Текст книги "Вернувшийся к рассвету"

Автор книги: Дмитрий Ясный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Гм, с моей стороны наказание было не совсем адекватным совершенному преступлению, но в процессе воспитательной работы вдруг мне вспомнилась эта очкастая рожа в той толпе павианов, что издевались над одной невезучей девчонкой. В роли основного загонщика вспомнилась.

Ну, я всё понимаю, дети жестоки, ни рамок, ни границ им дозволенного не понимают. Бьют словами больно, зло, наотмашь, не разумея, что рвут в клочья душу объекта их издевательств. Всё понимаю, но всему есть предел и не стоило издеваться этому очкарику над своей жертвой столь изуверски и так бездушно! Тыкать пальцами, закрывать перед ней двери столовой, пытаться привесить ей на спину листок с дрянной надписью. Совсем не стоило. И главное, угомонились уже остальные, разбежалась паскудная свора по будкам, а этому всё не хватало слёз и унижений жертвы.

Вот чем эта девчонка оказалась виновата перед ним? Тем, что настеленные доски сзади общего туалета совсем сгнили, и эта несчастная провалилась в выгребную яму? И что, вешаем на неё навсегда позорное клеймо и бесконечно, с живодёрской фантазией, травим до отъезда невезучей из лагеря? Цветы жизни, блин, сорняки пестицидоустойчивые! Мои-то её не травили, хватило одного вопроса – а если бы сами провалились? Но вот другие, а особенно этот орёл, оторвались по полной. Так что, вспомнив этого деятеля я, признаю, несколько переусердствовал. И только хнычущий и жалкий шепот из-под моей ладони на его слюнявой пасти: «Я всё для тебя сделаю, всё! Не бей больше, не надо!» остановил меня на краю. А то уже накатывало понемногу, угол зрения сужался и цвета блекли, превращая окружающий мир в картинку с чёрно-белым изображение. Всё гормоны, чёрт бы их побрал!

Остановился, отпустил этого рыдающего чёрта с синеватыми следами пальцев на щеках и сделал ему предложение, от которого попробовал быон только отказаться! Если коротко, то я заставил его следить за детдомовскими.

Детдомовские, детдомовские….. Обычные девчонки и мальчишки, которым не повезло в жизни. Крупно не повезло. Просто обстоятельства так сложились, злой рок их отметил, лишив уюта дома и тепла любви отца и матери. Нет их вины в этом никакой. Но вот только некоторые – не все из них и не везде – оказались произошедшим слишком искалечены. Озлобились, зачерствели душой, нарастили на своей душе шершавую броню, вырастили острые иглы. Их право, кто спорит? Но и переходить некие границы всё же они не совсем вправе. Чем провинились пред ними дети с папами и мамами, их наличием? Согласен, погано на душе, рвёт на клочья сердце осознание твоей никому не нужности и брошенности, но зачем бессмысленно мстить за твою столь не удачно начавшуюся жизнь? Она ведь только-только началась и всё еще вполне достижимо – и домашний уют и любовь и счастье. Да только есть одна причина, всё объясняющая – это дети. Злые, кусачие зверята, но всего лишь дети. Максималисты, не знающие полутонов, пока не умеющие ни прощать, ни помнить. И не умея сдержать в себе горькую обиду на подлый и несправедливый мир, они вымещают её на ближайших и желательно беззащитных, сверстниках. Что мной в нашем отряде пресекалось безоговорочно.

Мой это отряд, а что моё, то….. Кость у голодного пса отобрать пробовали? Вот такая, может быть и не совсем удачная аллегория, но, думаю, моя мысль ясна. Разумеется, поставленные в жесткие рамки моих правил два детдомовца сбегали к своим старшим и нажаловались на козлячьего активиста, то есть на меня. Пришли некие малолетние граждане к нам в отряд пообщаться и ушли весьма недовольные и несколько потрёпанные. Вроде бы чистая победа, но остался у меня осадок неприятный от того происшествия. Себя среди них увидел, как в зеркало посмотрелся. Того мелкого хищника, которым когда-то был, что не дотянул ещё даже до подшакальего ранга, но уже веет от него запахом гнуси и тенью опасности.

Угловатый, стриженный «под ноль», с нехорошим прищуром серых глаз, он, как и я, в разборке за клубом не участвовал. Стоял, смотрел, не вмешивался. Пару раз наши взгляды пересекались, но он всегда отводил взгляд в сторону, пряча свой взор за припущенными веками. Не понравился он мне, категорически не понравился. Не девка, согласен, что бы нравиться, только…. Короче, рыбак рыбака и так далее. Разумеется, до моего уровня ему как до Луны на паровозе, но на заметку я его взял. И не ошибся.

Вот и сейчас я, на основе донесения от моего красавца – агента, окончательно уверился, что собирается этот кадр со своими клевретами обнести директорский кабинет. Скорее всего, сегодня ночью. Есть, что там взять. Телевизор «Электроника» цветной и, вдобавок, переносной. Проигрыватель для виниловых пластинок и катушечный магнитофон «Юпитер-203 стерео». Бандура тяжелая, размеров впечатляющих, высококлассная по звуку и очень дорогая. Ну, а куда сбыть похищенное, этот сероглазый волчонок уже, скорее всего, нашел. Видели, как несколько раз он исчезал по направлении к Зырянке. А на Зырянке у нас кто живёт? Оседлые цыгане там живут. Складываем дважды два – скорое окончание смены, нездоровую активность детдомовских у кабинета директора пионерлагеря, выломанную вчера доску в свежеокрашенном заборе и имеем правильный ответ – точно, сегодня ночью. Что ж, наблюдение за ним надо усилить, и я знаю, кому это поручить. А Олегу Юрьевичу аккуратно намекнём, что бы был он в полной боевой готовности и не упёрся с очередной пассией на романтическую прогулку по скользким мосткам купальни. Ищи его потом в кустах, ориентируясь на звуки приглушенных «хи-хи» и звонких поцелуев, а мне официальное прикрытие операции по задержанию крадунов необходимо как воздух! Даром, что ли, уже более двух третей лагерной смены я изображаю из себя активиста, хорошиста и суперского пай-мальчика? Ломаю себя через колено и таскаю на своей физиономию обрыдлую мне до рвоты маску положительного мальчика-одуванчика? Ведь всё послушно исполняю, всё делаю через «пожалуйста», да «будет исполнено». Прячу жгущий раздражением взгляд и сжимаю зубы, не выпуская из себя поток адресов и направлений, куда я бы желал отправить девушек пионервожатых. Нет, доверять управление отрядами этим бездетным и не родившим ни разу будущим ткачихам и училкам начальных классов совершенно ошибочно. Заносит дамочек, самооценка у них раздувается как капюшон у кобры, ересь нести начинают и чувствуют себя Екатеринами Великими. А одернешь, ненавязчиво на место поставишь – обижаются и гневом праведным пылают. Особенно воспитательница Марина, у Васнецовой-то характер тряпочный. Ох, ну и стерва же кому-то в жены достанется! Но это я что-то в сторону ушел. Здорово, видать, меня её вечерние нотации достали. Я ведь о планируемом результате своей неожиданной смены шкурки решил поделиться. Ах, какой же это будет, в конечном счете, результат! Замечательный результат! Не мутный тип с кличкой Сова и с криминальными замашками предстанет перед строгим взглядом власть предержащих, а юный пионер-герой, положительный со всех сторон до слащавой приторности. В том, что такой неприятный для меня момент обязательно наступит, нет ни малейших сомнений. Нет, и не бывает неуловимых преступников, а я, как ни крути, по всем законам СССР преступник и возьмут меня за жабры рано или поздно. Эх, ещё бы для полной картины вытащить из воды какого-нибудь неудачника и медаль за «Спасение утопающего на водах» получить или в дом горящий войти и вынести щенка с голубым бантиком на шее и будет полный набор. И у кого, тогда, посмеет возникнуть нехорошая мысль, что я и мелкий уголовник Сова одна и та же личность? Только у очень испорченного человека, недоброй памяти капитана КГБ Смирнова Сергея Евгеньевича. Может кого-то самому в воду столкнуть или собачью будку поджечь? Керосина, случайно, ни у кого нет? Я бы купил, если недорого.

– Надя, а ты эту кофточку будешь вечером на дискотеку надевать? Да, розовую с вышивкой. Знаешь, она так походит к моим туфлям! Просто прелесть, как походит!

Ольга изогнулась ещё сильнее и отвела руку с зеркалом как можно дальше от себя, пытаясь целиком захватить свою фигуру в маленький кружочек зеркала в пластмассовом ободке.

– Ну, надень, если хочешь.

– Так ты не пойдёшь, что ли вечером на танцы? А зря не пойдешь подруга, очень зря.

– Почему это зря? – Надя подозрительно посмотрела на хитро улыбающуюся подругу и презрительно фыркнула– и что я там не видела? Этих прыщавых дураков, что так и лезут обжаться или что я, «Сан-Ремо» или Стаса Намина никогда не слышала? Они мне и дома, на пластинках, надоели!

– Да? А вот Ирка сказала, что в клубе Аркашка с четвёртого отряда сидит и сборку записей делает. А у негодискачные записи знаешь чьи?

– Ну и чьи же?

– Ой, да ладно тебе, Надюха, притворяться, будто и не догадываешься! – Ольга крутанулась на каблуках и, завершив пируэт ловким балетным па, скорчила насмешливую рожицу подружке.

– Его записи, его! Такого мальчика очень симпатичного и с глазищами зелёными, из третьего отряда который. Того самого мальчика, который всегда на тебя та-ак смотрит, когда увидит. А ты….

Ольга снова крутнулась и, исполнив что-то отдаленно похожее на антраша, удалилась от подруги к двери и, высунув язык, закончила фразу:

– А ты на него! Ту-ту-ду! Пампам, пам-па, па-па-пам! Тебе жених возрастом не маловат ли, подружка?

Надежда вспыхнула, резко и быстро вскочила с кровати, в попытке догнать дразнящуюся Ольгу, но вдруг остановилась на полпути и строго сказала, гордо поднимая подбородок и стараясь не смотреть на остальных девчонок в палате:

– Снимай-ка кофту, подруга! Я сама её вечером надену! А насчёт жениха….. – голос Надежды наполнился неприкрытым злорадством– а напомни-ка мне, Оленька, а от кого твой грозный Славик-боксёр, в прошлую «Зарницу», как самый лучший спортсмен лагеря бегал? Не от того ли мальчика, а?

И не дожидаясь ответа, Надя победно уставилась на начавшую расстёгивать пуговицы кофты посмурневшую Ольгу. Даже ногу отставила в сторону и руку в бок упёрла.

На дискотеку я опоздал. Туда сбегал, кое-кому кое-что поручил, посланца отправил, ответа от него дождался. Приглядел, проконтролировал. Замотался, короче. Так что, когда я вошел в клуб и пробрался на сцену через боковой ход, танцы уже были в самом разгаре. Ряды обшарпанных деревянных сидений составлены вдоль стен, по углам зала поставлены гигантского размера колонки. Из их чёрного чрева, чуть фоня от излишних басов, звучал вечный хит группы «Бони М» «RIVERS OF BABYLON». Ребята уже не жались к стенке, а жесткое деление на девчоночий и мальчишечий круг почти нивелировалось смешанными кучками подпрыгивающих и забавно двигающих конечностями в такт мелодии неумелых танцоров. Я огляделся. Так, все мои ребята здесь. Тут же и физрук, и старший вожатый, и господин директор лагеря. Лагерный физрук неестественно бодр и очень энергичен, как раз что мне и надо – даром, что ли, ему Аркашка сегодня пару рублей подбрасывал, когда ключ от клуба брал? В общем, на танцах в клубе собрались все, кто мне нужен, и кто будет сегодня играть заранее расписанные для них роли. И ещё здесь…. Здесь была Она.

Она не танцевала. Она хмурила свои чёрные бровки, недовольно закусывала губу и напряженно кого-то искала взглядом среди присутствующих. Сердце прыгнуло куда-то к горлу, словно собиралось посмотреть на мир снаружи, ладони мгновенно вспотели. Почему-то я был уверен, что её взгляд ищет меня. Только меня одного.

Ноги сами пронесли меня через сцену, моя рука на ходу, автоматически изобразила волнистую линию, и катушки магнитофона зашелестели лентой, оборвав бархатный вокал Марсии Барет. Аркаша, восседая за столом с магнитофоном, прекрасно понял мой жест.

Славный чёрный парень Боб Марли, твой хит NO WOMEN NO CRY всегда радовал меня в той жизни, не подведи же и сейчас! Иначе….

Что было бы иначе осталось неизвестным даже для меня самого, потому что я уже стоял перед ней, и домкратом мышц раздвигал вдруг ставшие единым целым свои челюсти:

– Потанцуем?

«Скажи „Да!“ и все звёзды вселенной станут всего лишь твоими украшениями и океан расступиться перед тобой на твоём пути! Скажешь же нет – я умру».

Она сказала «Да». И её теплая, нежная ладошка оказалась в моих подрагивающих от волнения пальцах. И мы шагнули в круг света.

Почему сказки кончаются всегда так не вовремя, так некстати и так жестко? Почему часы непременно бьют в полночь, и золочённая карета обязательно превращается в тыкву? Почему? Почему?! Не знаю. Возможно, это работает закон вселенской подлости. Не спит, гад, не дремлет, следит неусыпно и вмешивается в самый ненужный момент. Хватает тебя за шкирку и бьёт восторженной физиономией с размаху, с садистским удовольствием об твердь реальности. Это больно.

– Дим! Дим! Они уже всё вынесли!

Жаркий и до краёв наполненный нетерпением шепот вырывает меня из садов Эдемского рая и насильно возвращает на грешную землю.

– Кто они? Что вынесли?

Туман неземного счастья с трудом выветривается из моей кружащейся головы, и разум неуклюже пытается осознать услышанное.

– Да детдомовские вынесли! К забору же уже всё украденное несут!

Последняя фраза Витька звучит тревожным набатом в моих ушах и, невежливо отворачиваясь от своего солнышка, я резко командую:

– Всех наших собери и пусть сразу же бегут к забору! Меня не ждите – я буду уже там. Юрку отправь к старшему вожатому! Сам потом давай к физруку и постарайся, чтобы он не тормозил! Всё понял?

Витёк кивает разноцветной от всполохов цветомузыки головой.

– Ну, а раз всё понял…. – я делаю короткую паузу и заканчиваю начатое предложение почти сержантским ревом:

– Что тогда столбом стоишь?! Бегом!

– Дима, что-то случилось? Ты куда-то уходишь?

Ох, звёздочка моя! Ну не хочу я тебя обманывать и не могу! Поэтому я что-то лепечу насчёт сломанного забора, крайне важного и неотложного дела и отступаю, пятясь, от моей радости, продолжая нести полнейшую чушь. Прости.

– Тяжело ведь в руках нести, надо было вам для хабара сумку прихватить. Или не додумались, мозгов не хватило, упырки недоделанные?

Мой голос подобен сокрушительному удару молнии в стриженые макушки, склонившиеся под весом несомого. Три неясные тени замирают соляными столпами, кто-то ойкает, от кого-то доносится тухловатый запах. Что ж, естественная реакция организма на сильный испуг.

– Кому сшушаренное тащите, убогие?

В конце задаваемого вопроса я чуть смещаюсь в сторону и хлестко пробиваю боковой от бедра в корпус метнувшейся от меня в сторону тени. Вроде бы это Гнус, одна из шестёрок Шалого. Тень коротко стонет и шумно рушится на траву. От другой сутулой тени слышится спокойное и чуть-чуть, ровно в меру для создавшейся ситуации, нагловатое предложение:

– Слышь, может, миром разойдёмся? Всё тут скинем, и считай, как и не было ничего. А тебе «капусты» отслю…..

Это резко обрывает начатую фразу Шалый и стремительно бьёт мне в лицо. Воздух лишь еле колышется под его ударом, в отличие от моего, способного на расстоянии погасить пламя свечи. Шалый, как-то нелепо хрюкает и падает мне под ноги. Толчком ступни я переворачивая его свернувшуюся в клубок фигуру на спину, и холодно осведомляюсь в темноту:

– Разве я кого-то отпускал? Ещё один шаг, Косой и я тебе зубы в глотку вобью. Надеюсь, ты мне веришь, Барков Толя?

Третий силуэт, уже удалившийся от места событий на пару небольших шагов обречённо замирает на месте, затем робко возвращается назад. Над пятачком травы висит душное облако страха. Я прислушиваюсь, и с удовлетворением различаю вдалеке пока ещё далёкие, еле слышные, звонкие голоса моей команды. И рокочущий, невнятный бас, вместе с глуховатым тенором. Значит, через несколько минут ребята будут здесь и вместе с ними директор лагеря и старший пионервожатый. И физрук. Выпивший, сорванный с места и потому злой как носорог. Прекрасный громоотвод. Товарищ Быков думать не любит и тлетворному влиянию гуманистических идей ещё не подвержен. Узрев среди похищенного магнитофон, он вряд ли сдержит порыв своей души– магнитофон уже обещан ему, как списанный, и даже деньги он уже директору отдал. Всё отлично и всё идет, как задумано. Под ногами ворочается Шалый и что-то злобно выплевывает из своей клоаки, по недоразумению зовущейся ртом.

– Не слышу, что ты там шипишь, чмо! Тявкай громче!

Шалый с усилием приподнимает голову и выплёвывает мне в лицо, давясь ядом своей ненависти:

– Сука, ты сука! Распоследняя! Знал же ты всё! Ждал, следил! Твой очкарик ведь возле нас тёрся! Сдать ведь нас хочешь, директору и вожатым сдать, а сам типа геро-о-о-й….

Слово «герой» Шалый презрительно растягивает. Я молча слушаю это поносное словоизвержение.

– Бл…ь! – Шалый сплёвывает, метясь мне в кроссовок.

– Пи…р ты гнойный, а не герой! Ничем ты не лучше нас! Ты же тот самый Сова с района! Ссучился, мразь…..

И тут я совершаю ошибку – начинаю откровенничать с Шалым. Знаете, правы те, кто утверждает, что ошибка хуже преступления. Я к ним присоединяюсь. Если бы только я мог отмотать этот момент назад! Всё бы отдал за такую возможность! Но это невозможно и я откровенничаю в полголоса, только что бы слышал этот плюющийся словесным ядом гадёныш. Я низко наклоняюсь к нему и, внимательно рассматривая это насекомое, удивлённо переспрашиваю:

– Такой же как вы? Я? Ты бредишь, малыш! Я не вор и не собираюсь им быть, а вы все не стоите и обрезанного ногтя с моего мизинца. Вы тупые, безмозглые сявки, не способные даже втихую хату подломить! Всё, на что вы способны, это вот так, тупо спалиться на скоке и не замечать, что вас уже неделю как пасут и все ваши ходы передо мной как на ладони! И, разумеется, я всё знал, Шалый. Ведь ты не думаешь, что все твои художества останутся без моего присмотра? Мне, здесь, в лагере, такие как ты на хрен не нужны! И поэтому ты поедешь отсюда на спецтранспорте с мигалкой и парой ливрейных лакеев. Понял меня, баклан?

Шалый молчит и только настороженно и одновременно обречённо зыркает глазами по сторонам– ищет возможность сбежать и понимает, что это ему не удастся. Я распрямляюсь и принимаю для создания необходимого мне впечатления на приближающихся людей нужную позу и выражение лица. Немного растерянности и недоумения, чуть-чуть глупой храбрости, разведённые в стороны руки и ссутуленные плечи. Вся моя фигура и лицо просто кричит – шел себе, гулял, никого не трогал, а тут раз и банда! Я за ними – они на меня и ещё драться лезут! И как же в таком случае должен поступить настоящий пионер? Правильно – броситься без раздумий грудью на защиту социалистической собственности! Ну, вот так именно я и поступил. А то, что все сюда явились разнимать якобы начавшуюся драку с местными, а обнаружили задержанных храбрым пионером закоренелых преступников, то я здесь совершено не причём. Это лишь случайное стечение обстоятельств.

Вот с таким неумным и геройским видом меня и явил из темноты дрожащий свет ручных фонариков. Вокруг меня и затравленно озирающихся детдомовцев затопали, загомонили, бас физрука разнёс остатки тишины рёвом боевого рога – Иван узрел на сырой траве мечту своей жизни. Тут же раздаются звуки нескольких затрещин, с треском рвётся чья-то рубаха, и кто-то вскрикивает от боли. Это Косой. Гнус и Шалый всё ещё на траве. Шалый и не вставал, а Гнус только что был сбит с ног богатырской дланью физрука. Физрук абсолютно предсказуем и полностью оправдывает мои расчёты. Недовольный, скрипучий от раздражения голос директора лагеря останавливает начавшуюся расправу. Он раздраженно светит фонариком в глаза съежившимся воришкам и бросает на всех присутствующих короткие злые взгляды. Его можно понять – писать объяснительные удовольствия мало, а писать ему придётся много. И не по разу. Кража в пионерском лагере – это ЧП, а скрыть её не удастся – слишком много свидетелей, да и не печеньки из тумбочки украли. По его лицу мне видно, как по его извилинам судорожно мечется одна, беспокойная и пугающая его до дрожи в коленях мысль – какой же вывод сделают вышестоящие товарищи? Снимут с должности или всё обойдётся выговором с занесением в личное дело? Директор лагеря бросает на меня наполненный бессильной ненавистью взгляд и встречает в ответ глупый и восторженный. «Герой, бл. ь, недоношенный!» – произносит он одними губами и отворачивается. Скованно тянется за сигаретами и, сломав несколько спичек, с трудом прикуривает и с тяжелым вздохом выдыхает клуб дыма. Старший пионервожатый держится на границе круга света, молчит и не вмешивается. Его тяжелый взгляд тоже неприятно жжет мне лопатки. Ну, это мной вполне ожидаемо. Вы, Олег Юрьевич, человек не глупый и, разумеется, не поверили в сказку Юрика о вдруг ни с того ни с сего прибежавших в лагерь деревенских хулиганах, но у вас нет выбора и придётся играть отведённую вам роль. Подтвердить всё увиденное в нужном мне свете. Может быть, вы и решились бы на поступок и попробовали озвучить свою версию событий, но вам просто не позволят, да и характер у вас для этого слабоват. Поэтому я не обращаю внимания на судящий взгляд старшего пионервожатого и купаюсь в лучах своей славы. Меня одобрительно хлопает по плечу физрук, директор через силу хвалит и, обращаясь ко всем, громко вещает, что вот так и только так, должны поступать настоящие пионеры. Мои ребята метеорами носятся вокруг, трогают валяющиеся на траве вещи, тычут пальцами в воришек и с завистью и восхищением смотрят на меня. Витёк вот только не больно активен в своих действиях – руку не жмёт и побороть как медведь, от избытка чувств, не норовит. Ощущает он своим чувствительным нутром некую неправильность здесь происходящего. Вроде бы его друг и герой, но какой-то он не такой и всё тут не так. И поэтому что-то мешает ему принять формирующуюся на месте версию событий. Я внимательно смотрю на этот ходячий детектор лжи, но он отводит взгляд и чуть отступает назад. Что ж, минус один друг, но мне как-то не жарко и ни холодно от этого. Нам излишне честные и правдивые не нужны, нам верные и послушные надобны. Главное, он молчит так же, как и Олег Юрьевич и не мешает разрастаться вокруг меня атмосфере восторга и почитания. А вокруг нас продолжает собираться шумное население пионерского лагеря. Освящённый фонариками пятачок вытоптанной травы обрастает людскими кольцами быстрее, чем паук укутывает в паутину свою жертву. Вожатые, самые быстроногие и самые любопытные пионеры с дискотеки, прибредший на шум лагерный плотник и даже мой шпион посверкивает очками в густеющем теле толпы. Довольная улыбка широко распяливает его губы, и он с откровенным злорадством смотрит на Шалого. Черты его лица пляшут корявыми буквами и складываются в бурлящее грязной пеной слово «допрыгался». М-да, ранил жестоко, судя по всему, плохой мальчик Шалый тонкую и нежную душу отрядного стенгазетчика. То-то он не очень сильно противился моему поручению. А я всё приписал своему безграничному обаянию и силе своего внушения. Переоценил себя, однако. Но эта микроскопичная ложка дёгтя не могла испортить мою сверкающую бочку с мёдом. А потом в толпе я увидел её.

Моё солнышко смотрела на меня лучистыми глазами, её взгляд светился любопытством и ещё в нём волновался девятыми валами целый океан испуга за меня. Невесомо шагнув ближе, она робко взяла меня за руку и, опустив глаза, тихо спросила милую женскую глупость, чуть сжимая мои дрожащие от волнения пальцы:

– Дима, тебе не больно?

А затем, намного громче, так, что бы все-все слышали, а особенно подруга Ольга, что всё жмется к своему боксёру:

– А это ты их поймал? Этих… хулиганов!

Ответить я не успеваю. Юрка подлетает к нам маленьким смерчем и выпаливает единым духом, пытаясь одновременно говорить, крутиться вокруг нас и подхватить с травы телевизор:

– Он! Он! Димыч такой! Они идут, а он тоже, а у того нож и он как! А Димка раз ногой, раз по уху и тут физрук Тольке по уху тоже бах! И все лежат.

Резерв кислорода в его лёгких кончается, он несколько долей секунд стоит с распахнутым ртом, а потом заканчивает начатое – хватает заручку телевизор и, изогнувшись эльфийским луком, рывком поднимает его и всучивает тяжеленую бандуру в руки Наде.

– Вот! Они украли!

Я еле успеваю подхватить стремящийся к земле телеящик. Надя смотрит на меня восхищённым взглядом. Её пальчики сильно сжимают мои, а сердечко солнышка начинает биться чаще и громче и в её голосе слышится восхищение с тенью будущей заявки на полное и безраздельное владение моей душой и телом:

– Дима, ты такой смелый! Как… как….

Ей трудно подобрать определение, но на помощь к солнышку приходит физрук, нежно прижимающий к груди своё катушечное счастье:

– Как Гагарин! Настоящий мужик! Ну, станет, когда вырастет.

Физрук умолкает отступая назад и по пути, совершенно нечаянно, наступая на ногу Гнусу. Тот воет, физрук ревёт разбуженным медведем, заполошно ловя вываливающийся из объятий магнитофон, темнота распадается на голоса, мелькание лучей фонариков, мельтешение силуэтов, а у меня во рту разрывается связкой противотанковых гранат сотня лимонов. Скулы мои сводит, уши горят пылающими огнями корабельных маяков, а в голове крутится фраза физрука, разбитая на отдельные слова – «настоящий», «мужик», «когда вырастет». И вдруг я понимаю, что мне стыдно. Мне стыдно? Да, мне стыдно. Мне тошно до невозможности, противно видеть себя со стороны, этакого самовлюблённого мелкого поганца. А ведь он – я, вырасту и тогда мои сегодняшние мелкие гнусности превратятся в одну огромную подлость по отношению к моему мальчику и к себе. И чего тогда стоит моё обещание прожить его жизнь, так, что бы ни мне, ни ему не было стыдно за наше краткое пребывание в этом мире. Растёртого плевка? Или и того не удостоюсь? А ведь мне дали возможность всё изменить. Единственную и неповторимую. Невероятную, фантастическую, сказочную возможность начать всё снова, сначала, с рассвета. И прожить данную жизнь не как прошлую, истраченную, небрежно издержанную на одно лишь бесконечное зарабатывание и зарабатывание сперва денег, потом виртуальных энергоедениц, потом всего, до чего я мог дотянуться. Не жизнь равнодушного монстра, беспринципного людоеда, идущего к своей цели по головам, по мечтам, по душам людей и приведшую меня в будущем к абсолютному одиночеству и к существованию за охраняемым периметром. К жизни в клетке, пусть и золотой и с горами еды, топлива и прочего. Лучше бы я сдох тогда, когда все началось.

И что же я делаю, получив этот фантастический, сказочный шанс? Снова лезу в эту тухлую жижу и с удовольствием плескаюсь в ней, похрюкивая от самолюбования и самодовольства, от ощущения собственной крутизны. Сверхчеловек, мля! Икто я после этого? Парящая зловонием куча дерьма? Нет. От дерьма хоть польза для мух есть. А от меня…. А от меня даже запаха нет. Так, душок. Эх, всё не так. Всё не так, как надо. А как же, как же надо?!

И тут я начинаю смутно понимать, что мне надо делать, каким путем идти, что бы не чувствовать себя раздавленным плевком на дороге. Что бы моё солнышко продолжало смотреть всё таким же сияющим взглядом. Хотя бы недолго, потому что это путь предательства и смерти. А потом поняла и простила, ведь иначе не получится – слишком много в ней чистоты и света. А во мне тьмы.

А потом что-то ударяет меня по голове и земля, стремительно приближаясь, бьёт мне в лицо неожиданно твёрдыми травинками.