Текст книги "Россия и большевизм"

Автор книги: Дмитрий Мережковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

КОТОРЫЙ ЖЕ ИЗ ВАС?
Иудаизм и христианство[30]30
  Впервые: Новый корабль. 1928. № 4. С. 14–21.


[Закрыть]

Иисус, Иагве, – Который же из Вас?

В. Розанов

Антисемитизм и христианство – вечный вопрос, неразрешимый в плоскости, где он почти всегда решается, – национально или даже интернационально-политической, – разрешимый только в плоскости религиозной, где он и возник.

Четверть века назад он был поставлен в Религиозно-Философском Обществе В. В. Розановым, и вот снова ставится в «Зеленой лампе» им же, его посмертной книгой, как бы загробным голосом: «Апокалипсис наших дней». Ставился до «Апокалипсиса» тогда, и вот опять ставится уже в «Апокалипсисе». Шепотом предвещались голоса громов будущих; шепотом повторяются голоса бывших громов, а может быть, и новых будущих. Худо было тогда, что мы их не услышали; как бы не было хуже, если мы опять не услышим.

Кажется, нигде никогда не ставился этот вопрос с такою режущей остротою, как сейчас, на теле России. Быть или не быть христианству, значит ли это: быть иудейству или христианству? «Иисус, Иагве, – который же из Вас?», как в предсмертной тоске вопиял Розанов.

О, конечно, это не только русский вопрос наших дней, но и всемирный, вечный! Пусть искаженно, превратно – все же глубоко отражается он в решающей судьбе человечества, борьбе двух племен, двух кровей, семитской и арийской. Вечно и всемирно действует между ними закон религиозной полярности – притяжения-отталкивания, вражды-влюбленности.

 
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И поединок роковой
 

наполняют историю и, наконец, заостряются в этом последнем вопросе-вопле: «Который же из Вас?»

Чистый ариец гениален в искусстве, науке, философии, политике – во всем, только не в религии. Дикие цветы фольклора, многобожия национального, вянущие от одного прикосновения всемирной культуры, – вот все, что создает он, в лучшем случае, а в худшем – мировую религию без Бога – антирелигию – буддизм.

Чистый семит гениален в религии: он, можно сказать, только и делает в истории, что создает религии; в худшем случае – в Египте, Вавилоне, Ханаане, – рождает богов, в лучшем, – в Израиле, – Бога. Знать и сомневаться учит людей ариец; верить и молиться – семит. У того в крови – атеизм; у этого – религия. Тот – богоубийца; этот – богоотец.

Чтобы родить Бога, мужеству арийскому нужна семитская женственность; чтобы религиозно поднять арийское тесто, нужны семитские дрожжи; чтобы зажечь сухолесье арийское, нужен семитский огонь.

В меньшей степени нуждается семит в арийце, – только для того, чтобы пожать и собрать в житницы его пустынную религиозную жатву (семит – вечный пустынник), расточить его небесное сокровище – созерцание внутреннее – во внешнем действии. Но за главным, вечным, Божьим, – хлебом жизни, не семиты протягивают руку к арийцам, как нищие, а эти к ним. Холоден был бы наш арийский дом без очага семитского; обледенела бы наша арийская земля – культура – без семитского солнца – религии.

Лучшее, что есть доныне в мире, чем все еще мир живет и, надо надеяться, будет жить до конца, – христианство, – цвет и плод этой семито-арийской полярности-влюбленности. Мир победившая воля: «Да приидет царствие Твое», – родилась в первых иудео-христианских общинах, от Петра и Иоанна до Павла. Но это лишь точка, молния, миг. Сын для дщери Израиля – только Возлюбленный, а Супруг – Отец. К Отцу от Сына вернулась она, но не могла простить своему «Обольстителю» (так назван Иисус Назарей в Талмуде). И ненавистью кончилась любовь, краткий союз – вечной разлукой. Но след любви остался в мире, тень любви – христианство, и по одной этой тени, можно судить, чем была любовь.

Тайну иудео-христианской полярности, кажется, понял, как никто из христиан, никто из иудеев, Розанов; он понял святую и страшную тайну Израиля – имманентно-трансцендентный пол, человеческий пол в Боге: «Sexus и Deus» (Бог и Пол), как бы «двое малюток в одной люльке» (Розанов В. В мире неясного и нерешенного. С. 124): «Я (Бог) проходил мимо тебя (дщери Израиля), и вот, это было время твое, время любви… Ты достигла превосходной красоты; поднялись груди, и волосы у тебя выросли. И простер я воскрылия риз Моих на тебя… и покрыл наготу твою… и ты стала Моею» (Иез. 16, 7–8). Это значит: «Бог Израиля – Супруг Израиля». – «Аз есмь огнь поядающий – Бог ревнующий» (Втор. 4, 24). «Огнь ревности чистосупружеской есть в то же время огнь религиозной ревности Бога Израильского ко всем иным богам» (Розанов В. Из восточных мотивов. С. 62). Это значит: тайна Израиля – тайна обрезания – Богосупружество.

Понял Розанов и то, что кровавый разрез между двумя Заветами – Отцом и Сыном, Супругом и Возлюбленным проходит именно здесь, в обрезании. «В обрезании, – говорит Розанов, – устанавливалось вечное и невольное созерцание Бога, как бы чрез кольцо здесь срезанное». С Богом обручальное кольцо Израиля. Вот почему «все комментарии Библии, так сказать, написанные нашими чернилами, а не иудейскою кровью обрезания, не улавливают существа дела, и просто ложны» (В мире неясного и нерешенного. С. 124). Кровь обрезания и Кровь Голгофы, —

 
Их съединенье, сочетанье
И роковое их слиянье,
И поединок роковой, —
 

вот «Апокалипсис» всех веков иудео-христианских и наших дней.

«Стыдная рана, pudendum vulnus», говорит кто-то из древних посвященных о ране оскопившегося бога Аттиса. И рана разреза – обрезания – между двумя Заветами – тоже «стыдная». Тут мистериально половое «не-тронь-меня» всего Израиля; огненная точка плоти – «крайняя плоть» – крайний стыд и страх.

Вот почему так трудно говорить об этом: «Язык прилипает к гортани». Страшно подымать этот Божий покров с лица Израиля. «Кто подымет покров с лица моего – умрет», мог бы сказать и он, как древневавилонская богиня любви, Иштар. «Любишь меня – молчи; ненавидишь – молчи; скажешь – умрешь», как бы остерегает он друзей и врагов.

Розанов – «бесстыдник трансцендентный», «предустановленный», посланный в мир для того, чтобы обнажить эту «стыдную рану», потому что обнажить ее все-таки надо: «стыдная» может сделаться смертною.

Кажется, нигде никогда не была она более смертною, чем в наши дни, на теле России. В двух плоскостях совершается тут «роковой поединок»; кровавый разрез идет по двум линиям.

Первая – антихристианская. «Вся наша современность пронизана иудейством, абсолютным Ж (женскостью) и коммунизмом», говорит Вейнингер, тоже иудео-христианин, как Розанов, но в обратном смысле: этот отрекается или хотел бы отречься от христианства для иудейства, а тот от иудейства для христианства. Коммунизм, по Вейнингеру, есть «явление абсолютной женскости – безраздельная слиянность, неразличимое единство». – «Евреи безличны, как абсолютное Ж, и потому коммунисты»: собственность они отрицают, как социальный и метафизический атрибут личности.

Тут Вейнингер кое-что путает. Знак абсолютного равенства: «еврейство – женскость – безличность», не верен; верно лишь то, что равенство это может быть и, в данном случае, в коммунизме, как антихристианстве, действительно есть. Ранний, «прерафаэлитский» социализм, тоже по Вейнингеру, – «происхождения арийского (Оуэн, Карлейль, Рескин, Фихте), а социализм поздний – коммунизм – семитского (Маркс)» («Пол и характер»). Мы теперь знаем, по опыту, что и это не совсем так: корень коммунизма – еврейский; цвет и плод – русский, арийский, или точнее, монголо-арийский (Ленин).

Такова первая линия разреза, а вот и вторая. Гоголь, Чаадаев, Достоевский, Вл. Соловьев, Розанов – вся тайная, ночная душа России – семито-арийская, иудео-христианская. Чтобы это понять, надо помнить, что духовная зараза арийства семитством – иудео-христианство – может быть глубже сознания – в чувстве, в воле, в крови; надо помнить также три главные силы религиозной семитской динамики: богорождающий пол, одержимость пророческим духом и волю к мировому концу – «Апокалипсису».

Все эти три силы действуют явно или тайно в семито-арийской душе России.

Вспомните Гоголя с его – выражаясь грубо, общепонятно – «мистическим бредом» и «половой извращенностью» – «некрофильскою» панночкой-ведьмой в гробу («Вий») и мертвой Россией «мертвых душ», с его исступленным – опять общепонятно, грубо – «изуверским» пророчеством («Переписка с друзьями») и апокалипсическим ужасом: «Господи, пусто и страшно в мире твоем!» – вспомните все это и вы, может быть, поймете, что Гоголь – ариец, сошедший с ума от семитских древних, «дряхлых страшилищ».

Вспомните Чаадаева, тоже «сошедшего с ума» для русских жандармов и атеистов, с такими странными ни одним биографом необъясненными чертами жизни: светский Адонис, «бабий пророк», женский любимец, никогда ни одной не любивший, то ли от чрева материнского скопец, то ли сам себя оскопивший, ради Царства Небесного, бедный рыцарь «непостижимого уму виденья» Lumen coeli, sancta Rosa; вспомните все это и вы, может быть, поймете что и это ариец, испепеленный семитским огнем.

Вспомните, чем хотел быть Достоевский с его антисемитским ужасом: «Жид идет! Антихрист идет!» и чем он был, – неистовый пророк, эпилептик и чувственник, такой же, как чистейший семит, Магомет.

Вспомните Вл. Соловьева, с его лицом ветхозаветного пророка, с апокалипсической «Повестью о конце мира и пришествии Антихриста», с тремя видениями Одной – то ли древней семитской Астарты, то ли христианской Богоматери, – с «тремя свиданьями», в Москве, Лондоне, Египте – древней пустыне, откуда вышел Израиль, и с предсмертной «молитвой за евреев», и вы, может быть, поймете, что, если был после апостола Павла христианин, знавший, что «весь Израиль» спасется, то это он, Вл. Соловьев.

Вспомните, наконец, последнего, к кому все шло и в ком все завершилось – Розанова, с его раздирающим душу России воплем: «Который же из Вас?»

Но вся эта вещая, тайная, ночная, семито-арийская, иудео-христианская душа России не победила; победила дневная – только арийская, не иудейская и не христианская – от Л. Толстого до… стыдно и страшно сказать – до Максима Горького.

Но ведь и Л. Толстой – «христианин»? Да, самый чистый: христианство очистил он от иудейства – пола, пророчества, Апокалипсиса, Новый Завет – от Ветхого, Сыновство – от Отчества. Весь вопрос в том, что осталось – христианство или буддизм – костер без огня, змея без жала, «квас без изюминки».

Два роковых созвездья, два знака решают судьбы России – Лев и Агнец – арийский, буддийский лев и семито-арийский, иудео-христианский Агнец – знак Л. Толстого и знак Достоевского. Россия погибла под тем; не спасется ли под этим? Грешный день ее взошел под знаком Льва; не взойдет ли ее святая ночь под знаком Агнца?

* * *

«Вот то-то и оно-то, Д. С., что вас никогда, никогда, никогда не поймут те, с кем вы»… (Розанов В. Опавшие листья. Ч. 2. С. 422).

«А „Марковы“, „правые“ (исконное слово – слушайте! – „правый“), русские поймут. И зачем не говорить правды, когда все лгут и „шаббес-гойствуют“?…»

Это из письма, нацарапанного карандашом на обороте листовки-протеста 105 офицеров Белой армии, по поводу ответа м. Евлогия м. Сергию на требование лояльности советской власти; вечная тема – на теме дня; ночная душа России – сквозь дневную, – в виде непристойной, заборной надписи или таинственно-зовущих иероглифов.

Продолжаю читать «иероглифы»: «„Вздох – всемирная история, начало ее; вздох же – вечная жизнь, неугасающая“. Это тоже В. В. Розанов о вас, Д. С., – о том, что вы умеете иметь вздохи».

Два «вздоха»: первый – начало мира – бытие – «Атлантида», и последний – конец мира – «Апокалипсис». Два «воздыхания» – «Завета»: такова вечная тема моя и Розанова. Как верно угадано!

А в заключение: «Ну разве вы не видите, в чем дело? Ведь только в иудеях… „Бороться“, значит бить своих даже в мыслях нельзя.

„Шма Израэль!“ – воскликнул сраженный австриец-еврей, во время атаки русским солдатом, но оказавшимся евреем тоже. А на другой день, „победитель“ зарезался, сойдя с ума, хотя был храбрый и грубый на редкость».

«Вот и скажите, Д. С., многоуважаемой З. Н. о черте крови, о связи левых из Пасси, из Сквири, из Нью-Йорка, из Вавилона, из „преисподней“, из лона Авраама… о связи извечно-крепкой иудейской крови; да и общность („черта крови“) тут особенная с Р. X.: „кровь Его на нас и на детях наших!“

Может быть, вы и не испугаетесь левой общественности, даже лакейской общественности с rue Daru. Ведь арийцы, по учебнику (редкому, правда) отличались от соседей, – значит, и от иудеев, – тем, что „умели ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду“ всегда. – Будьте здоровы и благополучны!»

Все любопытно в этом документе. «Арийцы умели стрелять из лука и говорить правду», это значит: «умели быть храбрыми». – Ну-ка, Д. С., расхрабритесь и вы; полно трусить, лгать, быть белою вороною в стане черных, «левых», клюющих падаль России; будьте с нами, правыми, антисемитами, а то смотрите, как бы и вам не сойти с ума и не зарезаться, как тот несчастный еврей, убивший брата своего, в «туманной и случайной атаке».

Очень любопытна и анонимная подпись: «Православный». Маску снять приглашает меня, а сам остается в маске. Кто это? Судя по чингисханову наездничеству и стрельбе из лука, помесь арийца с монголом, Европы с Азией – «Евразия». «Православный», но не с «лакейской» rue Daru, a с благородной rue d’Odessa, или, может быть, из неопределенных между ними пространств около rue de Grenelle?

Тут очень грубая и вместе с тем очень тонкая провокация или, говоря по-христиански «искушение».

«Бить своих нельзя», что это значит? Чтобы понять, углубляю и кончаю плоские и короткие мысли моего «искусителя».

Две тысячи лет длится борьба христианства с антихристианством и последняя, злейшая схватка их происходит сейчас на теле России. Сущность «христианства» – отрицание иудейства абсолютное. На розановский вопрос: «Который же из Вас – Иисус или Иагве?» мой искуситель отвечает решительно: «Иисус; Иисус уничтожает Иагве». Или другими словами: «абсолютное христианство есть антисемитизм абсолютный». Вот почему «христианину» бить правых, антисемитов, значит «бить своих».

Отвечаю моему искусителю: я хорошо знаю, что делаю. «Белою вороною» я родился и умру: в стане левых – не христиан – христиан, в стане правых – антисемитов – филосемит.

Надо «бить своих», когда они дураки или умные провокаторы; надо их бить, даже, на поле сражения, когда они бегут.

Мой искуситель думает, что, если бы я, убивая еврея, услышал из уст его: «Шма Израэль!», то остался бы «здрав и благополучен»; но сошел бы с ума и зарезался, если бы убил христианина. Нет обе возможности убийства – братоубийства – для меня равно ужасны; вот именно по этой общей для христианина и еврея молитве: «Шма Израэль!».

Можно ли ее услышать из уст христианина? Можно, – даже из уст самого Христа.

«Один из книжников спросил Его: какая первая из всех заповедей? – Иисус отвечал ему: Слушай, Израиль! Шма Израэль! Господь наш есть Господь единый» (Map. 12, 29).

«Шма Израэль!» – изрек Господь из огня, облака и мрака Синайского (Втор. 6, 4). Эти слова повторяет утром и вечером, каждый благочестивый еврей, вот уже три тысячи лет, так что они вошли в плоть и кровь Израиля; но в нашу христианскую плоть и кровь не вошли: все еще мы не знаем: «Который же из Вас?»

Между двумя заветами кровь: «Кровь Его на нас и на детях наших!» это сказал и сделал Израиль однажды, мы, христиане, этого не говорили, но делаем всегда.

«Который же из Вас?» страшный вопрос, но еще страшнее ответ: «Иисус, а не Иагве». Это значит: Новым Заветом уничтожается Ветхий – Сын убивает Отца. Я давно это понял и давно ответил моим «искусителям», левым: друг Израиля не может быть не христианином; и правым: христианин не может быть врагом Израиля. Антисемитизм есть антихристианство абсолютное.

Вот за что я «бью своих» в обоих станах. «Белую ворону» заклюют черные. Что же делать? Апостол Павел – христианин не хуже нашего. Если он говорит: «Богом свидетельствуюсь, не лгу: я желал бы быть отлученным от Христа за братьев моих, Израильтян», то и мы это скажем.

«Разве вы не видите, в чем дело?» «Вижу прекрасно: все дело в Иудеях, ибо спасение от Иудеев» (Иоан. 4, 24) – «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут».

Очень далеким кажется сейчас вопрос о двух Заветах, но стоит лишь вспомнить, что произошло, происходит и может произойти в России, чтобы понять, как страшно он близок. Антихристианство – антисемитизм – там уже наверху, а внизу – погром. И люди, скованные в деле, в слове, в мысли, не могут даже готовиться к этому ужасу; мы здесь можем и должны.

Кто погубил Россию? Евреи? Нет, русские. Ленин – помесь русского с монголом – арийского Запада с Востоком, не семитским, богорождающим, а монгольским, богоубийственым. Ленин – уже «Евразия». К Ленину от Распутина – вот движение «истинно русского», увы, «христианского», антихристова духа, погубившего Россию.

Мы должны сказать так, чтобы в России услышали: антисемитизм – антихристианство абсолютное. «От иудеев спасение» – Христос во плоти. Ненависть к Израилю – ненависть к плоти Христовой. Израиль не принял Христа? А мы Его приняли, как следует? Когда примем Его мы, то, может быть, примет и Израиль. Он ждет Мессию, – мы думаем Антихриста, а что если Христа? Некогда Израиль Его не узнал, пришедшего; а что если мы сейчас не узнаем Грядущего?

Да, «Апокалипсис наших дней» совершается. Апокалипсис – самая иудейская из всех христианских книг, наиболее соединяющая Новый Завет с Ветхим, – это знал и Розанов. «Весь Израиль спасется», говорит иудей из иудеев, христианин из христиан, апостол Павел. Если Розанов, Вл. Соловьев, Достоевский, Гоголь, Чаадаев – вся ночная вещая, семито-арийская, иудео-христианская душа России права, если «Апокалипсис», действительно, совершается в наши дни, в нашей стране, больше чем когда-либо, где-либо, то, может быть, именно там, в эти дни, и начнется спасение Израиля – наше спасение.

Будь среди нас не поместной, православной, а Вселенской Церкви христианин, он может быть, имел бы право и силу сказать: «Шма Израэль! Слушай, Израиль. Мы погибаем вместе с тобой, потому что между нами произошел бездонный распад, разъятие мира, зазияли колоссальные пустоты, и, если их не закрыть, то в них провалится все. Спаси же себя и нас, или вернее, будем вместе спасаться!»

Пусть такой христианин – «белая ворона», недоклеванная черными, боец между двумя станами, обреченный на гибель, никем не услышанный, – пусть: не слышат теперь – услышат когда-нибудь. Вот почему он говорит неугасаемой любовью Израилю: «Твой Бог и наш один»; с неугасаемой надеждой – христианам: «Два Завета один, как Сын и Отец одно».

В УЖАСНОМ ОДИНОЧЕСТВЕ[31]31
  Впервые: Возрождение. 1930. 20 ноября. № 1997.


[Закрыть]

Как знать, не останется ли Учитель (Христос) в ужасном и безысходном одиночестве… Их (большевиков) богохульства – ничего, Бог не обидится… Все ничего, потому что в верном направлении.

Г. В. Адамович. Комментарии. «Числа», II/III.

– А мир-то все-таки идет не туда, куда звал его Христос, и очень похоже на то, что Он останется в ужасном одиночестве, – говорил мне намедни умный и тонкий человек, до мозга костей отравленный чувством конца («не надо ли погасить мир?»), но, кажется, сам еще этого не знающий, хотя постоянно об этом думающий или только постоянно кружащийся около этого и обжигающийся, как ночной мотылек о пламя свечи. Он говорил, как будто немного стыдясь чего-то, может быть, смутно чувствуя, что говорит бездонную глупость и подлость. Строго, впрочем, судить его за это нельзя: немногие сейчас думают, так, можно даже сказать, почти весь «мир», от чего эта мысль не становится, конечно, ни умнее, ни благороднее: может быть, думает так и кое-кто из «христиан», и, если молчит, то едва ли тоже от слишком большого ума и благородства.

Спорить с этим очень трудно, потому что надо для этого стать на почву противника, согласиться с ним, что тут есть предмет для спора, а этого сделать нельзя, самому не оглупев и не оподлев бездонно. Суд большинства признать над Истиной, да еще в религии, – кажется, последней области, этому суду неподвластной, – согласиться, что по приговору большинства, истина может сделаться ложью, а ложь – истиной, – есть ли, в самом деле, что-нибудь глупее и подлее этого?

Сколько сейчас людей против и сколько за Христа, мы не знаем, потому что для веры нет статистики; здесь все решается не количеством, а качеством: «Один для меня десять тысяч, если он лучший» по Гераклиту – и по Христу. Но если бы мы даже знали, что сейчас против Христа почти все, а за Него почти никто, – этим ли бы решался для нас вопрос, быть нам за или против Него?

Когда я напомнил об этом моему собеседнику, он застыдился, как будто побольше, но, увы, стыдом людей не проймешь, особенно, в такие дни, как наши.

«Сын Человеческий пришед найдет ли веру на земле?» Если Он Сам об этом спрашивал, то, конечно, потому, что знал Сам, что мир может пойти не туда, куда Он зовет, и что он может остаться в «ужасном одиночестве». И вот, все-таки: Я победил мир.

В том-то и сила Его, что Он не только раз, на кресте, но и потом, сколько раз, и всегда побеждает мир, в «ужасном одиночестве». И если в чем-нибудь, то именно в этом, христианство подобно Христу: можно сказать, только и делало и делает, что побеждает, одно против всех; погибая, спасается. Вот где не страшно сказать: «чем хуже, тем лучше». Только ветром гонений уголь христианства раздувается в пламя, и это до того, что кажется иногда: не быть гонимым, значит для него совсем не быть. Мнимое благополучие, благосклонность равнодушная – самое для него страшное. «Благополучие» длилось века, но, слава Богу, кончается – вот-вот кончится, и христианство вернется в свое естественное состояние – войну Одного против всех.

Дьявол служит Богу, наперекор себе, как однажды признался Фаусту Мефистофель, очень умный дьявол:

 
…Я часть той Силы, что вечно
делает добро, желая зла.
 

В главном все же не признался, – что для него невольное служение Богу – ад.

Русские коммунисты, маленькие дьяволы, «антихристы», служат сейчас Христу, как давно никто не служил. Снять с Евангелия пыль, – привычку, сделать его новым, как будто вчера написанным, таким ужасным – удивительным, каким не было оно с первых дней христианства, – дело это, самое нужное сейчас для христианства, делают русские коммунисты так, что лучше нельзя, отлучая людей от Евангелия, пряча его, ругаясь над ним, запрещая, истребляя. Если бы знали они, что делают! – но не узнают до конца. Только такие маленькие глупые дьяволы, как эти (умны – хитры во всем, кроме этого), могут надеяться истребить Евангелие так, чтобы оно исчезло из мира и памяти людской навсегда. Тот, настоящий, большой Антихрист будет поумнее: «Христу подобен во всем».

Нет, люди не забудут Евангелия. Вспомнят, прочтут, – мы себе и представить не можем, какими глазами, с каким удивлением и ужасом, и какой будет взрыв любви ко Христу. Был ли такой с тех дней, когда Он жил на земле?

Но если даже все это будет не так, или не так скоро, как мы думаем, – может ли быть христианству хуже, чем сейчас, не в его глазах, конечно (в его – «чем хуже, тем лучше»), а в глазах «мира»? Может быть, и может, но что из того?

Ах, бедный друг мой, ночной мотылек, обжигающийся о пламя свечи, вы только подумайте: если нам суждено увидеть новую победу над христианством человеческой подлости и глупости, а самого Христа в еще более «ужасном одиночестве», то каким надо быть подлецом и глупцом, чтобы покинуть Его в такую минуту, не понять, что ребенку понятно: все Его покинули, предали, – Он один, тут-то Его и любить и верить в Него; кинуться к Нему навстречу, к Царю Сиона, кроткому, ветви с дерев и одежды свои постлать перед Ним по дороге и, если люди молчат, то с камнями вопить: Осанна! Благословен Грядущий во имя Господне!