Текст книги "Красный опричник"

Автор книги: Дмитрий Беразинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Вы не слышал последнюю речь фюрера, Генрих? «Панцерваффе» – вот сила будущего.

Кавалерист отнюдь не был ослом и попросту переключился на медсестру из местного госпиталя. Таким образом, Альбрехт взял первую в своей жизни «высоту». И готовился к первому в жизни расставанию с любимой. Перед летними маневрами в Судетах на конец мая в Померании были запланированы очередные учения первого танкового корпуса, к которому нынче относился и он, и подчиненный ему взвод: один легкий танк Pz.II, три «тройки» и одна неожиданная «четверка». Вообще, Pz.IV были предназначены для командиров танковых рот, но лейтенант Зееман получил подобную «игрушку» в свой взвод. Это свидетельствовало о доверии командования к нему, а так же о желании испытать «отличника боевой и политической».

Но на этот раз судьба была к нему не совсем благосклонна. Во время маневров один из танков его взвода, «тройка», при форсировании небольшой речушки попал в омут и едва не утонул. Виновен был, конечно, Альбрехт, лично не проследивший за промером глубины в месте брода. Особенность конструкции «троек» позволяла им форсировать водные преграды, глубиной до 1.3 метра. Речек в Померании – тьма тьмущая, поэтому командиру взвода тяжело было справиться со своими многочисленными обязанностями. Как оправдывался после фельдфебель Дитрих – командир несчастной «тройки»:

– Вроде, проверили – все нормально. Но машину слегка повело влево. А там оказалась яма. Вот и все.

Это «все» стоило Зееману первых седых волос. Выскочив из командирской машины и стремительно раздевшись, он схватил конец стального троса.

– Разматывайте! – приказал лейтенант, следуя по маршруту затонувшей машины.

Вода быстро дошла до горла, и Альбрехту ничего не оставалось, как вздохнуть поглубже и нырять. В чертовой речушке было от силы метров двадцать ширины, но в тихом омуте кого только не встретишь. Понадобилось десять минут упорного ныряния, чтобы найти ушедшую в сторону машину и накинуть трос на буксировочный крюк. Командирская машина помогла ближайшей «тройке» вытащить на свет божий «утопленника». Хвала господу, у фельдфебеля хватило ума задраить заслонки и воздухозаборники двигателя – воды внутрь попало немного. Как заново рожденные, экипаж выбирался из люков на солнышко и падал прямо возле гусениц.

Ту как раз подоспел на командирской машине сам Гудериан, узнавший о случившемся по рации. Увидав вытащенную из воды машину и блюющего в стороне командира взвода, он покрутил головой:

– Господь сдает вам карты, мерзавцы! Господин лейтенант, вы как?

– Отлично! – хрипел, наглотавшийся воды Зееман, – мутит только чего-то! О-о-о!!! У-у-у!!!

Его тошнило остатками раннего завтрака. Гудериан передал свою фляжку с коньяком одному из танкистов.

– Воин, передайте своему командиру укрепляющее. Кто здесь в состоянии рассказать о том, что случилось? Почему боевая машина оказалась под водой?

Командир спасенного экипажа обо всем рассказал генералу, умолчав ишь о том, что лейтенант Зееман не принимал личного участия в промере брода. Гудериан списал все на неопытность экипажа.

– Вот поэтому, братцы, и существуют маневры. Представьте, если бы все это случилось на реальной войне, да еще под артобстрелом? Все вы числились бы уже в покойниках. Благодарите за свое спасение нашего Господа и своего командира. Как только он опростоволосился с промером глубины? От Альбрехта я такого не ожидал…

– Да все нормально было с промером, херр генерал! – опустил голову Дитрих, – это моя вина. Я приказал Петеру… водителю взять немного левее. Мне уклон в том месте не понравился.

– Ладно, фельдфебель! – кивнул Гудериан, – пока даю команду на отдых. До завтрашнего утра. Все равно, этот чертов арьергард где-то потерялся! Тьфу! Если через два часа Роттигер не приведет мне своих «черепашек», я отправлю его сторожем в зверинец.

