Текст книги "Красный опричник"

Автор книги: Дмитрий Беразинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Ты, полковник, все-таки осторожнее насчет водки! – посоветовал Фекленко, заслышав шум двух тысячесильных моторов. АНТ-35 еще не был виден из-за холмов, но слышно его уже было хорошо.

– Скажу, что кумысом пахнет, – решил начальник штаба, – он не отличит.

– Гляди у меня!

Из-за легких перистых облачков вынырнул АНТ-35 – двухмоторный моноплан, которых было выпущено всего девять единиц. Стране нужны были бомбардировщики, и очередь гражданской авиации отодвигалась на неопределенный срок. На перспективу. Да и сами граждане страны советов пока не были разбалованы, чтобы принимать самолет в качестве транспортного средства. Разве что для высадки десанта в тыл вероятного противника.

Семь тонн металла мягко приземлились на грунт аэродрома. Прокатившись с сотню метров, самолет подрулил к встречающим, и замер неподалеку.

– Мастер! – восхищенно произнес начальник штаба.

Из раскрывшейся двери показались чьи-то руки. Они деловито спустили на землю металлический трап, по которому шустро сбежал молодой румяный парень в фуражке с синим околышем. Встав наизготовку у трапа, он воскликнул:

– Прилетели, товарищ комиссар госбезопасности!

По трапу из недр «антошки» проворно выбрался коренастый мужчина, одетый в повседневную форму строевых частей. Следом наружу выбрался еще один, с двумя шпалами в петлицах.

– Спасибо, Михалыч! – крикнул первый высунувшемуся из кабины летчику, – доставил, что твою хрусталь.

– С нашим удовольствием! – ответил Громов.

Волков оправил на себе френч; сняв фуражку, пригладил зачесанные назад слегка тронутые сединой волосы. И только теперь соизволил заметить встречающую команду под предводительством Фекленко.

– Здравствуйте, товарищи! – произнес Андрей Константинович.

– Доброго дня вам, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! – расшаркался комкор, – как долетели?

Вспомнив по случаю наставление отца, Волков приветливо поздоровался со всеми: пожал руки Николаю Владимировичу, начальнику штаба и даже Соболеву с коноводом. Затем он похлопал по морде лошадок и автоматически поверил подпругу у «своей». Забравшись в седло, он ответил:

– Нормально долетели. Самолет еще не авиалайнер, но уже не «рус фанер», это точно. Ну что, поскакали?

Фекленко обалдело глянул на него. Полпред безошибочно определил лучшего конька – того, на котором сюда прибыл начальник штаба, да еще и вспрыгнул на него, едва коснувшись левой ногой стремени. Да, на монгольскую лошадь можно вспрыгнуть, как на велосипед, но не кабинетному же товарищу! Вон, спутник его – типичный москвич. Это сразу видно. Осмотрел коня, которого ему подвел коновод, боязливо погладил морду «транспортного средства».

– Залезай, Борис Игнатьевич, не бойся! – хохотнул Волков, – смотри только, яйца на скаку не отдави – больно будет. Товарищ комкор, а как же мой адъютант? Прикажете ему своим ходом добираться?

– Ни в коем случае! – ответил Николай Владимирович, – Соболев, слезай с лошади. Пешком доскачешь – не впервой.

– Если мне укажут направление, то лучше я доберусь пешком, – подал голос тот, которого Волков радушно назвал Борисом Игнатьевичем.

Андрей Константинович отрицательно покачал головой.

– В чужой стране лица с воинским званием выше майора могут передвигаться только в сопровождении охраны. Если только инкогнито…

– Как? – в один голос спросили Фекленко и не шибко ладящий с лошадьми подполковник.

– Грузом 200. Садитесь на лошадь и вспомните детство. Эх, у кого из нас не было лошадки! Игреневой масти с хвостом, деланным из куска пакли… не бойтесь, подполковник, с лошади Пржевальского падать одно удовольствие!

Нервный смешок Бориса Игнатьевича был весьма похож на конское ржание. Его боевой конек вызов принял и припустил рысью по направлению к штабу корпуса. За ним устремился Фекленко, а следом рванулся Волков. Сзади, работая шенкелями, едва поспевал коновод. И самой последней трусила лошадь начальника штаба.

– Гадом буду, если хотя бы один из них не свернет себе шею! – пробормотал ее всадник, – хотя этот Волков не свернет точно. Где это его верховой езде обучили? Или кадр из старой гвардии затесался?

Прогнозы начальника штаба не сбылись. Борис Игнатьевчич всего-лишь ушиб мягкие ткани, когда уже у штаба попытался покинуть седло. Каблук его сапога зацепился за стремя, и он рухнул в монгольскую пыль, нелепо взмахнув руками. Слава богу, что не угодил в кучу конских яблок.

– Для первого выезда – дивно! – сказал на полном серьезе Волков, когда подполковника подняли и с помощью невесть когда подоспевшего Соболева отряхнули, – вам бы отработать посадку-высадку, и прямой дорожкой в жокеи. За гриву вы держались вполне уверенно.

Начальник штаба решил рискнуть.

– А где вы учились верховой езде, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга? – спросил он.

Волков притянул его к себе за третью пуговицу кителя.

– Когда общаетесь с высшим командным составом, полковник, извольте дышать в сторону. Если употребляете арак, то в качестве закуси лучше использовать простой овечий сыр – брынзу. Не так воняет. Лук жрать до восьми вечера я запрещаю с сегодняшнего дня всему штабу. Спиртные напитки – строго после шести вечера. Товарищ Фекленко!

– Да, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! – выдохнул комкор.

– Вы что, ничего лучше не могли придумать, чем пригласить в команду встречающих своего пьяного заместителя?

– Виноват, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, – произнес полковник, – я, конечно выпил. Но я не пьян!

– Саблей луковицу очистишь? – закрыл ему рот Волков, – и запомните крепко-накрепко: нет здесь никаких комиссаров госбезопасности! Есть только комдив Волков Андрей Константинович и военинженер второго ранга Холодов Борис Игнатьевич. Во-первых, язык целее будет, а во-вторых, нехрен сюда органы госбезопасности впутывать.

– А ваш адъютант, что в сержантской форме?

– Алексей? Ну, Николай Владимирович! Когда двух приезжих сопровождает сержант ГБ – это разве не нормально? Через пару дней Приходько сменит форму и станет обычным лейтенантом, в которых здесь недостатка нет. Полковник, запомнили, о чем я тут? Повторите!

– Никаких представителей из госбезопасности нет! Есть лишь комдив Волков и военинженер Холодов. Приходько скоро станет лейтенантом пехоты!

– Молодец! А теперь ступай к себе и проспись. Перед сном советую сосчитать до тысячи. На последней сотне ты забудешь про цвета наших мундиров и запомнишь только легенду. Также утром у тебя будет тяжкое похмелье, но ничего крепче кумыса ты выпить не сможешь. Кругом! Шагом марш на процедуры!

После отправки начальника штаба в кабинете комкора стало вовсе тягостно. Фекленко понимал, что его будут сношать. Москва одновременно требовала решительности и Христом богом заклинала от опрометчивости. Корефан Ворошилов в случае чего от него открестится, а больше рассчитывать не на кого. Начальника штаба новый полпред отымел по полной, теперь очередь его – комкора Фекленко. Отослал бы это Волков куда подальше своего военинженера бронетанкового! Не при людях же!

– Как его фамилия? – спросил тем временем Волков.

– Кого? – не понял Николай Владимирович.

– Вашего начальника штаба. Вы нас друг другу так и не удосужились представить. Совсем одичали в этих степях!

Фекленко втянул в себя полкубометра воздуха.

– Виноват, товарищ коми… простите, товарищ комдив! Фамилия начштаба корпуса – полковник Полуштоф!

– Полу-штоф или Полуштофф? – переспросил Андрей Константинович.

– Кличка «Чекушкин»! – буркнул Фекленко.

Волков сказал, что фамилия соответствует содержанию. А вот соответствует ли сам Чекушкин занимаемой должности?

– Пока замечаний не было. Строевая часть в порядке.

– У Блюхера тоже замечаний не было. Представляете, Николай Владимирович, никто ничего не замечал! Или не хотел замечать. Ладно, с этим я разберусь. Работать будем?

– А от работы никто и не отказывался, товарищ комдив!

– Тогда прикажите накрывать на стол, топить баню и подготовить нам с военинженером жилые помещения.

Командир 57-го особого корпуса обрадовался.

– Так помещения готовы! И со столом никаких проблем нет. А вот с баней, извините, проблема. Растительность здесь сами видите какая. Цирики весь кизяк на полсотни верст в округе подобрали для обеспечения потребностей корпуса. Но дерьмом, простите, топить баню…

Волков поморщился. И как это он позабыл о географических особенностях братской республики? Еще бы командующего монгольским флотом к себе вызвал. Или главного лесничего.

– Так что, совсем деревьев нет? – спросил он чуть растерянно.

– Есть! – ответил довольный Фекленко, – на юго-западе страны. В предгорьях Алтая и исключительно хвоя. Мне, честно говоря, доставляют по несколько чурочек из Борзи… с каждым рейсом. Особист в курсе, сам пользуется…

Волков начал медленно закипать.

– Так я не понял: баня есть или ее нет?

– Ну… как бы ее нет. Но что-то типа баньки имеется.

– Тогда зубы не заговаривайте, а топите. Вам же самим приятно будет, когда чистый и вымытый полпред вас иметь начнет!

Монголия удручала белоруса Волкова. Человека с украинской фамилией Фекленко она тоже нервировала – будь здоров. Особенно, если учитывать, что Николай Владимирович был родом из-под Воронежа. Вот уже три дня группа авторитетных товарищей (сам Волков, Фекленко, начальник разведки корпуса подполковник Грибанов и заместитель по вооружению) осматривала места будущих боев. Речка Халхин-Гол оказалась не совсем большой, но и не совсем маленькой – что-то вроде Свислочи, на которой стоит Минск. Берега ее поросли ивняком и во многих местах были наполовину затоплены, образуя болотистую местность. Кроме этого, с монгольской стороны в Халхин-Гол здесь впадала другая река – Хайластын-Гол, которая делила предстоящий район боевых действий на две части, что автоматически ставило войска обороняющиеся войска союзников в невыгодное положение. Маневрировать войсками в такой обстановке было, мягко говоря, затруднительно. Особенно, если учитывать обилие у союзников бронетанковой техники.

Волков шипел, плевался и матерился. Фекленко делал то же самое, только в два раза тише. В конце-концов, после прибытия группы опытных летчиков, Андрей Константинович лично провел рекогносцировку с воздуха и отстучал в Москву: «Прошу разрешения в случае начала крупномасштабного конфликта перейти границу и навязать противнику бой на его территории». Ответ пришел на следующий день, когда Волков натаскивал командиров от лейтенанта и выше искусству «блицкрига» – согласованным действиям основных родов войск в обороне и наступлении. Лейтенанты сидели насупившись и хмурыми майорскими лицами смотрели на доску, где военный гений Андрея Константиновича чертил скверным мелом идеальные стрелки на нанесенных контурах района боевых действий.

Вестовой вошел в «юрту-класс» и передал комдиву Волкову записку от командира пункта связи. Там Андрею Константиновичу вручили сложенный вчетверо листок бумаги с ответом Сталина. Вождь ограничился двумя словами: «Если сможете». Спустя полсотни лет немец по имени Дитер Болен напишет один из своих первых хитов: «You can win if You want», который оставалось просвистеть Волкову перед радиостанцией. Как и следовало ожидать, мелодию никто не оценил.

– Вы что, не могли мне это передать с вестовым? – спросил Волков и капитана связистов.

