Текст книги "Певец Волги Д. В. Садовников"

Автор книги: Дмитрий Садовников

Волжские эскизы

I

 
Ущелья залиты весеннею водой…
Меж небом и землей, на голубом просторе,
Красавцы-Жегули вздымаются грядой,
Как остров, брошенный в раскинутое море.
 
 
Овраги темные кой-где еще таят
Пласты тяжелые подтаявшего снега,
И горные ручьи, сливаясь в водопад,
Шумят и на реку кидаются с разбега…
 
 
Водой подмытые, несутся с крутизны,
Шумя и прыгая, тяжелые каменья,
С собою унося покорных жертв весны,
Прибрежные кусты, в широкое теченье…
 

II

 
Ветер без устали дует,
Волгу взрывая до дна;
Буря шумит и лютует,
Мутная ходит волна…
 
 
Волн белогривые гребни
Грозно рядами идут
И, разбегаясь на щебне.
Пеной пески обдают…
 
 
Ветер в налете могучем
Тучей вздымает пески;
О землю бьются по кручам,
Чуя беду, тальники…
 
 
К пристани свалены груды
Бревен, раскиданных дров;
Щепки разбитой «посуды»
Тянутся вдоль берегов…
 
 
«Зла без добра не бывает! —
Так рассуждает народ, —
Буря купцов разоряет,
Дров бедняку подает!»
 

III

 
В бударке кто-то вдруг мелькнул, затем исчез
Вот снова вскинуло кумачную рубаху…
Смельчак один плывет, волне седой в разрез,
Не покоряяся спасительному страху…
 
 
С вершины Жегулей крылом своим горыч
Наносит быстрине удары за ударом…
Авось, бог милостив! Как бросить магарыч?
Как водки не попить с приятелями даром!..
 

IV

 
Десятки верст взбегают горы,
Природный каменный оплот, —
На них не встретят ваши взоры
Ни стен, ни башен, ни ворот.
 
 
Над гладью Волги бровью черной
Идет верхами темный бор;
Храня ревниво и упорно
Неувядаемый убор.
 
 
Вкруг мощных дедов в три обхвата
Стоит редеющая рать, —
Она готова, брат за брата,
Не отступая, умирать…
 
 
То – горсть героев безоружных
Спокойно ждет своей поры,
Когда придут из сел окружных
И разом примут в топоры…
 

V

 
Широкой полосой к реке сбегает сад,
Усыпаны душистым белым цветом —
Как снегом, старые в нем яблони стоят,
Дыша знакомым мне и радостным приветом.
 
 
На скользкую траву откидывая тень.
Они сбегают вниз – весенней жажды полны —
Туда, где сторож их, извилистый плетень, —
Не в силах задержать вступающие волны.
 
 
Река торжественно и медленно идет,
Подходит и опять поспешно отступает —
Как будто яблоней сверкающий налет
Про зимы снежные ей вдруг напоминает…
 

Молодецкий курган
(«Отвалили утром рано»)

 
Отвалили утром рано…
Сквозь туман едва видна
Молодецкого кургана
Неприступная стена.
 
 
Он не хочет – непокорный,
Уступить своих границ
И из чащи непрозорной
Выдвигает ряд бойниц.
 
 
Под ногами камни роет
Вороватая волна,
Над вершиной ветер воет,
Как в былые времена.
 
 
Не зазвать удалых в гости
Поработать кистенем, —
Бережет он только кости,
Похороненные в нем.
 
 
Подросло иное племя,
Не щадит его оно:
Топором захожим темя
От лесов обнажено…
 
 
Роют, рубят – год за годом, —
Человек везде проник;
Что ни день – плывет с народом
Неуклюжий дощаник…
 
 
Бабы ягоды сбирают.
Над рекою рыбаки
По пещерам разжигают
Вечерами огоньки.
 
 
Не вернуть минувшей были…
Но под выступом бойниц
Приютились, гнезда свили
Стаи диких вольных птиц…
 
 
Каждый день они слетают
Одиночками на лов
И ему напоминают
Славу прожитых годов…
 
 
И стоит он так же смело,
Хоть усыпали пески
Прочь от каменного тела
Отлетевшие куски…
 

Макарья старый монастырь
(«Разлива мощного незыблемая ширь»)

 
Разлива мощного незыблемая ширь
В затишьи сумерек несется горделиво…
Вдали Макарьевский белеет монастырь
На желтой осыпи песчаного обрыва.
Кресты расшатаны, часть кровли снесена,
Раскрыто настежь все ветрам и непогоде;
С обрыва рухнула наружная стена,
Зияет трещина на потемневшем своде…
Две сотни лет назад, в давно былые дни
У стен шумел народ, отрывисто стучали,
Кидая молнию, ружейные огни,
И тяжко ухали затинные пищали…
Здесь, на сыром песке, с весенней ратью волн
Готов – по-старому – он биться до упаду;
Он помнит эти дни и, старой веры полн,
Глядит без трепета на новую осаду…
Но, что ни год, старик становится дряхлей;
К врагу все новые подходят подкрепленья,
И, скоро, может быть, всей тяжестью своей
Он рухнет, разметав ненужные каменья…
 

* * *

«Мелькают пятна от рыбалок»

 
Мелькают пятна от рыбалок
Над темной зыбью полых вод
И ветлы, словно хор русалок,
Сошлися в шумный хоровод…
 
 
О чем их сборище толкует,
По ветру косы распустив?
Низо́вый все сильнее дует
На их загадочный призыв.
 
 
В ночь, видно, буря разразится
И, чуя страшного врага,
Взмутит волну с песком и биться
Начнет в родные берега.
 

* * *

«Струится зыбкая дорожка по реке»

Струится зыбкая дорожка по реке;

 
В сияньи лунного серебряного света —
Следы лиловых гор чуть видны вдалеке;
Кругом все ясной мглой одето…
 
 
Молчит заснувшая у берега волна…
Сады не шепчутся; повсюду тишь немая…
Вон лодка, точкою подвижною видна,
Плывет, дорожку рассекая…
 
 
Да где-то по заре пыхтит и воду бьет —
За темным островом, на середине плеса,
С баржами длинными тяжелый пароход,
Вращая медленно колеса…
 

* * *

«Все блекнет, все голо вокруг»

 
Все блекнет, все голо вокруг.
Осенний воздух свеж и чуток;
И над рекой на теплый юг
Летят станицы диких уток.
Под пленкой ледяной коры
В талах разбросаны озера…
Ждут зимней тягостной поры,
А там весны дождутся скоро;
Река опять дойдет до них
И рыбок, пленниц молодых,
Возьмет из темного затвора…
Они заброшены сюда
Ее ликующим разливом
В те дни, как плавали суда
По залитым водою гривам.
Резвясь в подводной глубине
Вплоть до конца красавца мая —
И не заметили оне —
Как волн речных струя живая
Кидала сочные луга
И заливалась в берега,
Детей надолго покидая.
 

Родная река
(«Красива Волга мне родная»)

 
Красива Волга мне родная,
Когда весеннею порой,
Луга и нивы затопляя.
Бежит шумливою волной.
И остров, камень изумрудный,
В лазури быстротечных вод,
Вассал, покорный Волге чудной,
Покров свой зимний отдает.
Свободно ветер Волгой ходит,
Косным вздувает паруса,
Поверхность рябью ей поводит…
Вдруг буря… Волжская краса
Начнет заигрывать с волнами;
Валы саженные встают,
Шумят, бегут и все растут
И плоский берег перед вами
Блестящей пылью обдают…
Потом за опаденьем вод
Весной река кишит народом;
За пароходом пароход —
Один, другой с тяжелой баржей…
И шум и крик… Грузят суда;
Не устающий никогда
Плывет рыбак за толстой каржей,
Которая на лоне вод —
То пропадает, то встает…
Вода сошла, и остров тот,
Что под водой весной скрывался, —
Как феникс – над лазурью вод
Вставал и в зелень одевался…
И Волга лентою обычной
Меж берегами потекла;
И шириною безграничной
Не поражала, но была
Еще прекраснее: налево
Все тот же синий ряд холмов,
А там луга, и для посева
Поля, кой-где клочок лесов;
Направо тоже горы были, —
Свидетели давнишних дел,
Старинной, пережитой были,
Когда на Волге Стенька пел,
И кровь лилась, и Русь когда
Была слаба и молода…
 

Жегулевские клады
(«Души человека бесценнейший клад»)

 
Души человека бесценнейший клад
В свободе, желаньи и силе.
Клады эти здесь на вершинах лежат
В большой известковой могиле.
 
 
За них-то на Волге в былые года
Сходилися люди и бились;
За эти клады поднималась вражда
И крови потоки струились.
 
 
Другие клады показались в горах;
Былое ушло безвозвратно…
И только по кручам на голых местах.
Как будто кровавые пятна.
 
 
Но это не кровь, – то нагие хребты,
Обмытые влагой стремнины,
Богатую кладь выдвигает – пласты
Цветной и уступчивой глины.
 

ПРЕДАНИЯ И ЛЕГЕНДЫ ПОВОЛЖЬЯ

1–8. Про Стеньку Разина

 НЕКОТОРОМ царстве, в некотором государстве, именно в том, в котором мы живем; не далеко было дело от Чечни, близь речки Дону, в тридцати-пяти верстах от Азовского моря, жил в одном селе крестьянин, по прозванью Фомин, а по имени Василий Михайлов. Не старше он был тридцати-восьми годов, народился у него сын, назвали его Михаил. Воспитал он его до шести лет. В одно время в прекрасное он поехал на работу, взял и сына с собой. Напала на них небольшая шайка разбойников, мать с отцом убили, а Михайлу с собой взяли. Привозят они его в свой дом, отдают его атаману. Атаман у них был старик девяноста-пяти лет. Принял он этого Михайлу на место своего дитя, стал его воспитывать и научать своему ремеслу, в три страны велел ему ходить, а в четвертую не велел.

Прошло три месяца, атаман Роман вздумал Михаиле имя переменить, собрал шайку, чтобы окрестить его, и назвали его Степаном.

– Ну, топерь ты, мой сын Степан, слушай меня! Вот те шашку и ружье, занимайся охотой, дикой птицею двуногой и с руками и с буйной головой!

Степан вышел со двора и вздумал об родной стороне: «Где-то мамынька моя и родимый тятенька? В поле на меже свою голову скоромили, и я-то, Михайло, остался у разбойников в руках».

Сам заплакал и пошел в ту сторону, куды атаман велел. Вышел на большую поляну, вдруг, увидел себе добычу, лет семнадцати девицу. Он подошел к ней, сказал;

– Здравствуй, красная девица!. Что ты время так ведешь? Сколько я шел и думал, такой добычи мне не попадалось. Ты – пе́рва встреча!

Девка взглянула, испугалась такого вьюноши: увидела у него в руках востру саблю, за плечом – ружье. Стенька снял шапку, перекрестился, вынул шашку из ножны и сказал:

– Дай бог по́мочь мне и булатному ножу!

Возвилася могучая рука с вострою шашкой кверху; снял Стенька голову с красной девушки, положил ее в платок и понес к атаману.

– Здравствуй, тятенька! Ходил я на охоту, убил птичку небольшую. Извольте посмотреть.

Атаман выходя, взглянул на платок; на нем окровелённая голова, красовитое лице.

– Вот, Стеня, люблю за то!

Поцеловал его в голову.

– Я тебя награждаю своим вострым булатом; с ним я ездил семьдесят-пять лет, а топерь ко мне кончина приходит.

Атаман вскоре крепко заболел; собралась в дом его вся шайка. Он своим подданным и говорит;

– Ну, братцы вы мои, выбирайте кого знате, а я вам не слуга.

Вдруг вышел из лесу невысокий старичек, левым глазом он кривой, правым часто подми́гыват. Взглянули на него разбойники и в голос закричали:

– Подойди, старик, сюда!

Он подошел, смеется и говорит:

– Ну, чего вам от меня нужно?

– Ну, старичек, рассуди нам дела: нас вот двенадцать человек; кто из нас будет атаманом?

И он им ответил:

– Вы не выберете из себя. Я – сам главный атаман из такой-то шайки; мои подданные ездили на разбой, плохо сделали, уплощали: перевязали, в казамат посадили. Мне старику владать топерь таким домом не́чего, я и пришел к вам.

Все разбойники вскричали:

– Как? Мы тебя, старик, не знаем!

– Что вы, братцы, неужто вы Василья Савельича не зна́те?

– А вот-вот! Вот нам и атаман! Пущай нами владает!

У них есаул был из татар, повернулся и пошел. Пришел к старому атаману и говорит:

– Мы нашли себе атамана, Василья Савельича.

Атаман говорит едва, едва, только намекает:

– Пошли, мол, его сюда.

Василий Савельич пришел к старику, взял его за правую руку и сказал:

– Прощай!

Тот промолвил одно слово:

– Прими мого сына, Степана по прозванью! Вот еще скажу тебе: в три стороны своих посылай, а в эту вот сторону ни по́ногу не шагай!

После того умер атаман. Коронили его, все запели вечну память.

Стал Василий своими подданными командовать и Степана научать.

– Ну, теперича я тебе, Стенюшка, отец и мать. Слушай меня, что я тебе приказываю. Твой отец мне тебя на руки сдал; в эту сторону не велел ходить.

Прошло три года с новым отцом; Стенька научился на охоту ходить; когда птицу, когда две принесет. Возлюбил его атаман и так его лелеет, паче сына своего.

В одно прекрасное время взял Стенька шашку и ружье, вышел за ворота и думает:

– Куда сегодня итти мне? Да что ж мне отец приказыват в эту сторону не ходить?

Подумал и поглядел на востру шашку в руках.

– Тут дорога опа́сна; моя булатная шашка притупела.

Стенька воротился назад, взял бросил шашку.

– Вот ты мне не слуга! Я выберу но́ву!

Выбрал первую, саму во́стру шашку, перекрестился и пошел по новой дороге. Шел он немного чащей и вышел на большую поляну. Вдруг видит перед собою огромную чу́ду.

– Нет, это не так, – думает; – я здесь теперь должен погибнуть.

Испугался, стоит на одном месте, не знат что делать.

– Куды же мне деться и как от этой чудищи скрыться?

Чудища подняла голову и увидала юношу; дохнула на него и стала двигаться к нему. Стенька заплакал и думает:

– Пропал! Говорил мне атаман: не ходи по этой дороге! Я его слов не послушал.

Стал подходить ближе, вынул вострый меч, положил его на правую бедру.

– Неужто, – думает, – бог мне не поможет срубить Волкодира? Я не буду так трусить, и бог поможет!

Волкодир его тянет и хочет проглону́ть сразу. Стал Стенька шашкой своей владать, все челюсти ему разреза́ть. Когда челюсти ему до ушей разрезал, и нижняя часть отстала, захватить Волкодира силы не стало, развернулся Степан своею шашкой и давай голову рубить, сколько силы его хватало (потому что он был не богатырь). Отрубил голову, – стал брюхо разреза́ть; разрезал брюхо, нашел в кулак камень и дивуется над этим камнем. Повернулся и пошел. Идя он дорогой, думает себе:

– Что это за вещь такая, и какой это камень?

Взял, нечаянно лизнул и узнал все, что есть на свете, ахнул перед собой.

– Вот, – думает. – Этот камень мне дорог!

Пришел домой к отцу.

– Здравствуй, тятенька, я ходил на охоту, и такая была удачна: погубил свого неприятеля, который нам ходу не давал.

Отец ему и говорит:

– Врешь, Степан! Твой прежний отец тут семьдесят-пять лет жил с своими подданными, и то этого не мог сделать, а ты девяти годов мог такого противника погубить?

Степан побожился и поклялся.

– Правду, тятенька, говорю! Хошь сейчас поедем, поглядим!

Под тот час съехалась вся шайка.

– Ну-ка, братцы, – сказал Василий Савельич, – оседлайте лошадей! Стенька говорит, что он нашего неприятеля срубил.

Все в голос закричали:

– Мы жрать хотим!

Атаман и говорит:

– Да, ведь недалеко: скоро вернемся. Если правду говорит, мы пирушку сделам!

Оседлали лошадей. Сел Степан на коня, сам вперед поехал, за нём атаман, Василий Савельич. Доехали до долины, увидели Волкодира с отрубленною головой; закричали все: «Ура!» и Степану честь-хвала. Воротились домой; атаман и говорит:

– Ну, вот топерь, братцы, мы гулям!

Сделали пир, трое суток гуляли и все Степана восхваляли.

– Топерь поживем! – говорит атаман. – Нам топерь воля на все четыре стороны! Кутнем-ка еще, братцы!

Стал Василий шайку набирать и задумал по лесу раз погулять. Сел на доброго коня и поехал вперед, по новой дороге. Выехал он на Азовское море, и увидел он небольшой кораблик.

– Вот, братцы, – говорит, – мы этим никогда не занимались; а хороша была бы нам добыча: и хлеба, и одёжи, и казны вдоволь!

Одни разбойники и говорят:

– Эх, Василий Савельич, это что за добыча? Мой дед и отец в Саранских лесах жил, – так вот там добыча!

– А что?

– Что? Там скот дешев, и народ ремеслен, и всяких заводов много.

– Да нет, надо испытать, – говорит Василий. – Нам уж туды некуда лезть, потому я стар, а вот сядем-ка в легку лодку, да поедем в догон.

На берегу Азовского моря стояла небольшая косоу́ха. Сели в нее все двенадцать человек, взяли весла и грянули догонять кораблик. А на нем был капитан очень хитрый. Подогнал атаман к кораблю, а капитан на борт вышел, поддернул свои портки – их на сорок сажен отбросило. Атаман вскричал громко:

– Ай да, грянем веселее!

Напустились они в другой раз; капитан их вплоть подпу́стил, шибко дернул за штаны – их угнало за полторы версты.

– Нет, братцы, – говорит атаман, – я как этим делом не занимался, и вам не советую.

Взял плюнул в лодку и пошел до коней. С такой досады они сели на коней и поехали домой. С эфтова время заболел атаман, стал подданным говорить:

– Кто моим делом управлять будет? Я советоваю, братцы, Степана в атаманство посадить.

Тут все стали на это роптать:

– Мы сколько лет живем, а этого не видим. Недавно он пришел и атаманом хочет быть!

Степан вышел к товарищам и говорит:

– Если я атаманом не буду, так не хочу с вами служить! Ну, кто чего знат и какие искусства кто покажет? – закричал Степан. – Ну-ка, кто из вас такой ловкий? Преклони весь лес к земле!

Все выпялили на Степана глаза и ни слова не сказали.

– Никто из вас не выбиратся? – крикнул Степан.

– Нет, никто не может.

Вынул и поднял Степан шашку кверху и скомандовал:

– Лес, преклонись к земли!

Глядят разбойники, а лес на земле лежит. Закричали все:

– Быть Степану атаманом!

Степан ответил им:

– Ну, братцы, служить со мной так служить! Покажите, как вы охотитесь, как бьетесь? Мы так жить не будем, а пойдем в привольные стороны.

Разделил Степан свое войско на две части, скомандовал друг на дружку, в шашки. Они так бились и рубились, что никто друг друга не ранил и не убил.

– Ну, братцы, я в надежде; могу итти с вами. Топерь мы здесь не заживемся: в привольны стороны пойдем! Забирайте все свое имущество и выедем мы на Азовско море и отправимся в Саропский лес.

Собрались разбойники, сели на коней и поехали на Азовское море. На берегу нет ни лодки, ни расши́вы; ни виду про них, ни слуху.

– Ну, что же, братцы, будем делать? – говорит Степан. – На чем через море поедем? Давай сюды мою большую кошму!

Степан разостлал ее на море; сделался вдруг большой корабль. Посадил на него шайку и лошадей поставил, громко вскричал:

– Грянем, братцы, веселее!

Только его и видели. Приехал он к Саропскому лесу и говорит:

– Ну, братцы, вы тут постойте, я съезжу, поразгуляюсь.

Они на берегу себе табор сделали, а Степан сел на коня и поехал по́ лесу. Разыскал он себе прекрасное место для дома (стана), вернулся на берег – из семидесяти-пяти человек убежало у него двадцать.

– Куды же они делись? – спрашивает.

– Гулять ушли. (А они сами начальниками захотели быть).

– Ну, да мне и этих будет, – сказал Степан. – Топерь, братцы, пойдем примемся за работу!

Сели на коней и отправились на разысканное место, и выстроили себе дом. Стенька выехал на охоту и увидел перву встречу: красна́ де́вица, от роду семнадцать лет, зовут Афросиньей, а отца Егором, из богатого дома. Размыслился Степан; хотел девицу погубить.

– Да что я ее напрасно погублю, лучше с собой возьму, пусть мне женой она будет.

Взял ее с собой; пожил несколько время, написал письмо, послал к ее отцу, матери.

– Дочери своей больше не ищите.

И сколько родители ни старались, чтобы выручить из Степановых рук свою дочь: деревни четыре собрали народу и весь лес окружили. Подошли к Степанову дому, и разбойники все дома были. Увидал один толпу народу: кто с дубиной, кто с топором, кто с косой и ружьём; взбёг к Степану и говорит:

– Ну, атаман, видно, батюшка, мы пропадем!

– Что такое? Еще не родился на свет тот, кто меня погуби!. Где народ?

– Наш дом они окружили, атаман!

Приубрался Степан в оружию, вышел на крыльцо и громко вскричал:

– Ну-ка, подданные, садитесь скорее верхом! Не видите что у нас?

Сели верхом, Степан вперед поехал, и народ расступился.

Сели и поехали. Вернулся Степан назад к толпе народа и говорит громким голосом им:

– Ну, что вы хотели меня пымать? Разве я зверь какой? Не волк не медведь, разве вы не видите?

Толпа остолбенела: ровно болваны стоят. Взял Степан в руку плеть и погнал их от дома, как овец. Старик и бросил о своей дочери стараться. Степан остался с Афросиньей жить. Прожил он год, и забрюхатела она; родился у них сын. Дал Стенька ему имя Афанасий.

После этого прожил он три года и вздумал выехать на берег Волги разгуляться. Было у него подданных с ним восемь человек. Увидел он, что ба́ржа небольшая бежит.

– Хоша нас, братцы, мало, а силы попро́бовам!

Кидает с себя епанчу, расстилает на воду.

– Садитесь!

Сели на епанчу. Громко вскричал:

– Ну-ка, братцы, грянем!

Догнали баржу, лоцманов в воду покидали, капитана подвесили на дерево и обобрали все имущество.

– Вот нам, братцы, добыча! Мы, так я думаю, поселимся на Волге.

– Как, атаман? Топерь есаул у нас старый; кого выбрать? Он в отставку хочет.

– А разве не́кого? А вон у меня есть Абсаля́мка; будет всеми делами моими управлять!

Уехал Стенька домой и говорит молодой жене:

– Ну, Афросинья, последние дня с тобой живем! Я тебя к отцу отправлю; только я тебя не обижу. Есть у меня семь коней; навьючу на них серебра и меди, а золота-то понюхать и самим нечего.

Девка была его словам рада, ждет не дождется.

Собралась вся шайка, семьдесять-пять человек (во время разъезда пристали); вышел Стенька на крыльцо.

– Ну-ка, братцы, много ли нас?

– Семьдесять-пять человек.

– Ну вот, осталось пятьдесят, а теперь опять прибавка. Ай-да, кто хочет, на Волгу! Кто охотники – вперед!

Все вскричали, кроме есаула:

– Все желаем тебе служить! Пойдем!

– Я желаю подальше выбрать место. Слыхали про Жегулинские горы? А только вот что: есаула надо выбрать.

– Кого желаешь, атаман, того и сажай в есаулы!

Он еще раз подтверждает:

– Вот я желал бы Абсалямку!

– Ну, и мы желаем его! – вскрикнули все. – Он человек хороший и проворный и все искусства знает. Выходи, Абсалямка, вперед! Командовай!

Вышел Абсалямка вперед, крикнул:

– Ну, робята, слушайте как атамана, так и меня! Мы скоро в поход пойдем по деревням; где что попадется, все тащить, зря не бросать!

– Это, – отвечает шайка, – наше дело: мы не проглядим что ви́сло висит!

Степан вскричал громким голосом:

– Оседлайте таких-то лошадей и насыпьте полны мешки серебра и меди, привяжите покрепче, да вот таких-то четыре коровы! Сегодня я отправляю жену на село. Ну, есаул, выведи на дорогу, смотри, чтобы худого ничего не было!

Вывели семь лошадей с мешками и четыре головы коров и привязали друг за дружку; на переднюю лошадь самоё посадили. Есаул вывел на дорогу и указал ее дом. На другой день Степан приказал ехать в Жегулинские горы. Оседлали коней и пошли упорством на Старо-Черкасску губернию; открыли огонь, сделали битву такую, что побили неприятелев триста тысяч и забрали город. Возвратились отту́дова упорством на Саратовскую губернию. Кроволитие тут у них было такое, что побили сто-восемьдесят тысяч человек, забрали Саратов город. Из Саратова выступили в Жегулинские горы, приискали удобное место, покопали себе землянки, устроили все в порядок. Стенька стал выезжать на Волгу, разбивать суда и вздумал раз съездить в Саратов город. Приехал туда и увидел у одного богатеющего купца прекрасную дочь, под названьем Марья Федоровна, и так ему захотелось ее к себе забрать в супружество. Дожидался он, когда она на разгу́лку или на балкон выйдет. Через несколько времени выходят на балкон и выносят большой самовар; купец с купчихой садятся чай кушать, и дочь их выходит. Стенька напустил воды, раскинул кошму и подъехал к балкону; взял купеченскую дочь из-за стола, посадил на кошму и с собой увез в Жегулинские горы. Купец: «Ах, доржи, лови!» Не тут-то было.

Стал Стенька выходить на́ берег и не стал никому давать проходу: ни одной барже, ни расшиве. Стали доносить государю, царю Ивану Васильевичу:

– Царь Иван Васильич! Стенька Разин не дает проходу ни пешему, ни конному и по Волге разбивает баржи, и купеченски и даже казённы.

Отписыват царь Иван Васильич Стеньке:

– Степан, ты разбивай хоть купеченски, а мои не трог, а то я на тебя пойду упорством!

Степан отвечает царю:

– Вы на своих баржах делайте знаки, а если желате итти на меня упорством, милости прошу в Жегулински горы. Если вы хотите мне дань платить, то платите мне за каждый проезд и кладите знаки, а не хотите, я тогда упорством пойду до Москвы!

Подумал царь Иван Васильич над Стенькиными словами:

– Чем хочет взять? Семьдесят-пять человек и до Москвы хочет дойти!

И вздумал то, что он в Старо-Черкасской губернии триста тысяч побил, под Саратовом сто-восемьдесят тысяч.

– Ну, у меня столько силы нет, значит, я в его руках.

Собрал дань и отослал Стеньке.

– Поло́жьте, Степан, сколько за лето возьмете, за прокат – я заплачу́.

Сейчас взял, на казенных баржах сделал знаки, и с того времени Стенька стал казенные баржи пропускать, а купеческая редкая проходила без того, чтоб он на ней не побывал.

В одно прекрасное время вздумал Стенька покататься по Волге. Ехал Волгой вверх, доехал до Спасского уезда, Казанской губернии, до села Болгар. Вздумалось ему тут закусить. Подворотили, вышли на́ берег, идут селом. Попадается им навстречу девка двадцати-семи лет; поздоро́вкался с ней:

– Здравствуйте, красна девица!

– А вы что за люди?

– Мы купцы. Не слыхали чего про Стеньку Разина?

Вдруг девица испугалась, что такой разбойник селом идет.

– Зачем вы сюда идете? Чего вам надо?

– Мы вот есть захотели, не знам куды зайти.

Сквозь зубов девка сказала:

– Милости просим к нам! Я накормлю!

– А где твой дом?

– А вот на берегу Волги угольная хата.

Повела девка в свой дом, посадила за стол, напоила и накормила. Степан и говорит:

– Нельзя ли, голубушка, с тобой познакомиться?

– Отчего же, можно.

И с этого время стал Стенька к ней частенько ездить. Стала девка богата, так что первая на селе, и вздумала как бы его изловить. Раз он приехал к ней и говорит:

– Ну-ка, сходи, принеси четверть водки!

Та побегла́, сказала старшине, что приехали к ней разбойники. Старшина взбулгачился, нарядил народу, и окружили дом. Она принесла водки; они стали пить. Тут гамя́т:

– Давай его сюда! Иди к нему! Чего глядеть-то? Тащи его!

Но никто ничего сделать не мог. Попил Стенька, погулял и опять отправился на свое место. Народ только поглядел на него.

Прожил Стенька в Жегулях семь лет, изобрал себе удобное место напротив Бирючей косы. Места эти не были забраты, он и думает сам себе:

– Если итти упорством, то нам ка́бы осилить, а помоги никакой нет.

Вдруг рано утром приходит неизвестный человек с письмом от Афанасья Степанова:

– Степан Степаныч, прошу вас испытать силы. Я уж стал восемнадцати лет, я забрал город Ленбу́рг.

И думает Степан:

– Неужли́ это сын ко мне пишет?

Отвечает:

– Кто есть ты такой за Афанасий Степаныч?

Сам поехал к Бирючей косе и делает упорство на неприятеля (Турка) и уси́льством сбили их с позиции на Бирючую косу; забрали их в плен живьем. Утром, на солнечном всходе, приходит человек, приносит письмо:

– Любезный мой папаша, я буду к вам в гости, в город Астрахань, а неизвестно когда!

Так он этому письму обрадовался! Взошли они на Теплый остров, построили себе огромный дом. Между тем пока он строил, сын приехал в Астрахань, гуляет по городу, не признает никого, никому шапки не скидат: ни господам, ни чиновникам, ни простонародью. Стали люди замечать, что он не из простых: либо из чиновников, либо из раскольников. Донесли губернатору. Губернатор сказал:

– Когда пойдет, доложите мне.

Вдруг вышел самый этот разбойник. Губернатору слуги доложили, что он идет. Губернатор вышел из ворот и пошел навстречу. Тот ему никакого не отдает почтения.

– Что ты есть за человек?

– А на́што тебе? – отвечает Афанасий.

Закричал губернатор:

– Доржи его и посадить в темницу!

После того Стенька приехал в Астрахань-город и узнал, что сын его в тюрьме, а кто посадил не известно. Долго он жил в городе и все разузнавал. В один праздник ему один человек и сказал, что сына его губернатор посадил. Когда ударили к обедне, стал народ съезжаться, идет губернатор. Стенька стоял на паперти, взял губернатора за руку и повел на колокольню. Взвел его на нее и вскричал:

– Вот! Не ешь сладкую конфету, а попробуй луковицу с хреном!

Взял его в беремя и говорит:

– Ну-ка, как кошка вывёртыватся? Встанешь ли ты на ноги как она?

И спустил его в окно за добродетель сыну своему. Вышел Стенька из церкви и пошел прямо в тюрьму и сына выпустил; подвел его к губернатору и спрашиват:

– Узнал ли ты своего неприятеля? Вот он тебя в тюрьму посадил, а сам летать захотел с колокольни, а садиться-то не умеет!

Попрощались сын с отцом.

– Ну, сын, далеко ли пойдешь?

– Я топерь отправлюсь в Пе́рьму.

– Да как ты ее заберешь?

– А как вы Бирючью косу забрали, так и я заберу.

И пошел Афанасий в свою шайку. (У него немного было: сто-семьдесят пять человек). Приехал в шайку, проздравил себя, что «был де я таким-то губернатором посажен в тюрьму и был в ней семь дней, покуда отец меня не выпустил, а сам губернатор вздумал полетать, а садиться не умел. Теперь, братцы, в Пе́рьму упорством пойдем!»

Собрались и сделали войну – боже упаси! Забрал Афанасий Пе́рьму и шестьсот человек в плен. Когда Стенька узнал об этом, был очень рад и пошел упорством в Самарску губе́рню и забрал небольшую речку Урал. Поселились тут все подданные Стеньки, а он их наградил землею и лугами, и лесом, и рекой Уралом.

– Если кто, – говорит, – будет у вас отбирать, то сделайте упорство!

Больше он в войну не пошел, и задумал Стенька отпустить свою Марью с малыим дитём; поехал в Жегулинские горы домой. Приехал, видит, что Марья лежит на кровати мертвая. «Ну, бог с ней! Ладно, что не захватил». Так и оставил.

После того стало ему скучно.

– Дай поеду на Каспи́цкое море!

Расправил свою толстую кошму, сел на нее и поехал к Каспицкому морю. Ехал не больше трех часов, приехал к столичному городу в Персии; видит: гуляет на балкону прекрасная королева Елена; вздумал; «Как я ущельем к городу проеду? Дорога тесная». Напустил воды, подъехал и взял ее с балкона, посадил на кошму и увез на Теплый остров. Приезжает в дом, встречают его служащие.

– Ну, братцы, проздравляйте меня с победою! Чего желалось, то я получил! Теперь мы займемся пои́наче работать. Надо хлеба на́ зиму заготовить и всего. Съездите-ка в город Астрахань!

Поехали двенадцать человек, тринадцатый есаул, Абсалям. Приезжают; высмотрели богатеющего купца магазин. Вот есаул и говорит:

– Не поживимся ли малость?

Подрезали жестяную крышу и один из ловких влез туда и давай оттуда все переть.

– Что, будет? Кажись все я повыкидал?

– Да вот пошарь-ка, нет ли еще? На одну подводу не хватит.

Стал разбойник шарить и нашел: висит что-то.

– На крюку что-то висит; я вам не выкинул!

А это была кунья шуба с бобровым воротником. Выкинул ее оттуда и сказал Абсалям:

– Вот так шуба! Как бы ее от атамана скрыть, чтобы мы от нее поживились?

Положили на́ воз и отправились домой. Часу в первом ночи остановились лошадей кормить на большой поляне, в лесу, не доезжая пяти верст до Волги. Перед самою зарей вдруг есаул сделал тревогу.

– Что вы, братцы, спите? Мы-то ухачи́-воры, а у нас украли!

Поскакали разбойники в пого́нь, во все стороны. В это время есаул взял, шубу украл. Разбойники вернулись и спрашивают:

– А много ли покражи было?

– Да вот, – говорит есаул, – шубу украли, а она мне всего дороже.

– Ну, делать нечего, – говорят разбойники, – видно нам ею не владать!

Есаул пома́лкиват. Приезжают к атаману, говорят:

– Господин атаман, поздравляй с добычей! Все ездили благополучно, только вот случилась беда: с возу кто-то шубу украл с бобровым воротником и обложену разным прозументом!

– Плохо, – сказал Стенька, – а вот бы и надо ее сейчас! Как украли? Расскажите!

– Да вот мы с устатку на такой-то поляне отдохнуть легли, – начал один разбойник.

Стенька сказал:

– Иди на то место и поищите невдалеке кругом, не будет ли она тут.

Сели двое на лошадей и поехали на поляну; давай шубу искать. Не доезжая до одного небольшого кустика, видят: шуба лежит вверх воротником.

– Эй, Митька, я шубу нашел!

Несет шубу на руке, прямо к атаману. Атаман взял и говорит:

– Да, стали от меня воровать! Неладно, робята! Я на него надеялся, на есаула, ну, а теперь он из веры вышел.

А Абсалям за дверьми стоял да слушал. Приходит в комнату и говорит: