Текст книги "Эпоха мертвых. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 46 страниц)

Никаких признаков жизни. Такое ощущение, что город просто спал, или что Виктор попал на съемки фильма-катастрофы, и операторы вот-вот займут свои места на опустевших тротуарах. Кто-то скажет «мотор», и начнутся съемки… Хренушки, это скорее реалити-шоу, чем кино.

А что, если отсюда эвакуировали всех жителей, а Виктор проспал свой счастливый билет в какой-нибудь окруженный бетонной стеной и колючей проволокой лагерь для беженцев? Туда, где дают еду четыре раза в день и есть врачи. И женщины, наверное, тоже. Симпатичные и незамужние, а еще напуганные, нуждающиеся в защите. Эк, Витя, куда ж тебя несет-то…

Хотя, кто знает, где безопаснее. В эти лагеря – если они есть, конечно – наверняка набилось столько народу, что контролировать такую толпу никому не под силу. А ведь могут приезжать и малодушные зараженные, старающиеся этот неприятный факт скрыть, надеясь непонятно на что. И ведь скроют, с них станется, поди-ка, проверь каждого досконально – времени не напасешься. А потом такой городок, где кроме тканевых стенок палаток или картонных летних домиков нет никакой внутренней защиты, превратится в бойню, из которой так просто уже не сбежишь. Военные, охраняющие периметр, наверняка отступят – они-то ждут удара снаружи, а тут рвануло внутри. Солдаты тоже люди, хотят жить, хотят вернуться к семьям, их можно понять. Каково стеречь незнакомых тебе людей, когда родные голодают, забаррикадировавшись в доме и готовясь к медленной смерти.

Стоило немного постоять и внимательнее рассмотреть все вокруг, как стало ясно, кое-что все же изменилось. Во-первых, в доме напротив сгорели две квартиры, расположенные друг над другом. Огонь давно утих, и сейчас из очерченных неряшливой черной рамкой выгоревших окон в воздух поднимались слабенькие струйки бледного дыма, еле заметные при свете фонарей. Если бы Виктор в кратких перерывах между сном, лежанием на кровати и возлияниями не поленился выходить покурить на балкон, он, возможно, увидел бы что-нибудь интересное. А так, через задернутые шторы и пелену табачного дыма, которым здесь уже пропитался каждый уголок, много не разглядишь. Шум выстрелов и визг тормозов как-то быстро перестали удивлять и потрясать, словно так и должно быть. В любой другой ситуации они бы заставили Виктора выйти и посмотреть, что делается в мире, но не тогда, когда мир утратил для него всякую притягательность. Пусть горит, пес с ним.

Во-вторых, к прежним свидетельствам катастрофы – голубому Пежо и брошенной полицейской машине с распахнутыми дверями – добавился еще какой-то солидный джип, сваливший фонарный столб прямо на навес летнего кафе, от чего тот опасно прогнулся. Ну и, в-третьих, кто-то превратил стеклянные стены булочной на углу в груду осколков. Жаль, там были прекрасные круассаны. Виктор, конечно, не был экспертом в этой области, но ему нравилась выпечка из этого места – два шага от дома, и мягкий, теплый завтрак готов.

Единственное, что осталось неизменным, так это трупы тех, кого подстрелили сотрудники полиции. К счастью, их было невозможно изучить лучше – все открытые участки тела облепили мушки. Какая гадость!

– Анчоусы пушистые!.. Значит, это все на самом деле, – Виктор задумчиво потер бороду. Раньше он брился через день или, в редких случаях, через два, а вот теперь уже больше недели не прикасался к бритве. Увидела бы его сейчас Лена – ох, досталось бы, она ненавидела щетину.

Виктор только что понял, что жена на самом деле слишком вмешивалась в его личное пространство, постоянно указывала, что надеть, как выглядеть. Даже сейчас он практически каждый свой поступок невольно подгонял под шкалу оценок, заданную супругой и совершенно не учитывающую его, Виктора, мнение. Самое худшее, что при этом в душе начинало ворочаться чувство вины, садня и без того ноющую рану.

Да, Виктор превратился в жалкого подкаблучника, но вот сейчас мир предоставил ему возможность научиться быть сильным, независимым. Может, тогда Лена поймет, что совершила ошибку, если им вообще еще доведется встретиться.

Кстати, о Лене. Надо бы ей позвонить, узнать хоть, как она, не чужой ведь человек. Ну и родителям, конечно. Кольнула совесть – за эти два (или все-таки три?) дня ни разу не звякнул старикам, они там, наверное, на валокордине сидят. Только бы живы были…

Виктор еще раз окинул безмолвную улицу взглядом и заметил, что на пятом этаже дома, расположенного выше по улице, горит свет. Так, минутку, совесть подождет.

– Да я здесь не единственный счастливчик, – обрадованно проговорил Виктор и сам удивился тому, как на смену унынию пришло воодушевление, да еще какое!

Он тотчас решил, что надо бы заглянуть в гости. Только к этому следует тщательно приготовиться. Вернувшись в квартиру, Виктор решил перво-наперво поставить вариться макароны и разобраться с телефоном, а уж потом переходить к важному делу. Заодно хмельной дух повыветрится, а на смену ему придет какая-никакая ясность мышления.

В соответствии с написанным на упаковке на счету симкарты уже было пять евро. На несколько звонков хватит, а там разберемся. Телефон преподнес Виктору приятный сюрприз – он был почти заряжен. Значит, не так уж и долго трубка провалялась в магазине.

Активировав симку, Виктор набрал смоленский номер. Прижав телефон к уху плечом, он помешивал макароны и слушал гудки, и с каждым новым к горлу подступал горький ком. Казалась, прошла целая вечность, прежде чем на том конце ответили.

– Да.

– Папа!

– Витя! – закричал отец. – Ты куда запропастился?! Ты ж нас чуть с ума не свел!

– Боря, ну-ка дай трубку, – послышался рядом суровый голос матери, спокойный, твердый и оттого особо устрашающий.

– Привет, мама. Извините, я тут был занят.

– Это чем же? – мать не сумела удержаться в образе железной леди, вот-вот сорвется на плач.

– Выживанием, чем же еще. У нас в городе, похоже, совсем никого не осталось. Только одно окно горит на всей улице, да и то непонятно, есть там кто живой или просто забыли свет выключить. А у вас как?

– Плохо, – бесцветным голосом ответила мама. – Добралось и до Смоленска несчастье. Дома сидим, продукты заканчиваются, а по улицам эти сумасшедшие разгуливают. Помнишь Рустама Ахметовича из третьего подъезда?

– Ну, предположим, – Виктор действительно смутно припоминал добродушного старика, каждый вечер прогуливавшегося с любимой дворняжкой по кличке Плюшка. Та, даром что пережила добрую половину своих «дворянских» подружек, всегда источала такую энергию, какой не могли похвастаться иные щенки. Дети собаку любили, кстати…

– Даже его не пожалели, – вздохнула мама. – Голову ему разбили, сволочи.

– Убили, что ли?

– Убили, ой жестоко убили. Налетели вчетвером, свалили с ног, да он головой на бордюр и налетел, крови было… А потом меж собой драться-кусаться начали, и одному аж шею прокусили. А какой-то звук-то был, ужас, Витя, как страшно! Все это так страшно!

– Они никого не жалеют, – вздохнул Виктор, во всех красках вспоминая виденное накануне. – Они же не понимают, что делают, мама. Это болезнь, это точно хворь какая-то, пока нам непонятная.

– Ты-то там как?

– Я всем запасся, недели полторы-две точно протяну. А вот вам что делать? Буду думать, как помочь. Интернета еще нет, не взял с собой ноутбук, идиот. Но, думаю, и так понятно, что самолеты и поезда уже не актуальны.

– Да, в новостях вчера сказали, что отменили все рейсы.

– А что еще говорят?

– Сегодня уже ничего, – призналась мать. – Нет сигнала ни по телевизору, ни по радио. Вчера-то один канал только работал, да и то с перебоями. Еще бы лебединое озеро включили, болваны.

– Ладно, мам, я вам скоро еще позвоню, надо сейчас делами заняться.

– Да какие дела, Витя? Нету больше дел никаких!

– Есть, еще как есть. У вас еды на сколько дней?

– Ой, откуда ж мне знать, – вздохнула мать. – На три, четыре, может быть. Ну, еще есть соседи, вроде все живы-здоровы, по домам сидят. Дверь в подъезд заперта, никто не залезет. Надеюсь…

– Понял. Хорошо, мам, целую, папе привет. Не выходите никуда, даже на площадку, я что-нибудь придумаю. Будем на связи.

– Удачи, сынок, звони нам!

– Обязательно.

Следующей на очереди была Ленка. На сей раз томиться ожиданием не пришлось, жена ответила сразу.

– Алло, – холодный, но такой родной голос.

– Привет, Лен.

– Витя! – потрясенно воскликнула супруга. – Боже, Витя, где ты? Ты в порядке?

– Я в Париже, пока в порядке, но ситуация здесь невеселая.

– Да и у нас тоже, – призналась Лена. – Из Вашингтона зараза моментально по всей Вирджинии разбежалась, в Мэриленде тоже беда. Вообще, все выходит из-под контроля, полиции просто не хватает. Что происходит вообще, а…

– А ты сейчас где?

– В Бостоне, – кратко ответила жена, и в голове Виктора будто что-то взорвалось.

– С ним?

– Да. Не сейчас, Витя…

– Конечно, – легко согласился Виктор. – Просто хотел знать, жива ли ты.

– Как видишь, то есть, слышишь… Ты вернешься сюда?

– Как? Телепорт еще не изобрели.

– Ну да… Будем надеяться, что все как-то наладится. А ты зачем в Париж-то поехал?

– Да ведь сама знаешь. Хотя, признаться, жаль, что я поехал именно сюда – хотел ведь домой съездить, стариков навестить, вместо этой Франции. Сейчас был бы с ними, помогал бы, а то как на иголках – как они там.

Лена хотела что-то ответить, но осеклась и напряженно задышала в трубку. Виктор тоже не мог подобрать нужных слов, хотя неоднократно прокручивал в голове их возможный разговор, с каждым разом добавляя туда все больше едкой драмы. Правда, обстоятельства сейчас здорово отличались от тех, в его воображении.

– Мне очень жаль, – промолвила, наконец, жена неожиданно смягчившемся голосом и заговорила в странной, незнакомой манере, делая между предложениями многозначительные, но при этом явно не наигранные перерывы, словно осмысливая все сказанное уже в процессе. – Я видела записку, Витенька. Знаю, тебе сейчас больно. Это все так несправедливо… Но я очень надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся и спокойно поговорим.

– Ага. Только вот увидимся ли… Не уверен, что выберусь отсюда, но без боя не сдамся. В любом случае, удачи, – а вот Виктора голос подвел, да еще под конец разговора, предатель вшивый – сделался каким-то нетвердым, дребезжащим, в горле вдруг снова пересохло.

– Прости, Витя, – всхлип, шмыгание носом – неужто и впрямь переживает? – Я хотела все сказать… Но не успела. Береги себя!

Виктор положил трубку. Нарочито спокойно отцедил воду, высыпал макароны в тарелку, достал из холодильника кетчуп и щедро полил им свой холостяцкий холестериновый ужин. Как ни странно, руки не ходили ходуном – наоборот, они налились хмурой тяжестью, как и все тело.

Он все воспринимал отстраненно, от третьего лица. Реакция на стресс бывает и такой, когда становишься слишком спокойным, незыблемым, двигаешься плавно и четко, а в голове будто щелкнули лампочкой, там сделалось так светло, так чисто, так ясно. Похоже на затишье перед бурей, но, если взять себя в руки, то удастся эту самую бурю предотвратить, и именно этим и занимался Виктор, проделывая механические манипуляции со скудным ужином.

Надо же, как все повернулось. Люди вокруг все померли или чокнулись, а он, Виктор, больше всего переживает из-за не сложившегося брака. Все-таки странные существа эти люди, им бы больше думать о том, как дожить до рассвета, а они все о чувствах. Нестерпимо захотелось курить, и Виктор снова вышел на балкон.

Несмотря на долгие часы, проведенные перед монитором в силу профессии, зрение у Виктора было по-прежнему орлиное. Он не мог ошибаться – тот человек, в чьей квартире горел свет, тоже вышел на балкон! Спасибо уличным фонарям, продолжающих отважно разгонять тьму, хоть и некому оценить этого. А вот в России, где во многих городах уличное освещение включаются вручную лихим нажатием рубильника работником подстанции, по ночам теперь наверняка темень. Хотя, кто знает – за те годы, что он прожил в США, в родной стране многое могло поменяться.

Требовалось как-то обозначить свое присутствие, чтобы другой выживший заметил Виктора – вдруг он не такой зоркий и не видит, что в паре сотен метров ниже по улице тоже горит свет.

Кричать боязно, могут прибежать зомби. Этих дважды звать не придется, только покажись, и они тут как тут. На балкон, конечно, не взберутся, но могут запомнить, где прячется потенциальная жертва.

Виктор в панике заметался в поисках решения. Взгляд упал на фонарик, лежащий на ящике с инструментами. Только бы не сели батарейки, он же столько им не пользовался. Нет, работает! Виктор прибавил яркости и начал махать фонариком. Это, конечно, тоже может стать приманкой для зомби, но все же свет казался безопаснее звука.

Человек на балконе никак не отреагировал, а через пару секунд и вовсе скрылся в квартире. В отчаянии Виктор разразился благим матом (к счастью, только в своей голове) и опять закурил, положив фонарик на место. Как же теперь с ним связаться? Что ж, придется ловить незнакомца при свете дня, когда шансов на успешную коммуникацию точно будет больше. Можно, в принципе, сразу нагрянуть к нему в квартиру, чтобы не терять времени. Действительно, не выкликивать же его, стоя под окнами на виду у монстров. Но и пугать не хочется человека, а ну как шуганется и пальнет в незваного гостя. Только бы все это не пригрезилось, не оказалось похмельной галлюцинацией – такими темпами возлияний все возможно.

Внезапно где-то справа заметалось пятнышко света. Да это же тот самый парень (Виктор не сомневался, что это именно парень)! Он тоже принес фонарик и теперь обращался к Виктору! Все, точно пора собираться в гости. Одному все равно остается меньше шансов выжить, чем с кем-то в компании, да и тоска зеленая, не передать словами.

Довольный Виктор улыбнулся от уха до уха, еще раз на прощание помахал фонариком, щелчком отправил бычок на асфальт и, полный сил, начал приступать к приготовлениям. Наскоро уплетая остывшие остатки макарон, Виктор начал напряженно думать.

Первым делом нужно оружие. С этим, конечно, туго. Есть кухонные ножи, но для боя сгодится разве что один, разделочный. Виктор сомневался в его остроте, поскольку особо им не пользовался, но разве был выход? Где-то завалялась ножеточка, но поди найди ее. Неплохо бы заиметь что-то типа бейсбольной биты или лопаты, чтобы держать психов как можно дальше от себя, а то пока одного кромсаешь ножом, другой подскочит и достанет.

В каком-то фильме про живых мертвецов Виктор видел, как хрупкая девица охаживала безмозглых зомби тяжеленной чугунной сковородой. Таковых в квартире Виктора, увы, не водилось. Единственная тефлоновая сковородка была слишком легкой, такой непросто будет пробить голову. Хм, но ведь и одним ножом сыт не будешь – все-таки совсем не хотелось доходить до рукопашной на такой близкой дистанции. Наверное, Виктор еще не готов никого резать.

Решение пришло быстро – новая надежда придала сил и упорядочила мысли. Так, пластиковая швабра тоже никчемна. Можно попробовать заострить ее, но все равно в лучшем случае получится слабенькое одноразовое оружие. А вот ножка от табуретки вполне сойдет за небольшую дубинку. Была б она еще чуть тяжелее, эх… Но, в любом случае, ей точно можно отбросить жаждущего плоти зараженного, если ударить прямо по его пустой башке.

Виктору пришлось попотеть, прежде чем удалось отломить ножку – молодцы, хорошо приклеили. Длиной она была сантиметров сорок, а то и сорок пять, годится. Он подержал ножку в руках, пару раз взмахнул ей – а что, вполне увесистая и ухватистая, держать удобно, даже баланс неплох. Еще бы гвоздей в нее наколотить, но, во-первых, некогда, а во-вторых Виктор совсем не хотел видеть, что остается после удара таким оружием, даже у зараженного. Достаточно будет просто тюкнуть гада по тыковке, и он обмякнет.

Так, что у нас дальше по списку. Они кусаются. Надо бы позаботиться и об этом. Судя по термометру, на улице прохладно, двенадцать градусов, май в Париже нынче непривычно суровый. Можно нацепить на себя плотную рубашку и шерстяной свитер – Виктор не держал в этой квартире много вещей. Два слоя рукавов точно будут серьезным препятствием для зубов, так просто не прокусишь. Уподобляться герою Бреда Питта и наматывать на руки толстые глянцевые журналы Виктор не стал, это казалось бесполезным и нелепым. Да и изоленты здесь нет, это ведь дом для отдыха, и единственные инструменты здесь – крохотные молоток да тонкие кусачки с парой отверток.

Затем Виктор натянул джинсы и сунул ноги в тяжелые ботинки, которые он давно хотел выбросить, да все никак не решался – ему они очень нравились, а у Лены вызывали приступы тошноты. Что ж, с одеждой и «оружием» все более или менее понятно.

Непонятно было только, брать с собой запасы, приобретенные в тот роковой вечер, или лучше идти налегке? Дорога, в общем-то, близкая, нужно пройти лишь три дома, то есть что-то около четырехсот метров. Но что, если Виктору встретится с десяток кровожадных тварей, а у того товарища нечем поживиться? Эх, выбор, выбор.

В итоге Виктор все же решил не тащить с собой никаких продуктов и в первый раз просто сходить в гости и пообщаться. Сожрут так сожрут, все лучше, чем куковать тут одному без всякой надежды. Если человек на том конце улицы попадется толковый, можно будет вместе вернуться к Виктору и выгрести все, что можно съесть и выпить. Так и безопаснее будет, вдвоем идти.

Поколебавшись и тщательно взвесив все «за» и «против», Виктор все же принял решение попытать счастья утром, сразу после рассвета. Не слишком хотелось рисковать жизнью в темноте – а вдруг у этих тварей зрение стало, как у кошек? Да и вообще, не стоит действовать вот так вот на эмоциях, жизненный опыт подсказывал, что спонтанные решения часто приводят к плачевным последствиям.

Как только последние сомнения развеялись, а внутренняя борьба прекратилась, Виктор облегченно выдохнул и начал обратно раздеваться, чтобы принять душ и поскорее заснуть.

Теперь оставалось дождаться солнца, и можно выходить. Самое главное – к страстному желанию выжить, свойственному всем живым существам на нашей планете, прибавилась долгожданная надежда выживать не в одиночестве, а в компании другого человека, а то и не одного. А с надеждой в сердце, как известно, человек способен на все. Или, как минимум, на многое.

Глава 12. Один

Когда на часах было без пятнадцати шесть, Томаш начал одеваться. Тело колотилось мелкой дрожью, пальцы рук и ног липко похолодели, как перед серьезной дракой. Унять тревогу не получалось, но, начав подготовку, Томаш сумел немного приглушить ее.

Самое главное – чтобы твари не прокусили ему кожу и не запачкали ее своей паскудной кровью, да и вообще любой контакт с зомби может стать последним. Томаш надел толстый свитер, с трудом найденный в пыльном шкафу, и старую кожаную куртку. Подумав, он замотался шарфом по самые глаза, напялил солнечные очки, потом понял, что в них неудобно, отбросил и, наконец, зачем-то натянул старую шапку. Интересно, она-то от чего защитит? Разве что от вредного и меткого голубя. Но с ней как-то спокойнее. Ох, жарко будет, конечно, но Томаш надеялся скинуть лишнюю одежду, как только доберется до машины друзей.

Тем временем на улице послышался звук мотора, один-единственный посреди моря тишины. Томаш метнулся к окну – да, это черный «Гольф» Дамиана въезжает во двор. Друзья излишней пунктуальность не страдали, и Томаш подивился тому, что они приехали вовремя.

Черт, зараженных под домом поприбавилось! Сразу три бешеных кинулись к автомобилю, и Дамиану пришлось удирать от них по газону, оставляя на свежей траве темные проплешины. Каким-то чудом Француз успел заметить Томаша, высунуться в окно и вполне разборчиво проорать:

– Будем у пиццерии, дуй туда!

Машина вырулила из двора, зомби прекратили бесполезную погоню и остановились, с тупой злобой глядя вслед ускользнувшей добыче. Томаш команду понял и метнулся прочь от окна. Перед выходом он велел матери ни в коем случае не открывать шторы и тем более не выглядывать во двор.

– На балкон, само собой, выходить не вздумай, – твердил он. – Под окнами лежит пани Божена, и этого, поверь, лучше не видеть.

– Что? – встрепенулась мать. – Божена? Под окном? Она тоже…

– Была, да, но ее муж сбросил вниз, – нетерпеливо перебил Томаш. – Она чуть меня за собой не утянула, потому и говорю, чтобы ты из дома даже носа не высовывала. Просто слушай меня, мама, и все будет нормально.

– Радек ее сбросил?! Боженку?

– Он тоже стал ненормальным.

– Сынок, – всхлипнула Барбара. – Что вообще происходит?

Каждый раз, когда мать плакала, Томаш понимал, насколько она постарела. А он заставлял ее проливать слезы чуть ли не каждую пятницу, когда приходил под утро, едва держась на ногах. В эту секунду он себя ненавидел. Он обнял мать за плечи и произнес скороговоркой:

– Француз и Дамиан ждут меня и пиццерии, я должен бежать. Просто будь дома, не открывай никому, даже к дверям не подходи, сиди тихо, как мышка, и жди. Сейчас я выйду, ты запрешь дверь и обратно навалишь на нее шкаф, хорошо? Он тяжелый, конечно, но ты справишься. Вот и славно, идем!

Барбара протянула сыну плотную пачку денег, завернутую в пакет. Тот кивнул и убрал их во внутренний карман куртки, застегнув его на молнию.

Стараясь ступать бесшумно, Томаш подобрался к дверям, аккуратно отодвинул громоздкий шкаф и посмотрел в глазок. Чисто. Подождав для порядка несколько секунд, Томаш приоткрыл дверь и выглянул на площадку. Никто не бросился на него, никто не устроил засады, все было спокойно. Он посмотрел на маму, маленькую, уставшую и хрупкую, в мягком домашнем халате, и ободряюще улыбнулся ей. Она слабо улыбнулась в ответ бледными губами. Томаш отвернулся и шагнул вперед. Ноги сделались ватными и такими слабыми, что захотелось как можно быстрее сесть – казалось, они вот-вот подогнутся сами, и он упадет.

За спиной с тихим сухим щелчком закрылся замок. Томаш вытащил из-за пояса огромный кухонный нож для мяса, который не решился показывать матери, и сжал его в правой руке. Это придало уверенности – теперь он может быстро нанести смертельный удар. Вопрос только, хватит ли смелости бить живого человека ножом? Даже зараженного? Даже когда он рвется, чтобы убить тебя? Хватит.

Никогда прежде родной и знакомый подъезд не таил в себе столько угрозы, даже в детстве, когда Томаш с друзьями боялись старой и потемневшей от времени двери в подвал, из которого постоянно несло сыростью. Они были уверены, что там живет какой-то жуткий монстр, и если ребенок припозднится по дворе до темноты, то, стоит ему войти в подъезд и направиться к ступенькам, как чудище схватит его и утащит в сырую и затхлую темноту. Поэтому, заигравшись в футбол или прятки, Томаш всегда вихрем влетал в подъезд и старался как можно быстрее преодолеть несколько лестничных пролетов, чтобы скользкие щупальца подвального монстра не добрались до его лодыжек, не обвились вокруг них ледяным склизким змеем.

Тогда, в детстве, Томаш знал, что все эти чудища понарошку, и бояться их было просто забавно. А сегодня все по-настоящему, и это, черт подери, сводило с ума.

Он медленно спускался боком, мертвой хваткой вцепившись в рукоять ножа и стараясь не дышать. Сейчас он жалел, что жил на третьем этаже – до выхода пилить и пилить. Томаш боялся, ужасно боялся, и интуиция подсказывала ему, что победить страх можно только одним способом – действием. Он бросал взгляд то вверх, то вниз, готовый отразить нападение с любого направления, но пока все шло хорошо. Движение и пристальное наблюдение давали иллюзорное ощущение контроля, единственное противоядие для заставляющего цепенеть ужаса.

Второй этаж не таил в себе угрозы. Из одной из квартир доносилась приглушенная музыка и беззаботный смех – похоже, кто-то решил устроить пир во время чумы. Или кому-то было просто наплевать на все вокруг. Странно, что зомби еще не попросились к ним на огонек, громкие звуки вроде как привлекают их, а дверь у этих ребят все та же тощая древесина, как у Томаша и у Михалковских. Это дверь, это ширма.

– Идиоты обкуренные, – еле слышно процедил Томаш, с неприязнью глядя на дверь. – Хана вам.

Первый этаж. Здесь тоже ничего не вызывает опасений. Но только на первый взгляд. Одна дверь, справа, была приоткрыта! Томаш замер, им овладела нерешительность. С одной стороны, хотелось шустро и бесшумно проскочить, как мимо подвального чудища, а с другой он боялся, что незамеченным пройти не удастся, и упырь вопьется в спину. А то и запрыгнет сзади и укусит прямо в шею. Томаш представил, как на горле в сжимаются охочие до крови зубы зараженного, пережимая и рассекая кожу, а в лицо веет смрадом из напившейся невинной крови пасти, и ему стало нехорошо, настолько нехорошо, что подступила тошнота. Нет, нет! Хватит. Не время трусить, дома мама, она одна, она без него не справится.

Он спустился на ступеньку ниже, еще раз перехватил мокрой ладонью нож – рукоять немного выскальзывала. Томаш не сводил глаз с приоткрытой двери. Он чувствовал исходящую оттуда угрозу, и был готов ее отразить. Обычно его предчувствия оправдывались достаточно редко, так и оставаясь предчувствиями, но сегодня все было по-другому. Вредная бабка Ядвига с прытью, какой позавидовал бы ямайский спринтер, метнулась из своей квартиры навстречу, вылупив подслеповатые глаза и раззявив беззубый рот, исторгающий из себя пузыри зеленоватой слюны.

Томаш неуверенно взмахнул ножом, лихорадочно отступая и думая только о том, чтобы не споткнуться. Лезвие рассекло тянущуюся к нему руку старухи, и на серые ступеньки закапала кровь. Ядвига что-то шипела, испещренные тонкой красной сеткой белки глаз, казалось, были готовы вот-вот лопнуть. И тут Томаш разозлился по-настоящему, вид омерзительного и кровоточащего противника невероятным образом придал сил, как хищнику при виде сдающей добычи. Это уже не угрюмая «старая торба», как многие звали Ядвигу, это – нечисть, самое что ни на есть порождение дьявола, и Томаш был готов дать отпор.

В нем не было такой ярости, даже когда он разбивал башку тому балбесу из Гдыни, что прогуливался с Натальей за ручку по набережной.

Он начал рубить тяжелым ножом, как рубили своими мачете отважные покорители джунглей, пробивая себе путь сквозь хитросплетения лиан. Он старался действовать быстро, прикрывая второй рукой лицо от прыскающей во все стороны крови и от слюны, что любой момент могла вырваться из пасти зомби.

Зараженная, еще вчера бывшая обычной пожилой женщиной, ворчавшей себе под нос на всех и вся, заверещала от боли дурным голосом, нечеловеческим. Теперь уже она пятилась, неуклюже пытаясь защититься, закрыться иссеченными и изломанными руками, но было поздно. Черт, плоть хрустела так громко! Нож-то оказался не только тяжелым, но и острым.

Томаш остановился, лишь когда Ядвига упала на пол у самой двери своей квартиры, так и не успев вернуться туда, в спасительную затхлость старушечьей обители, и затихла. Грудь Томаша вздымалась и опускалась, выдавливая из себя отрывистые хриплые выдохи. Он переводил помутневший взгляд с окровавленного ножа в своей руке на то, что осталось от соседки по подъезду. Нет, это все ненормально, этого не должно было быть! Порубленные дряблые руки, глубокие темнеющие борозды на обмершем лице, по которым заструились ручейки крови, водопадами скользящие по ступенькам вниз…

Сверху донесся топот. Кто-то бежал за ним, на шум! И Томаш знал, кто. Мало этой скотине, видимо, две жертвы за утро. А может, и больше – две только в их подъезде. Хорошо, что тот, первый, исчез.

Звук шагов приближался, и Томаш побежал. Он пинком распахнул подъездную дверь, у которой опять сломался магнитный замок, и не глядя по сторонам ринулся туда, где его уже ждали друзья. Боковое зрение ухватило труп пани Божены, и Томаш с трудом поборол пугающее искушение посмотреть на него. Нет уж, пусть очертания остаются размытыми, а сознание само дорисовывает картину.

Черт, напрямую к пиццерии не прорваться – несколько ублюдков маячат возле дальнего угла дома, придется в обход. Бегом, на тропинку, может, удастся проскочить. Хрен там! Заметили, твари, и откуда они только взялись?

Из кустов и с детской площадки за ним погнались сразу трое, еще один – точнее, одна, худосочная тетка лет сорока с гаком, почему-то не выпускающая из руки маленькую сумочку – припустила из ближнего подъезда, выскочив из его темной прохлады, как чертик из табакерки.

Томаш бежал и бежал, чертыхаясь и понимая, что нужно было идти коротким путем и прорываться – маршрут, который он ошибочно счел безопасным, оказался самым коварным. Новые участники веселой охоты не замедлили присоединиться к развлечению.

Под аккомпанемент надсадно кряхтящего в разгоряченной груди сердца Томаш быстро оглянулся – по следу шло уже семь кровожадных чудищ. Их лица были искажены злобой и они, казалось, не знали усталости. Вообще. Томаш слышал лишь булькающее сбивчивое дыхание за спиной вперемешку с захлебывающимися хрипами, но почему-то силы покидали только его. Или же зомби просто не могли остановиться, даже если это нужно? Возможно, ярость гнала их вперед и будет гнать, пока не остановится изможденное сердце и зараженный не упадет, пробежав по инерции на подогнувшихся ногах еще с десяток метров.

Томаш петлял между машинами и ловко перескакивал невысокие ограждения, неприученные к движению мышцы отзывались острой болью. Дышать становилось невероятно тяжело, каждый вздох обжигал легкие, в голове стучали барабаны, глухие и темные. Томаш на бегу сорвал шарф и хотел было избавиться и от куртки, но вспомнил, что там лежат деньги. Лучше бы в трусы засунул, блин.

Ему все-таки удалось немного разорвать дистанцию – неутомимые зомби оказались не такими уж маневренными, особенно когда доходило до преодоления препятствий, например, забора или ограды. Ближайший, надоедливый сосед (да что же это такое, он что, воплощение сатаны?!), отставал на метров двадцать, а то и двадцать пять. Но он бежал быстро, кривя похожую на семафор раскрасневшуюся рожу, не то от чужой крови, не то от подскочившего давления. Томаш чувствовал, что перестает адекватно воспринимать действительность – краски тускнели, все как-то странно плыло, катастрофически не хватало воздуха, а ноги при этом стали какими-то подозрительно легкими, готовыми пробежать еще хоть целый марафон. Но эту гонку он вот-вот проиграет, бухающая в висках кровь прорвет какой-нибудь сосуд, и он умрет от внутреннего кровотечения еще до подхода тварей, распластавшись в нелепой позе на асфальте и бессильно наблюдая за тем, как они приближаются. Останется молиться, чтобы сознание успело угаснуть.

А вот и пиццерия, крохотное квадратное здание с огромной пластиковой пиццей на стене. Кто-то где-то кричал и верещал, кто-то за кем-то гнался, кто-то кого-то убивал. Улицы были полны насилия и страха, но все это проносилось мимо сознания. Томаш почти добрался до места, и он видел, что машины нет. Француз и Дамиан уехали! Оставили его! Все, теперь домой уже не вернуться.