Сидя на собственном командирском танке, генерал слушал исповедь Альбрехта. Слушал, и кивал головой.

– Ну будущее запомни сюда! Командир не в состоянии успеть повсюду. Поэтому стоит выделить из своего окружения несколько человек с хорошими способностями. И ответственных, конечно. Одного толкового парня назначаешь ответственным за рекогносцировку. Другого – за форсирование водных и прочих преград. Третьего натаскиваешь в преодолении минных полей. У тебя в подчинении двадцать два человека! Выбрать из этого числа троих смышленых не представляется мне трудной задачей.

А вообще… ты молодец! Вот за такими офицерами солдаты идут куда угодно. Потому, что чувствуют: офицер будет с ними до конца. Каким бы он ни был.

На этом неприятности для Альбрехта не кончились. Вечером его вызвал к себе командир батальона майор Штази. Кривя губы в ревнивой улыбке, он поинтересовался, не простыл ли герой дня после сегодняшнего купания. И пусть герой скажет спасибо, что экипаж нырнувшей «тройки» остался жив. Иначе к герою у майора Штази были бы претензии. И никакой генерал Гудериан был бы не в состоянии помочь своему любимчику. Abtreten!

Лейтенант Зееман побрел в расположение своего взвода, размышляя о том, что все-таки Карл Густав Ромберг был прав: погоня за чинами вытесняет из людей все человеческое. И это когда-нибудь отрицательно скажется на боеготовности армии. Офицеров одногодок редко связывала дружба. Скорее их связывало ревностное служение идеалам Германии и зоркое поглядывание по сторонам: не обошел ли в звании вчерашний приятель. Армия росла, карьеры делались стремительные. Недовольных была масса. И, ясное дело, тридцатилетний майор был недоволен, что у него в батальоне завелся герой и любимчик начальника управления.

Далее маневры шли своим чередом, а в самом их конце роте гауптмана Нимица (к которой относился и Альбрехт) удалось первой прорваться к штабу «противника». Следовавший за ними десант захватил штаб «врага», и маневры завершились. Результатами этих маневров остался доволен не только Хайнц Гудериан, но и сам фюрер, прибывший из Берлина лично и приветствовавший своих воинов. Впервые Альбрехт так близко воочию встретился с главой своей страны. А дальше случилось и вовсе невообразимое: Адольф Гитлер сам награждал проявивших себя офицеров. Больше всего отличившихся было в их полку: злюка Штази получил погоны оберстлейтенанта (подполковника), Гауптман Нимиц стал майором, а Альбрехт неожиданно для самого себя получил из рук фюрера первую звездочку на погоны. Это значило, что в двадцать один год он стал обер-лейтенантом.

– Так держать, господин обер-лейтенант! – произнес Гитлер громко, а затем уже вполголоса добавил:

– Генерал Гудериан рассказал мне о вашем мужественном поступке. Считаю, что Германия должна гордиться такими сыновьями!

Вечером Альбрехт в числе еще нескольких офицеров был приглашен в палатку фюрера на небольшой банкет в честь окончания маневров. Чувствовал себя он там отвратительно, ибо и по званию и по возрасту оказался младше всех. Весь вечер он просидел в уголке, попивая слабое вино во славу немецкого оружия и арийской расы, а офицеры выше рангом прибились в ближайшее окружение фюрера и занимались откровенным подхалимажем.

– Скучаем, обер-лейтенант? – подсел к нему произведенный в подполковники командир батальона. Он пыхтел сигаретой и, кажется, выпил не менее пяти рюмок коньяка.

– Никак нет. Для меня честь присутствовать на этом ужине.

– Ну-ну! – вздернул бровь командир, – а вот я вижу, что вы не совсем в своей тарелке.

– Не каждый день доводится ужинать в присутствии фюрера, – уклончиво ответил Альбрехт.

– Это точно. Смотрю, вы – неплохой парень, обер-лейтенант! Амбиции вот только у вас… еще больше моих. Но это нормально, наверное… знаете, как говорил русский фельдмаршал Суворов?

– Никак нет. Не знаю.

– Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, – Штази затушил окурок в пепельнице, – лишь бы это было не в ущерб общему делу. А у нас именно, что в ущерб. Завидуем успехам товарищей по оружию и радуемся их неудачам. Это ненормально, вы не находите?

В это время Гитлер начал произносить очередной тост и его слегка занесло в иные миры. Из этих миров он вернулся, почти убедив публику, что курить – вредно. Сам он бросил курить много лет назад (у будущего вождя попросту не было денег на сигареты) и ни капли об этом не жалеет. На лицах заядлых курильщиков появились разные выражения, но почти все безропотно потушили сигареты. Глядя на это, Штази угрюмо хмыкнул. Альбрехт решил, что с завтрашнего дня бросает курить. Они опрокинули бокалы за триумфальную речь Адольфа Гитлера (потому как никто не понял, что именно сказал фюрер) и начали понемногу расходиться. Было уже поздно, а назавтра предстояла самая нелюбимая часть любых учений и маневров – сворачивание.

Физически и духовно опустошенным солдатам очень тяжело собирать свои пожитки, наводить порядок в местах ночевки и отправляться обратно в казармы. По мнению Хайнца Гудериана, это – то же самое, что заставлять спортсмена после удачного финиша подметать дорожку и стирать собственную спортивную форму. Генерал считал, что прибирать после учений должны специальные команды. Иначе у армия забывает вкус победы. Он даже поделился этой мыслью с Гитлером. Тот пришел в восторг и сказал, что после учений должны прибираться побежденные. Этим самым будет повышена цена победы на учениях.

Гудериан вздохнул и напомнил фюреру ситуацию после поражения Германии в Мировой войне. Он указывал на недопустимость глумления над проигравшими; к его удивлению, Гитлер принял такую точку зрения.

– Хорошо, господин генерал! – произнес он, – мы вернемся к этому вопросу позднее, а теперь попрошу вас сопровождать меня в Берлин. Я хочу, чтобы вы рассказали о маневрах на совещании Командования Сухопутных сил. Пусть этот индюк фон Браухич послушает компетентное мнение специалиста, побывавшего на учениях лично. Я слышал, вы даже спали в своем танке?

– Приходилось, мой фюрер!

– Я тоже как-нибудь попробую. Хотя в нашем возрасте кровать смотрится предпочтительнее, ха-ха!

Фюрер отбывал в Берлин в прекрасном расположении духа.

– Мой бог! – воскликнула Магда, – вас, господин обер-лейтенант следует поздравить!

Благородное арийское лицо Альбрехта было покрыто поцелуями красавицы Магдален. Альбрехт обнял Магду и предложил ей отпраздновать новое звание, посетив сегодня вечером ресторан. Но девушка попросила его не торопиться, так как к ней сегодня к ней приезжают родители. Альбрехт согласился с тем фактом, что приезд родителей – это всегда праздник, и поход в ресторан был перенесен на завтра. Сказать по правде, он сейчас мечтал лишь о своей узкой кровати, стоявшей в офицерском общежитии. Маневры заставили его приобрести несколько седых волос и похудеть на четыре килограмма.

– А что ты будешь делать сегодня вечером? – игриво поинтересовалась девушка.

– Сегодня вечером я намерен выспаться за все предыдущие дни, – честно ответил новоиспеченный обер-лейтенант, – потому, что я уже забыл о том, что такое нормальный здоровый сон.

После учений Зееману был положен недельный отпуск. Он намеревался половину недели провести его с Магдой, а еще на пару дней смотаться в Дрезден и навестить родителей, которых не видел больше двух месяцев. Несмотря на усталость, Альбрехт был счастлив. У него была любимая работа, на которой его ценили. Так же у него была любимая девушка, которая любила его. И только его. Будущее казалось ему безоблачным и чистым. Его родина медленно восставала из того неуклюжего и постыдного положения, в которое ее поставили страны Антанты, принудив заключить позорный Версальский договор. Великой Германии быть! С таким чувством обер-лейтенант Зееман провалился в беспамятство сна, и уставшая от одиночества постель мягко заскрипела под его исхудавшим телом.

Глава 9

– Что ж, неплохо. Неплохо!

За круглым столом в одном из бесчисленных кабинетов Кремля располагались Лаврентий Берия, Андрей Волков и ведущие конструкторы бронетехники. Те конструкторы, которые впоследствии скажут свое слово. Даже посмертно. Кошкин, Котин, Морозов, Ермолаев, Духов, Петров и будущий нарком тяжелой промышленности Вячеслав Малышев. Все талантливые. Все молодые и амбициозные. Старшему нет и сорока. Жозефу Котину в прошлом году исполнилось тридцать. Перед каждым эскизы их лучших творений: ИС-3; Т-34; Т-70. Все дали расписку о неразглашении. Михаил Кошкин мрачно пошутил, что это уже его шестьсот шестьдесят шестая расписка.

– Тихо, Ильич! – сказал Волков, – нужно будет – еще тысячу расписок подпишете. Это вам не на базаре брюкву щупать.

Берия исподлобья глянул на весельчаков.

– Развеселились, однако, молодежь! Дело серьезное. Вам пришлось дать подписку о неразглашении во избежание всяческих нелепых слухов, опасных в первую очередь… ладно, скажу! Опасных, в первую очередь, для кремлевских коридоров. Кто из вас читал Герберта Уэллса? Меня интересует роман «Машина времени»?

Оказалось, что все конструкторы читали Уэллса. Некоторые даже в оригинале.

– Что ж! Тогда нам будет проще. Товарищ Волков… Андрей Константинович послан к нам товарищами из недалекого, но будущего.

Волкова при упоминании о «товарищах» передернуло. Берия же продолжал обстоятельный доклад по серьезности момента, о пороге, на котором находится страна и о том, что как бы стране не споткнуться об этот порог.

– Простите, товарищ Берия! – вежливо, но решительно перебил его Кошкин, – так война… будет?

– Будет! – резко ответил вместо наркома Волков, – и наша с вами задача состоит в следующем: не допустить повторения того сценария, по которому Советский Союз когда-то был вынужден играть. Вы внимательно ознакомились с эскизами своих лучших творений?

– Но это – не мое творение! – возразил Котин, вглядываясь в контуры ИС-3.

– Пока не ваше. Но вы году так в сорок пятом все же придете к этому. И у вас, Михаил Ильич… на сегодняшний день ваш танк – просто не имеет аналогов (разве что немецкий Pz.IV может поспорить). Но нужно нечто большее. Хотя бы вот это!

На гладкую поверхность стола секретарь Берии положил красную кожаную папку с опечатанными сургучом тесемками. На сургуче красовалась личная печать Берии. После того, как чертежи танка будущего были тщательным образом скопированы с ноутбука на бумагу, Лаврентий Павлович потерял покой и сон. Ему часто мерещилось, что папка с чертежами пропала из его личного сейфа, и товарищ Сталин лично обвиняет его в шпионаже. В другом кошмаре он видел себя расстрелянным в лубянском подвале, точно по рассказу Волкова.

В полной тишине хруст раздирающих сургуч шнурков прозвучал как резкая автоматная очередь. Наконец, папка была развязана, и три копии чертежей разложены на столе так, чтобы всем было удобно. Несколько пар очень внимательных глаз впились в незнакомый, неземной чертеж.

– Что это? – потрясенно спросил Михаил Кошкин – самый старший в компании конструкторов.

– Это? – переспросил Волков, – это – дальнейшее развитие вашего детища – «тридцатьчетверки». Средний танк Т-54А. Будет выпущен тиражом в сто тысяч экземпляров. Это – мировой рекорд!

Александр Морозов, один из учеников Михаила Кошкина, спросил:

– А что за двигатель установлен на нем? Какая система вооружения? Бронирование? Запас хода? А марка брони…

– Все узнаете, – улыбнулся Берия, – теперь, товарищи конструкторы, ваша задача состоит в том, чтобы принять решение: реально ли в наших условиях наладить выпуск вот таких чудо-танков? Если уж нам предстоит воевать, то почему бы не подготовиться к войне капитально?

Цвет конструкторской мысли думал долго. Несколько дней. Ведущие конструкторы сидели в одном из кабинетов по соседству и изучали чертежи машины будущего. Наконец, уставший как черт Кошкин в сопровождении Котина и Ермолаева завалился в кабинет наркома и заявил, что в два года им не вписаться. Как пить дать. Чтобы начать производство дизелей В-54 и пушек Д10-ТГ, а так же прочих эжекторов для продувания ствола мало подготовить высокотехнологичное оборудование. В два года не позволит вписаться человеческий фактор: для производства столь высокотехничных изделий необходимы соответствующие специалисты. А их нет. Пока нет.

– Будем обучать, – сказал Берия, внимательно выслушав резюме, – вы идите, товарищи конструкторы, работайте.

Конструкторов долго упрашивать было не нужно. Опытный образец танка можно сварганить и без тысяч специалистов. В год управятся. Они сами неплохие специалисты. Вот когда придет пора пускать детище в серию – тогда пусть товарищ Берия чешется.

Товарищ Берия почесался, и они с Волковым снова засели за документы, которые для них по ночам копировали на бумагу два секретаря-машиниста. Прямо с ноутбука они переносили чертежи, эскизы и даже некоторые фотографии. Причем, так искусно, словно копировальный аппарат первого поколения. Как шутил Волков: «Ну, где этот наш «Ксерокс» в две лошадиные силы?» Необходимо было подготовить документы для производства АК-47, противотанковых и противопехотных гранатометов. Особый упор Андрей Константинович делал на средства доставки личного состава на поле боя.

– Видите ли, Лаврентий Павлович, – говорил он, загибая развитые пальцы, – без бронетранспортеров нам не сохранить людей. Немцы понимают это уже, поэтому у них в производстве уже находятся: СД 251 – «Ганомаг» для транспортировки личного состава; СД 231 для действий в разведке; СД 250 – многофункциональный механизм.

– Многофункциональный – это в разных вариациях? – уточнил нарком.

– Да. Есть модификации для подвоза боеприпасов, есть машины радиосвязи, есть машины разведки, а есть и самоходные минометы. Поймите, Лаврентий Павлович, что даже прошлую Мировую войну можно разделить на два этапа: война методами девятнадцатого века и война современными методами. И в нынешней войне предстоит сыграть огромную роль именно машинам и механизмам. А роль человека сводится именно к вопросам согласования действий механизированных частей, авиации и флота. Кстати, вы знаете, что Российский Флот после памятного Чесменского сражения ни в каких победных действиях больше замечен не был?

– Да ну?

– И не будет замечен, смею вас уверить! В конце этого века детишки будут уверены, что самый славный корабль нашего флота – это крейсер «Аврора», неведомо как оказавшийся приваренным к Петроградской набережной в Санкт-Петербурге. Да-да, батенька! Ленинград снова станет Санкт-Петербургом! Великий Мясник маршал Жуков выскажется о советском флоте так: «стоит флот дорого, жрет неимоверно – так стоит ли на него тратится?». Знаете, какое самое знаменательное событие я запомнил из послевоенных событий относительно флота? Взрыв на линкоре «Новороссийск»! Когда водолазы на учениях маленько ошиблись, и вместо учебной мины приварганили боевую. А собравшиеся на набережной адмиралы так успешно организовали спасательные действия, что шестьсот человек из личного состава погибло! Это неофициальная точка зрения…

Берия снял пенсне и протер его.

– И что, никого не наказали? – поинтересовался он.

– Отчего же не наказали? Наказали, конечно. Того, кто не имел отношения к аварии. Адмирала флота Советского Союза – Кузнецова Николая Герасимовича. Он в то время находился в больнице, то есть, был главным виновником произошедшего. Ладно! Не о Кузнецове сейчас речь. Я говорю о том, что мало иметь передовую для своего времени технику. Нужно еще и уметь на ней воевать. А когда в войсках нет согласованности – такая армия опасна в первую очередь для собственной страны. Где-то у меня здесь был один любопытный файл…

Волков принялся рыться в виртуальных просторах ноутбука, а Берия встал и задумчиво подошел к окну.

– Интересная штука получается, – сказал он, вдоволь наглядевшись на ведущую наступление весну, – получается, мы будем играть краплеными картами. Ну, выражаясь языком картежников. Но от этого нам не становится легче.

– А я разве говорил, что будет легче? – спросил Волков, подняв голову, – уже давно известно, что знание имеет мало общего со счастьем. Вот, кстати, сведения о механизированных соединениях на начало войны! Советские войска, механизированный корпус: бригада на БТ-7; бригада на Т-26; стрелковая бригада и вспомогательные части. Танковая бригада состоит из трех танковых батальонов и стрелково-пулеметного батальона. Всего в корпусе – четыреста девяносто танков.

– Что-то я не пойму, – произнес Берия, внимательно слушавший Волкова и записывающий за ним, точно секретарь, – это много или мало?

– Немцы! – вместо ответа продолжил Андрей Константинович, – состав танковой дивизии. Танковый полк, мотопехотная бригада, мотоциклетный батальон и артиллерийский полк. Среднее количество танков в дивизии – сто восемьдесят машин.

– Маловато, – подивился нарком.

– Они пришли… придут к этому оптимальному составу после военных действий в Европе. И дойдут до Москвы.

– Если их не остановить. А у вас есть данные по нашей танковой дивизии более поздних образцов?

– Танковая дивизия образца 1946 года, – вздохнул Волков, – есть такое дело! Есть также предвоенный штат (с учетом финской и польской кампаний, но мы его в расчет не берем). Итак, танковая дивизия: три танковых и один мотострелковый полк. В составе полка кроме трех танковых батальонов еще батальон автоматчиков. Собственно танков – 210 штук.

Берия закончил записывать и снял пенсне. Задумался. Хмыкнул.

– Определили опытным путем! Через понос и кровавые мозоли! – сказал он, – Андрей Константинович, я подозреваю, что и во всех Вооруженных Силах ситуация не лучше? У вас есть послевоенные штаты на остальные войска?

Волков с сожаление покачал головой.

– Только на авиацию. Ну, еще разве что мотострелки… я ведь не специалист по Второй Мировой. Просто, мое хобби – войска быстрого реагирования: танки, авиация, морская пехота. Мне довелось многое узнать об организации развед– и диверсионной деятельности. Мой бывший командир – специалист по диверсиям.

Берия брезгливо поморщился.

– Как-то все это звучит… бр-р! Непопулярно! Но, в принципе, для достижения успеха все средства хороши. Так говорил Владимир Ильич и неустанно повторял этот мерзавец Троцкий.

При слове упоминании фамилии Троцкого Волков оживился.

– Ну-ка, ну-ка! – сказал он, – всю жизнь интересовался, что стало причиной убийства Троцкого!

– Какого убийства? По нашим сведеньям этот негодяй проживает где-то в Латинской Америке. Предположительно, в Мексике.

– А почему бы не оставить его в покое? – осторожно поинтересовался Андрей Константинович.

– Этот сукин сын сдал половину нашей агентурной сети в Европе! – поджал губы нарком, – если бы он сидел, поджав хвост, то никто его бы и не трогал. Но Троцкий – это не та фигура, чтобы сидеть спокойно. Он живет интригами! В прошлом году по его инициативе начал созываться Четвертый Интернационал… кто его просил это делать? Он что, возомнил себя спасителем человечества?

Берия умолк, раздраженный. Волков хмыкнул про себя и подумал, что во все времена находится некто, пытающийся уберечь Человечество. А как его зовут: Иисус ли, Адольф ли или Лейба Бронштейн – неважно. Главное, что «спаситель» уверен в своей непогрешимости и уникальности. Нынешние – тоже спасители, только кое-кто из них понимает, что и работать нужно. А не просто пустозвонить на площадях. Нарком внутренних дел пытается остановить маховик репрессий, запущенный несколько лет тому назад, и это оказывается ему не под силу. Пока. Огромная инерционность аппарата не позволяет менять курс так быстро, как хотелось бы. Поэтому приходится менять кое-какие звенья в самом аппарате. Но дело уже сдвинулось с мертвой точки: неделю назад начала работать специальная комиссия по пересмотру дел осужденных офицеров Красной Армии. Первым делом, конечно, начали с «верхушки». Планировалось освободить не менее пятидесяти процентов осужденных, чтобы лишенная «головы» армия не путалась в собственных соплях.

Сталин в ответ на предложение Волкова и Берии об освобождении семидесяти пяти процентов осужденных офицеров поджал губы и сказал:

– Пятьдесят процентов. Сейчас! И еще двадцать пять – в случае суровой необходимости. Пусть они будут нашим «стратегическим резервом». Явных «троцкистов» не выпускать вообще. Эта публика только и мечтает о том, чтобы посеять смуту в армии, а затем раздуть мировой пожар. Вы сомневаетесь в моих словах, товарищ Волков?

– Нет, Иосиф Виссарионович. Я прекрасно знаю историю зарождения интеллигенции в России…

– Вот-вот. «Интеллигентами» этих военспецов представить трудно, но действуют они по методике «народовольцев». Тем более, товарищ Волков, вы утверждаете, что Красная Армия перегружена командирским составом…

– Точно так, товарищ Сталин, перегружена. Можно для сравнения привести штаты любой зарубежной армии…

– А вот этого не нужно. Я осведомлен о штатах немецких и французских дивизий. Товарищ Берия, вы уверены, что мы сможем обойтись без комиссаров? Я лично – не уверен.

Волков поджал губы. В отличие от присутствующих товарищей, он служил в армии без комиссаров и замполитов. Причем, не в одной.

– Хорошо, – сказал он, – возможно, в этом что-то есть. Тогда давайте приведем комиссаров, замполитов и прочих политруков к нормальному количеству! Скажем, одна штатная единица на полк?

Теперь уже поджал губы Сталин.

– Политрук не капеллан. У него приход больше. Я думаю, что одной единицы на батальон будет достаточно. Если вы не боитесь, что бойцы Красной Армии будут политически неграмотны и сомневаться в своем правом деле. Но лично мое мнение, что вы, товарищ Волков, здесь ошибаетесь.

– Солдат не должен быть политически грамотен. Солдат должен быть мастером ратного дела. А если ему загружать голову всякими лишними идеями, то… Да вспомните вы, Иосиф Виссарионович, печальный конец Мировой войны, когда всяческого рода агитаторы разложили морально вполне боеспособную армию, и вместо лавров победителей Россия получила еще четыре года Гражданской войны! Уж давайте не будем касаться политической подоплеки и обратимся только к социальной! Разве этот народ не заслужил покоя и спокойной, мирной жизни? Заслужил!!! А я вам говорю, что при существующей организации Вооруженных сил Советскому Союзу обеспечено еще пять лет войны, разрухи, голода и прочих прелестей!

Лаврентий Берия почуял приближение грозы и испросил разрешения удалиться. Сталин молча кивнул и принялся гулять взад-вперед по кабинету. У них с Гитлером было много общего. В том числе и эта привычка – мерить кабинет шагами в периоды раздражения. Но если Адольф Алоизович носился, как угорелый, заставляя взлетевшие со стола бумаги кружиться в хороводе, то Иосиф Виссарионович гулял медленно, инертно. Волков даже подумывал, что ему, как резиденту высших сил, пришел логический конец. Наступило то мгновение, когда Вождь Народов мог попытаться избавиться от навязчивого советника и проверить его способности к естественной смерти. В самом деле? Почему нельзя подстроить обстоятельства, чтобы сомнений не было даже у Бога?

– Значит вы, товарищ Волков, утверждаете, что я виноват в смерти еще неубитых людей? – тихо спросил Сталин, остановившись напротив окна и набивая трубку.

Андрей Константинович пожал плечами. Что ему еще оставалось делать.

– По-моему, бессмысленно упрекать руководителя страны в жертвах среди его подчиненных. Эти жертвы были, есть и будут всегда, пока существует государство. Но вдвойне честь и слава императору, что теми или иными действиями уменьшает число этих жертв. Я лишь утверждаю, что наступил момент, когда нужно прекратить бить своих и нужно начинать учиться бить чужих. Если бы у нас было время, Иосиф Виссарионович, я бы смог вам рассказать и показать немало позорных моментов, которые отнюдь не прибавили славы нашей стране на мировой арене. Неужели вам не интересно узнать, в каких местах нам надают по шее… фигурально выражаясь?

Сталин раскурил свою трубку и уже успел сделать несколько затяжек. Стоя как ангел, окутанный клубами курений, он тихо произнес:

– Интересно. И время для этого есть. Заряжайте свою адскую машинку. И еще… запомните, товарищ Волков, я – не император.

– Прошу прощения, Иосиф Виссарионович, – хмыкнул Волков, – но традиции сильнее законов. Корона Российской Империи не есть вещь материальная, как впрочем, любая объективная реальность… апостериори.

В течение нескольких часов Волков знакомил главу государства с обстановкой накануне очередной мировой войны: рассказывал о грядущих успехах немецкого оружия, освещал промахи и провалы земляков и единоверцев. Подробному анализу была подвергнута Финская кампания и сражение при Халхин-Голе. На первый взгляд, удачная война в Монголии, была подвергнута особенно резкой критике со стороны Волкова.

– Закидали япошек шапками и уверовали в свою исключительность! – ядовито комментировал Андрей Константинович, – а, между прочим, так воевали еще при царе Горохе! Руководство возложат на «товарища Жюкова» – диавола в генеральской форме. У меня стойкое впечатление, что он не солдат ведет к победе, а гонит баранов на жертвенный стол.

В отличие, скажем, от Ленина, Сталин умел работать с цифрами. Он немедленно затребовал точные сведения о принявших участие в сражении, состав войск, привлеченных к операции, а также количество погибших с той и другой стороны. После этого он бегло пересмотрел отчет о Финской кампании.

– Ничего хорошего! – это на памяти Волкова было впервые, когда вождь обошелся без своего «карашо», – похоже, товарищ Волков, вам удалось меня загнать в угол. Мне придется уверовать в то, во что верить не хотелось. Что половина нашей техники морально устарела, не успев даже побывать в боях; что структура нашей Красной Армии далека от оптимальной, и нужной при развертывании войск оперативности не обеспечивает; и самое главное: противник нас превосходит в настырности, мастерстве и в умении учиться. Так ведь?

– Да, товарищ Сталин, – пока других преимуществ у него нет. Однако у меня есть сведения, что Гитлеру тайно помогает Америка. Точнее, кое-кто в Соединенных Штатах.

– У нас тоже есть такие сведения! – произнес вождь, – проклятие! Этот чертов Рузвельт является президентом, но из-за этой хваленой демократии ничего не может поделать со своими бонзами, что возрождают в Германии военную промышленность. Но как они на словах осуждают фашизм!

Уставший Сталин посмотрел на уставшего Волкова и взял трубку внутреннего телефона.

– Александр Николаевич, распорядитесь, чтобы доставили ужин на двоих человек!

На другом конце линии голос Поскребышева ответил, что буквально через десять минут ужин будет на столе. В ожидании его Иосиф Виссарионович предложил гостю выпить по стакану вина. Потянулась неспешная беседа: Сталин задавал вопросы о будущем, а Андрей Константинович честно отвечал. На вопрос о грузинском вине пришлось сообщать правду: