Текст книги "Мкад"

Автор книги: Дмитрий Силлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Она поднялась на ноги. Из ее ладони торчал штык, с которого на пол тягуче упала черная капля. Настя достала из кармана комбеза тряпочку и тщательно обтерла узкий клинок, после чего тот сам собой втянулся обратно в руку девушки.

Тимоха ошарашенно смотрел на кио, словно не мог поверить в увиденное только что.

– Как же так? – прошептал он. – Она нашего Никитку… своим штыком в затылок…

– Успокойся, воин, – неожиданно сурово прервал его Данила. – Это был уже не наш Никита. И я очень надеюсь, что если вдруг со мной произойдет нечто подобное, то ты сделаешь для меня то же самое, что сейчас сделала Настя для Никиты.

«А Данила-то вырос, – неожиданно для себя подумал Фыф. – Меньше чем за месяц из довольно несовершенной машины для убийства превратился в настоящего командира, вполне способного управлять такими машинами. Вон Тимоха после его слов мигом собрался, пришел в себя. И ведь реально, случись такое с любым из нас, теперь воткнет меч в затылок не задумываясь…»

– Оряса, достань консервы из костра, поедим на ходу, – скомандовал Данила. – Так, самка потолочника почти возле стены валяется… Хорошо. Быстренько нарезаем со стен серую плесень и заваливаем ее. Только осторожно, руками за ворс не хватайтесь, он может кожу растворить.

– Зачем нам эта гадость? – поинтересовалась Настя.

– Плесень сожрет самку потолочника за сутки, – пояснил Данила. – А Никите могила будет… На века.

Кио слегка пожала плечами, но ничего не сказала. Даже, выпростав из ладоней свои штыки, помогла срезать со стен несколько пластов плесени-паразита, недовольно шевелящей тонкими щупальцами-ворсинками. Правда, недовольство серой субстанции моментально исчезло, едва она коснулась свежей плоти дохлого мутанта. Серый ковер, которым дружинники накрыли самку потолочника, шевелился, и из-под него слышались тихие звуки, напоминающие чавканье.

– Всё, уходим, – скомандовал Данила. И еле слышно добавил: – Если ты есть… упокой душу героя.

Снаружи не оказалось никого. Ни неведомого чудовища, загнавшего самку потолочника в ее логово, ни фенакодусов, оставленных дружинниками возле лаза. Следов борьбы тоже видно не было. Видимо, умные кони-мутанты, заранее почуяв опасность, разбежались от греха подальше.

– Ну что ж, пёхом оно иногда и сподручнее получается, – философски заметил Данила. – Пошли, что ль.

– Мой Артакс точно обратно в Кремль побежал, я знаю, – уверенно заявил Тимоха. – Он у меня умный, прям как человек.

Фыф улыбнулся про себя. Как часто хомо подменяют истинные знания такой вот уверенностью. Им просто легче жить, когда они верят в то, во что хотят верить. Хотя, возможно, в этом их сила. Шамы верили лишь в Великий Атом, в познаваемую вселенную, в то, что можно пощупать руками или ментально. Хомо умели верить в то, что никогда не видели, чего, возможно, не было никогда, – и вполне могли отдать жизнь за эту придуманную веру. Странные существа. Но в то же время сильные, целеустремленные, за которыми можно идти не задумываясь… особенно когда больше некуда идти.

Они шли, тщательно выбирая дорогу в развалинах, густо поросших мхом, лишайниками и вездесущей серой плесенью, что в этих местах росла не только в подземельях, но и на поверхности. Казалось, что природа специально наворотила тут непроходимые лабиринты, чтобы путники потратили побольше времени, сбивая ноги об торчащие из земли куски бетона, обломки кирпичей и ржавые прутья арматуры, порой сплетенные в клубки, словно хищные змеи-аспиды в брачный период.

– Твою мать, – смачно ругнулся Оряса. – Чуть больше километра отмахали, а устал как последняя крысособака.

– Надо бы направление скорректировать, – сказал Данила. – А то будем плутать здесь до зимы.

