Текст книги "Колонизатор (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Старицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
По местным меркам город большой. Планировка города регулярная крадратно-гнездовая, ориентированная по сторонам света. Архитектура вполне европейская. Но создалось такое впечатление, что все тут живут только для того чтобы что-то купить, пожрать и потрахаться. Каждый второй дом – харчевня, каждый третий – бордель, все остальные в торговых лавках. На любой вкус и кошелёк.
На главной площади памятник экватору. Высокая стела с большой дыркой на вершине.
Негров мало. Зато много мулатов и симпатичных самбо – метисов португальцев с индейцами и самих некрасивых коренастых индейцев, которые уже ходят в европейских тряпках.
Найдя укромный уголок возле форта в виде четырехугольной звезды, открыл я "окно" в Гавану. Получилось. Но на Кубу не пошел.
Отправил подельников на коляске осматривать город на предмет достаточно большой площадки для переброски людей с Тамани транзитом в Аргентину, а сам остался экспериментировать с "форточками" изображая из себя туриста осматривающего португальский форт который тут стоит как бы не с времен конкисты.
И в Москву 21 века выбраться поучилось. Сразу в свою квартиру на Сивцем Вражке.
За окном уже слякотная осень, а я в белой чесуче... Да еще во флотской шитой золотом фуражке. Переоделся сообразно времени. Нашел в тумбочке немного российских денег. Что-то их мало осталось... Куда все ушло?
Опять с Неандерталя доллары тащить менять в 1999 год. Там курс хоть и не такой вкусный, но сейчас не везде стали в Москве старые баксы в обмен брать. А там еще ченжи на каждом шагу.
Погулял по осенней слякоти бульварного кольца, подышал ностальгической гарью пополам с водяной моросью. Попил кофе в баре Домжура. Поручкался с парой шапошно знакомых "акул пера". Но как-то мало стало тут знакомых рож. Уходит поколение. Сейчас в Москве уже нормального журналиста то не найдешь – все блогеры, все рожей торгуют, а не информацией. Это в лучшем случае – рожей.
И как-то вся ностальгия враз улетучилась.
Вроде как я дома, но в то же время в чужом городе. Странное ощущение. Чтобы испытывать восторг от странствий и кайф от возвращения домой – путешествовать надо в молодости. Всё надо делать вовремя. В моем возрасте пора уже внукам у камелька рассказывать как молодым путешествовал да приключался. И каких знаменитых людей видел.
Потянуло к своим в Неандерталь. Все там пока хорошо. Но это пока. А вот как начнет ледник таять активно...
Глава 18
Далее было всё как обычно. Можно сказать даже рутинно.
Визит на Тамань неандертальскую к Тарабрину с отчетом где какие "окна" и как открываются. И где я сумел поставить "якоря".
– Через экватор еще не прыгал, но с самого экватора получилось даже в Москву. – Похвалился откровенно. – Прямо от памятного знака этому самому экватору. Так что вполне можно умозрительно надеяться, что с экватора в южное полушарие также можно будет "окнами" скакать. Иначе даже не представляю сколько времени займет переброска твоей общины морем. Даже если перебрасывать будем с экватора.
За что и выпили тарабринской хреновухи, которую настаивают прямо в поместье его "девочки". Забористое питье, но вкусное. Заодно и пообедали.
Потом к жене под бочок в поезд на сутки. Должен же я хоть изредка получать свою долю женской ласки. Ну, не по портовым же шлюхам мне таскаться на старости лет? Да и посмотреть как сын растет весьма любопытно. Раньше у меня детей не было.
Василиса уже пару купе забила коробами да узлами – готовится к переезду в Крым. Ждет только окончания строительства там дома для нас. Не стал ее огорчать, что и там наше жилье будет временным. Достаточно того, что я один в семье упиваюсь грядущими бедствиями.
Далее в крымский колхоз с ревизией.
Обсуждал с Тарабриным и Жмуровым по отдельности будущую технику перемещения людских масс и материального имущества в принципе, если придется нам из Неандерталя эвакуироваться. А что тут просто бросить. В общем, опять упивался грядущими бедствиями.
А задачка не тривиальная. Перебрасывать двадцать тысяч человек через темпорально-пространственные "окна" придется малыми партиями, максимум обозами по два-три десятка фур. Конных. Бычьих запряжек меньше, бо волы хоть и тащат больше, да жутко медленные животины, а "окно" можно держать не бесконечно.
И фуры готовить надо заранее. Как вспомнишь трек-буров у которых их тяжелые большие фургоны тащили цугом по два десятка этих рогатых тварей зараз, так всякое настроение пропадает.
Чую: тащить и тащить придется мне с армейских складов незалежной Украины всё, что там на случай войны для гужевого транспорта Советский Союз хранил. По крайней мере: оси железные, поворотные дышла и колеса проще и быстрее там у прапоров напрямую купить, чем самим делать. Упряжь также, если она еще там не сгнила за полвека... Все остальные деревяшки и на месте можно сладить. Не велика наука. Чертежей в архивах полно. Со всеми типоразмерами и видами. А у Тарабрина артель плотницкая очень даже профессиональная.
Впрочем, пулеметные тачанки времен Фрунзе и армейские патронные телеги с двуколками нам без надобности. Нам бы чего более грузоподъемное требуется под наших тяжеловозов. Да и с нужным деревом "окна" в пустующие доисторические леса солидное подспорье. Требуется легкая и прочная древесина: клён, апельсин и каштан. А может и бальса – туда, где элементы не под нагрузкой. Можно, конечно, использовать дуб и красное дерево, но они намного тяжелее.
В Америку что ли сходить времен освоения дикого запада? Они там тогда переселенческий фургон до совершенства довели. Кстати, и как правило в упряжке волов юзали.
И тут я припомнил, что когда мы покупали самосвал на базе "Студебеккера" US6 напрямую у фирмы, то в конторе менеджера по продажам видели стенд которым компания хвалилась, что существует с восемнадцатого века и начинала как кузнецы и поставщики фургонов для пионеров дикого запада. И даже дагеротипы таких фургонов там висели. Правда не под волов, а под мулов. Но мулы и нам предпочтительней будут, чтобы свою породу коней не портить породной разносортицей. А тарабринские пейзане как сами хотят. Хоть на осликах. "Не сторож я брату своему", у меня, вон, своих два колхоза на холке.
Квартирьеров придется, скорее всего, на автомобилях перебрасывать. Как и общественный груз. Пока места те пустынные. Только потом куда эти авто девать? Как их в глазах местной власти да и просто окружающего населения легендировать? В сундук не спрячешь... Проблема. "Но об этом я подумаю завтра..."
В общем, мыслей так много, что в одну голову они не вмещаются. Вот и советуюсь с умными и знающими людьми. Остальных в такое посвящать – только пугать без нужды.
– Это что же: я зря церковь проектировал, – огорчился инженер моим мыслям. Сильно огорчился, до обиды. – Такой проект...
– Не зря. Постоишь ее обязательно, только в Аргентине. – Пообещал я. – И не одну. А тут пока придержи коней, пока я место для пошаговой эвакуации выбираю. Как оказалось, тут мы временно.
– А зачем нам вообще отсюда валить? – задал Жмуров видимо мучающий его вопрос. – Куда еще уезжать от такой клёвой охоты. От чистой природы. От воды, которую можно пить прямо из реки.
И гордо похвастался мне гривастой львиной шкурой, которой была застлана его тахта.
– Тут мы с Джозефом и Сосипатором намедни целый прайд этих кошек ликвидировали. Прямо сафари в натуре.
– Там тебе пумы с ягуарами будут за глаза. – Ответил я. – В то же время в четырехстах верстах вполне себе цивилизация расположена. Целый город Буэнос-Айрэс. Латиноамериканский Париж. А коли для охоты пампасы тебе будут тесными, сможешь прогуляться хоть в горы, хоть в джунгли, хоть в пустыню местных чингачгуков пострелять, если чего интереснее не найдёшь. И все заметь в границах одной страны. Да хоть в Африку тебя свозим на собственном паруснике. На настоящее сафари. На всю "большую пятёрку".
– Ну, разве что так... – протянул Жмуров недовольно.
– Так, всё так... – покачал я головой, разливая по стопкам кубинский ром 15-летней выдержки. – Ледник тут начал таять. Конец ледникового периода настал. Жди катаклизма. Над твоей родной Беларусью два километра толщина ледника. Переживем ли? Вопрос. Многие не пережили. От наших же поселений никаких находок в будущем нет. Никаких сообщений от древних историков. Никаких легенд в народе. Не останутся тут наши потомки в веках. Так что пока живи, наслаждайся, а эвакуацию тем временем рассчитывай по срокам и очередности. Как для нас. Так и для тарабринской общины. – И резко поменял тему. – Как невеста: к венцу готова?
– Да как из пушки. Хоть завтра, – улыбается инженер. – Только вот отец Онуфрий все свадьбы отложил на после праздника урожая. Жаждет всех разом окрутить. А до свадьбы она сама не даёт. Воспитание ей не позволяет и вера.
И вздохнул тяжко.
– Привези мне золотые серьги с камушками. Только скромные. Небольшие, чтобы в работе не мешали.
– Тебе? – удивился я.
– Да нет, – смутился инженер. – Невесте.
Мда... Попал инженер, как мальчишка.
Колбас встретил меня на солепромысле веселым, загорелым и обветренным. Похвастался здоровенным крытым тёсом длинным лабазом построенным на берегу озера из дубового горбыля, в котором укрытые от непогоды штабелями стояли калиброванные пудовые лыковые короба с сухой уже солью. Много. Вижу, что к ярмарке всё уже готово.
– Вот, командир, гляди: с нашей стороны всё, как уговорено. Ты там дай по шапке жмоту этому Рябошапке, чтобы выделял нам, что положено без задержек. А то эта хохлацкая жлобская морда все "тильки для сэбэ" старается. Единственно у кого он по струночке ходит, так это врачиха Васюк, а на остальных он уже поплевывает. Прям как Кащей над златом чахнет в своем складе. Чахлик невмиручий. Добро хоть продовольствие к Насте под ведение отошло, а то бы впроголодь жили.
– Сделаю ему втык, не бойся. – Успокоил я белоруса. – Показывай, Ян, как земляков устроил.
А устроились колбасовские земляки вопреки заявкам его деда и предварительную землеустроительную разметку подворий вполне себе обобществлено, калгасом. Колхозом, то есть. Можно даже сказать коммуной. Выстроили общий жилой барак все из того же дубового горбыля с двойными засыпными стенами внахлёст. Печку внутри устроили глинобитную. Нары в два этажа.
Рядом приличный штабель березовых бревен пристроили. Около него колода из дубового комля в которую воткнут топор, да козлы сколочены – брёвна пилить.
– Это нас Тарабрин водил куда-то в березовый лес. Там дерева валили, сучки да хлысты обрубали да и там же бросили, сюда только деловое бревно везли. Постепенно попилим-порубим и к зиме барак обложим поленницей снаружи. Для тепла и запаса. Вашим тоже березовых бревен привезли. На зиму хватит.
– Чёй то я не заметил в колхозе такого штабеля, – пожал я плечами.
– Их там немного в сторонке в степи сложили: кому их там брать? Лучше просохнут, чем в лесу. Сухая береза жарче горит.
– Чем стены барака засыпали?
– Камышом с известью. Известь – чтобы мыши в стенах не заводились, мы ее сами пережигали. Известняк потребный в Аджи-Мушкае нашли. Дома, ну как дома – в Расее, правда, вместо камыша опилки использовали. Тут их тоже подсыпали, но тех мало осталось – сожгли в хлебопечке, да по конюшням много опилок растаскивают. А вот там за колючкой у нас бульба да марква посажена. – Указал он на прилично вспаханное поле, посыпанное пятнами золы. – Погреб, пока, в плане работ.
– Урожай будет?
– Ну, если не на сей год, так по весне прорастет. Лишним не будет. По весне нам сеянец цибули потребен. Можем на всех посадить: и на нас, и на вас.
– А где пацаны ваши? Я тут только баб одних вижу. – Оглянулся я окрест.
Странно было наблюдать белорусских баб в полувоенном одеянии. Прям партизанский отряд. Бабы со мной вежливо здоровались, но в нашу беседу с Колбасом не лезли.
– Мужики соль працуют. Деды с пацанами на Азове рыбалят. Мы тут больше рыбой, чем мясом харчуемся. Мясо у ваших егерей на ту же рыбу меняем. И свежую, и солёную. Самим охотиться нам времени нет. Соль работаем, да огород. Стройка еще... А бабы по хозяйству отдыхают.
– А вечерами что у вас? Не скучно?
– Песни хором играем. Деды сказки да байки сказывают. По воскресеньям за нами машины присылают – на молитву. Бережомся на всякий пожарный от леопардов. Можно тут жить. Вот смотри: колодезь отгрохали именно в том месте где ты указал. Вода в нем не сказать, чтобы вкусная, но пить ее можно.
Колодец был взят в двускатный домик всё из того же дубового горбыля. С дверками, за которыми стояло ведро на цепи на специальной полочке. Сбоку домика из стены торчал железный ворот.
– Варот калоджезны нам Джо сковау ужо, – похвалился Ян переходя на трасянку. – А цепку Тарабрин подарил, як убачив, что мы вядзро вереукой привязывали.
– Молодец, – похвалил я его. – Заслужил увольнительную. Со мной поедешь?
– Надолго не смогу.
– Да на пару дней всего. В Севастополь 1993 года. Купишь там в нормальных магазинах, что твоим потребно, не клянчя у Рябошапки то, что у него на складе есть. У него там точно выбор меньше.
Вечером в колхозе, когда наслаждаясь одиночеством и созерцанием звездного неба, курил я перед сном у мангала на дворе своего хозблока, ко мне пристала Васюк. Я тихо про себя матюкнулся, подумав, что наглая баба решилась таки отбить меня у жены, вот и приперлась на ночь глядя влюблядством заниматься. Форму свою армейскую сменила на игривое самопальное платьице из цветастого ситца нашей последней лондонской поставки. Даже что-то вроде прически накрутила на голове.
Она, попросив папироску, присела на скамеечку, дразня голыми коленками, угостилась огоньком и вкрадчиво спросила:
– Дмитрий Дмитриевич, вы так надолго пропали, что мы уже решили, что вы нас бросили. Особенно, когда Тарабрин водил мужиков на лесоповал вместо вас. Где вы всё пропадаете?
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – раздраженно и грубо обрил я ее поползновения, вдавливая окурок в дерн. – Идите спать, товарищ военврач. Для дел есть светлый день.
Ушла врачиха обиженно тверкая задницей. Мне даже показалось, что она, уходя, буркнула себе под нос: "Козёл". Явно в мой адрес. Что впрочем не удивительно: для бабы любой мужик, которого она не смогла превратить в дойного осла – козёл. Ну, и черт с ней, переживет. Гарем мне не нужен. Да и не для любви я ей понадобился, а для статуса в бабской иерархии колхоза. Тьфу...
В Севастополе когда скупались по цивильным универмагам в городе, я подумал, что про народ свой я совсем забыл, а надо было им экзотических фруктов из тропиков привезти полакомиться. А я только пару бутылок рома с собой прихватил. Но хорошая мысля приходит опосля, как известно.
По магазинам украинский мичман с Сухарной балки возил нас на собственных "Жигулях", а чего бы и не услужить клиентам которые оставят ему не меньше штуки "бакинских рублей". А то и больше. Он же нам и так бумажки с портретами мертвых американских президентов поменял на местные фантики по льготному курсу. Это то как раз не удивительно. Удивил меня Колбас который покупал разноцветные нитки и пяльца.
– Не знал что ты вышивкой увлекаешься, и как получается? – подколол его я.
– То не мне. Бабы замучили. Им впадлу в одинаковых рубашках ходить. Хотят украсить каждая по своему.
– Мда. Вопрос серьезный. – Это я уже без подколки. – Я тут как-то читал что в Китае, во времена Культурной революции Мао, когда всех баб одели в одинаковые синие нанковые комбинезоны, то среди них началась эпидемия шизофрении. Так что бери с запасом. На такое дело я еще американские деньги на эти хохлобаксы поменяю. Не жалко. Психическое здоровье населения жальче.
И сам прикупил такие же наборы для вышиванок уже для своего женского населения. А то они тоже практически все в полувоенном шастают. Заодно будет им культурный досуг.
А бочки с соляром мичман нам заранее приготовил, как ждал, только наши забрал пустые в обменный фонд. И запустил нас в закрома родины, предвкушая дополнительный заработок.
Обратно в Манапа я прибыл не один. Сопровождал меня Пахом, обряженный мною в белую матросскую форму с синим гюйсом. Советскую. С летним тельником. Ремень с якоренной бляхой. В бескозырке набекрень – на черной ленточке золотом выведено «Klio». В руках он держал два объемных тюка с такой же формой и бесками на весь экипаж. За плечами сидор с его личным имуществом. На боку наган в морской кобуре на длинных шлейках.
Я также обременил себя двумя баулами с льежскими наганами, патронами к ним и морскими кобурами из закромов родины в Сухарной балке. Форма также оттуда. Новенькая – муха не сидела.
Зачем? Затем, что мне надоело, что команда парусника смотрится как хор блатных и нищих. Кто в чём и кто во что горазд. А так хоть в торжественных случаях экипаж будет выглядеть как моряки, а не как пираты Карибского моря.
Осталось только подождать когда Никанорыч с фельдшером коляску обратно к форту пригонят.
С Пахомом получилось даже смешно. Этот был весьма ловкий малый с природной сметкой, но с виду увалень увальнем, а посему многие в первом суждении об этом человеке сильно ошибались в нем. В тесном кругу егерей он стоял как бы на отшибе от основной компании. Был честен, исполнителен – крысу в своем кругу егеря бы не потерпели, а вот дружбы у них не получалось. Пришлый собачник Баранов и тот стал для егерей более своим, чем Пахом. Даже Курт, хоть тот немчура немчурой. А потому я не сильно удивился когда Пахом обратился ко мне с неожиданной просьбой.
– Барин, возьми меня с собой.
– Куда?
– Да белый свет посмотреть. Скучно мне тут после Европ.
– А кем же я тебя возьму?
– Да хоть кем.
– Разве что личным слугой, – почесал я в затылке, и тут же предположил. – Но ты же не согласишься.
– Если только вашим личным слугой, то соглашусь. Но остальным прислуживать не буду. – выставил Пахом свои условия.
– Слуга за всё, – напирал я предупреждениями трудностей, попутно подумав, что и вправду в конце девятнадцатого века человек того социального слоя, который я изображаю просто обязан был иметь хоть одного слугу. Не вижу препятствий чтобы эти функции выполнял Пахом – кадр уже проверенный. И выдал ему список функционала. – Кучер, конюх, камердинер, денщик, вестовой, охранник, на корабле матрос.
– Не... по мачтам лазать я не согласный, но вот кофей вам сварить со всем моим удовольствием, даже исподнее постирать, – смотрит прямо честными глазами.
– Бороду сбрить придётся.
– И шут с ней, усы останутся, – усмехается.
– Одеваться будешь как матрос.
– А то как прикажете так и оденусь.
– А теперь как на духу: от чего отсюда бежишь?
– Да искры меж нами засверкали с Солатенковым. Как бы беды не вышло, коли я тут останусь. Он тут на одну бабёнку глаз положил, а та за мной бегает.
– Ну а ты что?
– А мне коли на всех бабах, что ко мне ластятся жениться, то быть надо турецким султаном.
Ну что же... это причина очень серьезная. Мне только гражданской войны в колхозе не хватало. Хотя Пахом в любое время мог вернуться к Тарабрину на Тамань. Он же не крепостной у меня. Но почему-то не хочет.
– Ну, а жалование какое хочешь, чтобы я тебе положил?
– Коли на круг: то двадцать пять рублей серебром месячины.
Я поначалу очень удивился столь малым запросам, а потом въехал, что Пахом был Тарабриным завербован в Неандерталь практически сразу после эмансипации крестьян. А, к примеру, вольная кухарка в барском доме средней руки получала жалования в пять рублей и много позже. Хороший опытный кучер на каретную шестерку цугом не получал больше двадцати рублей. Это шофера потом на авто стали получать по полста рублей, а в Питере и по сто бывало. Да хороший французский повар доходил до пятисот рублей компенсации в месяц за свое искусство. Но то спецы редкие. А потом его Тарабрин таскал только в брежневский СССР где все также стоило копейки. Но, в принципе, для 1880 года такое жалование для слуги солидное.
– До освобождения крестьян в барской дворне был? – догадался я.
– Не буду отрицать очевидного. – Честно ответил Пахом.
– Тогда по рукам, – сказал я, заключая меж нами устный договор. – Пошли, одену тебя как матроса. И запомни, что на корабле ты мой личный вестовой. Так тебя и пропишем в судовой роли: вестовой капитан-директора.
Глава 19
Путешествие по самой реке Амазонке было скучным. Вдоль широченного русла мутной воды глинистого оттенка с обеих сторон стеной стоял густой дождевой тропический лес всех оттенков яркой зелени, который местные называют сельвой, ну а нам привычнее название джунгли. И больше ничего. Разве что острова еще по пути попадались как заросшие, так и лысые, затапливаемые в половодье. На третьи сутки такой пейзаж откровенно надоел своим однообразием. Также как быстро надоедают в тропических городах попугаи, которые там вместо ворон. Сначала удивляют своей пестротой, а потом раздражают своими противными криками. Ну, разве что закаты приносили эстетствующее наслаждение для глаз.
Фиг я повторю подобное путешествие еще раз. Шальбе подгоняет ожидаемая бешеная прибыль с каучука, она ему настроение поднимает и добавляет терпения. Ну, а мне проверить надо: есть ли в Манаосе удобная площадка для переброски переселенцев "окнами". В Манапа подходящей площади оказался только форт, который все еще нёс своё военное значение. И просторные лысые подходы к нему на пушечный перестрел. Из чугунной пушки "времен Очакова и покоренья Крыма". Считай, что нет. Форт нам в аренду никто не сдаст. А в городе сразу за городской чертой джунгли стеной. Не на главной же площади возле кафедрального собора нам такое шоу устраивать... Дикие люди, не поймут-с...
А мы все плывем. И так день за днем, подчиняясь указаниям лоцмана – пройдошного низкорослого кругломордого метиса. Ему бы еще ноги кривые, так его и от монгола не отличить. Однако, этот абориген сносно лопотал на пиджин-инглиш и реку действительно знал хорошо. Но и заломил за рейс до Манаоса и обратно аж полста английских фунтов плюс двойная винная порция и тельняшку в подарок. Местные мильрейсы он брать категорически отказывался. Но так как нам его порекомендовал капитан порта, то мы с такими условиями согласились – не самим же выкрикивать на улице, что нам нужен лоцман. В бытовом плане он проблем не создавал, повесив свой гамак в матросском кубрике. И питался с ними же.
Неожиданно образовалось два десятка каютных пассажиров до Манаоса. Мы не стали им отказывать. И теперь дамы в длинных платьях прогуливались на шканцах, прикрывая лица зонтиками-парасольками от солнца. Загар в это время удел подлого сословия, который путешествует по реке на утлых лодках. Кавалеры чинно сопровождают дам, развлекая беседой. Меня жутко удивляло как можно в такую жару ходить прикрывая голову цилиндром, а не соломенным сомбреро. Однако местный бомонд предпочитал потеть одетым по последней европейской моде.
Ну, и попутный груз взяли, как без этого. В основном европейский ширпотреб который сбросили рейсовые пароходы в первом же порту от океана. А дальше как хочешь так и развози его по Амазонке. Вот такие владельцы европейского товара нас и навьючили до Манаоса генеральным грузом. Этих коммерсантов средней руки почти половина наших пассажиров. Остальные банальные туристы, возвращающиеся из Европ, где они просаживали заработанные на продаже каучука деньги.
Офицеры баркентины, глядя на меня, выпросили у меня такие же кремовые флотские рубашки с коротким рукавом. Как знал, взял в Сухарной балке таких с запасом. Сначала так оделся только я. Потом подтянулись Никанорыч с фельдшером. Черные погоны мичманов советского военно-морского флота украсили золотые галуны по должностям. Дольше всех продержался Шальбе, но и он на четвертый день сдался, обзавидовавшись нам и остальному экипажу который сразу оценил тонкие хлопковые белые голландки с гюйсом. Так что мундир я одевал только принимая пассажиров за табльдотом в обед. А так постоянно ловил удивленные и осуждающие взгляды пассажирок. Я уже говорил, что мужчина без жилета в этом времени считается раздетым, но мне плевать: моё судно – мои правила. Я еще в своем осевом времени для офицеров бейсболки закажу из белой сетки с вышивкой, как на фуражке.
А еще прибавилось работы у нашего фельдшера, узнав про которого местная элитка возжаждала получить бесплатную медицинскую консультацию – входят, оказывается, услуги судового доктора в стоимость каютного билета, весьма и весьма не дешевого по местным меркам.
Кому точно нравилось глазеть по сторонам так это Пахому, которому и вменил я в обязанность: бдить. Высматривать странное и подозрительное. Ему как моему личному слуге было дозволено даже находится на полуюте.
Безопасность однако подняли на высоту. Теперь каждый матрос в ночную вахту кроме винтовки был вооружен еще и наганом. Офицеры и боцман вооружены револьверами постоянно. Льежские наганы я взял потому, что у них барабан был откидной с общей экстракцией стреляных гильз. Перезарядка не столь мешкотная, как у "русской" модели. А по сравнению с револьверами эпохи пребывания порох в патронах бездымный. Шестнадцати револьверов на всех вахтенных хватило.
Однако, видать сильно перебдели и на нас никакие пираты по пути не напали, а может и побоялись. Думаю, что без наводки с берега тут не обходится. В том числе и про вооружение экипажа и его отмороженность. У нас на вахтенный финн у трапа на вопрос любого левого пассажира: "Можно ли подняться на борт?", неизменно отвечал: "Можно то можно, только я стрелять буду".
В конце второй недели путешествия показался Манаос обилием деревянных лачуг на высоких сваях, построенных прямо на пляже. Эти фавеллы заслоняли собой вид с реки на сам город, который оказался вполне себе европейским и выстроен по регулярному градостроительному плану.
– И не лень им по таким верхотурам лазать? – удивился Никанорыч, глядя с борта парусника на высокие сваи на которых эти лачуги были построены. – Обезьянья жизнь.
– В разлив уровень воды иной раз и пол таких хижин захлестывает. В сельве большая вода заливает лес местами до пятнадцати метров глубиной. – Отозвался его наставник. – Земля здесь плоская, и вся вода в половодье не успевает скатываться в океан. Потому и городов на этой реке так мало – нет подходящих возвышенностей.
Для того чтобы пришвартоваться к пирсу пришлось воспользоваться услугами паровых буксиров. Тут даже пароходы к пирсам буксируют, иначе никак – тесновата акватория между пирсами. А порт неожиданно большой с глубинами до двадцати метров.
Пока мы разгружали попутный груз, герр Шальбе носился по городу и успешно спекулировал роялями. Этот город разбогатев на каучуковой лихорадке, жадно стремился к культуре, чтобы не хуже, чем в Европе было. Даже шикарный Амазонский оперный театр построили. Ну, почти достроили. Так что рояли пошли влёт. Даже не хватило всем желающим. Но в следующий раз сюда без меня.
Город который местные называли Манаус, а не Манаос, как заявлял Шальбе, застроен был плотно. Оно понятно, ибо каждый квартал тут с большим трудом отбивался людьми от густого леса, который их же и кормил. Гивея, латексный сок которой превращался в каучук, тут росла просто в диком виде сразу за околицей. А каучук основа экономического благоденствия этого города.
Однако, необходимой мне площадки для транзитного переброса своих людей, скотов и техники через пространственно-временной континуум, да чтобы без лишних глаз вокруг, тут не нашлось. От слова совсем. Даже городские площади тут маленькие. А на окраинах сразу стеной дикий буреломный лес, просто дебри в которых много-много диких обезьян разного калибра. А прочих опасных гадов просто немерено.
"Окно" в Гавану и в" Неандерталь" с этой точки экватора также открывалось без проблем. Как и в Америку, ту что северная. Режим штатный, даже не мерцает периметр "окна". Странно, что Тарабрину из Тамани никак не получалось на экватор скакать.
Придется всё же плыть нам в Африку и там искать нужную площадку для исхода. Но сначала в Аргентину – застолбить поляну для колонии. Но вот Шальбе, скупив на общие деньги кумпанства копченых каучуковых листов в морской упаковке на две трети полной загрузки трюмов баркентины, нетерпеливо стучал каблуками по тиковой палубе и требовал немедленной отправки в Гамбург. Он бы и всю баркентину завалил каучуком да больше не было его в свободной продаже. Не одни мы такие хитрые. Каучук тут почти в полтора раза дешевле чем в Манапа, но не всем капитанам нравится мотаться по этой плохо предсказуемой реке три тысячи миль туда-обратно. Время – деньги. Морской фрахт зарабатывает не ценой, а оборотом.
Хорошо, что местные жители к специфическому и довольно противному запаху каучука привычные и в обратный рейс у нас практически все каюты были выкуплены до Манапа, а некоторые даже до Рио, которое Жанейро. Заставлю-ка я вместо себя Никанорыча отбывать повинность с пассажирами за табльдотом на обедах. Пусть привыкает к капитанской доле.
Обратный путь по Амазонке не отличался от такого же по ней до Манауса. Разве что лоцман специально нас провел выше по реке до слияния рек Рио-Негро и Солимойнс, которые и составляют воды самой Амазонки. Посмотреть на редкое природное явление когда черные воды Рио-Негро смыкаются с кофейными водами Солимойнс, но не смешиваются и несколько километров так текут совместно, четко разделенные по цветности. Удивительное явление. Стоило сделать крюк, чтобы полюбоваться им.
В Манапа каучук докупать я запретил, но взял дополнительный попутный груз до Рио де Жанейро, столицы Бразильской империи. Должны же мы оправдывать хотя бы затраты на экипаж. И впервые баркентина шла в полном грузу – почти пять тысяч тонн! Но на удивление неплохо управлялась даже круто против ветра, а остойчивость даже повысилась. Если будем еще заказывать корабли, то только у них же – на верфях «Блом унд Фосс».
Ну и каюты впервые на баркентине заполнились все. На палубе даже тесно становилось от пассажиров в променад. Стюарды в ресторане с ног сбивались. Даже подумал о необходимости увеличить обслуживающий пассажиров персонал. Но об этом я поговорю с помощником капитана после этого рейса. Посмотрим как он управится с теми людьми что у него уже есть.
Праздник Нептуна устроили как только вышли в чистый океан, без мутных вод Амазонки. Далеко пришлось выбираться, миль на двести. Для желающих устроили купальню из притопленного запасного паруса, но, кроме матросов, желающих поплескаться в океане не нашлось. Меня так просто выкинули за борт в эту купальню в чем был. А вслед за мной полетел за борт и Никанорыч. Традиция. Из офицеров только герр Шальбе остался сухим, ибо он пересекал экватор семь раз за свою морскую службу.
Пассажиры попробовали отвертеться под предлогом того что они и так коренные жители экватора, но не тут то было. Герр Шальбе из вредности приказал окатить пассажиров из помпового пожарного брандспойта. И уже не только бразильским мадамам стало томно от зрелища голых матросов в океане, но и матросы смогли власть полюбоваться на выставку мокрых корсетов, за отсутствием мокрых маечек. И насладиться пронзительным женским визгом. В общем было весело. Рома пассажирам не пожалели.
