Текст книги "Всякий капитан - примадонна"

Автор книги: Дмитрий Липскеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Гений! – еще раз определила Крыса Ивановна и попросила Сафронова остаться после уроков, чтобы познакомить мальчика с учителем физики. – Мы выясним, насколько далеко распространяется твой талант! – объяснила.

Дожидаясь окончания шестого урока, Птичик сидел в школьном буфете и питался молочными сосисками. Во время трапезы он размышлял об открытии в себе такого интересного дара и о его происхождении. Анцифер дожевал последний кусок водянистой сосиски, как его вдруг осенило!

«Это же сок моей души! Эта та капля, которую я поднял на крючок! Вот, значит, как оно обстоит! Ах ты моя дыра, дырочка, дыруля! Что же я столько времени потерял зря, не исследовав тебя как следует!..» Еще Птичик подумал, что все произошедшее напоминает ему голливудский кинематограф, кино, в котором он играет звездную роль! Ему эта фантазия была приятна.

А потом Крыса Ивановна познакомила его со школьным физиком – молодым учителем, который лет семь назад окончил физмат, сам слыл гением, защитив докторскую в двадцать три. За заслуги в России был приглашен в Кембриджский университет, в лабораторию профессора Вольфа Энке, и начал работать в ней крайне успешно, выбрав тему «локация нейтронов при взрыве сверхновой звезды»… Русский физик стал ведущим сотрудником прикладного отдела всего через каких-то полгода. Но, видимо, молодой человек чем-то провинился перед Господом либо за родителей понес отложенное наказание, но на его голову упал в прямом смысле слова – с балкона третьего этажа квартиры старушки Элизабет Мейсен – горшок с цветком герани. И не столь большая уж высота, и не столь крупный горшочек, но этого для головы молодого гения оказалось достаточно. Глиняный сосуд не изувечил его, даже значительной раны не нанес, просто выбил из его мозгов весь талант физика, не оставив в них Божественного и капли единой… После одного дня больницы гений вышел в мир простым обывателем. Он помнил физику и математику на пятерку, но пользоваться ими не мог. Одни банальности выбрасывали мозги в лабораторию. Так энциклопедисты не имеют возможности произвести на свет ничего своего оригинального всегда на память приходит мысль о том, что это когда-то уже было, кто-то придумал этот велосипед! «Цитата мысль стережет» – изрек кто-то.

Нашего гения отправили восвояси, то есть на родину.

Себе физик сказал просто: «Где родился, там и пригодился». С превосходным резюме он устроился в РГГУ руководителем полусекретной лаборатории, но быстро был раскрыт в своей полной бездарности для научной работы… Потом в отчаянии он сильно пил, живя у старенькой мамы, но очень скоро, почти спалив поджелудочную и печень, образумился и устроился работать учителем физики в школу, которую сам когда-то окончил. Весь учительский персонал знал о трагедии и сочувствовал несостоявшемуся гению. Молодой человек более ничего не желал, смирился стать одним из толпы и каждое утро приходил к восьми тридцати в свой класс.

К нему и привела Крыса Ивановна Анцифера Сафронова, дабы удостовериться в обнаруженном у мальчика таланте.

В поношенном костюмчике, еще с лондонской Риджент-стрит, патлатый и очкастый, физик встретил их со скукой.

Посмотрев на здоровенного семиклассника, чья рубашка трещала от накачанных мышц, бывший гений поморщился, ощутив свои тщедушные телеса.

– Я слушаю вас, Анна Ивановна! – сказал он, отлично помня, что дети называют ее за внешний вид Крысой Ивановной. Впрочем, в бытность свою и он называл математичку за глаза тем же именем. – Проходите! Что здесь у нас?

Она в ответ затараторила, что талант открылся в этом незатейливом подростке, решает все подряд, даже из институтской программы примеры как орешки щелкает!

– Проверим, – вяло отозвался физик и начертал на доске сложную математическую задачу, которую когда-то сам придумал. – Валяй! – разрешил, а сам уставился в окно, разглядывая серые хрущевские пятиэтажки… Вспомнился чистенький университетский городок в Британии, вспомнилась рыжая девушка Джоан, тесно прижавшаяся к нему трепещущим голым телом и обещающая ему счастье, которое так и не подарила, объяснив лишенцу, что не всем счастье положено!.. Бог дал – Бог взял!..

Бывший гений хлюпнул носом… Из воспоминаний физика вывело восторженное восклицание Анны Ивановны:

– Решил!!!

Учитель обернулся на доску, пробежал взглядом по ответам и, вздернув брови, удивленно подумал, что этот здоровый лось действительно решил задачу наивысшей сложности. А еще в его голове в считаные секунды родился выдающийся план. Он увидел себя великим педагогом, открывающим и воспитывающим великие таланты. Пусть хотя бы один. И вот он, первый его ученик, чей талант он обнаружил! Он отшлифует грани таланта до гениальности, а потом дарует великолепный бриллиант большой науке и… И вернет себе прекрасную Джоан!..

Теперь учитель смотрел на Анцифера с приветливой улыбкой. Глаза его сияли, а тощая рука тянулась для вялого рукопожатия.

– Спасибо, Анна Ивановна! – поблагодарил физик математичку и вытеснил ее за дверь класса. – Нам по-мужски тут надо!.. Извините…

Для верности он предложил Птичику еще несколько задач, которые тот так же просто разобрал.

Расправляясь с последней задачей, Анцифер задумался о том, что происходит нечто, не совсем нужное ему. Он понимал, чувствовал, что наверняка его внезапно открывшийся талант решил использовать этот задрыга, похожий на бледную моль, да еще с влажными руками… Надо линять, понял Птичик, но здесь физик заговорил, да с такой судорожностью в голосе, как будто лихорадкой заболел.

– Ты окончишь школу экстерном! – затараторил. – Поступишь на физмат в четырнадцать лет, окончишь в семнадцать! Напишешь сразу докторскую диссертацию, у меня есть глобальная тема, правда-правда, и в девятнадцать выберешь себе любую лабораторию в мире, в которой захочешь работать! Слава и деньги – в любом количестве! Женщины и уважение, комфорт и власть!..

У Анцифера запрыгали фантастические картинки в голове, особенно возникло много женских образов. Правда, все они были родом из «Плейбоя». Лишь один образ, скорее лик, возник в его воображении, от которого сердце подростка сжалось, а носу почудилось, что он чувствует запах осенних яблок. Картинки распутниц растаяли, и осталась Она. Он вспомнил ее впервые за три года и почти умер. Алина… Беленькая и изящная – девушка отца…

Анцифер согласился.

Со следующего дня несостоявшийся гений полностью взял подростка под свой контроль. Независимость и деньги – слишком сильный стимул для юной души. У Анцифера же была и третья цель, вытекающая из первых двух, – Алина. С деньгами, талантом и свободой он мог войти в ее жизнь, вытеснив из ее лона память об отце.

– Плюнь на все остальные предметы! – лихорадочно взывал физик. – В помойку вечности биологию с историей и географию с пением! Мы вознесемся на вершину физики, на олимп математики, а потом скрестим этих двух девиц, и у нас получится… Что у нас получится?..

– Фигня! – ответил Птичик.

– Нобелевская премия, болван!

Птичик, влекомый образом Алины, заставлял себя решать сотни задач, изучать тысячи правил и положений. В его голове жили только цифры, молодой человек забыл обо всех эротических журналах и Интернете, пахал, как лошадь, от рассвета до заката. Так молодой волчара готов неутомимо бежать за потекшей волчицей, забыв обо всем на свете.

За какие-то месяцы он достиг многого, и счастливый физик сумел убедить школьное руководство, а вместе с ним районный отдел образования, что гению должно быть позволено сдать Единый государственный экзамен экстерном, дабы страна скорее заполучила юного гения для практического решения стратегических задач.

Весенним утром, в одно из воскресений, Анцифер проснулся и ощутил свою голову совершенно пустой. В ней будто ластиком потерли основательно, не оставив ни одной цифры, ни одной закономерности. Юноша метнулся к сумке за учебником физики, открыл его наугад, посмотрел на страницу и обнаружил на ней совсем незнакомые и холодные цифры. Перевернул страницу – тот же эффект. Сидел так час, глядя в учебник как баран на новые ворота…

А потом его будто ушатом холодной воды обдало – образ Алины отодвинулся на целую бесконечность.

Здесь еще Хабиб пыхтел вонючим кальяном.

– Ты когда свалишь в свою Турцию, зверь? – спросил Анцифер так жестко, что турка чуть было не снесло с належанного дивана. К тому же Хабиб разглядел в глазах пасынка холодную сталь. Он очень сильно тогда испугался. – Не кури, собака грязная, в доме! Здесь дети живут!

Даже мать, все слышавшая из кухни, не осмелилась вступиться за мужа. И чудо – вечно орущий Соевый Батончик затих до вечера… Через десять минут кальян переместили на балкон, благо на Москву уверенно наступала весна.

Анцифер промучился до самой ночи. У него поднялась температура, он сидел на ковре сжавшись, притянув к себе колени, и шептал ее имя. В горячке ему казалось, что он видит девушку наяву, с распущенными снежными волосами. Алина что-то говорит ему, но слова разобрать невозможно, он протягивает ей руки навстречу. Но она отдаляется, образ ее расплывается, словно на фотографию растворителем капнули…

Здесь у Птичика отчаянно зачесалась подмышка, будто слепень укусил. Он почесал ее, пальцы провалились в черную дыру, а сердце запрыгало от осенившей его мысли.

– Сок души! – прошептал юноша. – Сок души!..

Он отыскал спрятанный моток лески с крючком, раздвинул пальцами кожу, обнажая дыру полностью, и запустил в нее снасть.

Через два часа промысла он вытащил леску обратно и с волнением уставился на крючок. С него, с трезубца, поблескивающего в свете ночника, свисала выловленная капля. Жидкости натекало с металла все больше, и Птичик, дабы дар не сорвался на ворсистый ковер, мгновенно отправил его в рот. Как и в первый раз, он не смог распознать вкус душевного сока, да и фиг с ним, со вкусом! Несколько секунд он покатал шарик во рту и проглотил его жадно.

И вновь вспыхнуло в мозгу фейерверками и полыхало празднично, а когда салют отсверкал, Анцифер не спеша потянулся за учебником, но, еще не заглянув в него, понимал уже, что все вернулось на свои места, талант восстановился, завелся, словно мотоцикл после заправки бензином, и в голове вновь громоздились цифры, распадаясь на стройные формулы…

Как и предсказывал учитель физики, Птичик экстерном сдал школьные экзамены и без малейшего труда поступил на физмат в РГГУ.

Несостоявшийся гений всюду следовал за своим протеже, контролируя каждый его шаг, а в университете объяснял, что является научным опекуном будущего светила российской физики и математики.

– Я хочу жить в общежитии, в отдельной комнате! – потребовал Анцифер.

– Никак невозможно! – замотал головой опекун. – Тебе всего четырнадцать лет! Пока ты должен жить дома! Хотя бы до шестнадцати! Таков закон!

– О'кей, – смирился юноша до времени.

В университете на его факультете было много талантливых молодых людей. В группу приняли шестнадцать юношей и всего лишь двух девушек-близняшек, сестер Жоровых. Студентки физмата, естественно, не обладали модельной внешностью, скорее, наоборот, их можно было назвать антиподами длинноногих красавиц с других факультетов. Задастые и коротконогие, с большими бюстами и невыщипанными черными бровями, сестры Жоровы вызывали лишь чувство сострадания и легкого отвращения.

Вся мужская часть курса в свободное время фланировала между журфаком и филфаком, где женского пола имелось в достатке, на все вкусы и потребности. Судьба двух студенток физмата представлялась печальной и девственной.

Птичику было всего четырнадцать, и половозрелые девушки журфака и факультета филологии к нему относились как к мальчишке: пусть и гений, но всего лишь пацан-акселерат крутился возле их соблазнительных форм.

Поразмыслив, Анцифер решил действовать по-другому. Он вернулся в альма-матер и пошел на компромисс со своими гормональными желаниями. Анна и Жанна – так звали близняшек, осознавшие ко второму семестру, что их девственности следующее десятилетие ничего не угрожает, решили грызть гранит наук уныло и обреченно, а потому, когда юный, сложенный, как Аполлон, Анцифер стал оказывать им знаки внимания, причем обеим сразу, студентки-сестрички не долго думая вступили с ним в преступную половую связь.

Анцифер проводил с подругами в общаге по трое суток, не выходя из комнаты, обретая с непритязательными девчонками опыт, столь необходимый ему в будущем.

Оказалось, что вундеркинд не только математический гений, но и в любовной сфере одарен Господом щедро.

Общага содрогалась от стонов двух осчастливленных сестер… Анна и Жанна обучили Птичика всему, что сами знали по рассказам и фильмам, а то, что им лишь фантазировалось, незамедлительно опробовалось на практике.

Учитель будущего нобелевского лауреата пытался отыскать опекаемого в недрах общежития, сходил с ума, вдыхая запахи разврата, объяснял каждому встречному, что расход семенной жидкости пропорционален потере серого вещества, а в глубине души мучился, безнадежно мечтая вернуть свою рыжую Джоан и расходовать с ней любовную жидкость до последней капли… Над ним смеялись, особенно девушки. Полуночные красотки открывали двери комнат и как бы ненароком распахивали ночные халатики, ослепляя голодный разум бывшего гения чудом обнаженного девичьего тела…

Через два месяца любовных упражнений эта троица отработала все позиции из «Камасутры», она же устраивала оргии под немецкую порнографию, а однажды, напившись дешевого белого вина, сестры Жоровы и Анцифер бегали голышом по общаге, что и засвидетельствовали камеры наружного наблюдения.

Аморальное поведение сестер обсуждалось всем факультетом. Особенно нимфоманок осуждали студентки с модельной внешностью, ревнующие, что их «Феррари» обошли на повороте не «Порше» или «мерсы», а уродливые «Жигули». Сие нарушение всех моральных и природных правил требовало беспощадного наказания.

Руководство факультета решило не выносить сор из избы, не отдавать под суд Анну и Жанну за растление малолетнего, ростом метр девяносто, мускулистого мальчика, но отчислило девиц из университета с позором. Сафронов был и так неподсуден по причине полного несовершеннолетия.

Близняшки Жоровы уходили с гордо поднятыми головами.

Все студенты мужского пола отметили, что сестры-нимфоманки внезапно похорошели до твердых четверок по пятибалльной системе, а ранее не оценивались вовсе. В облике обеих появилось нечто такое, что обычно сводит большинство молодых самцов с ума. В их глазах навсегда поселилось лукавое распутство и знание, что женское счастье было подарено им жизнью, несмотря на ничтожные математические шансы, и они с благодарностью приняли его. А теперь – хоть потоп!.. Кстати говоря, впоследствии обе выйдут замуж и проживут свои жизни по-женски удачно. Обе назовут своих сыновей в честь Анцифера, что вызовет в жизни детей немало путаницы.

Все студентки женского пола оценили на продемонстрированной в доказательство вины пленке немалую природную одаренность вундеркинда. И кто сказал, что голый мужчина не эстетичен?..

В конце первого курса и начале второго Анцифер вовсю катался на «Феррари» и «Порше», используя отборный девичий парк для успокоения гормонального фона и оттачивания сексуального мастерства.

– Ты не должен так поступать! – читал нотации опекун.

– Как? – не понимал Птичик.

– Ты не должен… э… распутничать!

– Я молод! У меня гормоны! И это не распутство, а нормальное течение человеческой жизни. Разве вам никогда не хотелось жить одновременно с двумя девушками и производить с их телами все, что вам заблагорассудится? Можете представить, что у вас во рту сразу четыре упругих соска?

– Нет, – ответил учитель гордо.

– Врете! Представьте себе – всего по паре! У вас рук не хватит! Вижу, вижу в ваших глазах блеск! Короче, врешь ты, опекун! Врешь!

– Никогда! Ученый не может позволить себе такие вольности! Или эта распущенность поставит крест на всей его карьере!.. Мужчина-ученый должен любить одну женщину, которая станет товарищем, верным другом, соратницей на всю жизнь, так Богу угодно… – Он произнес последнюю фразу столь проникновенно, столь убедительно, видимо, вспомнив рыжую Джоан, что Анцифер впервые впечатлялся и воспринял физика всерьез.

После его слов и печального взгляда Птичику вновь вспомнилась Алина. В душе затрепетало березовым листиком, ослабли руки. Он понял, что почти готов к встрече с ней…

Ранним утром, в годовщину смерти Нестора, Анцифер съездил на Ваганьковское кладбище.

Сидя возле мраморного бюста отца, поставленного на могиле криминальным авторитетом, которому когда-то Нестор спроектировал дом, Анцифер дышал свежим кладбищенским воздухом и тихонько говорил памятнику, как ему не хватает папы, его поддержки, хотя он вырос и готов сам себя поддержать… Еще он рассказал, что окончил экстерном школу, что учится на физмате и страна ждет от него глобальных открытий.

– А я не хочу делать никаких открытий, пап… – признался отцу сын. Потом Анцифер долго молчал, пока решился наконец сказать: – Я люблю твою женщину, Нестор… Говорю тебе это не как сын отцу, а как мужчина мужчине. Ты должен понять!..

Он вышел за ограду могилы и некоторое время смотрел в глаза бюсту отца.

– Ни хера не похож! – недовольно сказал и пошел с кладбища.

На ходу он заметил, что к фотографии народного артиста России, лежащего рядом с отцом, прибавилась еще одна – женская.

Жена, что ли? Не выдержала смерти мужа?.. Бывает ли такое?..

Анцифер сел в трамвай и понял, что теперь готов прийти к ней… Умрет ли она от тоски, если он умрет первым?..

Накануне он поссорился с матерью. Напомнил, что завтра годовщина смерти отца.

– Пусть его альбиноска к нему на кладбище тащится! Я здесь при чем?!

– Ты родила от него двух детей!

– Которых он оставил сиротами? – Лицо ее было искажено злостью. Она проворачивала мясо для люля-кебаба и пахла луком.

– А почему бы вам с Хабибом не пожить в Турции? – поинтересовался Анцифер. – Соевому Батончику будет лучше на родине!

– Из дома гонишь! – заорала она. – Накачал мышцы, гаденыш, – и мать родную за порог! А ты что смотришь! – оборотилась она на Хабиба.

Турок посмотрел своими оливковыми глазами на ситуацию и подумал, что в этой загадочной стране очень тяжело жить. Здесь его почему-то называют зверем, а сына его – соевым батончиком. Еще он подумал, что богинь стала совсем старой и нужно менять дислокацию. Где лучше всего живется турку? Конечно, на родине!.. Или в Берлине!.. Хабиб с недавнего времени стал сильно бояться ее сына. Ох, какие у него глаза нехорошие! Злые, равнодушные. Он боялся, что Анцифер когда-нибудь его убьет!.. Да, надо уезжать на родину…

Ей же он ответил, что это хорошая идея – пожить в Турции. Там сейчас тепло, начинается сезон и можно опять в гостинице, как раньше!

– Хочешь в Турция, мой богинь? Помнишь, как мы в море?

Она швырнула в него мясорубкой. Попала в плечо. Хабиб вскрикнул и, сраженный кухонной утварью, рухнул на пол.

Отвели турка в травмпункт, где страдальцу сделали рентген, обнаружив трещину в ключице. Обмазали всего гипсом и отправили домой. Ночью Хабиб плакал от боли и унижения, и слезы его были по-восточному горячи. Он очень сильно захотел домой, где турецкие женщины добрые и покорные.

Птичик дозвонился Верке и сказал, что завтра нужно ехать на кладбище.

– Зачем? – не поняла Верка. – Кто-то умер?

– Завтра пятая годовщина смерти отца.

– Папусечка-а-а! – просюсюкала Верка. – Не могу! У меня с Борькой проблемы!

– Какие?

– Стал плохо учиться и начал курить! Врачи сказали его родителям, что во всем виноват ранний секс! Что Борька не растет из-за секса и мозг у него развивается медленно!

– Все может быть, – посочувствовал Птичик.

– Так что я не могу его оставить сейчас! Борхито очень переживает за свой маленький рост!.. Я тебе говорила, что у меня уже есть месячные?

– Нет.

– Второй год, – информировала Верка с гордостью. – Ты-то как живешь?

– Нормально.

– Как мать с Ванькой, Хабиб?

– Ничего…

– Ты прости меня, что я завтра не приду! Сам понимаешь!..

– О'кей.

Перед тем как поехать на кладбище, Анцифер подошел к тахте, на которой лежал мертвенно бледный загипсованный Хабиб. Видя приближающегося пасынка со стальными глазами, турок сжался всем телом и покрылся мелким потом.

Птичик погладил отчима по гипсу и с большим сочувствием произнес:

– Прости меня! – и добавил: – Зверь…

Он не возвращался к ней неделю.

Взяв из физической лаборатории микроскоп, Птичик разобрал его, затем вновь собрал, переделав механизм в телескоп, и просидел несколько дней у себя в комнате, исследуя черную дыру.

Анцифер растянул кожу настолько, насколько это было возможно. Вставил в нее медицинское распирающее кольцо, чтобы не закрывалась, и воткнул в пустоту окуляр портативного телескопа.

Он просидел несколько часов, глядя в свою душу, отчаянно напрягая глаза, но ничего, кроме всепоглощающей тьмы, не обнаружил.

Его глаза устали. Анцифер с усмешкой представил себя астрофизиком, исследующим свое тело, а вернее – душу. Астрофизик души!.. Неужели в ней все так темно?.. Не успел он задаться этим вопросом, как тотчас в непроглядной тьме блеснуло искрой, будто отстрелило от зажженной спички. Как будто звезда упала с ночного неба… А затем одна за другой – и черное пространство разукрасил самый настоящий звездопад, застывший созвездием Лебедя.

Когда-то отец, отвезя детей на море, показывал Птичику ночное небо и на падающие звездочки говорил:

«Ты можешь загадывать любое желание, сынок! И оно обязательно сбудется!»

– Хочу, чтобы она меня любила! – бесконечно загадывал Анцифер, зачарованный звездопадом своей души.

А потом звездный дождь внезапно кончился, и темнота, словно волшебный театральный занавес, расцвела многочисленными галактиками, как будто Птичик глядел на снимки телескопа «Хаббл». Он рассмотрел Млечный Путь, который мчался на него, как в научно-популярном фильме, закрученный в космическом вихре. Затем незнакомые галактики понеслись в прошлое, одна за другой возникая и исчезая, поражая своим многоцветием.

– Я чего, в планетарии?!! – обалдел Птичик. Из материнской комнаты донеслось:

– Не мешай спать! Ты что, один здесь живешь, гений херов!

– Спи спокойно, мой богинь! – Хабиб.

– Ты мне еще будешь здесь указывать, иноверец! – мать.

У Птичика от напряжения потекли из глаз слезы. Ему необходимо было сделать перерыв. Он оторвался от окуляров, зевнул протяжно и заснул прямо на ковре…

На следующий день в университете искали того, кто увел микроскоп стоимостью двадцать пять тысяч долларов. Даже милицию вызвали, и зачем-то она шарила у всех по карманам, как будто микроскоп можно было спрятать в одежде.

Знающие люди объяснили людям в погонах, что микроскоп вещь не столь уж маленькая, что название произошло не из-за малости пропавшего предмета, а из-за малости, которую предмет может разглядеть. Сама же вещь довольно большая. Милиционерам показали другой, похожий на пропавший, микроскоп.

– А-а-а! – поняли милиционеры. – Что ж вы раньше молчали?

Кто-то из особо наглых студентов ответил:

– Мы надеялись, что вы среднюю школу окончили!

Главный из милиционеров, стрельнув глазами, тотчас обнаружил говорливого.

– А ты, ушастый. – Милиционер указал пальцем на наглеца. – А ты, ушастый, плохо кончишь! Таким, как ты, ушастый, ухи быстро отстригают! Умные все здесь? Я спрашиваю: умные?.. Так какого хера вы нас вызываете, отвлекаете от важных дел?!

Здесь пожилой проректор заступился за студентов:

– Потише, товарищ капитан! Здесь вам не вытрезвитель! Здесь будущее российской науки! Так что попрошу!..

Весь университет знал, что пожилой декан еще в советские времена работал нелегалом во Франции, в секретной лаборатории, и тибрил для страны секреты. Его не поймали, и, по слухам, за заслуги перед коммунистической партией ЦК присвоил разведчику звание генерала.

– А ты, старый, плохо кончишь! – побагровел капитан. – Таких, как ты, живьем хоронят! Дубинкой хочешь по ребрам?..

Ну здесь и поехало все! Пожилой декан резко, будто щипцами, взял капитана чуть повыше локтя и, казалось, приподнял его, сделав больно.

– Нападение на власть! – вскричал милиционер, извиваясь всем телом.

Декан зашептал ретивому командиру наряда что-то в ухо, отчего тот сначала побагровел, а потом побледнел и сник в мгновение. Декан отпустил его руку и значимо произнес:

– Чтобы я вас больше здесь не видел! Ясно?

– Так точно, – промямлил капитан и поплелся к выходу, уводя за собой ошеломленных подчиненных.

Когда двери за властью закрылись, декану дружно аплодировали всем факультетом.

Ну и самое главное – концов микроскопа так никогда и не нашли! Спасибо милиции и декану из Федеральной службы контрразведки!

Всю неделю Анцифер наслаждался картинками Вселенной… А потом ему надоело… Он ВСПОМНИЛ о ней и, засунув микроскоп в сумку, отправился в поход.

Дверь открылась, и он ощутил теплую волну ее запаха. Она стояла в проходе в маечке – худенькая и ночная, и он некоторое время дышал ею, а приблизившись, ткнулся носом в ее волосы и простоял бы так вечность. Он чувствовал, как стучит ее сердце, – как голубиное, как тело, теплое, нагретое одеялами, жмется к его телу и она шепчет ему:

– Где ты был?.. Я ведь могла умереть!..

А он шепчет ей в ответ:

– Прости… – и, чуть приподняв ее за талию, несет в комнату.

– Как же ты! – Она целует его в лицо. – Ты жестокий мальчик!

– Нет, – отвечает он, принюхивается и чует только ее запах и запах нового постельного белья. Опускает ее на кровать…

– Что ты делаешь? – шепчет она.

Он думает о странном женском устройстве. Она спрашивает у него, точно зная о его намерениях. Голая и готовая его принять… Даже сестры Жоровы, которых он по третьему разу за ночь радовал, так же перед слиянием тел, вытаращив глаза, томно вопрошали: «Что ты делаешь?» Ну что здесь ответишь?..

Хотя ей он знал что ответить.

– Я люблю тебя, – прошептал. – У меня столько нежности к тебе!.. Ты похожа на ребенка нерпы, белька. Ты вся белая!..

Этой ночью у них все было гораздо слаженней. Они не теряли сознания, удерживаясь на острие осознанных ощущений. Оба рассматривали друг друга и не стеснялись даже крайностей, которые напугали бы ханжей и лицемеров, любящих смотреть фильмы категории восемнадцать плюс и комментировать их: «Да как же он ей туда-то! А она как это терпит?.. Вот ведь какая эластичная профессионалка!.. И как такие фильмы разрешают! Фу, гадость!.. А это… Она же захлебнется! Вот ведь конь, бычара семенной!»

Он целовал ее.

Она целовала его.

В квартире, подаренной ей Нестором, было густо от любви.

Теперь он пах ею, а она – им.

У нее были маленькие розовые пятки, и он об этом ей сказал:

– У тебя маленькие розовые пятки.

– А у тебя, – ответила она, – у тебя ножищи, как у бегемота!

– У тебя маленькая вкусная попка!

– А ты непристойный хулиган! И у тебя… у тебя маленькая штука!

– Какая штука? – не понял он.

– Которая похожа на пистолетик!

Она улыбалась, глядя, как он постепенно понимает, что имеется в виду!

– Ах ты безобразница! – Он глядит на низ своего живота и улыбается ей в ответ. – Действительно маленькая!.. Сейчас…

– Я тебя тоже люблю, – говорит она.

– Почему «тоже»?

Она не поняла его вопроса:

– Ты же сказал, что ты меня…

– Когда? – Он пытался припомнить, хмуря брови.

– В самом начале…

– Что ты имеешь в виду?

Она придвинулась лицом к его лицу, коснувшись носом его носа.

– Ты негодяй? – лизнула его губы. – Ты хочешь помучить меня?

Он слегка прикусил ее губу, а потом ответил:

– Да, я хочу помучить тебя!

– Отвечай же скорее!

– Что я должен сказать?

– Я…

– Я, – повторил он.

– Я люблю…

– Я люблю…

– Я люблю… мальчиков!!!

Она засмеялась над своей шуткой, а он повалил ее на подушки и, в мгновение подчинив своему телу, признался:

– Да, я люблю мальчиков!

И она опять произнесла, как сестры Жоровы:

– Что ты делаешь?.. – страстно и шепотом.

– Я трахаю тебя!

– Гад!.. – успела произнести Алина. Она хотела еще что-то сказать, но все существо ее переместилось в измерение, в котором отсутствуют мысль и слово, а главенствует лишь чувство одно.

Потом она его кормила, а он ел много и долго, усталый и довольный.

Они спали, крепко прижавшись кожа к коже. А потом просыпались и вновь истощали друг друга до невозможности дотрагиваться. Опять ели, и опять телами прилеплялись намертво, как лягушки, пока не кончилась еда и не истощились силы.

– Я хочу жить с тобой, – сказал он.

– Живи, – согласилась она.

– Я найду где заработать.

– Учись, Физик, я тебя прокормлю.

– Я не смогу жить на твои деньги!

– Какая разница, Физик, – мои, твои деньги?

– Как ты называла отца?

– Хочешь знать?

– Да.

– Я называла его Строителем. Твой отец был строителем в прямом смысле этого слова. Он мог построить дом.

– Ты его любила?

– Я его любила.

– И я его любил, – признался Анцифер. – В этом мы с тобой схожи. Я очень обиделся, когда он умер. А ты?

– На кого?

– Просто обиделся.

Она погладила его по щеке:

– Не надо на него обижаться… Смотрит он на нас сейчас с небес…

– Не смотрит он на нас! Бога нет.

– Ты что?..

– Ты веришь в то, что говоришь?

– Верю!

– Значит, отец сейчас сидит на облаке и смотрит, как мы с тобою тут…

– Не так примитивно.

– А как?

Она не знала, как ему объяснить… Он лежал голый и злой.

– Он ничего не оставил после себя.

– Не говори зря! Вы с сестрой… Он очень вас любил!

– Нам не на что жить!

– Он оставил большое наследство, Физик! – Она удивилась. – Я знаю! Помнишь дом на Новой Риге? Нестор его построил…

– Я там жил… И ты, кажется…

– Твоя мать его продала. Дом стоил очень дорого… Еще Нестор фонд для вас организовал…

– Фонд?

– Он всегда говорил, что если умрет, то вам будет на что выучиться! Он был горд, что вы получите образование в любом учебном заведении мира. Нестор смог стать богатым человеком!

– Я ничего об этом не знаю…

– Спроси у матери, Физик!..

Он решился открыть ей самое сокровенное.

Был вечер. Она ластилась к нему, но он отстранял ее, занятый подготовкой к решению.

– Подожди! – просил.

– Я не могу ждать…

Он напрягал свои губы, а она впивалась в них взасос, затем открывала рот, выпуская сильный язык, пытаясь вторгнуться в его рот… Не пускал.

Она не сдавалась.

– Ну хорошо, – сказала, собрала волосы в пучок и опустила голову к его животу. Выдохнула горячий воздух всего лишь раз и увидела начало жизни. Она поймала жизнь губами… Она вспомнила Нестора и вспомнила губами мертвое…

Ему не хватило сил оторвать ее от себя и вырваться…

Коротко мгновение мужской победы, и столь же коротко воспоминание о ней!..

Не успела она посмотреть на него снизу, как он уже начал говорить ей, что любит ее, а потому хочет открыть ей самую главную тайну своей жизни.

Она почти не реагировала на его серьезность, была взрослой женщиной, которой пацан хочет сказать что-то важное для себя, но для нее совсем неинтересное, попутное.