Текст книги "Людомар из Чернолесья. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Всатен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Сын Прыгуна вскочил на ноги и двумя сильными ударами отбросил в сторону пасмасов. В этот момент он получил сильный удар в спину. Обернувшись, он увидел перед собой холкуна, которого поил за свой счет. Холкун даже не попытался бежать. Сильный удар охотника заставил его лицо расцвести алым. Подобно снопу он повалился на пол.

Поняв, что, довольно, людомар принялся прокладывать себе путь к выходу и выбрался наружу. Осмотрев себя и ощупав, он не нашел никаких серьезных повреждений.

Холодный воздух Прибрежья быстро остудил его боевой пыл, и он наскоро подавил жажду крови, которая почти захватила его душу. Нехотя, она снова сокрылась в дальних уголках его существа.

Поправляя сбившуюся маску и прихрамывая, он пошел куда глаза глядят.

На холоде думалось хорошо. Сперва он подумал об Ириме и о том, что еды он ей оставил надолго. Потом о том, что она достаточно умна, чтобы не высовывать нос из расщелины. И только лишь после этого он повернул мысли в сторону произошедшего.

Дебы имели над всеми в Прибрежье, также как и на Синих Равнинах, неимоверную власть. Не стоило ему говорить об их наличии. Скорее всего, потому на него и напали. Мерзкие холкуны. В кого они превратились?! Он помнил их тогда… когда помнил. Они были прижимисты, но не в нынешнем смысле. Их хозяйственность заключалась в делах: они работали, гордились своей работой; их городки были образцами чистоты и порядка. Что же такое с ними сталось за эти годы?

На улицу прямо перед ним вывалила толпа дерущихся. Еще одни!

Драка была нешуточная. Двое из вояк уже корчились на земле в лужах крови. Один из дерущихся схватил другого и единым движением вонзил ему нож в самое сердце. Несчастный захрипел и повалился навзничь.

Вдруг убийца перевел ошалевшие от опьянения глаза на людомара и бросился на него со словами: «И ты-ы-ы!» В этом хрипе, в этом зверином рыке не оставалось ни капли разума.

Нож промелькнул рядом с рукой людомара, а его обладатель наткнулся на кулак охотника и отскочил, словно мячик ударившийся о стену. «А-а-а!» – закричал он истошно и в бешенстве заколотил руками и ногами по земле.

Сын Прыгуна хотел было запрыгнуть на ближайшую крышу и скрыться, но усилием воли остановил себя. Тикки не для этого умер. Что-то в его глазах молило людомара выполнить просьбу. Немую просьбу. Казалось, тот взгляд передавал боль всей жизни.

Охотник плотнее запахнулся в свою хламиду. Глухо звякнула кольчуга под ней. В следующий миг толпа, безучастно следовавшая мимо, растворила его в себе.

***

Прошла уже большая луна с тех пор, как Сын Прыгуна впервые ступил на дощатый настил улиц Эсдоларга Прибрежного. Постепенно он частью привык, частью свыкся с особенностями проживания в этом странном городишке, где жизнь и смерть соседствовали за близстоящими столиками, переплетаясь в нераспутываемый клубок.

Сложнее всего было привыкнуть к жителям, точнее к тому типу их отношений, который порождал Эсдоларг. Недаром они называли себя не молчами, как на всех остальных землях, но гродами. Дружба, любовь, ненависть – все эти чувства были здесь неоднозначными. Иначе и нельзя было назвать их. Дружили гроды весьма странно: они могли пройти вместе огонь и воду, и медные трубы, но на совместной попойке исполосовать друг друга ножами за одно неуважительное или еще какое-нибудь «не.. –ительное» слово.

Про любовь людомар знал меньше, но одно понял довольно быстро. Семьи в привычном даже для высоких охотников понимании Эсдоларг не знал. В конце концов, до Сына Прыгуна дошла мысль о том, чем руководствуются гроды. Интерес. Вот и все, что их связывало.

Среди них выделялись воины и охотники. Среди этих братств людомар распознал зачатки и дружбы, и семьи.

Хождение по кабакам и харчевням Эсдоларга довольно быстро включило людомара в число жителей Эсдоларга. Все сплетни, каждое событие и происшествие – все это он узнавал из нетрезвых разговоров, песен, криков и ругательств.

Наиболее полюбилась ему харчевня, над входом в которую была прибита облезлая лапа, похожая на лапы чудовищ, которых он убил, чтобы отобрать у них пещеру. Помещение харчевни было просторным, но и цена не самой последней. В ней собирались большей частью охотники и воины. Иной раз заходили и торговцы, но это было наиредчайшим событием.

Людомар занимал дальний угол харчевни и просиживал в ней долгие часы. Его знали здесь под именем Тикки из Нисиоларга. Сам себе Сын Прыгуна напоминал паука, который расставил паутину и тихо сидит в укрытии, ожидая ее едва заметного подёргивания.

Несколько раз ему казалось, что холкуны, брезды и даже один дремс поводили головой, заслышав его крик: «Жрать Тикки неси! Тикки из Нисиоларга! Жра-ать!» Но далее ничего не происходило.

Он старательно изображал пьяного, пролеживал вечера, уткнувшись лбом в стол, но все было напрасно. К нему привыкли и прониклись тем типом доверия, которое имеется только в Эсдоларге, когда могут рассказать сокровенное, а после и прирезать за то, что развесил уши. С ним часто разговаривали на тему охоты и хвалились тем, что он и так давно знал по запаху, исходившему от собеседников.

Людомару нравилось, что им никто не интересуется. Что гроды одеты и поступают, как им заблагорассудится. Воистину, Эсдоларг был островком свободы. Жестокой, бесчестной, но все же свободы.

Холода усиливались. Зима пришла настолько стремительно, что не одна сотня обитателей Эсдоларга нашла свой покой по дороге из него или к нему.

– Холвед проснулся, – шептались жители, ежились и спешили поскорее уйти с улицы.

В тот вечер людомар, как и много раз до этого, прошелся по нескольким злачным местам, окончив свое путешествие в харчевне «Лапа неизвестно какого чудовища». Все шло как и всегда. К нему подсел один из ставших знакомым пасмасов с изуродованным ударом когтей хищника лицом. Он завел длинную историю о своих похождениях у подножия Меч-горы и Острокамья, что за Холведской грядой, в центре которой и располагался Эсдоларг. Рассказ его был, попеременно, и веселым, и грустным, и скорым, и нудно-медленным.

К ним подсаживались другие охотники и даже один воин-брезд, которые внимательно слушали пасмаса, дружно взрывались, гогоча во все горло, и трясли головами, сочувствуя утрате родного брата.

Сын Прыгуна тоже хохотал, но раздумывал над одним и тем же. Холода ожидались сильные. Как Ирима перенесет их в пещере. Появилась неожиданная необходимость провести ее в город и спрятать здесь. Но как? Этого он не знал.

От мыслей его отвлек звук возни у входа. Внезапно раздался ужасающий треск и вместе с кусками деревянных ступеней в харчевню вкатился кусок льда.

Все, кто находился в ней, вскочили на ноги. Наступила мгновенная тишина, которую разорвал дикий рев сверху. Один за другим, а то и парами в помещение стали вбегать пьяные олюди и брезды. В руках их сверкало оружие.

– Гроды! Гроды, прошу вас! – попытался вмешаться хозяин харчевни, но его уложили ударом в лицо.

Несколько женщин, которые обслуживали столики, тонко завизжали и мгновенно скрылись за толстенной дверью в кладовую. Туда же попытались проскользнуть несколько не особо храбрых пасмасов, но им не открыли, а потерянное время стоило им жизни – трусливых убивали первыми.

Без объяснения причин нахлынувшая толпа бросилась вперед. Посетители обнажили мечи, топоры, ножи и даже дубины.

Дигальту было очень хорошо. Он только что принял на грудь не меньше полведра либвы – местной бражки и рвался в бой. После целого дня, проведенного на посту у сломанной сосны, он жаждал тепла и всеми силами старался скорее им обзавестись. Часть теплоты дала либва, еще чуть-чуть добавили женщины и, в дополнение, нужна была хорошая драка. Желательнее всего, рубка. По-эсдоларгски.

Он и сам не понял, как его стало все устраивать, но Эсдоларг обладал тем волшебным очарованием, каким обладает безысходность. Город заставлял позабыть все прошлое, отринуть амбиции или мечты о будущем, жить настоящим и наслаждаться им на полную катушку.

Первый пасмас, который встал на его пути, упал, сраженный кинжалом под ребро. Как и всегда! Любимый удар: топор сверху, а кинжал снизу. Отбивают всегда то, что больше. Хе-хе!

Рядом с ним дрался Фетзук – саарар из личной охраны Пероша. Он только что отошел от горячки, в которую погрузился едва не замерзнув, спьяну уснув на улице. Лицо саарар горело, а глаза лихорадочно скользили по посетителям харчевни. Он выбирал жертву.

Фетзук был моложе Дигальта, но ему не было равных во владении боевыми топориками, которыми он дрался, зажав их в каждой руке.

– Берегись! – выкрикивали со всех сторон. – Сторонись! Ах ты… ойх!..

Тяжелая мебель харчевни летела на нападавших со всех сторон. Дигальту успели два раза попасть по голове, но раны горели на ней, согревая. Он улыбался.

Рубка шла уже некоторое время, когда позади Фетзука появился один из саараров, пришедших вместе с ними, и что-то взволнованно шепнул ему.

Дигальт никогда не видел, чтобы его друг так менялся в лице. Физиономия воина сначала побледнела – это было заметно даже сквозь темную кожу, а после покраснела, даже раскалилась.

– А-а-а! – заорал он. – Где? – Он обернулся на саарара. Тот указал в угол.

Фетзук, как оказалось, до этого момента и не рубился вовсе, а так – играл. Когда же он стал драться по-настоящему, что быстро устлал дорогу в угол харчевни трупами шести противников.

– Где ты? Маэрх! Маэ-э-эрх! – почти визжал Фетзук как резанный, не замечая никого вокруг. – Найти… найти-и-и-и! – Он не докричал, ибо проглядел удар. Об его шлем ударился топор, и на лицо воина хлынула кровь. Он зашатался и осел.

Рыкнув, Дигальт бросился к нему. Единым ударом он погрузил в вечный сон брезда, нанесшего удар, поднял друга на руки и вытащил вон.

– Маэрх! – бредил тот. – Возьмите его… вяжите… руки смотрите… он… он… – С этими словами саарар затих в беспамятстве.

Людомар ничего этого не слышал, потому что в том оре, который стоял в харчевне, расслышать что-то членораздельное было трудно даже для него. Он протиснулся за столик хозяина и сидел на полу, ожидая, когда резня окончится.

На пол то и дело грузно падали убитые и раненные. Он видел их бледные и красные лица, синевшие от натуги или потери крови. Они умирали на его глазах.

– Маэрх! – отзвуком донеслось до него. Он невольно повел ухом, но тут же ухватил его рукой и прижал к голове. Поправив обмотку на голове, охотник хотел было встать, однако на нем вдруг кто-то повис. Удар по голове и окружающее пространство поплыло перед глазами. Еще миг и тьма окончательно сокрыла происходящее.

***

Неясный сон снился людомару. Неясный и непонятный. Ему снились бревна, плотно прижатые друг к другу неведомой силой. Они расплывались перед его глазами. Пространство смазывало их. Бревна кружились перед взором охотника в безмолвном хороводе, перемежаясь одно с другим. Ему снились ступени. Они напрыгивали на него, а он пытался увернуться. Снилось и еще нечто красно-бурое, тягучее. Пахнущее отрывисто и непонятно.

В голове что-то гулко стучало. Иногда звуки прорывались в его сознание с оглушительным грохотом. Ему казалось, что он щурился от грохота. Резкие отрывистые хлопки перемешивались в сознании охотника с трубными протяжными стонами…

Он очнулся. Голова была тяжела. Сын Прыгуна с трудом приподнял ее и ощутил покалывание в подбородке. Отлежал его о грудь. Во рту остался приторно-обволакивающий вкус жаркого, перемешанного с бражкой. Он с трудом отлепил язык от неба.

Там, где он обнаружил себя, было очень темно. Настолько темно, что даже людомару было сложно разглядеть предметы у противоположной стены.

Где-то гулко капала вода. Сын Прыгуна слышал, как тяжелые капли падали на твердую поверхность и, скапливаясь на ней, прорывалась единым потоком еще раз вниз и вальяжно растекалась по полу.

Охотник не знал, сколько времени он провел в полу беспамятстве. Явь для него мешалась с картинами из полузабытья. Все это вмиг рассеялось, едва визгливый звук открывшейся двери пронзил тишину мглы.

Послышались шаги, и сквозь щели слегка приоткрытых век людомар увидел, как тьма стала отступать под напором желтого свечения. Ему открылись почерневшие от времени ступени лестницы, жалобно скрипевшие под грузными телами; рассохшийся бочонок, на котором лежало нечто непонятное и крюк в стене, исполнявший в свое время какую-то роль, но давным-давно отведенный пауками под свои нужды.

– Он еще не очнулся.

– Я не сильно его приложил.

– Ты уж несильна-а! Скажешь тоже. Этакий громила уж который час не отлипает носом от пупка.

– Тише. Он, по-моему, на нас смотрит.

– Хыть… и впрямь людомар. Невероятно!

Три пары ног приблизились к Сыну Прыгуна. Его подбородок был сжат словно бы в железных тисках. Рука подняла его лицо и направила на лица пришедших.

На людомара смотрели два относительно молодых и одно старое пасмасское лицо. Олюди внимательно оглядывали его.

– Ты слышишь нас? – просил старик. – Ты понимаешь?

Охотник медленно закрыл глаза.

– Говорить сможешь?

– Да, – выскреб из себя Сын Прыгуна. При этом по его горлу словно бы резанули кинжалом. – Пить дай, – попросил он с расстановкой.

Ему поднесли попить.

– Мы не навредим тебе, людомар. Мы друзья. Но связали тебя, ибо знаем, как можешь поступить, коли не разберешься.

– Уж мы-то помним последних твоих… Серьезныя ребята-а, – кивнул второй пасмас, чуть моложе.

– Мы развяжем тебя, как обговорим с тобой, – продолжал старик. – Согласен ли говорить с нами?

– Да.

Старик закряхтел и попросил подтащить к нему бочонок.

– Меня зовут Битат. – Он тяжело опустился на бочок. – И я спрашиваю тебя, зачем ты здесь.

– Я пришел… просто пришел…

– Мы начали со лжи, людомар. Как тебя зовут?

– Омкан-бат.

– Побиватель омканов? Хорошее имя.

Настало время людомару удивляться.

– Вижу твои глаза, – подметил старик. – Ты думаешь, откуда он знает наш говор. Я проводил долгие разговоры с людомаром Светлым из Редколесья. То были блаженные времена. Дни спокойствия, я так их называю. Ты мне не веришь. Ты вправе мне не верить, но знай, что и я не буду верить тебе. И это не ускорит ничего. Не ослабит путы на твоем теле.

– О чем ты хочешь знать?

– Зачем ты здесь.

– Почему не веришь, что я здесь… по воле Зверобога… случайно здесь…

– Я знал людомаров. Вы никогда не покидаете леса. Здесь не тот лес. Не ваш. Не Зверобога лес-то. Да и ваш еще достаточно безопасен, чтобы бежать из него. Как говорили в нашей деревне, если рыба лежит на берегу, то это неспроста. Да, мой мальчик, я из прибрежных пасмасов. Более… – Он уселся удобнее. – Хочу сказать тебе… Я из тех, которые пиратствуют в этих водах уже много зим.

Людомар посмотрел на него с интересом. Он слышал о пасмасских пиратах, но никогда бы в жизни не подумал, что встретит одного из них. Они были из разных Вселенных.

– Мы подвели черту, – продолжал старик. – Ты знаешь, что мы пираты. Мы не знаем, кто ты. Если не узнаем… не уравновесим опасность знаний каждого из нас, то завтра на одной из улиц найдут еще одного грода с вспоротым животом.

– Тикки из Нисиоларга, – вдруг сказал охотник. Он и сам не понял, зачем произнес это.

– Он прислал тебя сюда? – неожиданно изменился в лице старик. Оно становилось холоднее и жестче, но едва он прослышал имя «Тикки», как жесткость мгновенно исчезла.

– Ты знаешь, кто это? – спросил людомар.

– Допустим.

– Никто меня не присылал.

– Он живет у погоста города. Рассказывает про дочь и внуков. Про то, что воин…

– Он прислал меня.

– Что он хотел передать?

– Ничего. Он умер, произнося название этого города.

Троица переглянулась. Один из пасмасов не вытерпел и прохрипел:

– Удачненько же я заглянул к Шуду. – Второй улыбнулся ему, и лишь старик оставался безучастным.

– Ты его убил?

– Нет. Оридонцы.

– Прознали про него? – старик невольно дернул ногой и сильнее сжал пальцами ободы бочонка.

– Они искали меня. Через меня про него прознали.

– Как это?

– Не знаю и сам, но догадались, что мы с ним связаны были.

– Как?

– Не знаю.

– Как вы были связаны?

– Он попросил дать ему поесть. Умирал от голода у погоста.

– Хм… неужели в Нисиоларге перестали умирать?

– Я не знаю.

– Откуда ты?

– Из Чернолесья.

– Почему ты не исчез с другими людомарами.

– Исчез, но не с ними.

– С кем же?

– Не знаю.

– Такого не может быть.

– Может. – Людомар нахмурился. – Я не помню двадцать восемь зим. Прошлых зим…

Старик приподнял правую бровь.

Сын Прыгуна принялся обстоятельно описывать свой поход в Немую лощину и выход из нее.

– Беллер, – вздохнул один из пасмасов. – Он заколдовал тебя. Я знаю про это. Они часто так делают. Я слышал. Делают… делали из свободных олюдей слуг себе. Проклятые маги!

– Не мешай ему, Урт. Пусть говорит.

Людомар продолжал рассказывать о своих приключениях. Чем больше он говорил, тем чаще переглядывались пасмасы между собой. Неожиданно один из них подошел к нему и перерезал ножом веревки.

***

Сизое снежное небо низко нависало над Эсдоларгом. Верхние этажи крепости тонули в густых курчавых облаках, сползших в долину со склонов гор. Полумрак рассеивали лишь маленькие точки желтых и оранжевых кристаллов, которые перемещались по улицам вместе с запоздалыми путниками. Руки, державшие их, тряслись от холода и суеверного страха.

«Холвед проснулся!», перешептывались все вокруг. «Брур спешит к нему!» Сказав это, гроды ежились, словно от удара, и тут же спешили скрыться в помещениях. Все Прибрежье обелетела весь о том, что Великие воды покрываются льдом.

Людомар открыл глаза, сел, зевнул и огляделся.

– Пора, – услышал он из темноты. Над ним нависало довольно крупное животное. От него разило таким разноцветьем кисло-прелых запахов, что охотник прослезился.

Битат приоткрыл дверь и позвал Сына Прыгуна. Он указал ему на кучу шкур и приказал одеть их. Пока людомар одевался, пасмаска, появившаяся неизвестно откуда, принялась порхать вокруг него, что-то подшивая и подтягивая. Это выглядело тем более неестественно, что женщина была стара и невероятно полна.

– Подними… вытянись… не двигайся… оттяни, – проговаривала она сквозь зубы и каждый раз добавляла «ыгы», когда что-то проделывала со шкурами.

Старик смотрел на приготовления отстраненным взглядом. В его глазах охотник увидел тоску по горам, по бесконечным дорогам, оканчивающимся далеко за горизонтом, о безразмерном пространстве, которое сужается от старческого бессилья до размеров комнатушки.

Помимо людомара в путь выходило еще только двое пасмасов. Все они были пиратами, прибывшими в Эсдоларг на зимовку. Самым опытным из двоих был Урт, так сказал старик. Имени второго спутника охотник не знал.

Когда они вышли на улицу, на городок пышной периной опускалась снежная ночь.

– Лучше и придумать нельзя, – проговорил Урт, окутывая себя клубами пара. – Хороша ночка будет! – Он передернул плечами, потер себе лицо и, повернувшись в темноту дверного проема, кивнул.

– Малой волны, – донеслось до них оттуда и в свете рочиропсов блеснули слезами глаза Битата.

Выходили полем. Тропой известной одному только Урту. По тому, как он уверенно шел по ней, людомар понял, что пираты не теряли времени даром и даже зимой проворачивали какие-то дела.

До кромки леса они добрались без происшествий.

Зимний лес оказался необычайно красив. Ночью он выглядел не так мрачно, как всегда. Снег оживлял его. Делал приветливее.

Людомар смотрел на лесное пространство с чувством воодушевления. Он не знал, что его ждет там, где взгляд уже не мог оглядеть, а обоняние учуять. Но чувство чего-то хорошего, сильного, чего-то очень радостного и, самое главное, правильного переполняло его.

Они шли привычной ему тропой. Точнее, только он видел тропу там, где ее вовсе не было. Сын Прыгуна шел так стремительно, что пасмасы еле поспевали за ним. Второй, имя которого оставалось для людомара неизвестным, делал зарубки на корнях деревьев.

К рассвету они вышли на небольшую прогалину, где охотник оставил своих сопровождающих и в одиночку достиг пещеры.

Он вошел нее той разновидностью походки, с какой возвращаются домой после выхода на крыльцо. В пещере было тепло и чувствовалось наличие живого существа. Уже на третьем шаге людомар заметил, что путь в основую часть убежища преграждает забор из довольно толстых веток. Ирима собственноручно изготовила его из подручных средств.

– Ирима, – позвал он.

В темноте зашевелились. Он был изумлен, когда из-за забора показалось лицо старухи. Она в ужасе отпрянула, когда заметила перед собой черную громадину закутанную в меха. В темноте произошло шевеление. Послышалось недовольное бормотание, и людомар разглядел лицо Иримы.

Она улыбнулась, увидев его.

– Не бойся, старуха. – Она потянулась. – Это холкун. Он мой. – Ирима посмотрела на него оценивающим взглядом, словно бы он был зверем редкой породы, обладание которым считалось почетным. – Ты пришел. У меня… нас все хорошо.

– Я принес еды, и… они просили передать им тебя…

Холкунка нахмурилась и по-хозяйски осмотрелась.

– Нет, – сказала она по-будничному просто. – Кем бы они ни были, я не пойду к ним.

– Идет Холвед.

– Кто это?

– Бог льда и снега.

– Равнинные боги уберегут меня.

– Глаз Владыки не заглянет к тебе еще долгое время.

– За мной… нами приглядят другие боги. Они прислали мне их.

Сын Прыгуна стоял, переминаясь с ноги на ногу. Это была слишком сложная для него ситуация. Людомары никогда не были коллективными жителями и правила общения и совместного общежития давались им с трудом. Что делать, он не знал.

– Ждет там…

– Кто? – она нахмурилась. – Кого ты привел мне?

– Он не знает… я оставил… там… ты не хочешь быть… с такими как ты?

– Нет, – холкунка удивленно вскинула брови. – Если бы я хотела, то осталась бы в Куупларге. Он не шел за тобой?

Сын Прыгуна отрицательно покачал головой.

– Он уйдет обратно, – предупредил охотник, – никогда не придет сюда. Они боятся этих мест. Они сказали. Там, где звериная тропа сворачивает к водопою, там будешь находить еду от них… я знал, что не пойдешь…

– Не для того из ларга сбежала я, чтобы в ларг вернуться. Воздух свободы уже заразил меня. Я буду здесь. – Она помолчала. – Ты не спросил меня, кто со мной. – Ирима подошла к нему и прильнула. – Тебе не интересно?

– Кто с тобой?

– Со мной старуха и двое детей. Они пасмасы, кроме девочки. Она холкунка. – Ирима замолчала, ожидая реакции.

Сын Прыгуна молчал.

– Их прогнали из Эсдоларга. Ее сын, старухи этой, был убит, а больше их некому кормить. Их выгнали из дома. Они пошли в Синие Равнины. Это в такой-то холод?! Я их встретила, когда вышла… – Она осеклась.

Людомар нахмурился. Он наказывал ей не выходить.

– Я ухожу надолго. Как ты будешь есть? – спросил он.

Она подняла брови, что означало, не знаю, но не пропаду.

– Ты смела, – сказал людомар, и Ирима горделиво вскинула голову, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

– Кто пришел ба… – из темноты донесся детский голос.

– Тшш… – зашипела старуха.

Раздался испуганный возглас ребенка и тихое хныканье.

– Тише… тише, – зашепелявила старуха. – Послышалось пение колыбельной и слова молитвы.

– Не бойтесь его, дети. А ты не пугай их, – обратилась к своим новым подопечным Ирима. – Ты выглядишь как те… – Она расставила руки и оскалилась. – Не беспокойся обо мне. Твой бог наставил тебя на тропу. Ты должен идти по ней. Я буду ждать тебя. И молиться. Мы будем… возвращайся… – Холкунка снова прильнула к нему.

Людомар снял со спины большой кусок мороженого мяса и положил у ее ног, неуклюже обнял ее в ответ на ее объятия, и, несколько суетясь, вышел вон.

В лицо ему тут же ударил сильный ветер. Начиналась поземка. Дышалось легко. С высоты своего положения, людомар мог оглядеть большое пространство. Он смотрел смело. Снежная круговерть его не страшила. Вдохнув полной грудью, он сделал первый шаг вниз и быстро спустился.

– Возьми меня, Урт, – взмолился второй пасмас. Только сейчас людомар разглядел, что он молод.

– Нет. Путь далек и труден, ты не дойдешь.

– Я выдержу.

– Не возьму.

– Ты мне говорил такое же, когда впервые выходили в Великие воды. Ты говорил, не смогу я. А я смог. Ты знаешь. Почему не возьмешь?

– Потому что это Холвед. Когда же мы достигнем перевала, Холвед встретится с Бруром. Будет веселье. Ты хочешь, чтобы твоими костями они размешивали свое пойло?

– Я не отдам им свои кости. Возьми.

– Не иди за нами. Я приказываю тебе идти прочь. – Урт развернулся и пошел вперед. Сын Прыгуна последовал за ним. Молодой пасмас скрылся за деревьями.

Людомар впервые видел такого пасмаса. Он двигался не хуже дремса. Каждое движение его рук и ног было правильным и осторожным. Он почти не шумел.

Весь день до глубокой ночи они шли молча. Урт изредка сверялся с одному ему известными метками на деревьях, и кивал охотнику, следуем дальше.

Когда они улеглись на привал, Урт впервые заговорил. Его слова были отрывисты и очень тихи.

– Держи меч наготове, – прошептал он, – мы пришли в земли грирников.

Людомар кивнул, вытащил из-за голенищ мечи и вложил их в рукава своего мехового балахона.

– У грирников не было здесь земель, – сказал он и вопросительно посмотрел на Урт.

Тот дернул губами, не знаю. На этом их общение окончилось.

Следующую ночь путники шли так быстро, как только могли. Повсюду им попадались признаки того, что они попали на территорию олюдоедов. Россыпи олюдских костей, составленные в небольшие пирамидки; подобия походных храмов из камней и черепов; лоскуты одежды убитых холкунов и пасмасов; цельные скелеты, составленые анатомически точно, со знанием дела, и даже творчество грирников: сочетание олюдских скелетов и скелетов животных, составленных в невообразимые композиции, где части тел тех и других были перемешаны, и миру явлены скелеты новых существ.

– Еще два перехода, – сказал Урт в конце второго дня шествия по землям каннибалов. Его глаза слипались. Он с усилием отрывал от окаменевшего мясного ломтя кусочек, чтобы тут же проглотить.

– Спи, – сказал ему Сын Прыгуна, – я буду смотреть.

– Ты отдохни, – не согласился тот.

– Я не хочу спать.

– Так это правда, что вы можете не спать три луны? – Впервые холкун проявил какое-то личное отношение.

– Да.

Урт ухмыльнулся и почесал лоб. Нельзя сказать, чтобы он был поражен. Усталость скрала все эмоции.

– Тогда я буду спать. – Он повалился на бок и тут же заснул.

Ночь была мглистая. Ее тишина была обволакивающе пугающая. Слух людомара шарил в пространстве, но не мог ничего уловить, ибо увязал в тумане.

В середине ночи они снова двинулись в путь и к концу поднялись на высоту, где тучи были не властны.

– Здесь самое опасное. Открыто все. Не укроешься. Будем бежать. Я отдохну. Ты?..

Они спрятались в небольшое углубление за валуном, и даже людомар заставил себя немного вздремнуть.

Сын Прыгуна не знал, сколь долго он продремал, но его разбудили крики и звон стали.

Урт уже был на ногах. Прячась за камнем, он осторожно выглядывал, смотря вниз по склону. Его застывшая на фоне ослепительно белого снега фигура напоминала памятник напряженному вглядыванию.

Людомар присел позади него и принюхался.

– Что ты унюхал-то? – спросил холкун. В его голосе звучала нервная дрожь наблюдателя за боем.

Ниже них шагов на двести, на линии облаков и чистого безоблачного простора двигались полу размытые тени. Их было три или пять. В том хороводе, который они устроили, трудно было угадать число.

Снова воздух резанул звон стали.

– Охраните нас боги, – шептал себе под нос Урт. – Охраните нас от топпи. – Тут он заметил людомара рядом с собой. – Топпи, – несколько испуганно кивнул он на тени, – души пожранных грирниками олюдей. Они мстят всем, кто идет этой тропой.

– Это не топпи.

Урт удивленно посмотрел на Сына Прыгуна.

– Я слышу их шаги, их дыхание. – Людомар принюхался. Наконец-то ветер принес ему еще одно послание. – Среди них тот, – сказал он, – которого ты прогнал…

– Откуда ты знаешь?! – вскричал Урт, вставая из-за камня. Охотник потрогал свой нос. Холкун ударил себя кулаком по лбу и обозвал неприличным словом.

В следующий миг он уже вытащил топор и внушительных размеров нож, и мчался вниз по склону. Людомар осмотрелся по сторонам, будто выходил на охоту, и последовал за ним.

Холкун скрылся в облачности лишь не пару мгновений, и тут же вышел спиной, таща перед собой юнца-холкуна. Вслед за ними из тумана, подобно призракам стали появляться высокие, но тощие фигуры каннибалов. Они были одеты в шкуры и обвешаны костями, и другими побрякушками, выточенными из скелетных костей. Вид их был грозен. Рожи грирников были размалеваны красным, а волосы подняты пучком на голове.

Урт умело отбил ножом удар костяной дубинкой одного из олюдоедов. Удар топора другого был отбит юнцом.

– Поднимайся и прикрывай мне спину, – приказал ему Урт.

Тот неуклюже встал и, еле дыша то ли от ужаса, то ли от усталости, занял оборону сзади.

Каннибалы один за другим продолжали выходить из туч. Когда десятый вышел на залитый солнцем снежный склон горы, Урту стало ясно, что в позиционной борьбе он ничего не решит. Опытный мореход, не раз сражавшийся на кораблях, он мыслил не эмоциями, а позициями. Когда тебя окружают, нельзя стоять.

– Отходи к людомару, – приказал он, держа топор наготове.

– Лютомай, лютомай, – послышалось со всех сторон. Урт изумленно оглянулся, проследив взгляды дюжины грирников. Их глаза в ужасе взирали на фигуру, спокойно спускавшуюся со склона.

Много веков назад каннибалы наравне с дремсами и людомарами обитали в Редколесье, но своими привычками отбили охоту общаться с ними. Они питали лютую ненависть и к тем, и к другим. Людомары охотились на грирников, как и на любую другую дичь в Чернолесье. Очень немногие знали об этом.

За несколько столетий отсутствия грирников в Чернолесье, и у людомаров, и у грирников притупился обоюдный инстинкт, однако в тот момент, когда высокий охотник спускался вниз, он шел к каннибалам, как хищник к жертвам. И он, и они поняли эту расстановку внутренним чутьем.

Высокий гортанный стрекочущий звук разлетелся над горами. Оттолкнувшись от их склонов, он нырнул в облака, поднимая под ними неведомую дремлющую силу. Сердце Урта екнуло, едва он услышал этот звук.

– Убить, – прорычал один из грирников и указал топором на холкунов.

Четыре каннибала бросились на них. На сердце у Урта стало легче: четверо – не дюжина, смочь можно! Он принял бой.

Еще с десяток грирников, утратив к холкунам всякий интерес, пошли навстречу людомару. Тот скинул с себя балахон из шкур, убрал рипские мечи за голенища и остановился. Сын Прыгуна увидел, как Урт, умело увернувшись от удара дубиной, ухватил ее топором, а нож воткнул в горло грирника. Обильно поливая снежный наст кровью, тот рухнул и утонул в снегу.

Еще от одного удара Урта спас молодой холкун. У него видимо была повреждена рука, потому что меч остановил удар топора, но выпал из руки. Холкун застонал.