Текст книги "Крестовый поход (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шереметьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

После трапезы настало время беседы, которая велась на датском.

– Мальчик. Я давно знал, очень ценил и любил твоего отца. Помню, как он привёл тебя ко мне для обучения впервые. Ты был отчаянным, но послушным. Мне не пришлось ломать о твою голову палку – усмехнулся старик – Я уже говорил твоему спутнику, что моё благословение на ваше паломничество в Святую Землю дано. Но прошу тебя не торопиться с твоим путешествием. Задержись. До следующей весны.

Епископ замолчал, а затем каким-то хищным движением приблизился к Элезару и заговорил тише, почти зашипел:

–Что-то назревает, сын мой! Что-то серьёзное. Я это чую, как гуси чуют приближение зимы. Ко мне стали заглядывать странные люди. Якобы паломники из Иерусалима. Они говорят о притеснении христиан. О разрушении и поругании святынь. О приходе антихриста и необходимости всем христианам объединиться против нечистого. Грязные! Полудикие! С фанатичной верой в глазах. – епископ в раздражении махнул руками. – Баламутят народ! Им верят! Тем более они рассказывают о богатстве сарацин. О постоянном лете, о том, как по дороге ласково принимают и бесплатно кормят паломников. Страна только, только стала выбираться из нескольких лет неурожая, а бонды хотят бросить поля и двинуться неизвестно куда! И так по всей Германии и Франкии. После проповедей в соборе от меня требуют... Ты слышишь?! Требуют от меня! Хотят, чтобы я дал благословение паломникам двинуться в Иерусалим! Да они даже не знают, где он находится!! Глупцы! Дальше Шлезвига в Данию я эту заразу не пускаю, спроваживаю к славянам в Любек. Пусть им расскажут о царстве антихриста – епископ усмехнулся, видимо представив как на такие проповеди отреагируют язычники.

–Ваше Преосвященство, я понимаю, что кто-то должен работать в полях, но что же плохого в таких проповедях, тем более если это правда и наши братья по вере страдают в Святой Земле и им нужна помощь? Разве мне и другим людям не стоит поспешить туда для помощи единоверцам? – спросил Элезар.

–Наивный мальчик. – почти с нежностью произнёс епископ, резко сменив тон на назидательный – Ты представляешь, что будет, если наши бонды пойдут в Иерусалим? Да им здесь есть нечего, чем они будут платить в дороге? Или ты тоже веришь в сказки о том, как всех паломников бесплатно кормят? Кто? Такие же полунищие крестьяне? А ведь бонды знают, с какой стороны браться за меч. Что будет, когда они не получат желаемого? Поверь, их клинки обратятся не против сарацин, а против христиан. И их повесят, как последних разбойников. Совершенно справедливо. А что касается братьев по вере… То их там нет. Ромеи и армяне. Ты знаешь, что Преемник князя апостолов* предал анафеме константинопольского патриарха почти полвека назад?

*Одно из официальных наименований Римского Папы, хотя мне больше нравится «раб рабов Божьих», введённое действительно Святым Папой Григорием Двоесловом.

–Нет, отец об этом не рассказывал, Владыка.

– В 1054 году эти еретики осквернили Святые Дары и стали оспаривать главенство Верховного Понтифика. А потом придали анафеме папских легатов – епископ не стесняясь плюнул на пол. -Еретики! Они принижают Господа нашего Иисуса Христа, отрицая, что Святой Дух исходит от Сына, и заявляют, что Он исходит лишь от Отца.

–Но разве не так сказано в постановлениях Вселенских Соборов? – задал вопрос Элезар.

–Святые Отцы лишь опускали эту фразу, а не отрицали, что это так. – проворчал епископ. -Ладно, довольно богословских споров. Важно лишь одно. Я прошу тебя задержаться. Если ты отправишься сейчас, да ещё с моего благословения, меня растерзают прямо на кафедре с требованиями дать такое же благословение всем остальным!

–Я понимаю, Владыка. Но не могу. Я дал клятву отцу.

–Подождёт твоя клятва!

–Нет, простите, Владыка. Я должен.

–Упрямец – почему-то одобрительно сказал епископ и хлопнул обеими ладонями по столу – Ладно! Будь по-твоему! Отправишься завтра же. Сегодня переночуешь у меня, а завтра в путь. Только не в Иерусалим – Сигвард хитро прищурился – Поедешь к Папе Урбану. У меня для него письмо с докладом о событиях, которые тут происходят, и моих мыслях в связи со всем этим. Ехать под охраной моей грамоты тебе будет безопасней и спокойней. Хотя бы до половины пути. А уже от него отправишься в свой Иерусалим, Бог с тобой – епископ перекрестился.

–Не спорь! Это последнее моё слово. И помни, для всех я тебя благословил на поездку в Италию, а не Иерусалим!

–Конечно, владыка. Исполню – встал и поклонился Элезар. А затем поцеловал руку священника и ещё раз поклонившись, удалился, отосланный жестом.

Глава 3. Шлезвиг – Любек

Элезар зашёл в комнату, где после плотного обеда прилёг Александр. Матрас, набитый шерстью, служил великолепной постелью, и спутник негромко храпел после вина.

–Ну и горазд же дрыхнуть.

–А? – Александр резко проснулся. – Кто здесь?

–Да я это. Извини. Прервал сон. Спи дальше, я тоже прилягу.

Элезар, не раздеваясь, упал на соседний матрас, заложил руки за голову и уставился в потолок, пребывая в своих мыслях после разговора с епископом.

Поворочавшись и чего-то, поворчав в полусне, Александр спросил:

–Ну чего там, сегодня я так понимаю не выезжаем?

–Да, и пока двинемся в Италию. Владыка Сигвард обещал письмо к римскому понтифику. С его печатью без приключений доберёмся до самой Италии, а оттуда судном уже куда надо. Похоже, всё складывается быстрее и проще, чем я ожидал.

–Не говори гоп, пока не перепрыгнешь – на своём языке произнёс Александр.

–Что?

–Да говорю, что рано загадывать. На всё воля Господа. Знаешь историю про хаджу Насреддина, что слишком много планировал?

–Нет, кто это?

–Был, а может и есть такой сарацин по имени ходжа Насреддин. Ложился он как-то спать с женой. Она его и спрашивает: «Какие планы на завтра, муженёк?». Тот говорит, что или дрова буду собирать, либо, если дождь пойдёт, то в доме делами займусь. Жена Насреддину и говорит, что «ты забыл прибавить, если так Богу будет угодно». «Ой, чего там» – отвечает муж. «Или будет дождь, тогда сделаю это, а если не будет, то сделаю то, какие варианты?» Жена поворчала, но улеглись спать. Настало солнечное утро. Насреддин отправился собирать дрова. Встречают его сарацинские всадники и спрашивают, как проехать в город. Он им ответил, что туда-то и туда-то. А им показалось, что непочтительно. Избили его, заставили пешком бежать с конями, показывая дорогу. Вернулся он лишь поздно ночью домой избитый, без дров, а ещё дождь всё же пошёл, и он вымок. Стучит в дверь. Жена из-за двери спрашивает испуганно: «Это кто?». А Насреддин и отвечает: «Это я, твой муж, ходжа Насреддин, если Богу так будет угодно».

Элезар рассмеялся так, что голуби за узкими бойницами окна взлетели в испуге.

–Точно!– закашлялся он.– Как сказал? – и снова разразился хохотом. – Удивительно. Ничего смешнее в жизни не слышал. Тебе бы скальдом быть. Ты откуда такие истории знаешь?

–Читал в детстве.

–Читал? Ты значит из богатого дома?

– Ну небогатого, скорее не бедствовали.

–А Бог, разве сарацины верят в Бога?

– В Аллаха. Но это как раз «Бог» по-арабски, на их языке.

–И откуда ты столько знаешь…

Помолчали.

–Слушай, я тебя не расспрашивал раньше, но ты сегодня у епископа обучение и Родину упоминал… И отца… Ты не хотел бы рассказать, откуда ты на самом деле взялся и вообще о своей жизни? Я ведь понимаю, что ты не мог появиться в церкви просто так. Дверь точно заперта была. И ты сперва сам говорил, что не понимаешь, как здесь оказался.

–Элезар. – Александр подержал паузу – Я обязательно расскажу! Но не сейчас. Просто ни я не готов, ни ты. Не поверишь! Одно могу сказать. Я ни слова неправды сегодня не сказал. Когда будешь мне больше доверять, тогда обязательно расскажу. И я считаю тебя другом, а потому зла не жди.

–Я и так тебе доверяю, друг! Ты и за отцом ухаживал, и молитвенник, каких я никогда не видел. Мне кажется, ты Святой, сошедший с неба.– порывисто заявил юноша.

–Нет, уж точно не Святой – рассмеялся Александр – Грешный. Как есть.

Помолчали неловко. Александр решил, что надо что-то спросить.

–Слушай, а как мы завтра-то вообще? Куда отправимся, дорогу ты знаешь?

– Да. Отсюда быстрее всего будет не пешком идти. Найдём корабль, который плывёт в Любек. Сообщение тут постоянное. Оттуда отправимся уже посуху в Италию. Там найдём транспорт в Константинополь или сразу в Святую Землю, пересечём море и окажемся в землях сарацин. Ну и дальше дорогами паломников запросто окажемся в Иерусалиме. Думаю два месяца на всё.

–Если Господу будет угодно.

Элезар заржал как конь.

–Да уж. Если Господу будет угодно.

На этом они окончательно замолчали, и каждый задумался о своём. Элезар о предстоящем путешествии, снова о разговоре с епископом, а Александр о своей прошлой жизни и том, как он появился в этом мире и как пришёл к мыслям о пути в нём.

Снова вспомнил, как испугался. Проснулся, а перед ним совершенно не его московский храм. Не его алтарь. Никакой побелки, электрических ламп, даже икон. Грубая обстановка. Вроде бы и темно, но вокруг словно какие-то светодиоды синего цвета. Только вот светились как раз каменные стены. Встал. Голова с бодуна раскалывалась. Вышел из алтаря, прошёл по церкви. Такой же грубой и каменной. Без единой иконы или лавки. Массивная дверь как будто отворилась перед ним. А за ней юноша, который говорит что-то непонятное. И вдруг латынь. Нет, тут он сразу сообразил, что не в Москве и даже не в России, что происходит что-то фантастическое. Но где он? Ничего не ясно. Всё происходящее в больной голове совершенно не укладывается.

Юноша его приютил. Объяснил, где он находится. Александр хорошо знал историю, и ему из объяснений стало ясно, что он в далёком прошлом и, кажется, в Дании у викингов. Позже высчитал конкретную дату по упоминаниям года. Оказалось это самый конец XI века. 1095 год. Подумав и рассудив, он решил держаться дома, в котором так странно оказался и откуда его не гнали, и потихоньку постараться понять, что происходит вокруг.

Глядя на умирающего священника, он поначалу хотел чем-то помочь приютившей его семье, но быстро понял, что не знает чем. Никаких полезных знаний о таких случаях в его голове не было. Почти вся не очень долгая жизнь, а ему исполнилось чуть больше 24 лет, прошла в церковном мире. Отец был священником в третьем поколении, происходя из рода Хазиновых. Старший брат, разница с которым у Александра была в десять лет, тоже пошёл по стопам служения, приняв монашеский подвиг в далёком монастыре, когда Александр ещё учился в младшей школе. С детства Александр помогал в алтаре, общался с немногочисленными прихожанами их постепенно реставрируемой подмосковной церкви, среди которых царил свой особый мирок и взаимоотношения. Мама занималась хором, приходом и собой, а у маленького Саши няньками были едва ли не все многочисленные помощницы прихода. Нужды их семья особо не знала даже в небогатые девяностые годы. Прихожане, в том числе замаливающие грехи бандиты, на удивление искренне любили и уважали его отца и были щедры с пожертвованиями, а мать, являясь казначеем прихода, умело выделяла деньги и на восстановление храма, и на бытовые нужды.

Отец был строг, но позднего сына любил. Так что строгость была немного отстранённой, как бы по нужде. Чтобы совсем не разбаловать. Но не разбаловать не получилось. Выходки мальчика были регулярными, а характер взбалмошный, боевитый. Не раз и не два, он приходил домой в рваной одежде, за что был бит матерью и наказан строгим выговором отца, а потом им жалеем. Из обычной общеобразовательной школы пришлось уйти в частную, православную, куда сына священника взяли без оплаты. Но и там его скорее терпели. Единственным, кто его хвалил, был преподаватель физкультуры. Мастер спорта международного класса по самбо, бывший чемпион России, а теперь нашедший себя в преподавании и вере серьёзный мужчина. Секция по самбо была обязательной для всех мальчиков в школе, и Саша там показывал себя упрямым, хоть и несколько прямолинейным спортсменом. Мальчик уважал относящегося к нему как к взрослому и никогда не повышавшему голоса физкультурника и слушался его беспрекословно. Но только преподаватель самбо его и хвалил. Остальные преподаватели кричали на срывающего уроки и скучающего сорванца. Постоянные жалобы директора отцу приводили уже к серьёзным и долгим разговорам, наказаниям в виде лишения пищи, запрету на гуляния во дворе с друзьями. Но Саша всё равно сбега́л через окно дома…

Отец стал заставлять его заниматься учёбой всерьёз. Сам находил время, хотя и был чрезвычайно занят в приходе, на то, что бы подолгу объяснять сыну школьные предметы, алгебру, геометрию, а также церковнославянский, греческий, латынь, разъяснять Писание и учения Святых Отцов, обучать каноническому праву. Это их сблизило ещё больше и выровняло дисциплину. К окончанию школы Александр оставался независим по характеру, хотя учёба давалась ему легко и без прежних проблем с учителями. Однако по сути выбора ему отец не оставил. Дорога у него была только в семинарию и священники.

Благочинный их округа, заместитель епископа по нескольким приходам, имел обширные связи с чиновниками, в том числе военкомами, и мог легко устроить уход от службы в армии и сразу же поступление в семинаристы, но сам Александр заупрямился и выпросил свои полтора года у отца. О чём впоследствии жалел. Более бессмысленного времяпрепровождения он и представить себе не мог. Автомат держал в руках практически несколько раз на стрельбах. Правда, и дедовщина его почти не коснулась. Служил он неподалёку от дома. Быстро получил место за столом в «предбаннике» командира ракетной части и дремал прямо там или мотался по курьерской необходимости. Спал в офицерской казарме и если отчего страдал, то только от юношеского голода, дури офицеров и постоянной скуки. От неё же занялся рукопашным боем и даже втянулся, не забросив полностью спорт после окончания службы. Ну а затем после дембеля, всё же плавно переместился в недалёкую от воинской части семинарию.

Учение вышло достаточно насыщенным. В семинарии было много сильных преподавателей, а по иным предметам приезжали лучшие лекторы из Москвы. В итоге семинаристы, по крайней мере, кто желал и брал – были разносторонне развитыми сильными специалистами в области истории, знали несколько языков и, конечно, знатоками церковных предметов и философии. Сама на первый взгляд строго регламентированная жизнь, оказалась совершенно ему не в тягость. С друзьями-семинаристами они частенько сбега́ли или устраивали самые разные шутки во время обучения и послушаний. Проректор по воспитательной работе лишь тяжело и обречённо вздыхал, слыша в очередной раз фамилию Хазинов, но сам тоже был человеком с хорошим чувством юмора, весьма изощрённым в наказаниях. К концу обучения их борьба переросла во взаимное уважение к уму и изобретательности, даже почти дружбу, насколько она была возможна между всякого повидавшим стариком и молодым ещё человеком. Отучившись пять лет, встал выбор, что делать дальше. И тут он прислушался к совету проректора и сан принимать, торопиться не стал, пойдя в столичный монастырь, стал нести послушание в алтаре, затем стал иноком. Но через какое-то время Александр понял, что ему очень не хочется принимать обеты монашества. От монашеской жизни он стал уставать и частенько нарушал устав. В душе царили противоречия. И вот однажды, от обуревавших его мыслей, видя, что ничего другого он в жизни не умеет и не знает, а церковная карьера его не прельщает он и напился до беспамятства, твёрдо решив, что утром уйдёт из монастыря и будь что будет.

Помогло. Хотя и не так, как думал. Оказавшись в новом мире, после того как Элезар пригласил его к себе в семью, Александр воспринял это, как кару, принимаемую со страхом и смирением. Он стал думать о том, какие знания по медицине он может приложить, чтобы быть полезным умирающему священнику. Оказалось, однако, что без интернета и современных аптек, а ещё лучше советов работающих там фармацевтов, он не способен ни на что. Даже состав йода или зелёнки ему были неизвестны. Находилось в памяти что-то про водоросли, но как это применять и главное, к чему? С гигиеной у местных и так был порядок, а парой нововведений, вроде улучшения той же бани, прогресс не двинешь. Его отказ умываться перед едой из общей чаши и умывание в отдельной, вызвал недоумение, но эту его привычку уважили, хотя своим местные не изменили и продолжили мыть руки и сморкаться в одну посудину. Так что личным примером тоже что-то улучшить не получалось. Местные принимали его поведение, но сами делали по-старому. Оставалось только то, что умел лучше всего. Молиться Богу. И неожиданно тем самым он завоевал уважение как больного Петра, так и Элезара и других жителей. Местные, сами не слишком усердные в повседневной жизни христиане, человека, который столь истово беседует с Богом, оценили по своей шкале. Усердная молитва здесь воспринималась как тяжкий труд, каким и была, ведь это очень нелегко молиться несколько часов в день. Не каждый даже попробует, особенно в двадцать первом веке. Местные порой пробовали и, в отличие от современников Александа, не считали это занятие бесполезным, а потому уважали странного, но усердного монаха за его молитвенный подвиг.

Зная английский, латынь, древнегреческий, церковнославянский, Александр быстро нахватался по нескольких сотен слов из германского, саксонского, датского, славянских диалектов и быстро прогрессировал в языках. Изъясняться на сложные темы это не позволяло, но при помощи жестов хватало, чтобы помогать в общественных работах местным, что тоже добавляло ему уважения и даже пошутить, что сближало. В общении же с Элезаром и Петром проблем не было вовсе, так как латынь друг друга они понимали очень хорошо. Когда же он невольно услышал беседу умирающего отца с сыном, ведущуюся именно на этом языке, то решил что Господь послал его в этот мир не просто так. И не в качестве кары. Ни научного, ни другого объяснения, кроме божественного чуда у Александра случившемуся с ним не было. А раз Господь что-то сделал, то как решил инок – это не просто так. Об этом твердило всё его воспитание и церковный опыт. Поэтому он решил, что это тоже служение. Может ему суждено изменить этот мир каким-то образом, может просто помочь юноше исполнить обеты, данные умирающему отцу, но он решил следовать за ним и стараться не пропустить то, что может сделать. Это и стало его целью. И отступать от неё Александр был не намерен.

Так и гоняя мысли по кругу от прошлого к настоящему Александр снова уснул.

Ночью они с Элезаром встали, перекусили, помолились и снова легли, чтобы встать уже окончательно рано поутру до восхода солнца.

В комнату вошёл слуга. Убедившись что гости уже встали, умылись и привели себя в порядок, он передал им приглашение явиться к епископу.

Сигвард принял их в опочивальне, заканчивая с помощью помощников облачение в священнические одежды для службы в соборе. Жестом подозвав их и дав приложиться к руке, он благословил друзей крестным знамением.

–Грамота для путешествия готова. – Сигвард махнул рукой слуге и тот передал Элезару тубус с массивной епископской печатью и небольшой позвякивающий кошель.– Немного денег на ваше путешествие не помешает. В порту я приказал задержать кнарр Ульфрика Рыжего. Он надёжный человек и доставит вас без всякой оплаты в Любек. А теперь идите. Да пошлёт вам Господь спокойного пути.

Оба спутника переглянулись, припомнив вчерашний разговор о своих планах и одновременно подумав, что всё складывается само собой и к лучшему. Поклонились и вышли.

Во дворе их ожидала лошадь и купленные мулы, которые были уже готовы, а поклажа была загружена в телегу слугами епископа. Всё быстро было доставлено на пристань, где им помогли завести животных и пожитки на длинное и широкое одномачтовое судно.

Ульфрик, капитан корабля, смотрел на навязанных ему гостей без всякого удовольствия и даже не ответил на приветствие. Едва они сами запрыгнули на корабль, как тот оттолкнулся от пристани и последовал между двух пирсов в широко разливающееся озеро. Затем парус наполнился ветром, и судно поспешило к выходу в открытое море.

Воспользовавшись тем, что их никто не трогал и ничего от них не требовал, соратники перекусили и стали тихонько переговариваться. Александру, впервые плывшему на парусном судне и которому надо было практиковаться в языке, были интересны названия окружающей обстановки на местных наречиях. Он расспрашивал Элезара про парус, мачту, море и птиц. Некоторое количество небольших крикливых чаек с причудливыми серо-чёрными головами сопровождали судно. Но вскоре птицы отстали, берег пропал из виду, а разговор сам собой утих.

Александр задремал, а когда проснулся, то корабль преодолевал узкий пролив. Инок хотел встать и размяться, но качка была такая, особенно от работы вёсел, которые заменили опавший парус, что он не устоял и плюхнулся на место.

Элезар, который жевал лепёшку, усмехнулся и хлопнул спутника по спине.

– Чтобы ходить по кораблю во время плаванья, нужна сноровка, друг мой. Это тебе не по каменной площади шагать.

Гребцы, слышавшие замечание, весело осклабились, видимо поняв сказанное.

–Я первый раз в море. Не требуй от меня много. Где мы сейчас?

–Проходим рядом с островом Фемерн. Местные называют его Фембре. Обычно корабли идут проливом севернее под парусом, но ветер пропал, и капитан решил, что раз так сложилось, то можно и сократить путь.

–Тут люди, так понимаю, живут. Могут быть проблемы? – спросил Александр, глядя на плохо различимые постройки на берегу.

–Живут здесь люди. Это уже страна славян – Вагрия. Местные построили тут довольно большую крепость. Но к востоку, в заливе. Отсюда мы её не увидим. Может быть только дозорные вышки. Здесь же лишь деревушки рыбацкие. Сейчас между Вагрией и датским королём мир, так что на нас и внимания не обратят. А так могли бы и напасть. Грабят они часто и с удовольствием. Впрочем, как все местные.

– Они язычники?

– Говорят, что на острове князь Генрих приказал церковь построить, только плевать кто хотел на его указания. Как поклонялись своим истуканам, так и кланяются. Так что да, погрязшие в греховных заблуждениях язычники – пояснил словоохотливый и пребывающий в прекрасном расположении духа друг.

Ульрих, делающий вид, что смотрит на берег, но на самом деле прислушивающийся к разговору поморщился, что не ускользнуло от Александра. Видимо капитан судна не разделял мнения о заблуждениях язычников. А может, и сам носил на шее не крестик, а молот. В одежде было не видно, а свою веру, как некоторые, капитан не афишировал. Впрочем, служил он епископу, и тот ему доверял, а Сигвард не выглядел тем, кого можно легко провести или кто будет терпеть рядом ярого язычника.

За ними никто не погнался, и уже через несколько часов, поймав ветер, корабль ускорился и вошёл в узкую реку, разлившуюся в небольшое озеро, а потом снова сузившуюся. Река по словам Элезара называлась Траве и текла до самого Любека или, как его называли сами местные славяне – города Любеца. И даже дальше.

Немного пропетляв, кнарр вышел к деревянным пирсам с множеством мелких лодий, за которыми виднелась небольшая крепость. Городок был не очень велик и состоял целиком из деревянных построек, похожих в представлении Александра на избы. Только без труб и покрытых в основном соломой.

По сути, крепость перекрывала всю реку. Ни один корабль проплыть мимо не смог бы так, чтобы не заплатить положенного князю. Деревянный храм с крестом возвышался над домиками, показывая, что князь Генрих является приверженцем Христа в отличие от большинства своих подданных. Да и как могло быть иначе, если по рассказам Элезара отца нынешнего князя Генриха убили как раз за приверженность Иисусу и попытку окрестить своих подданных. А потом славяне выбрали себе князя-язычника Крута. В результате этого Генрих вынужден был бежать в Данию, где его приютили при дворе короля. А потом Генрих заручился поддержкой данов и, набрав среди них дружину, стал совершать набеги на Старград, столицу славян-ободритов, желая вернуть владения семьи. Победить силой друг друга у обоих противников не выходило. Тогда они пошли на хитрость. Крут хотел мнимо поделиться властью. Якобы возвращая принадлежащее по праву Генриху обманом заманить в ловушку и убить. Но Генрих оказался хитрее или удачливее. Крут был уже немолод, а вот жена его Славина была совсем юной девушкой и притом очень хороша собой. Вот и сошлись они с Генрихом, наставив рога старому Круту. В результате на пиру, устроенном в честь примирения, Крут напился, принимая кубок за кубком из рук жены, и один из дружинников Генриха отрубил перепившему князю голову топором. Бо́льшая часть дружины Крута была тут же перебита ворвавшимися войнами Генриха. Славяне, конечно, восстали, возмущённые случившимся, особенно родственники Крута с острова Рюгена упорствовали в желании отомстить. Но Генрих заручился поддержкой своих родственников в соседней Саксонии, набрал там ещё большую дружину и разбил в нескольких битвах всех врагов, окончательно утвердившись князем Вагрии. Покоя, правда, ему это не принесло. И он до сих пор вынужден опираться во власти на острия мечей саксонцев, а некоторые земли ему подчиняются лишь номинально или не подчиняются вовсе, как тот же остров Рюген.

Всё это Александр узнал, пока они выгружались и двигались к постоялому двору. Но проходя мимо церкви, путники свернули, привлечённые криками. Какой-то проповедник, одетый в лохмотья, но с огромным серебряным крестом на шее, вещал что-то экспрессивно на немецком, размахивая руками. Небольшая толпа, которую он собрал, большей частью не понимала ни слова и потешалась над убогим, впрочем, не смея его прогонять или бить.

–Рассказывает об Иерусалиме – перевёл ещё не настолько хорошо понимавшему немецкий Александру, заинтересовавшийся Элезар.– Говорит, что он захвачен отступниками и оттуда на нас движутся толпы еретиков, отринувших истинное ученье и желающих поработить все народы. Вещает, что ими правит князь Гог, который огнём сжигает верных, разрушает храмы – здесь Элезар хмыкнул – говорит князь этот лично испражняется в реки, из которых пьют христиане и тем самым насылает на них мор. Да уж. Тут ему себе последователей не найти, тем более с такими выдумками. Это же надо придумать, про то, что можно воду из реки пить. Животом если маяться только.

Неожиданно Элезара толкнул плечом проходящий через толпу к проповеднику крупного телосложения воин.

– Не мешайся. – рявкнул он.

–Поосторожней, грубиян – вскинулся юноша.

– Что?! – взъярился верзила. Но сразу же передумал и махнул рукой – С тобой я разберусь потом, щенок.

Он продолжил идти через толпу, и теперь все, заметив его из-за громкой ссоры с юношей, расступались.

–Эй ты, святоша! – крикнул он замолчавшему и испуганно смотрящему в ответ проповеднику – А ну, дай мне свой крест. У меня он будет в большей сохранности!

Всё это было сказано на датском, и проповедник лишь испуганно сказал в ответ:

–Я не понимаю…Что ты от меня хочешь?

–Он хочет твой крест, дохляк. – перевёл требование на немецкий кто-то из толпы.

–Но это мой крест. И он освещён в самом Иерусалиме… Я не могу… – беспомощно озирался в поисках поддержки и помощи проповедник.

Трое стражников, что стояли неподалёку наблюдали за этой сценой, никак не показывая, что их беспокоит происходящее. Одобрения, однако, они тоже не выказывали.

Здоровяк рассмеялся, явно наслаждаясь происходящим и получая удовольствие от самолюбования.

–Эй ты, отстань от него! Это святой человек, побывавший в святых местах. Не надо его трогать, грубиян. Тем более воровать его имущество – твёрдо сказал Элезар, прошедший вслед за здоровяком через толпу.

–Ты назвал меня вором?!! Я и не думал у него воровать, а лишь попросил дать крест доброму христианину для сохранения! – воин вытащил из-под своей яркой и богато обшитой рубахи золотой крест – Это ты лгун и оклеветал меня, как все слышали! Сукин сын, за эту ложь я убью тебя, собака! Я, Маркус Ингвардсен, вызываю тебя на поединок!

–Я…– ошарашенно произнёс Элезар – постой. Я не так тебя понял. Я подумал, что ты хотел забрать силой…

–Неважно, что ты подумал, ты меня оскорбил. Назови своё имя и дай согласие. Или прославься трусом.

–Согласен – уже решительно сказал Элезар, поняв, что отступать некуда. Отказаться от поединка среди викингов, а Элезар считал себя таковым, это всё равно, что стать прокажённым. Окружающие не поймут и не простят трусости – Меня зовут Элезар, а моего отца звали Пётр. Я принимаю твой вызов. Где и когда будем биться?

–Через два часа на дороге у реки. – Воин махнул куда-то на юг.– Там, где стоит крест. После принесения положенных жертв. И помни, если не придёшь, то тебя все будут считать трусом.

– Похоже, нас обвели вокруг пальца и специально спровоцировали тебя, мой друг – сказал Александр, в основном понявший, что произошло, и тут же сообразивший, чем это всё грозит, но не успевший вмешаться и остановить юношу – Пойдём на постоялый двор. Приготовишься, а я всё выясню.

Они всё же дошли до постоялого двора. Это оказался не отдельный дом, как предполагал Александр, а целая усадьба. Здание таверны было двухэтажным и представляло собой деревянный дом, построенный в виде буквы «Г». А по сути два дома, соединённых в один. В одной части дома располагались хозяйские покои и кухня на первом этаже, хозяйственные помещения, во второй же части был зал для посетителей. Второй этаж был открыт, не имея стен, и там тоже стояли столы и лавки для гостей. К этому г-образному дому в славянском стиле был пристроен длинный одноэтажный дом, характерный уже для викингов. В нём хозяин держал скотину, лошадей, а также сдавал в найм торговым гостям города для ночлега клетушки, больше похожие на загоны для тех же коней размером и обстановкой. Но там были полноценные кровати, уединение обеспечивалось перегородками, отделявшими гостей друг от друга, а большего никто и не требовал.

Оставив Элезара с вещами в комнате, Александр отправился в таверну, чтобы промочить горло, а также выяснить, что же всё-таки произошло и почему их так ловко вынудили ввязаться в хольмганг, как называли викинги свои поединки из-за оскорблённой чести и по другим поводам.

Словоохотливый помощник хозяина, и сам не стесняясь попивающий пиво, быстро объяснил Александру всю подноготную случившегося. Причём даже плату за свой рассказ не потребовал и явно сочувствовал попавшему в непростую ситуацию юноше.

Оказалось, что по указанию мудрого князя Генриха поединки были ограничены из-за того, что появилось неимоверное количество любителей использовать их для личного обогащения. Однако не совсем запрещены, так как позволяли устранить неугодных или пополнить княжескую казну. Этого, конечно, помощник трактирщика не сказал, но Александр и сам догадался. А ограничения были такими. Вызываемый должен был явно оскорбить вызывающего. Бой шёл не до смерти, а до первой крови. Хотя учитывая, что бились копьями и топорами, причём запрещалось менять щит, такие поединки нередко заканчивались смертью участника. Всё имущество побеждённого делилось на три части. Одна часть оставалась ему или родственникам, если тот погибал, вторая отходила победителю, а третья уходила князю. Воин же, вызвавший Элезара был в хирде, т. е. дружине князя. Причём был его приближённым, оказавшим какую-то большую услугу, о которой помощник трактирщика не знали или не захотел говорить. И частенько этот воин задирал кого придётся, чтобы спровоцировать оскорбление и воспользоваться им для вызова на поединок. Видимо, он увидел и оценил имущество путников и решил их спровоцировать. А то, что он просчитал реакцию Элезара и сделал всё так, что именно тот выглядел явным оскорбителем, говорило о том, что Маркус Ингвардсен не только хороший воин, но и хитрый, неглупый человек. Такого стоило опасаться. А помощник трактирщика так и вовсе сочувственно посоветовал им отказаться от поединка и уезжать куда подальше. Резон в этом совете был, как подумалось Александру. Ведь из города они всё равно уезжали, а оскорблённая честь всё же не так печальна, как скоропостижная смерть или увечье от тяжёлой раны.