– Не положено, товарищ комдив! – кратко ответил тот.

– А, да! – хлопнул себя по лбу тот, – служба такая! Ладно, благодарю вас, капитан!

Каким-то сверхъестественным способом по корпусу стало известно, что новый полпред не жалует Устав Внутренней службы, поэтому связист не стал орать: «Служу Советскому Союзу», а просто с достоинством пожал протянутую ему руку. Кивнув капитану, Волков вышел из связной юрты и окинул глазом начинающий темнеть горизонт.

По левую руку шло обучение механиков-водителей, по правую – виртуозы испанского неба гоняли молодых летчиков по матчасти вражеских истребителей и бомбардировщиков. По приказу Волкова в расположение корпуса приволокли совершивший «вынужденную посадку» истребитель Ki-27, вокруг которого теперь командир авиагруппы Герой Советского Союза (за Испанию) Яков Смушкевич трижды в день устраивал экскурсии с практическим обучением. К сожалению, подобной «вынужденной посадки» не совершил ни один из вражеских бомбардировщиков, поэтому обучение летчиков-истребителей проходило на фанерном макете Ki-21 – основного японского бомбовоза на тот момент. Словосочетание «вынужденная посадка» заключено в скобки, потому что по указанию Волкова в окрестностях Тамцаг-Булака дежурило несколько зенитных расчетов с приказом сбивать наблюдателей с той стороны. Вот один раз и повезло.

В конце мая количество сил, принимающих участие в конфликте с обеих сторон, возросло. С японской стороны по ту сторону Халхин-Гола насчитывалось почти три тысячи человек: сборный пехотный японский полк под командованием полковника Ямагато и два полка баргутской кавалерии, также отданные под его под его начало. Баргутами монголы называли маньчжурских скотоводов, из которых японцы в спешном порядке сформировали несколько полков легкой кавалерии.

Со стороны объединенных советско-монгольских сил народу было несколько меньше: два батальона цириков (советских баргутов) и 149-й стрелковый полк. Плюс во всему, в распоряжении Волкова и Фекленко был бронетанковый батальон (9 легких танков и двадцать семь бронеавтомобилей), две артиллерийские батареи и три пулеметных взвода. Это непосредственно то, что было на боевых позициях. В Тамцаг-Булак по единственной псевдоавтомобильной дороге прибывали из Борзи войска. Пока каждый автомобиль был на вес золота, так как от Борзи до театра военных действий было около семисот пятидесяти километров, и снять даже несколько автомашин на переброску подкреплений к Халхин-Голу не представлялось возможным. Волков надеялся пока связать противника боем, а затем пустить в дело свежие силы. Памятуя о тактике мелкого фола, он сформировал полтора десятка мелких диверсионных групп, которые шныряли в тылу у япошек и устраивали им «пакости третьего рода»: резали линии связи, минировали автодороги, заражали открытые источники воды дизентерийной палочкой.

Две группы были укомплектованы особо и нацелены на партизанскую войну – готовились рвать рельсы в час пик, чтобы не дать возможности японцам прислать подкрепление на помощь полковнику Ямагато. С командирами групп Волков занимался лично, попутно обучая их нелегкому искусству диверсанта конца двадцатого века. Одна группа была ориентирована на бывшую КВЖД, а другая – на новую ветку Солони-Ганчжур. Волков заклинал ребят не высовываться до тех пор, пока япошки по железке не начнут перевозить действительно что-то стоящее: самолеты, тяжелую артиллерию, танки.

– В конце-концов, вам придется уходить. Но рассчитайте так, чтобы ваше выступление пришлось на пик перевозок! Этим вы поможете нашим войскам больше, нежели воевали вместе с ними. Как наши «батуры» и «багатуры», не подкачают? Кальсоны не замарают в самый ответственный момент?

– В случае чего, – уже немолодой старлей погладил кобуру пистолета, – придется им стать героями. Во имя народной Монголии.

– С этим тоже не спешите. Вояки они так себе, а вот проводники – действительно, ценные.

Благословив диверсантов на ратный подвиг, Андрей Константинович вновь и вновь возвращался к картам местности. Для лучшего знакомства с обстановкой он еще совершил в паре с Громовым несколько разведвылетов на скоростном бомбардировщике СБ, вооруженном фотокамерой. Расположение собственных войск они рассмотрели прекрасно, а вот над территорией, занятой японцами, им пришлось испытать разочарование. Истребителей с опознавательными знаками страны восходящего солнца решительно преградили им путь и заставили ложиться на обратный курс. Говоря по правде, Волков с Громовым едва унесли ноги. Огрызаясь всеми четырьмя пулеметами, скоростной бомбардировщик оторвался от преследователей лишь благодаря тому, что являлся новой модификацией СБ, отправленной конструкторским бюро Туполева на обкатку в боевых условиях.

Тогда Михаил Громов предложил, как он выразился, «слетать ва-банк». Летчику, рожденному в интеллигентной семье, пристало говорить правильно… он и разговаривал всегда по канонам изящной словесности, лишь иногда вкрапляя в свою речь трехэтажные выражения.

– Только не говорите мне, что хотите прогуляться над японскими позициями вот на этой штуковине!

Волков красноречиво пнул шасси трофейного и уже подлатанного техниками Ki-27.

– Вы знали! – красноречиво вздохнул Громов.

Нечего было и думать – отказываться от такой возможности. У Волкова, разумеется, были приблизительные планы расположения японских войск на конец мая, но он им не совсем доверял. Расхождения с его реальностью становились все более ощутимыми. Не молчала и Москва. Сталин требовал сводку два раза на день и ненастойчиво предлагал помощь одного из гигантов современной мысли: Буденного, Ворошилова или вообще – Шапошникова. Иосиф Виссарионович проникся идеей насчет того, что в локальных конфликтах армия зарабатывает очки и страсть как боялся повторения прошлогоднего конфуза у озера Хасан.

Обучение войск слаженным действиям в обороне и наступлении шло непрерывно. Волков тоже боялся потерять лицо перед титанами военной мысли во главе с грозной и непоколебимой верхушкой. Начало активной фазы было запланировано на первую декаду июня, а пока «ограниченный контингент» умело связывал боем три полка Ямагато, которому тоже деваться было некуда. Командующий Маньчжурской группировкой генерал-лейтенант Камацубара считался большим специалистом по Красной Армии и недоумевал, отчего потомок самураев так долго возится с этими «лапотниками». С 1927 по 1930 год Камацубара был военным атташе Японии в СССР и не верил, что за прошедшие десять лет что-то могло измениться. Меж тем, заканчивался май и от обоих кукловодов требовалось одно: решительные, желательно победные действия. Японцы верили в судьбу, а русские надеялись на извечное «авось».

Глава 14

– Нет, эти русские все же – бравые ребята! – в который раз повторил генерал Гудериан, сидящий вместе с Альбрехтом на заднем сиденье штабного «Опеля», мчащегося по недавно построенному шоссе. Их снова переводили – в который раз за этот год! Нынче их ожидала северная Пруссия – страна тысячи рек и озер. Очередные маневры для изучения возможностей столь любимых Гудерианом моторизованных частей. Хайнц ходил у фюрера в любимчиках и пока ни в чем не ведал отказа: полигоном для бравого генерала нынче должны были стать тысячи гектар заповедных земель, составляющих национальное достояние Германии. Но ослепленный собственными мечтами Адольф бредил о возвращении в состав Германии земель Данцигского коридора – его Карфагеном стала Польша, согласно Версальского договора получившая доступ к Балтийскому морю.

Но сегодня мысли офицеров Вермахта занимала не Польша и не предстоящие маневры, а блестяще завершенная Красной армией операция на Дальнем Востоке. Группировка красных наголову разбила полумиллионную Квантунскую армию, а затем советские танки утюгом прошлись по Маньчжурии, отбросив японцев за Большой Хинган. Одновременно в восточном Китае активизировались партизаны, ведущие активные действия чуть ли не с начала века. Но на этот раз они все-таки перестали мутузить друг друга, а взялись за островитян. Посол Японии в Москве запросил живота, и советские дипломаты принялись обдумывать последствия столь изящного «хода конем». Получившую пинка страну Восходящего Солнца необходимо было чем-то занять, пока она была в шоке от проигранной кампании. Командующему Квантунской армией генералу Умедзу пришлось уйти в лучший мир при помощи традиционного ритуала потерявшего лицо самурая, а императору Хирохито – приводить к присяге новый кабинет министров.

Тем временем китайские партизаны все-таки выкурили интервентов из Внешней Монголии и снова занялись гражданской войной. Европа же с жаром принялась обсуждать успехи Красной Армии, а Чемберлен выступил с секретной речью в парламенте, содержание которой на следующее утро появилось в основных европейских газетах. Понятие «военной тайны» пока еще не было сформировано, и за разглашение ее лишь неодобрительно покачивали головами: ну, что ж вы так, мой дорогой сэр! Я ведь вам по-секрету, как родному, а вы…

Разъярился Адольф Гитлер, которому вовсе не хотелось, чтобы его дергал за ниточки кукловод Невилл Чемберлен. Он полагал формирование европейской политики в числе своих основных приориритетов. Хотим – Австрию присоединим к империи, хотим – Судетскую область аннексируем. А вот так, когда на поводке и команда «фас»… не годится! Да, фюрер уже и сам начинал рассматривать Советский Союз как неиссякаемый источник сырья и дешевой рабсилы, но не для Англии же каштаны из огня таскать! Зарывается «Туманный Обливион», ох и зарывается!

– Учитесь, господин обер-лейтенант! – снова повторил Рыжий Хайнц, – как будто бы я сам разрабатывал эту операцию. Вот прибудем на место – проведу штабную игру: синие – красные, а красные – самураи.

– А почему синие будут играть за красных? – удивился Альбрехт.

– А чтобы никто не догадался! – усмехнулся генерал.

Этот потомок прусских помещиков был поклонником молниеносных операций и держал в уме все те сражения, где успех обеспечивался согласованными действиями родов войск. Он даже перевел на немецкий язык труды Лиддел-Гарта и Фаллера, однако у его начальства были в двадцатые годы совсем иные взгляды и планы. В особенности, на механизацию в армии. Гитлер шутил, что количество рапортов и доносов, поступающих на Рыжего Хайнца, наполовину парализует службу внутренней безопасности.

Штабная игра действительно состоялась. По итогам ее Гудериан устроил своим офицерам чудовищную головомойку, ибо то, что удалось русским в реальности, стало не по плечу немцам даже на карте. Пока не по плечу.

– Пока не по плечу! – как заведенный повторял Альбрехт Зееман, разбирая вместе со своими танкистами столь плачевный результат штабной игры. По всему выходило, что маневренности русских им не достичь без…

– Без чего? – спросил его на следующий день Рыжий Хайнц.

– На мой взгляд, херр генерал-майор, необходимо некоторое уменьшение танков и увеличение количества автомобилей. Плюс саперное обеспечение хорошо бы заполучить.

– Хорошо бы! – вздохнул генерал, – вот видите, Альбрехт! Одними танками мы ничего не добьемся. А попробуйте доказать это в штабе! Фон Браухич и слышать ничего не хочет о реформировании штатов механизированных корпусов. Легче и в самом деле у японцев выиграть, чем у наших стариков что-то выпросить.

Гудериан снова вздохнул. За прошедший со времени боев у Хасана год русские сделали стремительный качественный рывок. Пребывая последние пять лет в качестве безмолвных наблюдателей за экспансией японцев в Маньчжурию и Корею, они воспользовались пограничным инцидентом на реке Халхин-гол чтобы покончить с обозначившейся угрозой своим владениям в Сибири и на Дальнем Востоке. Собрав на восточной границе Монголии войска в бронетанковый кулак