Текст книги "Здравствуй, любимая"

Автор книги: Дмитрий Щеглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава III. Экспертиза

Текстовая экспертиза ответит на все вопросы. В конце концов, ученые по нескольким строчкам, выбитым на глиняных черепках или бронзовых блюдах, восстанавливают древние тексты и давно исчезнувшие языки, а я по шести четверостишиям не смогу определить одного влюбленного в меня оболтуса? Не может быть. Он у меня еще будет стоять на коленях и просить прощения за неприличное поведение. На моем знамени будет написан мой собственный лозунг – «Свобода и Матриархат».

Настя привыкла жить деятельной и кипучей жизнью, мечтательность была не в ее характере. Полученное утром письмо выбило, конечно, ее из седла, но не настолько, чтобы нарушить привычный ритм жизни. Она взяла себя в руки. Итак, приступим к анализу.

 
Ты давно мне снилась,
Полночью бледна.
Я – твой добрый витязь,
Русская княжна.
 

Кто из троих мог написать его? Кому я давно снилась? Вот, последняя строка четко указывает, что автор является инородцем, иначе зачем ему подчеркивать, что я русская, хохлушка или узбечка.

Настя посмотрела в зеркало. Гм, какая же она русская? Она всегда думала, что больше на француженку похожа. У нее нет ни одной веснушки, лицо вытянутое, а фигура – греческой богини. Простим поэту незнание ее родословной, в которой намешано бог знает каких кровей. Итак, первое четверостишие мог написать только Гарик. Второй шар в его корзину, слово «полночью» он написал неграмотно, правильно – «полуночью». Третий шар ему, сам себя не забыл и назвал витязем, по аналогии с Шота Руставели. И четвертый, самый существенный аргумент в его пользу: к женщине, к любимой он обращается на «ты». Дикий Восток, что с него возьмешь? Ах, Гарик, милый Гарик, какая лапочка. А как скромно себя ведет, не то что этот нахал Данила, про козла написал стихотворение, нет, не про козла, а про зайца, а шум поднял на всю вселенную.

Настя воспрянула духом и подумала, что зря сразу не приступила к анализу, сейчас бы они вдвоем с Гариком сидели на лавочке и он ей читал бы другие стихи. Не может же быть у человека только одно стихотворение. Она собралась уже встать с постели, чтобы идти на пляж, но дотошная натура заставила ее перечитать и второе четверостишие.

 
Нынче, дорогая,
Я влюбленно тих,
Дань у ног слагаю
Свитком дней моих.
 

Точно, это он. Какой скромный! Даже подчеркивает в стихотворении: «Я влюбленно тих». И еще типично кавказское обращение – «дорогая». А дальше как красиво закрутил, хитро, по-восточному, и не поймешь, что обещает, дунь, и нет у ног ничего, никакой дани.

Настя решила дочитать стихотворение до конца, хотя и так было ясно, что писал его Гарик, а не Данила и тем более не Макс.

 
И старинным ладом
Песню я пою,
Ты моя услада
В северном краю.
 

Ну, насчет старинного лада он, конечно, загнул. Размер – обычный трехстопный хорей. И что «услада» я его, тоже пусть много о себе не думает. Еще неизвестно, разрешу я или нет рядом с собою посидеть. И тут же она поймала себя на противоречии. «Обманываешь, милая, еще как разрешишь, сама весь вечер готова просидеть с ним на скамейке». Настя прижала к груди листок со стихотворением. Ах, Гарик, милый Гарик, какой же ты молодец, какой ты умница. А то сидит обычно и на небо смотрит. Пойди догадайся, о чем он думает.

В смятении чувств Настя стала читать дальше.

 
Занесен над нами
Месяца бердыш.
Ты же, нежась снами,
Безмятежно спишь.
 

Двусмысленность четверостишия, если его писал Гарик, заставила его пропустить. Так мог написать только Данила или Макс, но только не Гарик. Они спали в соседней комнате. И над ними, над двоими, над Данилой и Максом, а не над Настей и еще бог знает кем, занесен месяца бердыш. «Заврался парень», – подумала Настя и стала читать следующее четверостишие.

 
Мрак зарей обметан,
Пенны зеленя.
Угощала медом
Милая меня.
 

А вот тут похоже, что писали Данила или Макс. Настя вспомнила, что маман только позавчера купила банку лесного янтарного меда, и они вчетвером, вместе с Данилой и Максом, пили на веранде душистый индийский чай. А Гарика и рядом не стояло. Холодный пот выступил у нее на лбу. Гарик с ними чай не пил, значит, это Данила. Он выдул пять стаканов чая и в один миг слопал оставшийся в банке мед, а теперь или оправдывается, или хвастается. Она вспомнила, как они разложили мед по розеткам, а Даниле из-за нехватки посуды досталась банка. Настя сама ее и передала ему, угощайся, мол, остальным. Ах, Данилушка, ах, медведь ты мой, как же я тебя сразу не оценила. Вечно ему достаются одни тумаки. А как только угостила медом, сразу выдал стихотворение. Чем бы его сегодня вкусненьким еще покормить? Может, сгущенкой? Глядишь, оду напишет.

Настя еще раз внимательно прочитала последние две строки, которые говорили об угощении, и вспомнила, что Данила сам себя обслуживал, подливал чаю, а она суетилась вокруг Макса, боясь, что ему из-за обжоры ничего не достанется. Макс аж засмущался от ее внимания. Значит, он стихотворение написал. Макс, вот кто автор. Один Макс так уважительно к ней относится. Она вернулась к началу четверостишия, ко времени чаепития, и прошептала: «Мрак зарей обметан». Да, но это же утро, а чай они пили вечером. Нестыковка какая-то получается. А что там дальше?

 
Пусть мечты не сбылись —
Встреча не важна.
Ты мне полюбилась,
Нежная княжна.
 

Насте показалось, что ее щелкнули по носу. Какие мечты, о какой встрече он, дурашка, говорит? Еще два слова между ними не было перемолвлено, а он уже от нее отказывается. Нет, так не пойдет, она сегодня же вечером устроит крутую разборку, и пусть Максимка выкладывает все обиды, что накипели у него на душе. Дуется – значит, ревнует. А раз ревнует – значит, любит.

Она еще раз перечитала стихотворение, и у нее поплыли мозги. Чем больше она думала, кто мог его написать, тем больше запутывалась. Гарик, Данила, Макс. Макс, Данила, Гарик. Физиономии всех троих проглядывали сквозь рифмованные строчки. Окончательно запутавшись в трех соснах, она закрыла дверь номера и, сдав ключ сонному портье, пошла на пляж. Эксперт из нее был никудышный.

Глава IV. Борода лопатой

Анна Николаевна после истории с дельфином, описанной в предыдущей книжке, на шаг не отпускала от себя Данилу с Максом. Свобода их передвижения ограничивалась территорией отеля, прилегающего парка и пляжа. А за забор ни-ни. Макс с Данилой плескались в море, а Анна Николаевна сидела в тени полотняного грибочка. Гарика нигде не было видно.

– А вот и я, – сказала Настя и сбросила с себя легкий халатик. – Я поплаваю.

Она доплыла до качающегося на волнах Данилы и, взгромоздившись ему на плечи, толкнула его под воду. Не ожидавший нападения, толстый дружок через секунду пробкой вылетел наверх и стал как морж отфыркиваться.

– Ты что, очумела?

– А где мой лежак?

– Да вон он, твой лежак, – Данила брызнул ей в лицо водой и попробовал дотянуться рукой до макушки. Назад он забыл оглянуться. На этот раз под воду его толкнул Макс. Второй раз уже он выныривал, отплевываясь и ругаясь.

– Вы чего, белены объелись?

Данила покрутился на месте и, выждав момент, когда его оставили в покое, поднырнув, схватил за ногу Настю. Над побережьем разнесся душераздирающий крик. Данила выскочил на поверхность воды, выпучил глаза и дурным голосом заорал:

– Акула!

Макс тоже заорал:

– Спасайся, кто может! – и, колотя изо всех сил по воде руками, поплыл к берегу.

Купающиеся, не очень веря в подозрительно счастливые крики молодежи, все-таки медленно подплывали к кромке прибоя или совсем вылезали из воды. Серьезный мужчина, Борода, живущий этажом выше, подошел к Даниле.

– Не стоит народ пугать.

Данила, как от холода, поежился и ответил:

– Вы тут всего два дня живете, а мы вторую неделю… Я не пугаю, дед с третьего этажа того… плохо плавает… Купался, и вот, нету его. Кто знает, где теперь дед? Не вижу я его.

Данила внимательно всматривался в море. Борода не мог понять, серьезно говорит Данила или нет. Он еще ни разу не попадался на его мистификацию.

– Утонул? Или думаешь, акула?

– Ничего я не думаю.

– А куда же тогда дед девался?

– Который? – переспросил Бороду Данила.

– С третьего этажа, тот, которого не видно.

– Вы считаете, что пора телеграмму давать?

– Кому?

– Бабке!

Борода внимательно огляделся и увидел, что близлежащая часть отдыхающих прислушивается к их разговору.

– А где дедова одежда? – спросил он Данилу.

– Какого деда?

– Того, что, ты говорил, акула съела.

– Я вам такого не говорил, – Данила обратился за поддержкой к отдыхающим. – Я сказал, что дед с третьего этажа того… Купался дед, и вот, нету его. Кто его знает, где теперь дед, раз вещей нет, – Данила развел руками, – значит, он ушел уже. А вы что подумали? – и столько добродушия и детской невинности было в его глазах, что Борода, собравшийся поднять тревогу, передумал и решил преподать урок хорошего тона Даниле.

Борода, по определению Данилы, состоял членом распространенной на земле любительской касты отцов-воспитателей, кому было абсолютно все равно кого учить и чему учить, хоть толпу, хоть дворняг, хоть мальчишек, только бы выступить с нравственной проповедью, покрасоваться на людях, потрясти бородой. Именно такой профессиональный пастырь человеческих душ, считал Данила, стоял перед ним.

«Сейчас начнет воспитывать», – подумал Данила и не ошибся.

Как опытный оратор-демагог Борода знал, с чего начать. В начале беседы надо уважительно поднять собеседника на возможно большую нравственную высоту, чтобы оттуда, сверху, уронить его в хлев неблаговидных поступков и хорошенько вывалять в навозе.

– Молодой человек, – начал он патетически и почему-то внимательно посмотрел на Анну Николаевну. Ее он совершенно правильно принял за вожака их шумного прайда. – Если не ошибаюсь, вы, молодой человек, всегда вежливо, первый со всеми здороваетесь…

Данила невежливо его перебил:

– Не ошибаетесь, у нас в деревне принято всегда, когда встретишь старого человека, особенно с бородой, снять шапку или фуражку, поздороваться и уступить ему дорогу.

Бороде, видно, не понравилось, что Данила списал его в архив. Борода у него была украшением, а не показателем возраста.

– Это делает честь вашему воспитанию, – сказал он. – Приятно видеть молодое поколение с почтением относящимся к старшим. В наше бездуховное время нравственный стержень не каждый имеет. Я смотрю…

– Благодарствую, – сказал Данила. Он сразу понял, что если сейчас не остановить Бороду, на голову ему выльется Нагорная проповедь или десятая сура Корана. А любитель-проповедник, переступив с ноги на ногу, нашел устойчивое положение для всего тела и, косясь в сторону Анны Николаевны, продолжал:

– Но последним вашим необдуманным поступком вы обезличиваете все положительное, что заложено в вас воспитанием. Одно качество, одна черта вашего характера, тяга…

Настя, стоявшая рядом и слушавшая беспредметный разговор, не дала ему досказать. Она знала, каким приемом нужно срезать безответственных болтунов и демагогов. Когда разговор переходил из области абстрактных, морально-этических категорий в пугающую своей прозаичностью плоскость сегодняшнего дня, болтуны вроде Бороды сразу тушевались. Грешная земля всех отрезвляла. Этот тоже не был исключением из правила.

– Вы имеете в виду его тягу к алкоголю? – Настя выпучила глаза на Бороду.

– А он его употребляет?

Данила отрицательно завертел головой.

– Не, я самогонку не уважаю, больше одного стакана в день никогда, у меня норма, – в слове «стакана» Данила сделал ударение на последнем слоге и воровато повел по сторонам глазами.

Настя решила продолжить игру. Она понизила голос, чтобы не было слышно окружающим, и сказала:

– Он отстал в своем развитии. В школу не ходил. Сейчас наверстываем. Извините, Данила первый раз выехал из глухой деревни и сразу попал на море.

Борода оглядел всех троих. Макс и Настя выглядели как современная, продвинутая молодежь. А у Данилы был вид беспросветного простака. Его улыбающаяся рожа радовалась каждому встречному человеку. Он и сейчас засмотрелся на Бороду с широко открытым ртом и простодушно-доверчивыми глазами.

– Вы знаете, – счастливо заявил Данила, – если к ухам приложить раковину, море слышно.

Настя его тут же поправила:

– К уху, сколько раз тебе повторять, неграмотная бестолочь.

Незатейливая шутка, придуманная Данилой, иногда срабатывала. Он замечательно вживался в роль непроходимого дурака, если Настя или Макс ему подыгрывали. Зато сколько потом хохоту было. Анна Николаевна, увидев свою троицу, как цыганята обступившую малознакомого человека, встала с места и прошла разделявшие их тридцать метров:

– Идите на свое место, – приказала она.

Во всей ее фигуре, в жестах, в манере разговаривать проскальзывала профессиональная властность. Так ведут себя дрессировщики львов и тигров и прокурорские работники. Она относилась к последней категории, но окружающие воспринимали ее как дрессировщицу и постоянно ожидали удара хлыста. Взяв за руку Данилу, зачинщика всех мистификаций, она, не меняя тона, обратилась к Бороде:

– Вы не обращайте на них внимания, они не будут вам больше мешать, – Анна Николаевна строго посмотрела на Настю и одновременно ненадолго остановила свой взгляд на Бороде. Тот неожиданно церемонно поклонился.

– Честь имею представиться – ваш сосед Кудеяров Иван Иванович.

Анна Николаевна смерила его, беспортошного, долгим взглядом. Мужчина средних лет, чуть долговязый, не страшный, с ухоженной полуинтеллигентской, полупоповской бородой оставлял о себе благоприятное впечатление.

– Анна Николаевна, – после некоторого раздумья представилась она в ответ. На этом можно было бы закончить никчемный разговор, но Бороду неожиданно потянуло на философски-морализаторские обобщения. Он решил снять грех с души Анны Николаевны и переложить его на министерство образования.

– Не переживайте, вы здесь ни при чем, это всего лишь наглядный пример современного школьного воспитания. Мы в свое время в школе тоже пробовали, но в таких количествах…

– Сколько в свое время вы тоже пробовали и в каких количествах, я не знаю, но у него нет такого школьного воспитания, о каком вы думаете, – оборвав на полуслове непрошеного ментора-воспитателя, Анна Николаевна мгновенно поставила его на место.

– Совсем? – удивился моралист, имея в виду школьное образование.

– Совсем! – сказала Анна Николаевна, имея в виду бутылочно-тарную академию.

Мальчишки, идущие вслед за Анной Николаевной, оглянувшись пару раз назад, проводили Бороду Кудеяра недобрым взглядом.

– Козел, – пробурчал Макс.

– Хуже, – согласился Данила.

– Школьное воспитание – два стакана в день!

– Где он такое видел?

– С луны свалился.

– Пижон.

Данила присел рядом с остальными в тени грибка и с сожалением сказал:

– Зря вы, Анна Николаевна, вмешались, я ему собирался пару килограмм марихуаны продать. Пусть бы он вместе с местным отделением милиции всю ночь в засаде просидел. Сразу перестал бы поучать других.

Та не обрадовалась его заявлению, а может быть, и пожалела, что взяла чужих детей с собою на море.

– А мне потом расхлебывай.

– Не-е-е… расхлебывал бы он, – убежденно заявил Данила. – Отписывался бы в милиции, откуда взял, что у нас гашиш… Зря, зря вы вмешались… поторопились… мы бы сейчас на пару с ним деда по всему побережью и в отеле обыскались.

– А правда, где дед? – спросила Настя.

– В город с утра уехал, – заявил Данила. – Вот была бы потеха.

– Тебе бы только кого куснуть.

– Мы ему еще устроим, – пообещал Данила.

– А что он тебе плохого сделал? – спросила Настя.

Данила поманил ее пальцем и прошептал на ухо:

– Ты видала, как он на Анну Николаевну смотрел?

Все втроем, Данила, Настя и Макс посмотрели в ту сторону, где сидел Борода. Он надел на нос солнцезащитные очки и, казалось, смотрел в другую сторону.

– Сюда пялится, – заявил Данила, – вот скотина.

– Да нет, ты ошибаешься.

В это время Анна Николаевна встала и пошла к морю. Голова Бороды медленно, как флюгер, поворачивалась по ходу ее движения.

– Ну, что я говорил?

– Ничего, от мамы не убудет, пусть пялится, – спокойным тоном заявила Настя. – Вы, мужики, ни одну красивую женщину не можете спокойно пропустить, чтобы не обернуться.

– Ты кого имеешь в виду? – спросил ее Макс.

– Да хотя бы тебя, – Настя в упор смотрела на Макса.

– Я чтобы внаглую пялился? Что я тебе – Гарик?

– Значит, ты признаешь, что я красивая? – довольная Настя расхохоталась.

Макс решил вернуть разговор в исходную точку.

– Не о тебе сейчас речь.

– А о ком?

– О твоей матери, об Анне Николаевне. Чего этот хмырь на нее уставился?

– Тебе показалось.

– Ничего не показалось. Он и к Даниле прицепился, только чтобы найти повод и представиться. Интеллигент облезлый.

– Точно, – поддержал его Данила. – Я видел, как он с утра из бороды блох вычесывал.

– Фу, какой же ты, Данила, мужлан, – брезгливо отодвинулась от него Настя.

– Пой, ласточка, пой.

– Не смей прикасаться ко мне.

– Вобла. Я пиво не пью.

Глава V. Литературный конкурс

Конечно, Настя обиделась. Обиделась и отвернулась от ребят. Ее волновали собственные проблемы. Она долго лежала, уставившись в бездонное синее небо, и беззвучно шевелила губами. По-видимому, неотступные навязчивые мысли далеко унесли ее, потому что она вдруг привстала и попросила Данилу:

– Я тебе сейчас продиктую одну строчку, а ты подбери к ней в рифму другую.

Данила болезненно поморщился:

– Говори.

 
– Звезды!.. Нежная княжна…
 

Ее приятель не долго утруждал себя подбором благозвучной рифмы и пророкотал:

 
– Звезды!.. Нежная княжна
Вдруг отведала рожна.
 

– Дурак!

– Что, рифма не понравилась? – спросил ее Данила. – Зря ты, рифма точная.

– Ты знаешь, что такое рожон?

– Знаю, это кол.

– И как ты себе это представляешь, как княжна могла отведать рожна?

Данила аж взбрыкнул от удовольствия. Его хлебом не корми, дай только позубоскалить.

– Как? Элементарно. В революцию. Стоят по разные стороны баррикад комиссар и княжна, вот и отведала рожна, коли дома не сидится.

Настя презрительно отвернулась от Данилы и повернулась к Максиму.

– Макс, а ты можешь зарифмовать?

Она снова продекламировала первую строку:

 
– Звезды!.. Нежная княжна…
 

Максим долго морщил лоб, но, поскольку с самого начала его дружок на историческом фоне несколькими мазками нарисовал реалистичную картину, его мысль забилась в уже заданных рамках. Он представил пасмурный вечер, безлюдную улицу, баррикаду, себя в роли комиссара в кожаной куртке, рядом солдата, как две капли воды похожего на Данилу, и княжну – Настю. Ни о каком насилии, о рожне не могло идти и речи, просто солдат Данила изгалялся, как всегда, над княжной – Настей. После минутного раздумья Макс выдавил из себя:

 
– Звезды!.. Нежная княжна
Возле баррикад.
– Да она как черт страшна, —
Вдруг съязвил солдат.
 

Данила расхохотался. Настя, приготовившаяся услышать мелодичный, воздушный стих, была возмущена.

– Солдат откуда появился? Один приплел комиссара и баррикады, а второй еще и солдата. Солдат, я спрашиваю, откуда?

Максим невозмутимо пожал плечами.

– Если дело с рожном происходило на баррикаде, там должны были быть солдаты. Комиссары одни не ходят.

– А почему княжна как черт страшна? – Настя чуть не плакала. Она сто раз пожалела, что решила устроить обоим импровизированный экзамен.

– Почему, почему? Потому что в царских домах кровь порченая. Они только в своем кругу женились и замуж выходили. Во-вторых, княжна была худая и бледная. А солдат был из крестьян, а у них эталоном красоты считалась толстая и краснощекая девка. Поняла почему? – Макс выразительно посмотрел на Данилу.

Расстроенная Настя решила подойти с другого боку. Она сократила экзаменуемым друзьям поле маневра.

– Данила, представь себе тихий вечер. Княжна гуляет по парку и вдруг слышит песню. Я начну, а ты закончи так, как себе представляешь.

Данила снова стал уточнять детали и время:

– А дело происходило в революцию, в Петрограде? Антураж должен быть естественный.

– Да, да, в Петрограде! Слушай начало: «Звезды! Нежная княжна слышит песню про усладу».

Она думала, что Данила будет долго думать и искать рифму, а он сразу выдал на-гора:

– А поскольку дело происходило в революцию, к ней подходит комиссар и спрашивает ее: «Ты какого тут рожна строишь баррикаду?»

Данила захохотал и отодвинулся от нее подальше. Не ровен час отведаешь тумаков. А настырная Настя на этом не успокоилась и обратилась к Максиму:

– Макс, я надеюсь, ты не такой дурак, как твой дружок. Можешь, сочинить что-нибудь получше?

– Я постараюсь.

Максим вспомнил, как они в школе от нечего делать играли в буриме, состязаясь на скорость в сочинении стихотворения на заданные рифмы. Содержание никого не волновало, главное было выдержать размер, ритм. Слова часто сами собой, помимо воли срывались с языка. Он попросил подружку:

– Ты начни, а я закончу.

Настя, довольная тем, что придумала такое хорошее начало, ожидала, наконец, услышать соответствующее продолжение. С воодушевлением она прочла две первые строки:

 
– Звезды!.. Нежная княжна
Слышит песню про усладу.
 

А Максим, представляя себе далекий, холодный город и язву-Данилу рядом с княжной – Настей, закончил:

 
– Ты чего по Петрограду
Бродишь, словно черт страшна?
 

Данила захлопал в ладоши.

– Браво, Макс. Классно получилось.

Настя схватила лежак и оттащила его метров на десять подальше от свои друзей.

– Придурки! Болваны! Идиоты!

Эксперимент не удался. Зато она теперь отлично знала, что не только Данила, но и Максим может сочинять вирши. Правда, к разрешению загадки она так и не подошла. Ей осталось только проэкзаменовать Гарика. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль. Как же она об этом раньше не догадалась? Не будут ни Макс, ни Данила, если они были авторами письма, развозить перед нею сопли и писать нежные четверостишия, а постараются сложить грубую, ерническую частушку, как естественную защитную реакцию от насмешек.

Она потащила лежак обратно. Так кто же из них двоих автор? Теперь она любовно смотрела то на одного, то на второго. Мгновенная смена ее настроения удивила друзей. Она даже проявила беспокойство о них:

– Вы не сгорите?

Данила с Максимом удивленно таращили глаза друг на друга. О чем она говорит? Да они оба как индейцы, коричневые от загара.

– Не подлизывайся, а говори прямо, чаво надо? – в лоб спросил ее Данила.

– Мне от вас ничего не надо, я просто рада, что у меня такие умные и хорошие друзья.

Поверить ей ни Максим, ни Данила не захотели.

– Щас, как же, по шерстке погладила, значит, сейчас на шею сядешь, – со смехом заявил Макс. – Только где конечный пункт?

– Пакость какую-нибудь нам приготовила, вот увидишь, Макс, – Данила отодвинулся подальше.

А Настя загадочно улыбалась. Ей осталось только проверить Гарика. Если тот ничего не петрит в стихосложении, уж с двумя она как-нибудь разберется. Анна Николаевна, наплававшись, присоединилась к их компании.

– Вы чего не купаетесь? – удивилась она.

– Вещи ваши бережем, – ответил Данила. – А сейчас наша очередь.

Но не успели они встать, как на берегу появился Гарик. В руках он держал небольшой туесок, в которых обычно продают клубнику, доверху наполненный виноградом. Он поставил его перед ненаглядной подружкой.

– Угощайтесь.

Настя махнула рукой Максу и Даниле:

– Вы идите, мы потом с Гариком.

– Виноград весь не съешьте!

– Не съедим.

Она дождалась, пока ребята не нырнули в воду, и попросила маман дать ей ручку и листок бумаги. Теперь она решила быть хитрее. Задание должно быть не устное, а письменное. Заодно с проверкой способностей к стихосложению можно было бы сразу проверить и почерк. Она написала на листке первую строчку: «Звезды. Нежная княжна…» и протянула листок Гарику.

– Напиши, пожалуйста, в рифму вторую строку.

– Здесь?

– А где же!

– Сейчас?

– Сейчас.

Гарик взял листок бумаги, ручку, отсел чуть в сторонку, высунул язык и задумался. Он очень серьезно посмотрел на Настю. Та даже поежилась под его взглядом. «Неужели он?» – мелькнула у нее мысль. Господи, лапочка, пиши быстрее, пока Макс с Данилой не пришли. Она с нетерпением хотела увидеть что-то похожее на любовное послание. А Гарик еще раз внимательно посмотрел на нее и дописал недостающую строчку. Затем уважительно вернул все писчебумажное хозяйство Насте.

– Возьми, пожалуйста.

Она посмотрела на написанное и покраснела. Анна Николаевна заметила необычную реакцию дочери, но ничего не сказала. А записка в ее нынешнем виде выглядела следующим образом:

 
Звезды. Нежная княжна
Встретиться со мной должна.
 

Это намного лучше, чем опусы Макса и Данилы, подумала Настя. Но до настоящего стиха ох как далеко. И что за домостроевские замашки, никому я ничего не должна. Пусть объяснит мне, зачем я встретиться с ним должна? Она схватила ручку и написала первые две строки, те, что предлагала ранее Максу и Даниле.

– На, дописывай и объясни зачем – предложила она Гарику. Больше при матери она сказать не могла. И так поймет, что она хочет услышать из его уст. А он, ничуть не смущаясь, взял ручку и снова отсел в сторону. «Как настоящий поэт, – подумала Настя. – Уединения требует». Она с тревогой посматривала на море, не вылезли бы раньше времени из воды Макс с Данилой. Их тоже заинтересует творчество Гарика, а показывать листок, на котором написано приглашение, она не хотела. Наконец Гарик придумал текст и неторопливо, красивым почерком записал его.

– Дай сюда, – Настя скорее выхватила записку из его рук, потому что приближались Макс и Данила. А этим лучше на язык не попадаться. Высмеют, оборжут, камня на камне не оставят, ни стыда ни совести. Она прикрыла от них написанное. Но теперь любопытных было слишком много: Анна Николаевна, Макс и Данила. Данила толкнул Макса в бок:

– Догадываешься, что он тут пишет?

– А ну дай глянуть, – приступил к Насте Макс. – Что он тебе там нацарапал?

– Отстань, не твое, – Настя спрятала руку за спину и промахнулась. Данила уже держал записку в руках и зачитывал ее вслух:

 
– Звезды! Нежная княжна
Слышит песню про усладу.
Три рубля ты мне должна
За кошелку винограду.
 

Макс и Данила так и покатились по гальке со смеху. А Настя неожиданно покраснела, как будто сама писала записку.

– Дураки, и ты дурак, – последовала Настина оценка рифмоплету. – «Винограду» – на конце «а».

– Я для точной рифмы, – невозмутимо изрек Гарик.

– Где тут кошелка? – хохотал Данила.

– Тут всего лишь туесок! – поддержал его Макс.

– Три рубля.

– Дорого просишь.

– Кавалер.

– Спекулянт.

– Ха-ха-ха.

Данила с Максом еще долго изгалялись над лопухнувшимся Гариком. Сами они не оставили исторического следа на бумаге и теперь были очень этому рады.

А Настя так до обеда и не смогла узнать, кто же из них троих написал ей письмо. Советчиков у нее не было, а на пляже под галдеж Данилы она не могла спокойно думать. Ей срочно надо было уединиться. Поэтому, когда маман предложила ей послеобеденный сон, она с удовольствием согласилась. В тишине здорово думается. Может быть, появится свежая идея?

– Мы ушли, – Анна Николаевна с Настей помахали рукой ребятам. – Не подеритесь.

А Настя на прощание успокоила Гарика:

– Они на голову ушибленные, ты не обращай внимания.

Когда они уже вышли за территорию пляжа, их догнал Макс. В руках у него был давешний целлофановый пакет.

– Ой, забыл, угощайтесь, здесь тута.

Он насильно всучил его в руки Насте. Анна Николаевна задумчиво покачала головой.

– Женихов у тебя – один другого лучше. А Данила больше всех старается.

– Не заметила я.

– Время подойдет, заметишь.