Текст книги "Великий перелом"

Автор книги: Дмитрий Шидловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 33
Переговоры

В дверь номера постучали. На всякий случай Крапивин изготовил к бою пистолет. Большевистские шпионы работали в Варшаве очень активно, и факт переговоров колчаковского офицера с руководством Польши не мог пройти мимо их внимания. Конечно, Москву беспокоила возможность союза между белыми и поляками. И устраняли причины своей обеспокоенности большевики обычно вместе с теми, кто был им опасен. Еще по прибытии в Варшаву Крапивин заметил за собой плотную слежку и теперь опасался и покушения.

– Войдите! – крикнул он, укрывая пистолет под разложенной на столе газетой.

Дверь открылась, и на пороге появился Янек в польской военной форме.

– Господи, Янек! – воскликнул Крапивин. – Какими судьбами?

– Только сегодня прибыл из Вильно. – Янек прошел в комнату, пожал руку полковнику и уселся напротив него. – Узнал, что вы здесь, и сразу пошел к вам.

– Погоди, а какое у тебя звание? – поинтересовался Крапивин, разглядывая погоны Янека.

– Капитан, – с гордостью ответил тот.

– Ого! Сколько тебе лет?

– Двадцать два.

– Да у тебя, брат, карьера!

– Благодаря вам. Хорошо учили.

– Не преувеличивай. Ты где пропадал? Я тебя с четырнадцатого года не видел.

– Сначала в ссылке сидел…

– Где Сталина пристрелил?

– Откуда вы знаете?

– Твой отец рассказал.

– Жалеете?

– Нет. Пожалуй, ты правильно сделал. Кстати, отца давно видел в последний раз?

– В ноябре. Перед тем как он уехал к Маннергейму.

– Он у Маннергейма?

– Да, советником.

– И как вы встретились?

– Поссорились, как всегда, – печально ответил Янек. – Он все еще хочет, чтобы я защищал интересы России, а у меня свои планы.

– Он тебе рассказывал обо мне?

– Да, сказал, что вы служили в охране российского императора. Потом он потерял вас из виду.

«Ну и слава Богу», – подумал Крапивин.

– Значит, скоро в Финляндии можно ожидать перемен, – заметил он.

– Уже. – Янек довольно улыбнулся. – Сегодня утром финская армия перешла советскую границу. Маннергейм объявил войну советскому правительству.

– Что?! – Крапивин вскочил со своего места.

– Не беспокойтесь. Против России у Маннергейма ничего нет. Он объявил, что вступает в войну по просьбе какого-то Стокгольмского комитета русских эмигрантов и не имеет территориальных претензий. В его заявлении говорится, что единственная цель Финляндии в войне – борьба с мировым коммунизмом.

– Понятно. Значит, Сергей хорошо отработал.

– Еще как! То, как Маннергейм атаковал красных, похоже на немецкую стратегию во Второй мировой войне.

– Только неплохо было бы согласовать это выступление с нами.

– А по-моему, они правильно сделали. И колчаковский, и деникинский штабы просто напичканы красной агентурой, а белые генералы все равно не признают Финляндию.

– Ну не скажи. Я же приехал сюда, чтобы договориться о взаимном признании. Я очень многое сделал, чтобы мы стали союзниками.

– Я знаю. Но это сделали вы. Разве без вашей помощи Колчак согласился бы на переговоры?

– Возможно, нет. Но я же убедил его, значит, теперь мы имеем дело с новой реальностью. А вот Пилсудского, скажу тебе, переубедить сложнее. У него слишком большие амбиции. И в русских он видит только врагов.

– Согласитесь, не безосновательно. Вспомните, что может произойти в тридцать девятом.

– Значит, и ты считаешь, что Россия – враг Польши.

– Нет, я считаю, что Польша должна стать сильной уже сейчас. Значительно сильнее, чем в нашем мире.

– И что же ты хочешь для этого сделать?

– Я много думал, есть ли возможность избежать разгрома в тридцать девятом. Как ни крути, а удара с двух сторон Польша не выдержит… если не станет Речью Посполитой. В нашем мире, в девятнадцатом, Пилсудский подставил под удар красных Петлюру. Он думал, что Красная армия ослабит украинцев, и они легко подчинятся Польше. В итоге Украина попала в руки Советов. Пилсудский захватил Вильно и поссорился с литовцами. Если бы этого не произошло, могла быть создана Речь Посполитая как федерация Польши, Литвы и Украины. Сейчас эта идея здесь очень популярна, и не только у поляков. Я общался с литовцами и украинцами, они мечтают о федерации. Согласны даже сделать столицей Варшаву. Если мы объединимся, у нас будет государство с хорошим промышленным потенциалом, богатое хлебом, с многочисленным населением. Оно сможет противостоять давлению и с востока, и с запада.

Крапивин удивленно посмотрел на Янека:

– Не ожидал от тебя таких выкладок. Ты серьезен не по годам.

– Когда есть великая цель, взрослеешь быстрее. Я хочу спасти Польшу и больше ничего. Дядя Войтек… то есть дядя Игорь, когда приходил ко мне, сказал, что у Польши есть шанс. Я много думал, что это за шанс, и понял, что она может спастись от раздела и оккупации только в союзе с другими странами Центральной Европы.

– Ну, Украина-то больше тяготеет к союзу с Россией.

– А вам не приходило в голову спросить об этом украинцев? За годы пребывания в России они насытились по горло русским империализмом.

– Но, кажется, из Речи Посполитой они тоже с боем уходили. Имя Богдана Хмельницкого тебе ни о чем не говорит?

– Говорит, – поморщился Янек. – Мы были неправы тогда. Надо уважать всех, кто живет с тобой под одной крышей. Поляки тогда попытались сделать украинцев людьми второго сорта и потеряли Украину. Старых ошибок повторять нельзя.

– Насколько я знаю, в Польше до тридцать девятого года украинцам тоже было несладко. По крайней мере многие из них искренне радовались присоединению к СССР.

– Я же сказал, мы не должны повторять старых ошибок. Ни Украине, ни Литве в одиночку все равно не выжить. Россия и Германия разделят нас и разобьют. Только сильное государство в центре Европы может противостоять им, и Пилсудский понимает это…

– Только не хочет и слышать о союзе, – усмехнулся Крапивин. – Он готов лишь подавлять. Речь Посполитая в границах тысяча семьсот семьдесят второго года – только о том и говорит. Но он не склонен к компромиссам и переговорам. Поклоняется лишь силе.

– Откуда вы знаете?

– Я недаром провел с ним уже три дня в переговорах. С опытом начинаешь понимать людей.

– И каково ваше мнение?

– Как бы то ни было, мы обязаны наладить взаимодействие. Поодиночке нам с красной чумой не справиться.

– Пожалуй, – согласился Янек. – А где гарантии, что, победив красных, белые оставят в покое Польшу?

– Ты прямо как твой Пилсудский. Те же вопросы.

– А у вас есть ответы?

– Для тебя – да. Ты прекрасно знаешь, что таких гарантий дать никто не может. Глупость человеческая безгранична. Но ты знаешь и о том, что красные уже в ближайшее время попытаются захватить Польшу. Вот эта опасность куда более реальная, чем реваншизм белых.

– Поэтому Пилсудский и разговаривает с вами. А красные уже начали наступление. Вы же знаете, как только немцы проиграли войну, красные сразу захватили Минск, Вильно и Ковно и создали Литовско-Белорусскую Социалистическую Республику Советов. Дальше, в Польшу, они не пошли только потому, что мы к этому моменту уже сформировали достаточно боеспособные части и дали понять, какой «теплый» прием ожидает здесь коммунистов. Да и ваши белые армии поднажали на них с юга и востока. Но поляки, которые жили в Литовско-Белорусской республике, в полной мере ощутили прелести коммунизма: и чрезвычайки, и реквизиции, и расстрелы. Они создали комитеты самообороны, и мы, конечно, не оставили соотечественников без помощи. Сейчас апрель, и мы уже очистили от большевиков Новогрудков, Барановичи, Лидо и Вильно. Все, как и в нашем мире. Потрясающе быть участником этих событий!

– А я думал, что польско-советская война начнется только в двадцатом.

– Это вы в Советском Союзе учились, – самодовольно заметил Янек. – Мы, в Польше, знаем, что это не так.

– Послушай, а как будут развиваться события дальше? Вернее, как они развивались у нас?

– Скоро красные начнут с нами переговоры, потому что им потребуются войска для боев с Колчаком и Деникиным. Эти переговоры провалятся к августу. Тогда польская армия перейдет в наступление и возьмет Минск и Бобруйск. Но еще до этого наши войска подоспеют на помощь Петлюре. Как раз в этот момент идея польско-украинско-литовской федерации станет популярна как никогда.

– Насколько я понимаю, действовать вы с Петлюрой будете так, чтобы красные могли разгромить Деникина?

– Что делать, русский империализм пугает здесь людей не меньше, чем коммунизм. Впрочем, Пилсудский подставит и Петлюру. К октябрю он снова начнет мирные переговоры. Под нашим контролем к этому моменту будут большие территории на Украине, в Белоруссии, Литве и Латвии. Переговоры продлятся до декабря, за это время красные успеют разгромить и Деникина, и Петлюру. Этот разгром я и хочу предотвратить. Думаю, как раз по осени можно будет создать федерацию и поддержать Деникина, если он, конечно, признает нас.

– А если не признает?

– Проиграет.

– В нашем мире белые так и не признали Польшу, даже после разгрома.

– Посмотрим. Я все же думаю, что белых лучше поддержать. Коммунизм страшнее.

– Это ты так думаешь. Для Пилсудского, похоже, белые и красные одним миром мазаны.

– Я постараюсь его переубедить. Через некоторое время он ненадолго уйдет в отставку и вернется к власти в ходе военного переворота. При необходимости его можно будет и не допустить к власти во второй раз.

– Кажется, ты разочаровался в своем кумире. В четырнадцатом ты говорил о Пилсудском совсем иначе.

– Да, когда узнаешь великих поближе, оказывается, что они просто люди.

– А иногда оказывается, что они велики только своей жестокостью. Хорошо, а если тебе не удастся изменить ход истории? Что будет вслед за разгромом?

– В январе генерал Рыдз-Шмыглый вместе с литовскими войсками возьмет Двинск [12]12
  Ныне Даугавпилс.


[Закрыть] и передаст его Литве. В марте он еще дальше продвинется по Белоруссии. В апреле мы заключим новый союз с Петлю-рой, а в мае возьмем Киев. Потом красные начнут контрнаступление, и мы будем вынуждены отступать. В июле двадцатого красные подойдут ко Львову. Мы потеряем Гродно и Вильно, а в августе красные выйдут на Вислу.

– Тухачевский, если я не ошибаюсь.

– Да. Тогда вся Польша мобилизуется. Красные объявят, что Варшава для них только промежуточная цель на пути к Берлину. Но в августе-сентябре произойдет то, что мы назовем чудом на Висле. Красные будут разбиты, и к октябрю мы снова встанем под Минском.

– Неудивительно. Тухачевский разорвет фронт и уйдет далеко от тылов. Мы изучали эту операцию как классический пример неграмотного руководства войсками.

– Как бы то ни было, мы отбросим его. В октябре заключим перемирие, а в марте двадцать первого – мирный договор. Естественно, Украину к этому моменту мы потеряем. А потом Пилсудский заберет у литовцев Вильно и поссорится с ними – с этого момента разгром Польши в тридцать девятом будет неизбежен.

– Ты хорошо знаешь историю.

– Я всегда думал над тем, как можно предотвратить катастрофу тридцать девятого.

– Прямо как твой отец. Ты, кстати, не думал о том, чтобы помочь русским избавиться от коммунизма?

– Думал. Отец мне все уши прожужжал. Но, кажется, этим занимаетесь вы с ним. А я хочу помочь Польше. Разве я не имею права? Вы-то заботитесь о своей стране, а я вырос в Польше и считаю себя поляком.

– Хорошо. Твое право, ничего не скажешь. Но нам ты хотя бы мешать не будешь? Ты сам только что сказал, что в нашем мире поляки не поддержали белых. И ты прекрасно знаешь, что произойдет, если это повторится здесь.

– Знаю, – кивнул Янек. – Я, как и вы, считаю коммунизм и фашизм самыми опасными болезнями двадцатого века. Не только для Польши, для всего мира. Я сделаю все, чтобы большевики потерпели поражение.

– Хорошо, – кивнул Крапивин. – Ты поможешь мне убедить Пилсудского помочь нам?

– По мере возможностей. А вы что собираетесь делать, когда закончите переговоры?

– Вообще-то я хотел возвратиться к Колчаку… Но теперь думаю, что мне стоит посетить Петроград.

ГЛАВА 34
Господин мэр

Пули пробили стекло автомобиля. Две из них прошли буквально в нескольких сантиметрах от головы Чигирева. Осколки поцарапали щеку, и теперь историк прикладывал к ней платок. Поблагодарив водителя, проворство и быстрая реакция которого позволили им вырваться из засады на Миллионной улице, Чигирев вышел из машины, миновал двор и вступил под своды Мраморного дворца. Именно здесь он как глава временной администрации Петрограда счел возможным оборудовать свою резиденцию после гибели хозяев здания. Впервые попав сюда, Сергей был пленен изяществом и великолепием постройки. Впрочем, ему было приятно осознавать и то, что его резиденция располагалась в доме, который у него на родине был отдан музею В.И. Ленина.

Охранники взяли на караул, и Чигирев прошел в свои апартаменты.

– Сергей Станиславович, – метнулся к нему секретарь, – опять покушение? Вы ранены?

– Ерунда, царапина. – Чигирев брезгливо кинул окровавленный платок в мусорную корзину. – Оставьте меня на полчаса. Мне надо переодеться, я немного отдохну. Потом принесите сводки с фронтов, доклад комиссии по расследованию злодеяний большевиков и бумаги на подпись.

– Слушаюсь. – Секретарь кротко поклонился и вышел.

Чигирев прошел в библиотеку, остановился у окна и тяжело облокотился на подоконник. Перед ним простиралось Марсово поле, уже освобожденное от могил революционеров, снова пригодное для парадов. Если, конечно, будет повод праздновать победу.

«Какую победу? – подумал вдруг Чигирев. – И кто ее будет праздновать? Я спас этих людей от большевиков, а вместо благодарностей – только проклятия. Для левых я, видите ли, слишком жестко обошелся с большевиками, попавшими в плен. Для правых – слишком мягко. Для славянофилов я предатель, потому что пригласил финнов, а по мнению западников не должен был пускать в город армию Юденича. Все против меня! Господи, да я же просто спасаю их от красной чумы! Я делаю все возможное, чтобы улучшить их жизнь. А они, как только риск получить пулю в подвале чрезвычайки прошел, сразу стали требовать от меня реализации именно их идей и прожектов. Притом хотят, чтобы все делали за них, а они бы наслаждались радостями бытия. И почти никто не поддерживает, только критика со всех сторон. Да получится ли у меня выполнить задуманное?»

Чигирев подошел к ближайшему шкафу и взял первую попавшуюся книгу наугад. Он любил так гадать, а книжный шкаф еще никогда не подводил его, все время давая совершенно неожиданные, но точные подсказки. «Омар Хайям, – прочитал он и добавил: – Кстати».

Раскрыв книгу посередине, он прочел:

В этом мире не вырастет правды побег.

Справедливость не правила миром вовек.

Не считай, что изменишь течение жизни.

За подрубленный сук не держись, человек!

– Вот обрадовал! – Историк со злобой отбросил книгу. – Черт с ним, все равно до конца пойду.

Он решительно прошел в соседнюю комнату, распахнул дверь и застыл на пороге. Там на золоченом стуле, за чайным столиком сидел Крапивин – в парадной форме колчаковского полковника с погонами и всеми знаками отличия.

– А охрана-то у тебя дрянная, – усмехнулся Вадим. – Можно входить и выходить сколько угодно. Неудивительно, что в тебя стреляют прямо под окнами резиденции. Кстати, те, что стреляли из револьверов, попались охране. А вот стрелок с винтовкой благополучно скрылся.

– Ты видел?

– Да, в окно. Работали, конечно, не профессионалы. Я бы тебя уложил, не сомневайся.

– Не сомневаюсь. А сейчас ты…

– Нет. Я хочу поговорить. Садись.

Чигирев прикинул, что если бы Крапивин хотел убить его, то наверняка уже сделал бы это. Историк подошел к столику и сел напротив Вадима.

– Это большевики в тебя стреляли? – спросил тот.

– Думаю, монархисты. Это уже третье покушение. Большевики пока заняты боями с Юденичем. Им не до меня, по крайней мере пока… Если, конечно, тебя не прислали из Москвы.

– Монархистам-то ты чем не угодил?

– Я же провозгласил, что по окончании войны передам власть администрации, назначенной демократическим правительством России. А для монархистов иной власти, кроме государя, нет. И любой, кто этого не признает, – предатель.

– Тогда понятно.

– Слушай, хотел тебя спросить. Газеты какой-то бред пишут про Ипатьевский дом в Екатеринбурге, про гильзы от оружия неизвестной системы… Что случилось? Это не твоя работа?

– Моя и Басова.

– Что с государем? Что с его семьей?

– Все живы.

– А где они?

– Басов вывел их в другой мир.

– Что ж, пожалуй, так лучше всего, – подумав, сказал Чигирев. – А что это за гильзы?

– Штатные автоматы отряда «Гранат». Басов, оказывается, собрал их, как и другое оружие.

– Представляю, как вы вломились в дом особого назначения! Да уж, оставили вы следующим поколениям задачу.

– Ничего, ломают головы над НЛО и исчезновениями в Бермудском треугольнике, поломают и над этой.

– Странно, что Басов вдруг вмешался.

– Не вдруг. Я наконец понял его логику. Он спасает отдельных людей, но никогда не вмешивается в политику.

– Тебе не кажется, что за то время, пока мы знаем друг друга, у него было очень много возможностей спасти отдельных людей, но он очень редко вмешивался. А вот в политике он участвовал достаточно активно. Притом именно с целью пресечь нашу с тобой деятельность. Нелогично как-то получается. Я давно думаю о нем. Мне кажется, он действует исходя из какой-то своей, особой логики. Мы не знаем, к чему он стремится, но цели у него есть, я уверен. Я хочу его понять. Интересно было бы расспросить Алексеева. Они много времени провели вместе.

– Да, пожалуй. Но Алексеев замкнутый тип, а перед нашим отъездом в Петербург в четырнадцатом вообще ушел в себя» Слова из него было не вытянуть.

– Я тоже заметил. Ладно, о них потом. Ты о себе расскажи. Ведь когда мы с тобой виделись в последний раз, ты с большевиками был. Сейчас вроде у Колчака. Или это камуфляж?

– Не камуфляж. Я ушел от большевиков.

– Почему? Стали невыносимы реки крови? Странно для тебя.

– Скажем так, я понял, что те, кто готов уничтожить столько людей, кто наплевательски относится к чувствам, вере и элементарным правам простых людей, никогда не построят достойного общества. Может, некоторые из них и верят, что ведут страну в рай, но на самом деле они тащат ее в ад.

– Слава Богу, понял.

– То, что я увидел, пока пробирался в Москву из Эстонии, просто убило меня. Продотряды, грабежи, зверство. Нельзя же так со своим народом!

– А с чужим можно?

– И с чужим нельзя. Но это же свои! Я должен перед тобой извиниться. Я помешал тебе предотвратить все это, когда еще было возможно. Я был неправ.

– Да ладно, чего уж теперь. – Чигирев отвел глаза. – Значит, ты теперь у Колчака?

– Да. Всю эту вакханалию надо остановить. Хоть как-то.

– И для этого ты пошел к белым?

– Хоть как-то, Сергей. Белые, по крайней мере, не будут устраивать такую мясорубку, какую устроили большевики. А потом можно повлиять на новое правительство, убедить…

– Блажен, кто верует, – усмехнулся Чигирев.

– Но надо же что-то делать. Я не могу стоять в стороне, когда творится такое!

– Пожалуй. А в Петроград ты как попал?

– Я убедил Колчака, что надо вступить в переговоры с Пилсудским и Маннергеймом. Но вот с Маннергеймом ты меня опередил.

– Да, большой прогресс. Но с Пилсудским времени лучше не трать. Он убежденный русофоб. Белых он поддерживать не будет. Разве только на словах.

– Я это уже понял, без малого месяц в Варшаве проторчал. Кстати, видел Янека.

– Как он?

– Великолепно. Высоко летает. Кстати, пытается поменять историю Польши.

– Я знаю. Конечно, послать его в Польшу было моей ошибкой. Басов сыграл со мною злую шутку. Вот уж действительно, самое жестокое наказание – это когда тебе помогают осуществить мечты. Что же касается планов Ванечки поменять историю… Вряд ли у него получится.

– Почему?

– Польское общество еще не готово идти на компромиссы с соседями. Оно придет к этому только после Второй мировой и сорока лет коммунистического режима. Я был в Польше, я видел их.

– Ты говоришь почти как Басов. Но ведь и ты сам хочешь поменять историю.

– Я верю, что Россия созрела для демократии. Не могу не верить. Я ведь живу здесь с четырнадцатого года. Пусть только часть столичной интеллигенции, пусть небольшая часть мещан, но они уже готовы. То, что произошло в нашем мире, могло быть только случайностью. Я должен дать здешним людям шанс.

– А если ты ошибаешься? Если они не готовы?

– Все равно я постараюсь дать им шанс. Если они не воспользуются им… значит, не время. Но я сделаю все, что от меня зависит. Моя совесть будет чиста.

– Что ж, давай попробуем.

Чигирев удивленно посмотрел на Крапивина:

– Ты хочешь мне помочь?

– Почему бы и нет? Я хочу остановить бойню Гражданской войны. Ты тоже. Вместе у нас больше шансов, чем порознь.

– Но ведь я хочу построить демократию, гражданское общество, дать либеральные свободы. Ты же всегда презирал либералов.

– Пусть так. Это все равно лучше, чем диктат. По крайней мере еще никто не доказал, что если страна демократическая, то она обязательно должна быть слабой и в ней должен царить бардак. Кажется, Черчилль сказал, что демократия – отвратительная форма правления, но человечество не придумало ничего лучше.

– Скажет, – поправил его, широко улыбаясь, Сергей. – Ты сильно изменился.

– Кто не меняется под влиянием опыта, тот живет зря. Глупо упрямый – упрямо глуп,

– Я рад, что ты пришел ко мне, – улыбнулся Чигирев. – Давай постараемся работать вместе. С чего начнем?

– Начнем с организации твоей личной охраны. Она у тебя отвратительная.