355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Шидловский » Великий перелом » Текст книги (страница 12)
Великий перелом
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 23:06

Текст книги "Великий перелом"


Автор книги: Дмитрий Шидловский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 20
Октябрь

Чигирев стоял, опершись на подоконник, и смотрел, как дыбится свинцовыми водами Нева. На улице уныло завывал ветер. Сумерки медленно накатывались на город.

«Вот так же неумолимо накатываются и сумерки эпохи, – подумал Чигирев. – Сколько им длиться, этим сумеркам? А сколько продлится тьма, если сейчас не предотвратить большевистского переворота? Семь десятилетий! Почти никто из живущих здесь не увидит рассвета. Да и что это будет за рассвет: тяжелое пробуждение от глубокого похмелья или приход в себя после нокаута?!»

Он с силой оттолкнулся от подоконника и шагнул к Керенскому:

– Александр Федорович, все, о чем вы говорите, – полумеры. Это не предотвратит большевистского переворота. Ситуацию надо менять в корне. Большевики используют самые глубокие инстинкты масс. Они виртуозно играют на чувствах простых людей. Всё, что мы говорим об Учредительном собрании, о глубоких либеральных реформах и решении земельного вопроса после окончания войны, воспринимается положительно только либеральной интеллигенцией. Крестьяне и рабочие всего этого просто не понимают. Они уже четвертый год кормят в окопах вшей, а их семьи пухнут с голоду в тылу – и только это имеет для них значение. Они хотят мира немедленно. Давайте посмотрим правде в глаза. У нас нет сил, чтобы продолжать войну, провал июньского наступления в Галиции – тому свидетельство. Вспомните, что кричали тогда наши министры: «Успех на фронте будет свидетельствовать о силе новой демократической власти и укрепит ее!» Укрепили, дальше некуда! Более отвратительно подготовленной операции не было за всю войну. Сохранившийся профессиональный офицерский корпус – монархический в своей основе. Вы не доверяете ему и сковываете его действия. В итоге армией командуют непрофессионалы. Низшие чины совершенно не хотят воевать. Помните, что я вам говорил в феврале? Вы утверждали, что русский солдат с удвоенной силой станет сражаться, когда к власти придет новое демократическое правительство. Теперь-то хоть вы убедились, что время общественной ломки – это худшее время для внешнеполитической активности? Знаете, что говорят пленные офицеры противника? Все твердят как один: «Это не те русские, что год назад». Да какой там год! Вспомните: моральное состояние армии в шестнадцатом году оценивалось как катастрофическое. Во многом именно это позволило нам прийти к власти в феврале. А потеря Риги! Мы оборонялись и потеряли восемнадцать тысяч человек, из них восемь тысяч – пленными. А общие потери немцев не превысили четырех тысяч. Б наступлении! Это при том, что, согласно военной теории, потери наступающей стороны должны быть втрое больше, чем у обороняющейся. Продолжение войны невозможно. Оно погубит Россию.

– Ах, Сергей Станиславович, – Керенский поднял печальные глаза на собеседника, – да понимаю я все, о чем вы говорите. Но подумайте, что скажет Антанта, если мы заключим сепаратный мир, как предлагаете вы? Какой вид мы будем иметь в Европе? Мы же все-таки великая держава и не можем заниматься исключительно внутренними проблемами. От нас отвернутся все союзники. Да и на каких условиях мы можем сейчас заключить мир? Немцы обязательно затребуют от нас Прибалтику, Польшу, возможно, даже Финляндию, не говоря уже о значительных репарациях. Ведь после взятия Риги они чувствуют себя победителями.

– Простому человеку безразлично величие державы, – продолжал наседать Чигирев. – Он хочет обеспеченной, спокойной и мирной жизни. Тамбовскому крестьянину и тверскому мещанину безразлично, входит ли в состав России Польша и контролируем ли мы проливы.

– Но вы же не крестьянин, не мещанин! Вы же понимаете, что статус великой державы обязывает нас быть активным игроком на внешнеполитической арене.

– Я-то это понимаю. Но и вы поймите: если не поступиться малым, можно потерять все. Чего вы боитесь? Польша и Финляндия уже давно созрели для формирования собственных государств. Если мы их не отпустим, они выйдут сами. Так подарите этого троянского коня кайзеру. Пусть он теряет силы и престиж, стремясь удержать убегающие провинции. Пусть Россия наконец перестанет быть тюрьмой для поляков, финнов и прибалтов. Если они обретут независимость в соответствии с тем планом, который предлагаю вам я, мы на десятилетия вперед обретем в их лице нейтралов. Если же они выйдут самостоятельно, против нашей воли, то еще долго будут считать Россию своим врагом. Что касается репараций… Положим, нас обяжут выплатить какую-то сумму. Мы ее выплатим. Не торопясь и затягивая процесс. Будем торговаться. Время играет сейчас против немцев. На западе давят союзники. В войну вступила Америка со своими огромными ресурсами. Дни Гер-мании сочтены. Единственный способ спасения для неё – мир на востоке. Пока армия еще не развалилась окончательно, мы сможем выторговать для себя приемлемые условия. Вспомните, какие незначительные уступки сделала Россия Японии после поражения в пятом году.

«Знал бы ты, на каких условиях через пару месяцев будет заключать мир Ленин, ты дара речи лишился бы», – добавил Чигирев про себя.

– Вот именно, дни Германии сочтены. – Керенский вскочил с кресла и нервно заходил по кабинету. – Мы можем не предпринимать больше активных наступательных действий и тем сохранить жизни наших солдат. Может, нам придется еще оставить несколько городов, но мы останемся верны союзническому долгу. Мы оттянем на себя часть сил противника. А потом, когда западные союзники все же дожмут Германию, мы сможем перейти в наступление и Участвовать в разделе немецкого пирога. И тогда уже мы будем получать репарации и требовать территорий. Но, главное, тогда история новой демократической России начнется не с позорного поражения, а с победы. Победив, мы сможем приступить к осуществлению социальных и экономических реформ. Сколько времени еще продержится Германия? Ну, до лета. Максимум до следующей осени.

– Да нет у нас времени до следующей осени, – устало произнес Чигирев. – И до лета нет. Сегодня двадцать третье октября. По моим данным, Ленин уже в Петрограде. Гарнизон и флотские экипажи готовы перейти на сторону большевиков. Нас будут защищать только юнкера петроградских училищ и женский батальон. Остальные части либо выступят против нас, либо останутся в стороне.

– Вот поэтому я и отдал распоряжение отправить части гарнизона на фронт. – Керенский вернулся в свое кресло. – Пусть лучше воюют, чем мутят воду здесь.

– И тем окончательно передали их в руки большевиков. Они не хотят на фронт, они хотят мутить воду и грабить винные склады. В нашем распоряжении только два дня. На улицах уже патрули Советов. Послезавтра они пойдут на приступ Зимнего дворца.

Керенский удивленно посмотрел на собеседника:

– Меня всегда удивляли ваши предсказания. Они столь необычны, неожиданны… и невероятно точны. Если бы это сказали не вы, я бы мог и не поверить. Конечно, опасность существует. Хотя сегодня, когда я ехал в машине по городу, никто не пытался меня остановить…

– Это как раз и свидетельствует о том, что мы имеем дело со спланированным заговором, а не со стихийным выступлением. Они начнут действовать по команде. Займут телефон, телеграф, мосты. А потом пойдут на приступ дворца.

– Возможно, стоит вызвать войска, стоящие за городом. Американцы предложили мне помощь, на случай если придется тайно покидать Петроград.

– Кажется, в посольстве Северо-Американских Соединенных Штатов понимают обстановку лучше, чем в Зимнем дворце. Поймите и другое, Александр Федорович. Вы не можете опираться на военную силу. У нас просто ее нет. Либеральная интеллигенция и буржуазия, которые нас поддерживают, не представляют реальной силы в возможной гражданской войне. Армия против нас. Солдатская масса выступает за большевиков, офицерство хочет военной диктатуры и реставрации. И для тех и для других мы – враги. Для большевиков – проклятые буржуи. Для монархистов – предатели, изменившие царю. И те и другие хотят нас уничтожить.

– Значит, вы тоже считаете, что мы не напрасно подавили мятеж Корнилова? – рассеянно спросил Керенский.

– Да. Правый переворот или левый – разница небольшая. И то и другое уведет Россию от демократии на многие годы. И то и другое отрывает ее от Европы и лишает надежды на свободу. Опасность монархического переворота мы предотвратили. Теперь мы должны не допустить левый переворот. Вспомните, тогда, в сентябре, у нас тоже не было войск, чтобы остановить зарвавшегося генерала. Мы разбили его идеологией. Сейчас тоже нет иного пути. Выбейте почву из-под ног большевиков. Еще не поздно. Подпишите бумаги, которые я подал вам еще в начале сентября.

Чигирев решительно подошел к письменному столу и пододвинул к Керенскому кожаную папку. Тот машинально открыл ее и начал перебирать листы.

– «Декларация о мире», – прочитал он. – Хорошо, это мы обсудили. «Декрет о немедленном созыве Учредительного собрания». Положим. «Декрет о земле»: «…полная государственная собственность на землю с последующей безвозмездной передачей ее крестьянству в равных долях по числу едоков и в соответствии с земельным кадастром. На пять лет объявляется мораторий на отчуждение земельных наделов, после чего земельные наделы могут становиться предметом купли-продажи и залога по банковским ссудам». Однако же большинство партий требует общинного пользования землей и полного запрета отчуждения.

– Двадцатый век – не девятнадцатый, Александр Федорович. Если не ввести земли в коммерческий оборот, мы не сможем привлекать туда капитал и использовать достижения технического прогресса.

– Зачем же тогда пятилетний мораторий?

– Чтобы избежать злоупотреблений и спекуляций на начальном этапе. За пять лет наша власть укрепится в достаточной степени, чтобы бороться с преступлениями и коррупцией в этой области. Кроме того, крепкие хозяева смогут скопить средства и привлечь кредиты для скупки наделов у разорившихся соседей. Если же разрешить отчуждение сейчас, возможна массовая скупка земли финансовыми спекулянтами.

– Положим. Но, однако же, не стоит ли отложить этот вопрос до созыва Учредительного собрания?

– Времени нет, Александр Федорович, – отрезал Чигирев. – Чтобы сохранить демократию, иногда надо становиться диктатором.

– Ладно, что у нас дальше? «Декрет о правах народностей России». Это бомба, Сергей Станиславович. Вы понимаете, какую бурю поднимете? Вы хотите дать невероятные права народностям России. Это скандал. Никто не спорит с тем, что Россия должна быть федеративной республикой. Но вы же фактически соглашаетесь с созданием отдельных государств. Я еще понимаю ввести местные языки в школьную программу. Но вести на них преподавание, сделать их «вторыми государственными» в границах национальных образований – это, знаете ли, слишком. Что же у нас, Киев, мать городов русских, по-украински заговорит? А Эстляндская республика? А Латвийская республика? Как вы такое выдумали? Таких стран в помине никогда не существовало! Я еще понимаю – Польша и Литва. Но ведь если им дать права, которые вы предлагаете, они же сразу соберут свои сеймы и провозгласят независимость. А корейское население Приморья? Россия позволяет им жить на своей территории! Что же, им еще в ноги за это кланяться прикажете?

– Интересно! Значит, эстляндские и латышские стрелки могут воевать за Россию с внешним врагом, но Эстляндия и Латвия не готовы самостоятельно управлять своей жизнью? – усмехнулся Чигирев. – Обязательно генерал-губернатор из Петербурга нужен. Те права, которые я предлагаю дать Литве и Польше, значительно меньше тех, которыми уже больше сорока лет наделена Финляндия. В документе не идет речи о собственной валюте, внутренних границах и таможне. Но если народы созрели для обретения своей государственности, то удержать их мы можем, только удовлетворив экономические интересы. Насилие приведет лишь к радикализации националистических настроений на окраинах. И украинцы Уже вполне готовы создать украинское государство. Что же касается корейцев, о которых вы говорите, что «Россия позволила им жить», то они обитали в Приморье задолго до встречи с русскими первопроходцами. Если мы оставим народы бесправными, все они как один встанут на сторону большевиков, ведь только большевики провозгласили право наций на самоопределение. И если мы при этом начнем бороться с большевизмом, то окажемся для инородцев такими же поработителями, как любой из монархов, Напротив, предоставление широких прав национальным меньшинствам сделает эти меньшинства союзниками России как на Балканах, так и в Азии.

– Но поляки, скажем, отделятся непременно.

– Допускаю. Допускаю, что отделятся даже и финны. Но, если на то пошло, они в любом случае уйдут. Невозможно силой удержать того, кто не хочет жить с тобой под одной крышей, проще отпустить его и стать ему другом. Тем более что экономическую зависимость Финляндии и Польши от России решениями парламентов не отменить. Мы еще годы и годы сможем использовать это преимущество в своей внешней политике.

– Так-то оно так, – протянул Керенский, – но государственники нас за такие декларации сожрут.

– Они и так будут бороться против нас. В Думе, в Учредительном собрании. Может быть, даже попробуют организовать еще один переворот. Отобьемся, Бог даст. С Корниловым справились.

– Ваша правда, – вздохнул Керенский. – Мне, кроме всего прочего, недавно доложили, что есть случаи продажи офицерами оружия большевикам. В деле замешаны даже офицеры из охраны Зимнего дворца.

– Поэтому вы должны подписать документы, – с напором произнес Чигирев. – Иначе нынешний эксперимент по введению демократии в России будет провален.

– Я, право, не знаю, может, есть более мягкий вариант, – с сомнением проговорил Керенский.

– Есть только более жесткий вариант. – Чигирев, уже не стесняясь, давил на Керенского. – Послезавтра большевики возьмут Зимний дворец. Они продекларируют все, что я предлагаю вам ввести сейчас. Только продекларируют, но это обеспечит им поддержку широких масс. Они соберут Учредительное собрание и тут же его разгонят. Они пообещают мир, отдадут немцам Украину и Прибалтику, но мира не будет. Будет гражданская война. Они пообещают народу землю, но отберут сначала хлеб, а потом и саму землю. Они пообещают нациям право на самоопределение, но соберут их в такую державу, что Российская империя покажется либеральной. На семьдесят два года сама идея либерализма будет изгнана из России, и тирания, которая восторжествует в стране, заставит ужаснуться дух самого Ивана Грозного.

Керенский изумленно посмотрел на собеседника.

– Сергей Станиславович, как такие страшные картины будущего могли родиться в вашем мозгу?

– Подписывайте, Александр Федорович! – рявкнул Чигирев. – Подписывайте, или эти картины начнут преобразовываться в реальность уже послезавтра.

Керенский застыл. На лице его отразилась тяжелая внутренняя борьба.

В камине тихо потрескивали дрова. Тьма окончательно поглотила за окном последние остатки дневного света.

Внезапно орудийный выстрел донесся откуда-то со стороны Адмиралтейства, заставив зазвенеть оконные стекла.

– Что это? – встрепенулся Керенский.

– Черт его знает, – фыркнул Чигирев. – Наверное, артиллеристы стрельбы проводят. Я потом выясню. Подписывайте, Александр Федорович, времени уже практически не осталось.

Керенский обеими руками взъерошил волосы на голове:

– Вы уверены, что другого выхода нет?

– Уверен.

– Но если вы ошибаетесь…

– Я уйду из правительства. Я уйду из политики, Я разделю с вами всю ответственность. Но я не ошибаюсь, Александр Федорович. К сожалению, не ошибаюсь.

– Ладно. – Керенский нерешительно взял в руки перо и обмакнул его в чернильницу. – Но если вы ошибаетесь…

Дверь кабинета отворилась.

– Какого черта без доклада! – вскинулся Чигирев и застыл в оцепенении.

Прямо перед ним, держа в правой руке маузер, стоял Крапивин. На нем была полковничья форма без знаков отличия и портупея с деревянной кобурой.

– Что происходит? – изумленно проронил Керенский.

– Извините, что помешал, – насмешливо произнес Крапивин, – но мне кажется, что ваше время испекло. Именем Совета рабочих и солдатских депутатов вы арестованы, гражданин Керенский и гражданин Чигирев.

Чигирев тяжело опустился в гостевое кресло и обхватил голову руками.

– Что вы себе позволяете?! – вскричал Керенский, вскакивая.

– Кончилось ваше время, кончилась ваша власть, – объявил Крапивин, широко распахивая двери.

Тяжело грохоча ботинками, в кабинет ввалились десять матросов Балтфлота и окружили арестованных, нацелив на них винтовки.

Керенский растерянно посмотрел на Чигирева.

– Я действительно ошибался, – печально произнёс историк. – Я думал, у нас есть еще время.

– Это переворот?! – воскликнул Керенский.

– Это революция, – объявил Крапивин. – Обыскать арестованных!

Двое матросов, закинув за спины винтовки, подошли к Чигиреву и Керенскому. Чигирев покорно поднялся и закинул руки за голову. Один из матросов принялся профессионально обыскивать его.

– Я смотрю, ты уже свою гвардию сумел сколотить, – процедил Чигирев, когда матрос извлек из его потайной кобуры маленький браунинг.

– А как же! – самодовольно усмехнулся Крапивин.

– Вы знаете этого человека? – удивился Керенский.

– К сожалению, да, – вздохнул Чигирев.

– Выведите арестованного гражданина Керенского, – распорядился Крапивин.

Двое матросов встали за спиной бывшего главы Временного правительства.

– Это вам даром не пройдет! – пригрозил Керенский.

– Ступай! – толкнул его в спину один из матросов. – И руки за спину.

Керенский подчинился.

– Оставьте нас, – приказал Крапивин, когда низложенного Александра Федоровича вывели из комнаты. – Я должен поговорить с гражданином бывшим товарищем министра.

Матросы удивленно переглянулись, однако безропотно, хотя и неохотно пошли к выходу. Один из них при этом прихватил с камина тяжелые золотые часы.

– Стоять! – рявкнул Крапивин. – Часы на место.

– Да пошел ты! – огрызнулся матрос на ходу.

Крапивин вскинул маузер и выстрелил. Пуля попала мародеру прямо в сердце. Матрос споткнулся и упал. Злополучные часы грохнулись об пол. По паркету полетели осколки разбитого стекла. Товарищи убитого разом остановились и повернулись к командиру.

– Ты, это, того, не зарывайся! – с угрозой в голосе проговорил один из них. – А то нехорошо может получиться.

– Мародеров и нарушителей революционной дисциплины буду расстреливать на месте, – отчеканил Крапивин. – Убрать труп. Ждать в приемной. У дверей выставить двух часовых. В кабинет без моего приказа не входить и никого не впускать.

Матерясь, матросы подхватили тело своего товарища и вышли из кабинета.

– Хороша гвардия, ничего не скажешь, – усмехнулся Чигирев, когда за моряками закрылась дверь.

– Ничего, организуем, – спокойно ответил Крапивин, усаживаясь в кресло Керенского. – Сам знаешь.

– Да уж, знаю. – Чигирев тоже опустился в кресло. – Я так понимаю, что «день Седьмое ноября, красный день календаря» отменяется. Да здравствует пятое ноября, день Великой Октябрьской социалистической революции!

– Правильно понимаешь. Залп «Авроры», думаю, ты слышал. Я решил несколько скорректировать ход событий. Штурм Зимнего – это, конечно, романтично, но я предпочел оптимизировать процесс и взять дворец одновременно с началом восстания. Людей я подготовил. Еще в марте я вступил в контакт с большевиками. Потом на Финляндском вокзале встречал Ленина и охранял его до сегодняшнего дня. Четыре месяца назад я предположил, что ты попытаешься убить Ленина и предотвратить революцию, поэтому я вывел его из Разлива. Сейчас у тебя оставался последний шанс спасти свою гнилую демократию. Думаю, ты подготовил какую-то гадость против нас. Я прав?

– Прав. Кстати, штурм все равно будет: именно потому, что это так романтично. Просто он будет в официальной истории и в кино. Революции нужны мифы. В нашем мире тоже никакого штурма не было. Ты же военный человек. Выйди на Дворцовую площадь. Одного пулемета хватило бы, чтобы уложить несколько сотен атакующих. А уж коммунистическая пропаганда ни за что не упустила бы случай описать героическую гибель революционеров за счастье трудового народа. Но не было ничего такого. Даже составители краткого курса истории ВКП(б) павших при штурме не обнаружили. Тогда, как и сейчас, тихо зашли с боковых входов при полном попустительстве охраны. А та гадость, которую я подготовил, лежит перед тобой.

Крапивин взглянул на бумаги.

– «Декларация о мире», – прочитал он. – «Декрет о земле». «Декрет о правах народностей России». Хитер!

– Ты хоть понимаешь, что я готовил? – устало спросил Чигирев. – Это было бы решением всех тех вопросов, ради которых большевики шли к власти. Если бы я успел, не потребовалось бы Гражданской войны. Не было бы красного террора. Уже через полгода в стране был бы мир. Набирала бы обороты экономическая реформа.

– И ворюги фабриканты и финансисты набивали бы свои денежные мешки. Все эти законы вы принять решили из страха перед революцией.

– А хоть бы и набивали. Хоть бы и из страха. Сколько тех, кто падет в Гражданской войне, осталось бы в живых! Сколько тех, кто будет выброшен в эмиграцию, смогли бы остаться на родине! Сколько избежало бы тюрем и лагерей!

– Нисколько. Знаем мы твою «демократию». Свобода грабить народ. Мы дадим ему другой путь.

– Знаем мы ваш путь, – передразнил Крапивина Чигирев. – И кончится все тем же. Ладно, чего уж теперь. Надеюсь только, что когда-нибудь какой-нибудь архивист найдет эти бумаги и поймет, что у России была другая возможность.

– Ты прав, этого допускать нельзя. – Крапивин собрал проекты Чигирева в одну кипу и с силой швырнул в камин. – Вот и все.

– Зачем это тебе, Вадим? – удивленно спросил Чигирев. – Ведь ты не злобный человек. Ты не упиваешься властью над другими. Ты действительно патриот. Объясни мне, почему ты это делаешь?

– Я хочу, чтобы в этой стране наконец появилась твердая власть. Я хочу, чтобы правительство вело Россию к процветанию, делало ее сильной, а не разворовывало ее и не губило свой народ.

– Ах, вот ты куда прицелился. И всего этого ты ждешь от большевиков?

– Да. Ты знаешь, я много думал. Я пришел к выводу, что идеи коммунизма действительно отвечают чаяниям народа. То, чего хочет добиться Ленин, – это по-настоящему прекрасно. Его учение – это путь ко всеобщей справедливости. В нашем мире оно было извращено. Здесь этого не случится. Янек уже прикончил Сталина. А я позабочусь, чтобы дело Ленина не попало в руки шакалов.

– Хорошо. Попробуй. Я не очень верю в успех Чем возвышеннее утопия, тем больше несправедливостей ради нее творится и тем отвратительнее последствия ее воплощения. Скоро ты увидишь море крови, горы расстрелянных, толпы обездоленных. Подумай, как из всего этого может вырасти человечное общество. У реки с грязным истоком не может быть чистого русла. Можно испортить доброе дело, но там, где зло лежит в основе, добра не найти.

– Я знал, что ты мне не поверишь. И я знаю, что ты будешь мешать мне. Практически ты единственный, кто может по-настоящему спутать мои планы. Поэтому я решил тебя убрать.

– Как? – Чигирев посмотрел в глаза Крапивину.

– Я сам проходил через это. Это больно только в первое мгновение. – Крапивин поднялся из кресла и достал пистолет. – Ты не умрешь. Через несколько секунд ты очнешься в одном из залов Эрмитажа. В две тысячи пятом году. Может быть, чуть позже. Может быть, тебя даже будут встречать Алексеев с Басовым. Они как-то умеют вычислять наши перемещения. Это не будет убийством. Для нас в чужих мирах смерти нет. Мы просто возвращаемся к себе домой. Но я должен убрать тебя из этого мира, чтобы ты не мешал достижению великой цели.

Чигирев поднялся. Ствол маузера смотрел ему Вежду глаз.

– Вадим, пожалуйста, не делай этого, – попросил он. – Ты будешь потом раскаиваться.

– Я должен, – сухо отозвался Крапивин. – Ради миллионов людей, живущих здесь.

В комнате повисла гнетущая тишина. Крапивин почему-то медлил.

– Черт знает что, – произнес он вдруг, опуская оружие. – Сотни раз… А вот теперь не могу. И ведь знаю, что надо, но не могу. Ладно, поступим по-другому. Я передам тебя под арест. Я знаю, большинство министров Временного правительства отпустят под честное слово, и они сбегут. Черт с ними. Они – прошлое. Но ты по-настоящему опасен. Я предупрежу, чтобы тебя не отпускали.

– Тогда лучше пристрели меня сейчас, – натянуто улыбнулся Чигирев. – Если меня не отпустят в ноябре, то потом обязательно шлепнут как заложника, когда начнется красный террор.

– Я попрошу Дзержинского, чтобы тебя не трогали. Он мировой мужик. Он поймет.

– Вряд ли. Для большевиков соображения гуманизма и верности данному слову мало что значат. Вы подчиняетесь логике и исторической целесообразности. А расстрелять бывшего товарища министра юстиции в отместку за уничтожение одного из ваших комиссаров будет логично и целесообразно.

– Тогда я скажу, что ты обладаешь важной информацией и убивать тебя нельзя… но и выпускать тоже.

– Делай как знаешь, – устало махнул рукой Чигирев. – Мне уже все равно.

– Конвой, – зычно крикнул Крапивин, – увести арестованного!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю