Страна без его ублюдков только чище станет.

– Молчать! – седовласый человек резко хлопнул ладонью по зеленному сукну столешницы. Тонкие узловатые пальцы другой руки с силой обхватили чёрный цилиндр ручки – Мальчишка! Да как ты смеешь судить о том, чего не понимаешь?! Для нашей страны важен каждый человек, каждый гражданин, а ты….

Седовласый на мгновение прервался, неторопливо ослабил тугой узел галстука, бледно серые глаза наполнились холодом, черты лица приобрели чеканную строгость. Это внушало до непроизвольной дрожи во вдруг ослабших коленях. Сейчас меня будет возить мордой по собственному дерьму.

– Вы, молодой человек, вообще осознаёте, что именно вы натворили и какие сложности создали своим невыдержанным поведением старшим товарищам? Или вы вдруг почувствовали себя незаменимым? Вам вскружили голову успехи? Вы позабыли, что вы комсомолец и гражданин Советского Союза, страны, где все равны? У нас нет избранных, вам это известно? А ведь вы намеренно нанесли студенту Софронову данную травму. Вы прекрасно осознавали что делаете. Что за суд Линча, Олин, я вас спрашиваю? Отвечайте, Дмитрий! Или молчать изволите?!

Я молчал. Молчал и краснел. Голову опустил, полировку столешницы разглядывал. Нечего мне отвечать, нечем оправдываться. Натворил дел. Без смысла, без выгоды. Вёл себя как пацан и сейчас так же веду. Наше с мальчиком слияние всё больше прогрессирует, что уже создаёт проблемы. Я ведь сам всю ситуацию усугубил тем, что выгнал всех с поляны. Словами, но всем хватило. Девчонки на меня разобиделись, и драка на поляне получила широкую огласку. Света, Марина, Жанна и, к моему искреннему удивлению, Настя, разболтали о своих страшных обидах на наглого Олина всем и всюду. Аля промолчала. На следующий день деканат назначил внутренне расследование и получил обескураживающие результаты. Замолчать столь вопиющие факты, что попадали под действие семьдесят первой статьи, никто не решился. Формулировка всё-таки впечатляет: «Пропаганда войны, в какой бы форме она не велась, – наказывается……». Лениво зашевелился горком партии – не совсем его епархия, но бодро отреагировал горком комсомола. Скандал набирал обороты уверенно и верно. Меня упрятали в больницу – сотрясение мозга я всё-таки заработал вместе с трещинами двух рёбер. Участников происшествия подробно опросили и сделали соответствующие выводы. Главный акцент был сделан на ношении нацисткой формы комсомольцем Эдуардом Качко и его антисоветское поведение, заключавшееся в том, что вышеуказанный гражданин….. Далее шли мозголомные словесные конструкции партийного сленга. Я же был оправдан полностью и скупо похвален, как проявивший социалистическую сознательность и нетерпимость к надругательству над идеалами советского народа. Для всех, за исключением конторы, я был со всех сторон невинен, аки ангел. Свои побои эти братья-идиоты снять не догадались, меж собой не договорились. На допросах, называемых собеседованиями, туристы кололись по полной. Наговаривали, громоздили ложь на правду, в итоге запутались и вскоре чистосердечно признались во всём. Так, выяснилось, что Макс сознательно провоцировал конфликт со мной, для чего пригласил в поход близнецов и осуществил с ними предварительный сговор по телефонной связи. Тьфу! Начитался копий этих шедевров канцелярских оборотов и сам так заговорил. Правда, того, что произошло на поляне, он не ожидал. Разговор был всего лишь о том, что было бы хорошо попугать борзого не по делу провинциала и опозорить его перед девчонками. Затем пара ударов, как завершающий штрих, что бы знал, чмо, своё место.

Бесил я Макса своим независимым поведением, да ещё принцесса Анастасия пару раз умело подёргала его за ниточки. Выходка Качко и мой отказ тормозов для него оказались полной неожиданностью. Макс растерялся, не смог спрогнозировать дальнейшее развитие событий и выпустил ситуацию из-под контроля. После «бесед» очень об этом жалел. Братья вначале стояли на позициях «не видел, не слышал, не брал», но ребята из поискового отряда выловили каску из реки, а от кителя остались воротник с петлицами и левый рукав. Нашли и того человека, у которого эту дрянь они приобрели. «Чёрный искатель» близнецов сразу опознал и продолжил энергично сотрудничать со следствием. Братьев исключили из комсомола, а теперь и из института. От срока они увернулись, этого никому не было нужно, ведь папа у них был генералом. Короче, хорошо живётся тем, у кого папа генерал, а ещё лучше адмирал. Меня через неделю выписали и, буквально, на следующий день Володя заехал за мной. Доставка «на ковёр» к начальству была организованна оперативно.

– Значит так, Дмитрий. От работы ты пока отстраняешься, завтра Володя отвезёт тебя к Арнольду Константиновичу. С ним ты уже знаком. Он тебя обследует, и на основе его рекомендаций мы примем дальнейшие решения. Знаю, с Арнольдом Константиновичем у тебя сложные отношения, профессор не равнодушен к людям…. Гм, скажем так, с необычными способностями и иногда забывается в исследовательском азарте, но это необходимо. Мне докладывают, ты мало спишь, не более пяти часов в сутки. И у тебя существенная потеря веса. Я бы понял, если бы у тебя появилась девушка, ты бы ей по ночам стихи писали худел от сладких мук, но у тебя одни шалавы подзаборные, по-другому их и не назовёшь. Где только таких находишь? Ты хоть с ними в презервативах?

– Алексей Петрович! Вы же сами меня с Володей в спецраспределитель за ними посылали. Он ещё ссылался на ваше приказание находиться в машине, а у меня возникли некоторые сложности с приобретением. Это было нужно?

– Нужно. Ты мне тут дурака не строй и разговор в сторону не уводи! Молод ещё. Известны мне твои сложности! Не будешь в следующий раз просить сразу две сотни, жеребец итальянский! Всё, свободен. Володя заедет за тобой ровно в девять ноль-ноль.

– Что скажете, Арнольд Константинович?

– Что скажу, Алексей Петрович? Ну, насколько я могу судить по вашему присутствию здесь, с моим заключением вы ознакомились весьма поверхностно? Не стали углубляться в дебри медицинской терминологии и решили поступить как всегда – получить знание из первых рук и в удобном для вас формате? Мой вывод верен?

– Верен, Арнольд Константинович. Профессор, давайте на этот раз опустим нашу с вами обязательную пикировку и сразу перейдём к сути дела. К фактам, к сухой конкретике. Излагайте как можно проще, без ваших специфических словечек. Я знаю, в вас кроется гениальный популяризатор. Итак, меня интересует, что именно происходит с «объектом»? Какие могут быть последствия? Чего нам следует ожидать? Сможет ли «объект» в дальнейшем работать так же хорошо? Если нет то, что необходимо предпринять для восстановления формы «объекта» до оптимального состояния? Понимаете, профессор, это очень важно для государственной безопасности.

– Безопасность государства, важная работа, «объект»…. В этой топке сгорает неоправданно много жизней….. Знаете, а вы профессионально черствы, Алексей Петрович. Чурбан вы бесчувственный! Как вы не понимаете, это же мальчик, чёрт побери, а не безликий «объект»! Живой мальчик, мечтающий, чувствующий, со своим собственным миром. Очень и очень необычный юноша. Талантливый. А вы относитесь к нему как к детали какого-то механизма, как к простому винтику! Вот вы прибавили ему к дате рождения два года и что? Упрочнили кости припиской? Природу ведь не обманешь! У него сейчас пубертатный период, идёт перестройка растущего организма, а ваши непомерные нагрузки слишком отрицательно сказываются на его состоянии! Меру надо знать, глубокоуважаемый Александр Петрович, меру! Впрочем, что это я – метать бисер, занятие неблагодарное.

– Арнольд Константинович, постарайтесь не забываться! Не медленно извинитесь!

– Да не забываюсь я, Алексей Петрович, не забываюсь, просто…. А…. Извините.

Профессор еле заметно наклонил голову. Лист бумаги с убористым почерком перекочевал из чёрной папки в руки.

– Итак, результаты обследования пациента мужского пола Олина Дмитрия. Биологический возраст соответствует шестнадцати годам. Патологий в развитии мальчика нет, однако наблюдается недостаток мышечной массы, что может быть обусловлено гормональным дисбалансом. Психическое состояние стабильное, с отдельными нюансами, обусловленными юным возрастом пациента. Присутствует небольшая гиперактивность в поведении и юношеская агрессия, разумеется. Завышенная самооценка. Ориентируется во времени, в месте, лицах, собственной личности. Психопатологическая симптоматика не выявлена. В обследовании использованы цветные таблицы Горбова и Шульте, тесты Когана и комплексный Векслера. Результаты положительны. Попытки введения пациента в гипнотическое состояние не удались – обследуемый внушению не подвержен – профессор на мгновение прервался, остро глянул поверх очков на собеседника – Вот так, Александр Петрович, никакой вам гипнотической сессии, никакой индукции. Я уже говорил вам, что это очень необычный мальчик? Говорил? Гм, тогда продолжу. Результаты нейропсихиатрических и эндокринологических тестов я опущу, скажу только, что пациент здоров, но у него сильное нервное истощение. Небольшая температура и чуть глухие тона в правом легком. Моё личное мнение – требуется более глубокое обследование пациента. Есть, видели те, некоторые тревожные нюансы. В частности, я бы очень вас попросил поискать некоторые моменты в прошлом мальчика. Знаете, насилие там, сексуальные домогательства, прочую мерзость. Поищите, вы это умеете. Всё дело в том, что он кого-то очень сильно ненавидит. Всей душой, буквально до самозабвения. Ещё у него есть тщательно скрываемая от всех цель, задача, этакая точка Х, к которой он стремится. Здесь вот у нас и начинаются странности. Цели своей он достичь боится, пугает она его, но, тем не менее, принимает всевозможные усилия к её достижению. Явная двойственность приоритетов просматривается, Алексей Петрович. Знаете, на мгновение мне показалось, что я беседую с не знакомым мне взрослым, я бы даже осмелился утверждать, старым человеком и тут же передо мной снова мальчик Дима. А своим ощущениям я привык доверять – опыт, знаете ли, имеется. В мелочах-то и прячется дьявол. Впрочем, свои замечания и рекомендации я приложил к результатам. Форма А-2. Ознакомитесь на досуге. Ну, а мой краткий вердикт – пациенту крайне необходим отдых. Никаких нагрузок! Отправьте его в пансионат, лучше всего на море. Показаны седативы. Курс дней на двенадцать, не меньше. Лучше всего использовать канадский «Нотинил». Процент содержания серотонина и допамина там на два процента больше чем в наших аналогах. Не разоритесь. Физические нагрузки только умеренные. Если сил девать некуда, то пусть играет в бадминтон. И девушку ему найдите. Не ваших комсомолок-сержанток, а какую-нибудь Алёнушку из сказки. Влюбиться мальчику нужно.