Он указал на довольно высокий холм, возвышающийся неподалеку, который на фоне бледной рассветной луны выглядел словно горб громадного жука-медведя, решившего заночевать на открытой местности.

– Залезем, посмотрим, что вокруг творится, путь наметим.

Никто из отряда не сказал ничего ни за, ни против. Слишком все устали после ночного боя и последующего перехода по экстремально пересеченной местности. Тащиться на холм? Да пожалуйста. В таком состоянии все равно куда, лишь бы не упасть клювом вниз и не отрубиться. А спать нельзя, ведь неспроста сбежали дрессированные с жеребячьего возраста фенакодусы. Значит, бродит в развалинах нечто, способное напугать одного из самых опасных хищников этого мира. И стоять столбом нелогично. Значит, надо идти. И постараться хоть куда-нибудь дойти до рассвета…

Подъем на холм оказался неожиданно нетрудным. Наверняка под этим холмом находилось большое здание, занесенное землей и мусором. Бывает такое. Стоит себе дом на перекрестке ветров, и потихоньку сносит на него со всех сторон всякую гадость, которую те же ветра и утрамбовывают. В результате среди обычных, привычных глазу развалин образуется такая вот симметричная возвышенность, на которую лезть особо и не напряжно – неизвестно откуда взявшийся ветер довольно сильно дует тебе в спину, словно приняв за большой ком мусора, который надо непременно загнать наверх.

Не прошло и получаса, как путники уже стояли на вершине холма. Пока шли, у каждого в груди теплилось: а вдруг сейчас заберемся, и откроется нам сверху нечто эдакое, интересное, удивительное. Говорят, в старину даже такой спорт был, альпинизм назывался. Поднимались люди на неприступные скалы с риском свернуть себе шею. Только вот зачем лезли – большой вопрос. Наверно, ради этого чувства: вот сейчас залезу – и откроется мне сверху что-то другим недоступное…

Фыф сплюнул. Очередной самообман, придуманный хомо. Ничего нового сверху видно не было. Перед ними во все стороны расстилался довольно однообразный пейзаж. Руины зданий, либо выщербленные ветрами и похожие на окаменевшие скелеты, либо полузанесенные мусором. Похоже, в этой местности крыш-трава не росла. Целых домов в пределах видимости не наблюдалось. Лишь развалины, развалины, развалины… И странный холм под ногами, формой напоминающий гигантскую пятиконечную звезду. Похоже, когда-то это было здание необычной архитектуры. Ну да, припоминается – в Москве в форме звезды был построен Центральный академический театр Российской Армии. А сейчас от него осталась лишь гора прессованного мусора, с которой удобно рассматривать другие аналогичные горы, что всего двести лет назад были прекрасными строениями цветущего города…

Горизонт слегка заалел, будто кровь проступила из-под серого от грязи бинта. Луна спряталась за свинцовые тучи, уступая место более агрессивному конкуренту, отчего стало видно немного дальше. Ночь еще боролась за свои права, но ее черные бастионы были готовы рухнуть с минуты на минуту…

– Смотрите! – вдруг воскликнула Настя, указывая на восток.

Там, в той стороне, откуда восходило солнце, гораздо ярче зашоренного тучами светила горели две звезды. Они словно плыли над развалинами в предрассветном тумане, сверкая неестественно ярко для этого серого, унылого мира…

– Что это? – немного потерянно спросил Оряса, ни к кому конкретно не обращаясь и наверняка не надеясь на ответ. Просто свойственно человеку задавать глупые вопросы, когда он сталкивается с чем-то чуждым, странным, непонятным…

Но ответ неожиданно пришел оттуда, откуда его никто не ждал.

– Излучатели, – довольно спокойно ответил Данила. – Это горят шпили высотки Красных ворот и гостиницы «Ленинградская». Что-то разбудило их, возможно какой-то неконтролируемый выброс энергии. Например, след Буки. И сейчас они, пробудившись, накачивают энергией МКАД. Так что, если мы не поторопимся, контур замкнется…

– А МКАД – это что? – еще более растерянно спросил Оряса.

Понять его было можно: напросился мужик в рейд, думал, поучит приемчики разные, посмотрит, каков он, мир вокруг Кремля, – и домой. А тут на тебе: мутанты, излучатели, МКАД какой-то…

– Московская кольцевая автодорога, – пояснил Данила. – Что такое «автодорога», я сам не особо понимаю. Вроде как это обычный тракт, что вокруг Москвы петлей лежит. И многие несчастья от той петли случиться могут, коли мы не найдем то, что ею управляет.

– И что будет, если не найдем? – поинтересовалась Настя.

– Не знаю, – покачал головой Данила. – Но отец Филарет, который послал меня в этот рейд, был очень обеспокоен. Помнишь про Черный Свет, который недавно появился в кремлевских подвалах и до смерти спалил жениха дочери трактирщика Бармы? Думаю, что все это звенья одной цепи, которую если не распугать, то большая беда приключиться может.

– Прав твой отец Филарет, – неожиданно для самого себя произнес Фыф. – Я знаю… я уже несколько дней чувствую – что-то не так. Происходит вокруг нечто, а, что именно, понять не могу. Тревожно. Воздух будто дрожит, и в нем что-то меняется. И исходит это оттуда.

Фыф показал рукой на восток. И добавил:

– Излучатели – это только следствие. Причина там.

Они смотрели туда, куда указал лапкой маленький шам, и каждый понимал: никто, кроме них, в этом мире не сможет предотвратить неизвестную беду, что зреет в той стороне, где сейчас восходит набрякшее небесной кровью багровое солнце…

Снайпер

Они были слишком упорны даже для голодных мутантов, преследующих добычу. Потеряв двоих загонщиков из группы, любые охотники призадумались бы: а может, ну его на фиг такой трофей? Может, поискать более простой способ насытиться и заодно удовлетворить неодолимую тягу к опасным развлечениям?

Но охотники попались какие-то туповатые – и оттого крайне опасные в своем тупом стремлении к цели.

Их целью был я. Хорошо вооруженный, но изрядно уставший. Даже у воина, способного добыть в мертвом мире отличное оружие, порой наступает некий предел физических сил, когда он готов рухнуть, плюнув на все. Мол, жрите, суки, авось подавитесь каким-нибудь старым осколком, прижившимся в моем теле, испещренным старыми шрамами, словно топографическая карта контурами оврагов и старых дорог.

Я уже готов был упасть – но никогда бы этого не сделал. Странное чувство. С одной стороны – тело ноет, стонет, мол, пощади, хозяин, сил моих больше нет. Но ты все равно идешь, выдирая берцы из болотной жижи, спотыкаясь, падая и поднимаясь снова. Просто потому, что не умеешь иначе. Просто потому, что если иначе, то это уже будешь не ты…

– Они смыкать кольцо, хозяин, – жалобно проговорил робот, похожий на небольшую летающую тарелку или, скорее, на пару сложенных вместе глубоких эмалированных тазов, из которых торчали восемь длинных ножек и единственный многофункциональный манипулятор. В отличие от человека, по болоту робот передвигался довольно легко, ловко перепрыгивая с кочки на кочку и умело распределяя свой вес на зыбкой поверхности.

– Знаю, – прохрипел я, после чего закашлялся и выплюнул комок вязкой слюны. Ядовитые болотные испарения еще никому не прибавляли здоровья. – Знаю. Уходи, Колян. Еще не хватало, чтобы они и тебя разобрали на шестеренки. С них станется. Похоже, это какие-то религиозные фанатики. Другие давно б съехали с темы и отвязались.

– Я не хотеть бросать тебя, – проговорил робот, опасливо поводя из стороны в сторону подвижными видеокамерами, напоминающими крабьи глаза. – Я хотеть помогать тебе дальше. Мой химический анализатор барахлить, но я и так могу говорить, что этот болото опасен для хомо. Видишь этот пузыри, что подниматься со дна? На хомо газ, который быть в этих пузырях, действует подобно закись азота. Ты, наверно, сейчас хотеть спать, Снайпер, чувствовать себя усталый? Напряги свой силы, надо идти быстрее.

– Ну вот, ты наконец выучил мое прозвище, – усмехнулся я. – Но самой лучшей помощью будет, если ты сейчас свалишь. Пока еще есть возможность. Напрягать мне уже нечего…

Действительно, проклятый газ сделал мое тело свинцовым. Похоже, неслучайно человекообразные мутанты загнали меня в это болото. Вопрос: зачем, если могли запросто пристрелить из засады? Ответ прост. Я нужен им живым. И на следующий вопрос «за каким хреном я им облокотился?» ответа у меня не было…

…Они встретили меня возле дороги, ведущей на северо-запад.

Если ты часто целился в других и при этом умудрился остаться в живых, то, скорее всего, научишься чувствовать, как кто-то целится в тебя. Хлопок тетивы о щиток на предплечье лучника я услышал уже в перекате, а смазанный росчерк стрелы, пролетевшей сквозь то место, где я только что стоял, увидел краем глаза, когда нажимал на спусковой крючок своего автомата.

Выстрелил я не целясь, короткой очередью, метя в переплетение ветвей, из которого прилетела стрела. Короткий болезненный взвизг, раздавшийся оттуда, тут же сменился булькающим хрипом. Ага, судя по звуку, подлый враг словил пулю в дыхалку. Значит, в ближайшее время петь не будет. Стрелять – тоже, ибо со свинцовым подарком в легком не до развлечений.

Правда, в следующее мгновение перекат пришлось повторить, после чего в то место, где я до этого прилег пострелять, дрожа, словно от возмущения, воткнулись сразу две стрелы и короткое метательное копье.

Я негромко ругнулся матом по-французски – в свое время нахватался хороших манер в Легионе. Автомат, оно, конечно, замечательно, но, когда ты на открытой местности, а противник в лесу, преимущество автоматического огнестрела перед доисторическим оружием сходит на нет.

Поэтому я, проорав: «Колян, за мной!» – рванул в сторону, противоположную от опасного леса, не подозревая, чем чревата местность, на первый взгляд показавшаяся вполне безобидной…

Болота бывают разные. Лесные с веселыми лужайками. Моховые, похожие на спину доброго, мохнатого зеленого зверя. Травяные, по которым так хочется погулять с девушкой, срывая яркие цветочки для любимой… Что ж, любой убийца, затаившийся в засаде, должен хорошо замаскироваться, если хочет заловить добычу.

Мои убийцы умели маскироваться. И те, которые прятались в лесу, и тот, который прикинулся негустыми зарослями кустов. В эти кусты я и вломился, не подозревая о подвохе.

В свое время по болотам я исходил немало километров. Но такое мне попалось впервые. Кустарник и кустарник, от местной растительности ничем не отличающийся. И почва под ним с виду твердая, надежная… пока по ней не пробежишь метров сто.

Неладное мы с сервом почуяли одновременно. Сначала я почувствовал странный сладковатый запах, а потом услышал позади мощное «плюх!».

Обернувшись, я увидел Коляна. Все его восемь ног провалились в землю, сам же робот лежал на брюхе, при этом еще больше напоминая потерпевшую аварию глазастую летающую тарелку.

– Не беспокоиться за меня, хозяин! – проорал он, осторожно вытаскивая из «земли» две ноги. – Мой обладать положительный плавучесть и не тонуть. Мой суметь выбраться отсюда. Но твой будь осторожнее! Это болото!

– Спасибо, кэп, – проворчал я, вытаскивая ногу из внезапно образовавшейся под ней густой зеленой жижи.

Все разом стало понятно. Странное болото-мутант наверняка было сформировано какой-то разновидностью плотоядной растительности. Из-за своей медлительности не способной ловить добычу, как хищные деревья, но при этом достаточно сообразительной для того, чтобы изображать из себя твердую землю. Причем ровно до тех пор, пока пища сама не заберется слишком далеко и уже точно не сумеет вылезти из смертельной ловушки.

А еще болото умело выделять какой-то газ. Если не отравляющий, то усыпляющий точно. Я вдруг ощутил, что страшно, нереально хочу спать и сил на дальнейшее передвижение у меня нет и в помине. Правда, это не помешало мне вскинуть АК и выстрелить в слишком любопытного охотника, высунувшего морду из лесной зелени.

После выстрела высунувшаяся морда слегка деформировалась, а на зеленую листву плеснуло красным. Владелец морды вывалился из своего укрытия, выронил лук и ткнулся изуродованной башкой в дорогу – ту, по которой я намеревался добраться до базы Иона. Но, видать, не судьба мне сегодня шагать по относительно твердой грунтовке. Хорошо еще, что у данного болота имелись кочки, этакие небольшие, поросшие травой холмики, которые я сначала принял за особенности рельефа. Дурак, одно слово. Пораскинул бы мозгами, глядишь, не забрел бы так далеко в эту дендроловушку. Теперь же хода обратно не было – только прыгай по кочкам да уклоняйся от стрел.

Я видел, как в кустарнике мелькали многочисленные тени, но все никак не мог поймать преследователей на мушку. После гибели двух товарищей они стали умнее и осторожнее. И быстрее. Шмыг! – и уже нету смазанной от скорости тени, скрылась в зарослях. И пусть патронов для АК у меня почти полторы сотни, это не значит, что я должен, как в плохом боевике, палить по кустам. Результативность, скорее всего, будет нулевая, так как нет на данной площадке режиссера, который прикажет моим врагам эффектно вываливаться из естественных укрытий, поливая кетчупом хищное болото. Режиссер тут один – смерть, что посвистывает над моей головой оперенными тростинками со стальными наконечниками, напоминающими зазубренное жало маленького гарпуна. Одна только что вонзилась в мясистое основание куста сантиметрах в двадцати от моего берца. Такую стрелу не выдернешь из раны, а если и выдернешь, то лишь древко. Наконечник по-любому в ране останется. А если он еще и ядом каким смазан, то считай, что всё. Отпрыгался ты, отстрелялся и оторался французским матом. Пора и честь знать. И болоту, и шустрым охотникам тоже чем-то питаться надо…

Правда, сложилось у меня впечатление, что как-то не особо стараются стрелки вогнать мне оперенный подарочек между глаз. Явно мажут, постреливая, чтоб я не расслаблялся, и при этом целенаправленно отжимая меня к холму, вершину которого я разглядел в зарослях.

Что ж, на данный момент наши желания совпадали. Хорошо, что Колян внял моим доводам, выдрал ноги из трясины и куда-то свалил. Не придется лишний раз мотать башкой на предмет того, цел ли мой прожорливый приятель. А то, честно говоря, на деревянной шее мотается она уже неважно. И руки ватные автомат держат из последних сил… И СВД за плечами вместе с рюкзаком, кажется, под сотню кило весят… Потому по фигу, что там хотят мои охотнички, ибо я хочу того же. Добраться до этого холма, улечься вон за тем камешком, расчехлить снайперскую винтовку – и тогда посмотрим, кто есть ху, а кто снайпер не только по прозвищу, но и по призванию.

М-да… Хороший понт, конечно, дороже денег, но сейчас геройские мысли о собственной крутизне уже больше не грели душу и не взбадривали тело. Всё. Сдулся герой, как гордый дирижабль, черной молнии подобный… Не, не молнии… Ворм, помнится, обозвал меня Черным Стрелком… Канай-ноги на их языке или что-то в этом роде…

До камня на холме я все-таки дополз. И даже залег за ним по всем правилам. Когда от личности военного человека остается абсолютный ноль без палочки, то вышеназванный боец обычно перед тем, как отрубиться или сдохнуть, все-таки до конца пытается выполнить боевую задачу. Причем неважно, заданную отцами-командирами или самим собой самому себе. И не потому, что он весь из себя такой сознательный герой, а лишь оттого, что по природе своей любой нормальный воин есть не что иное, как бессознательная боевая машина, запрограммированная на результат…

Пожалуй, это было последнее, что я подумал, прежде чем ткнуться щекой в кожаную накладку на прикладе, фиксирующую положение головы снайпера при стрельбе. А потом я понял, что это все… Тело стало ватным, безвольным… Не моим…

Я видел, как из-за кустов выходят вормы и неторопливо идут ко мне. Видел – и ничего не мог сделать. Легкий, почти невидимый серый туман клубился над болотом, и в этом тумане фигуры мутантов казались ирреальными, словно нарисованными на дешевой бумаге. И сейчас эти живые рисунки приближались, приближались, приближались, множась и заполняя все поле зрения. На меня надвигалась неумолимая толпа уродливых теней, и я не мог ничего с этим сделать – только смотреть, понимая отравленными мозгами, что я разглядываю привидения. Но отличить бред от реальности было уже не в моих силах…

– Камай-нанги анкати па мио, сунгару коу тангоо локкати та. Суккутым Камай-нанги нен забирус каттаки но лунги руксами лон.

Чья-то вонючая фигура склонилась надо мной, волосатые лапы вытащили из моих рук СВД. Мне было все равно, как, наверно, наплевать бревну на собственное будущее. Все равно ничего сделать не сможешь. Правда, немного интересно, что там плетет этот хрен в меховом плаще. Наверно, большая шишка в шайке вормов, что столпилась возле меня.

Словно услышав мои вялые, ленивые мысли, какой-то трупоед с болтающимся на шее ожерельем, составленным из черепушек мелких зверьков, подошел ко мне, заметно приволакивая левую ногу. И перевел, склонившись надо мной и дыхнув мне в лицо смрадом гниющего мяса:

– Вождя сказал, Черная Стрелок должен умирать так, чтоб его смерть потомки запомнили, однако. Иначе Черная Стрелок никак не вернуться обратно на свою Вечную Серую небу.

Странно, но меня ничуть не волновало то, что шепелявил старый ворм. Мне было спокойно и хорошо, как, говорят, бывает с теми, кто почти уже замерз насмерть в ледяной пустыне. Если болотные испарения дарят успокоение таким, как я, значит, это болото рано или поздно должно было оказаться на моем пути. Все когда-то заканчивается…

Двое дюжих вормов довольно почтительно подняли меня с земли, осторожно освободили от оружия, рюкзака и одежды, обернули бедра какой-то тряпкой типа набедренной повязки и повели под руки – туда, на самую вершину холма, откуда уже слышался слаженный перестук топоров. Я чисто рефлекторно переставлял ноги, хотя, по большому счету, от меня этого и не требовалось – вормы, пыхтя, старались вовсю. Рядом налегке ковылял старикашка, тяжело опираясь на длинную кривую палку и гремя ожерельем из пустых черепов.

– Тебе не быть плохо, Камай-нанги, – шепелявил хромой мне над ухом. – Болото Снов успокоил твой душа, который поселился в теле хомо, а народ клана Огненная Крысособака дарить тебе хороший смерть, тихий смерть. Твой дух вернуться домой, а народ вормов будет молиться тебе, однако, чтобы ты смотрел на них сверху и благодарил своей милостью.

Я слабо улыбнулся. Забавно… Похоже, трупоеды решили меня грохнуть и таким макаром превратить в местное божество. Вот уж удостоился так удостоился.

Тем не менее вормы были настроены вполне серьезно. На вершине холма двое трупоедов деловито копали яму, а один заканчивал сколачивать из двух грубо обтесанных бревен массивную конструкцию в виде буквы «Т». Ворм молотил по куску арматуры обухом грубого топора и забористо матерился на своем языке – ржавая железяка туго входила в сырое дерево. Виселицу, что ли, они организовали нам на двоих с Коляном? Да только серва вешать не за что, круглый он. И, кстати, не видать его поблизости. Хорошо, если хоть ему удалось свалить… Тогда почему деревянная «Т», а не классическая виселица в форме буквы «Г»?

Все разрешилось само собой, когда ворм начал прибивать возле подножия конструкции вторую перекладину, поменьше.

Тут меня слегка передернуло. Здесь, на холме, болотные миазмы, видимо, действовали слабее, и мои мозги заработали более продуктивно. Вспомнилась виденная еще в моем мире жуткая картина художника Кокорева «Казнь восставших рабов». Из-за чего я, собственно, и задергался. То есть попытался двинуть правого ворма пяткой в колено.

В другое время, может, и получилось бы чего. Но тело, отравленное болотным газом, слушаться меня не желало. Удар получился слабым и смазанным, только шкуру ворму слегка содрал на ноге мозолистой пяткой. Ворм взвыл и, недолго думая, треснул меня локтем в «солнышко».

Похоже, болотные миазмы никак не действовали на трупоедов, и, в отличие от меня, у них с координацией было все в порядке. Меня скрючило, перед глазами нарисовались разноцветные пятна. Правда, ворм тут же огреб последствие самодеятельности от хромого старикашки в виде удара посохом по башке – аж треск пошел, не смотри что дед хилый с виду.

– Дурак! – прорычал он, оскалив желтые, сточенные чуть не до десен зубы. – Нельзя бить Камай-нанги! И убивать нельзя! Духи-покровители сам должны забрать душу Черный Стрелка и отнести на небо! Клади его на бревно, давай топор и гвозди. Ничего, однако, поручить нельзя тупым хоммутам! Прости их, Камай-нанги, пожалуйста.

Ясно было, что старик старается для меня, говоря на языке хомо. Словом, дед попался весь из себя положительный и вежливый. Если, конечно, не учитывать одной мелочи.

Т-образная деревяшка лежала на земле, и вормы сноровисто меня на ней растянули. Руки – на верхней перекладине, стопы – на нижней. После чего дед склонился над моей левой рукой с длинным куском арматуры в одной лапе и топором в другой.

– Прости нас, Камай-нанги, – проговорил он. И одним ударом обуха топора вогнал мне в ладонь ржавую железяку.

От резкой боли в мозгу взорвался снаряд. Я резко дернулся, но вормы держали меня крепко, пока дед еще несколькими ловкими ударами топора загнул железку со стороны ладони.

– Так по ритуал положено, – пояснил он. – А так нада, чтоб железка ладонь не порвал и ты вниз не упал, однако.

И всадил второй штырь мне в левое предплечье.

Странно, что я не потерял сознание. Наверно, болотные испарения действительно послужили своеобразным наркозом, вроде закиси азота. Потому я прекрасно чувствовал, как железо проходит между костями рук, прижимая их к влажному, только что обтесанному дереву.

Второй штырь дед загибать не стал, поленился. Счел небось, что и одного загнутого достаточно, нечего лишнюю работу делать. Главное, что теперь Камай-нанги с бревна не свалится. И, обойдя орудие казни, занялся второй рукой.

Прибив мои руки четырьмя штырями к перекладине, шаман склонился над подставкой под ноги. Поставил штырь на подъем правой стопы, долбанул топором…

Когда руки раздирает адская боль, когда сознание постепенно гаснет, заглушаемое этой болью, дополнительные издевательства над телом воспринимаются уже как-то отстраненно, словно все это происходит не с тобой, а с кем-то другим. Я почувствовал, как плохо прибитая внизу подставка для ног от удара скрипнула на гвозде и перекосилась.

– Ай, какой аспид ее прибивал? – раздался визг шамана. – Это ты делал, сын стальной сколопендры? Прости его, великий Камай-нанги.

Послышался виноватый бубнеж ворма, видимо незадачливого плотника. Но мне уже было все равно. Боль неожиданно отпустила, лишь легкий дискомфорт остался в конечностях, прибитых к Т-образной крестовине. Я внезапно почувствовал, как холм, болото, лес за ним тонут в приятной белой дымке и непостижимым образом становятся частью меня – так же, как я сам становлюсь неотъемлемым элементом этого мира. Тяжелое небо, висевшее надо мной серой могильной плитой, внезапно приблизилось ко мне – а может, это я стал ближе к нему? Внезапно тучи разошлись, словно кто-то невидимый разорвал их ладонями, и сквозь рану в непроглядной серой массе я увидел кусочек синего-синего, идеально чистого неба…

– Я прощаю вас всех, – прошептал я. – Я прощаю…

Боль…

С ней мы рождаемся в слезах и крови. С ней мы уходим. Часто с кровью – своей ли, чужой ли, – но, как правило, без слез и сожалений. Глупо жалеть о прошлом, когда в этом мире у тебя больше нет будущего…

Сейчас я уходил. Я понимал это краем сознания, практически уже растворившегося в вечности. Но уйти безвозвратно мне мешала боль. Не та, в руках и стопе, ставшая тупой и привычной, а новая, свежая.

В области сердца.

Может ли удивление вернуть к жизни умирающего? Может. На короткое время. Все-таки любопытно, что может понадобиться кому-то от полутрупа, болтающегося на Т-образной крестовине?

Я с трудом поднял свинцовые веки. Удивительно, сколько усилий может понадобиться человеку для того, чтобы открыть глаза. И невольно зажмурился снова.

Над вершинами деревьев, растущих за болотом, вставало солнце. Мутная картина – светило, встающее за пеленой свинцовых облаков. Но моим воспаленным глазам хватило и этого.

Ну что ж. Я пока однозначно жив и, похоже, пришел в себя. Здесь, на вершине холма, ветерок разгонял ядовитые болотные миазмы, и из моей головы выветрилась ленивая, ватная муть. Однако толку от этого было немного.

Не знаю, сколько времени провисел я на Т-образной конструкции, сколоченной вормами, – день? Два? Больше? Когда-то я интересовался древними способами казни, и, если я ничего не путаю, распятый мог оставаться в живых целую неделю. Тем не менее, сколько бы времени ни прошло, я пока что не загнулся ни от кровопотери, ни от удушья. Когда руки прибиты к поперечному брусу, при дыхании межреберным мышцам и мышцам пресса приходится поднимать вес всего тела. Это приводит к их быстрому утомлению и затруднению дыхания. К тому же сдавливание грудной клетки напряженными мышцами вызывает отек легких. Но пока что я мог дышать, хоть и еле-еле. На выдохе хрипы вырывались из моего горла, и казалось, будто легкие изнутри трут наждачной бумагой. Все тело болело от немыслимого напряжения, ноги дрожали. Старый ворм не стал морочиться: прибил одну стопу, но от удара деревянное подножие перекосилось, и он оставил правую ногу свободной, опасаясь, что шаткая конструкция вообще отвалится и ритуал не будет завершен.

Я вновь попытался открыть глаза. На этот раз получилось лучше. Так… Руки изуродованы, но кости целы, и крови вытекло относительно немного. Старый ворм, видать, был большой специалист по казням. Штыри прошли между костями так, чтобы они опирались на железо. Естественно, руки распухли, но не сильно – похоже, шаман хотел, чтобы я протянул подольше, и намазал раны какой-то зеленой гадостью… Наверно, какое-то природное кровоостанавливающее средство. Тем не менее гвозди с заметными следами коррозии, значит, не от удушья, так от заражения крови скоро сдохну… Но что это за возня внизу?

Я с трудом перевел глаза и посмотрел вниз. Понятно… Толпа трупоедов свалила, оставив одного охранника, который сейчас, сосредоточенно сопя, пытался ткнуть меня копьем. Какого хрена, интересно, ему надо?

Острие грубо откованного наконечника скребануло по левой стороне груди – и ворм разочарованно вздохнул.

– Твоя еще не умер, Камай-нанги? – смущенно проговорил ворм, увидев, что я открыл глаза. – Прости, пожалуйста. Никак с твоя тела знак отковырять не могу. Шаман сказала ничего не трогать, но моя бы смотрела на знак, молилась бы тебе. Твоя не обессудь, Камай-нанги. Твоя умирать скоро, шаман труп забирать, моей ничего не остаться.

И снова, сосредоточенно закусив нижнюю губу верхними клыками, протянул ко мне копье.

Ясно. Хочет стальную летучую мышку отковырнуть, а не получается. Крепко засела в мясе фигурная железка, вбитая в мою грудь пулей Сталка. Вросла в плоть, стала частью меня. Судя по теплым каплям, падающим на бедро, грудь мне ворм расковырял изрядно. Правда, без особого толку.