Текст книги "Всякий капитан - примадонна"

Автор книги: Дмитрий Липскеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 12

Эй, ты слышишь меня?.. Хеллоу!.. Ну хорошо, я знаю, что прошла только половина срока… Эй!.. Ну давай мириться!.. Я знаю, что ты хочешь! Клянусь, не буду тебя раздражать!.. Пожалуйста!

– Стал вежливым?

– Я стараюсь.

– Что ты хотел сказать?

– Я хотел сказать, что создал целый мир!

– Ого!..

– Да-да! Он огромен и прекрасен!

– И что это за мир?

– Это Земля и люди, населяющие ее!

Если бы гранит мог поперхнуться, он непременно бы поперхнулся.

– Землю и людей создал я, – уточнил он.

– Подожди!.. Я трудился над этим пятьсот миллионов лет!

– А я затратил куда меньше!

– Я подарил людям любовь!

– Этот дар они имеют от меня давным-давно.

– Я научил людей добывать пищу и наградил их талантом мореплавателей!

– Скажи, а чего ты им дал такие имена?

– Какие?

– Дурацкие. У одного имя даже кончается на «фер». Прямо как Люцифер!

– Не знаю, про кого ты. Я создал много людей!

– Ты собираешься убить некоторых?

– Ну… кое-кого…

– Ты уже пытался живодерничать! Нехорошо! Животные ни при чем!

– Так это ты вмешался и сделал ситуацию нереальной?

– Всегда есть место чуду.

– Чудес не должно быть много! Чудеса отвлекают от будней и делают людей несчастными!

– Ты опять меня учишь, малыш?

– Нет, я высказываю свое мнение.

– Ну-ну… Какие планы?

– Мне там надо завершить кое-что, отшлифовать работу.

– Работа – это хорошо.

– А ты что делаешь?

– Я?.. У меня созвездие Лебедя. Ты же знаешь о моей новой затее. Я тебе говорил.

– Ах да! Какой ты нерасторопный!

– Мне спешить некуда! Времени нет!

– Можно просьбу?

– Давай.

– Можешь не вмешиваться?

– Во что?

– Ну, в то, что я создал… В общем, в то, что я шлифую там?

– Давай, малыш, шлифуй…

– Значит, обещаешь?

– Эй, ты где?.. Почему не отвечаешь?..

Он так и не дождался ответа от гранитной глыбы. Начался отсчет следующего миллиарда лет…

Глава 13

Анцифера раздражало и одновременно мучило, что Алина настаивает на том, что видит в дыре смерть его отца. Ему казалось, что она придумывает себе картинки как остаточное явление любви к Нестору, как подсознательную вину из-за любви к нему, Анциферу, сыну Нестора.

– Мой отец умер от рака легких! – твердил Птичик. – Он никогда не плавал в океане!

– Ты сам сказал, что я должна настроиться и тогда увижу!

– Я говорил про космос! Я видел созвездие Лебедя! А ты видишь какую-то хрень!

– Вероятно, – она усмехнулась, – в твоей подмышке показывают разное кино. Мультизальный кинотеатр!

Анцифер зашел домой и обнаружил семейство в полном составе.

Мать демонстративно не обращала на него никакого внимания, Хабиб тотчас убрался в свою комнату, и только Верка бросилась навстречу брату.

Птичик был удивлен таким проявлением сестринской любви, впрочем, дал ей обцеловать свое лицо, а потом Верка потянула его в комнату на интимный разговор.

– Ну, говори! Не тяни.

Верка собралась, оправила майку на пухленьком, почти детском животике и выпалила:

– Я больше не люблю Борхито! Мне с ним скучно, он не растет, и у меня с ним не бывает оргазмов!

– Так уходи от него!

– Жалко мне его. Он будет страдать!

– Пострадает и перестанет!

– Ты думаешь?

– Уверен.

– Мне придется вернуться к матери и жить в этой комнате!

– Живи.

– А ты?

– Я с женщиной живу. У нее есть квартира.

– Да ну?! А я знаю ее?

– Знаешь.

– Да ну?! А кто это?

– Это Алина, подруга отца!

Верка открыла рот и долго его не закрывала, осмысляя услышанное. Потом рот закрыла и уточнила:

– Это которая нашу семью ограбила?

Анцифер засмеялся:

– Кто тебе это сказал?

– Мать. Да я всегда об этом знала!

– Алина была женой отца, он ей квартиру подарил. Ведь должна она была где-то жить!

– Ее проблемы!

– Ну так я вот тебя сейчас выброшу на улицу, и чего делать станешь? Опять к Борхито пойдешь?

– Это чего это ты меня выбросишь?!! – нахмурилась Верка, как в детстве, когда собиралась драться с братом. – Твоя, что ли, квартира!!!

– Не моя, но у меня сил больше!.. Да ты не бойся, я для примера. Каждому нужно где-то жить! И это дело отца было, кому и что дарить. Согласна?

Верка напряженно думала.

– Ну да, папуся для нас все делал.

– Правильно. И нечего сейчас его осуждать, когда он утонул.

– Куда утонул? – не поняла Верка.

– То есть умер… Ты лучше у матери спроси, куда она наш дом дела, который отец построил. А он ведь несколько миллионов стоил. Хватило бы, чтобы нам с тобой по отдельной квартире купить, и еще на жизнь осталось бы!..

– Мам! – заорала Верка. – Мам!.. Где ты там!!!

– Гав-гав! – поддержал Антип. Он жил в детской комнате и часами висел на дверной ручке.

Она появилась, большезадая, с плохо прокрашенными волосами и с подозрением в глазах:

– Ну чего тебе?

– А ты куда папусин дом дела? – поинтересовалась дочь.

– Какой дом?

– Который папуся построил для нас! Птичик говорит, что он несколько миллионов стоил! Я хочу отдельную квартиру!

Мать посмотрела на Анцифера глазами – гиперболоидами инженера Гарина, собираясь испепелить сына на месте.

– Что за разговоры! – наехала она.

Птичик улыбнулся:

– Да не страшно, мам. Давно уже! А дом ты, тетя Рая говорила, спустила на своего хорька Хабиба! Продала за копейки, так тебе кувыркаться с Хабибом хотелось! И Верка в тебя пошла! Хорошо, хоть она мужикам не платит!

– Да я тебя!..

Мать стала подпрыгивать на месте, но никто не понял, что это за ритуал такой новый.

– Ты чего, мам? – улыбнулась Верка. – Сейчас пол проломишь!

Она сделалась красной, и все продолжала подпрыгивать. Затем краснота перешла в бордовый окрас, спускающийся от лица к шее, от шеи к плечам.

– Ее замкнуло, – определила Верка. – Сейчас того!..

Анцифер поднялся со стула, подошел к матери и обнял ее:

– Ну успокойся, мам! Успокойся! Мы тебя все равно любим!

Тут и Верка подошла к матери и обняла ее крепко-крепко.

Неслышно из коридора нарисовался Соевый Батончик Иван Хабибович Оздем. Он втиснулся между братом и сестрой, крепко ухватив мать за подол.

Она перестала подпрыгивать и заплакала, да так горько, что омыла слезами всех своих детей. И столько от нее отошло несчастной жизни, что тела братьев и сестры покрылись мурашками и наполнились нервической энергией. Сначала Верка стала подпрыгивать, затем мать за старое принялась, а потом и Птичик с Соевым Батончиком не выдержали. Так они и подпрыгивали где-то с час, объединенные общим духом одной турецко-русской семьи.

А когда все успокоилось, она, вспотевшая и обессиленная, рухнула в кресло и вынесла приговор:

– Хабиб во всем виноват! Он меня с пути истинного сбил!

– Турок, одно слово! – горько вздохнула Верка. – И вот ведь – ни одного подарка за всю жизнь не сделал!

– Папа!.. – пролепетал Иван Хабибович Оздем.

– Ну ладно! – определился Птичик и пошел из комнаты. Вся семья двинулась за ним.

Обнаружили Хабиба запертым в туалете.

– Выходи, друг! – попросил Анцифер. – Выходи!..

– Эй! – поддержала Верка. – Твой, что ли, туалет?

Грозно рычал Антип, поддаваясь всеобщему агрессивному настроению.

Мать хлюпала носом, а Соевый Батончик поскребся в дверь, неустанно повторяя: «Папа, папа!»

На зов сына Хабиб покинул убежище и предстал перед семьей пленным.

– Все, – определил Птичик. – Все! – Хабиб поднял на него испуганные глаза, давно уже не похожие на спелые маслины, и ожидал от этого огромного подростка насилия. – Все, ты больше здесь не живешь!

– А где? – спросил Хабиб.

– Ну как где? – удивился Анцифер и уточнил: – У каждого человека есть своя родина. Там ему лучше жить! Где родился, там и пригодился!.. Давай, дорогой, собирай вещи!

Хабиб было к матери оборотился, протянув к ней худые руки, но та виновато отвернулась, совершая в очередной раз предательство.

Всей семьей собирали Хабибовы вещи, оставили только кальян на память о нем, а он сидел в кухне на табуреточке и глядел в окно на осень. В этой стране всегда осень, думал он, даже когда лето и зима.

Мать его ребенка достала с полочки турецкий паспорт и протянула мужу.

– Я провожу его! – вызвался Птичик.

Он взял чемодан с вещами отчима и пошел на выход. Как бычок на заклание, поплелся за ним Хабиб. Уже в дверях он вскинулся и спросил:

– А сын?.. Сын мой как?

– Как-как! – отшила Хабиба Верка. – Ребенок с матерью должен жить!

Анцифер шел по улице чуть впереди Хабиба и думал о том, что не всегда мальчик должен оставаться жить с матерью. Сам бы он предпочел остаться с отцом, но Нестор умер, не оставив вариантов.

– У меня нет денег на самолет! – признался Хабиб.

Анцифер оборотился и, немного подумав, решил:

– У тебя вид на жительство российский есть! Быстро найдешь работу, недели за две заработаешь на билет.

Хабиб кивнул, а потом неожиданно заплакал. Его густые, похожие на оливковое масло слезы капали на асфальт.

Птичик подошел к нему и сказал:

– Обними меня, я дам тебе силы!

И Хабиб обнял этого странного подростка и действительно ощутил прилив сил, он больше не плакал, а успокоенно дышал на плече пасынка.

Через минуту Анцифер осторожно отстранил от себя Хабиба и добавил на прощание:

– А теперь уходи!.. Зверь!..

Возле подъезда Анцифера поджидал учитель.

– Ты где был?! – заорал. – Я в тебя вкладываюсь, а ты не ценишь!.. Где прячешься?! Я стараюсь, а ты!..

– Не надо кричать! – попросил Птичик. – Я же не раб ваш. У меня своих дел много!

– Почему ты не ходишь в институт?

– Я влюбился.

Учитель был обескуражен. Он знал, что такое быть влюбленным. Вспомнил рыжую Джоан и поинтересовался:

– А как же Нобелевская премия?

– Отложим.

– Надолго?

Анцифер пожал плечами: мол, кто знает, сколько любовь продлится.

Учитель сел на тротуар, обхватив руками голову. Он понял, что появившаяся надежда стать великим педагогом, чей ученик прославит Россию, канула в Лету. Перспектива возвращения в обычную школу на должность учителя физики навевала мысль о самоубийстве.

– Да не переживай ты так, учитель! Все еще будет!

– Тебе не понять! Когда перед тобой открыты все двери мира, когда ты обласкан планетой и любимой женщиной, вдруг тебе на голову падает горшок какой-то старухи Мейсен – и все! У тебя ничего нет! Твои мозги пусты и бездарны! Девушка твоя, солнце всей твоей жизни, отворачивается от тебя, – а зачем тогда жить?! Зачем жизнь без рыжей Джоан?..

Анцифер глядел на учителя, на его поражение от собственной жизни, и искал выход. Он нашел его быстро:

– Я тебе помогу.

– Как? – спросил учитель, в его глазах бултыхнулась надежда: – Вернешься в институт?

– Нет.

Надежда бултыхнулась и захлебнулась.

– Я решу пять самых трудных задач в истории и их решение подарю тебе! Если не будешь дураком, хватит на всю жизнь! И женщина вернется. Солнце твое! Согласен?..

Пообещав учителю вознесение на олимп славы, Птичик вернулся домой.

– Проводил? – поинтересовалась мать.

– Сука ты все-таки!

Она хотела было обидеться и запереться в своей комнате, но Анцифер удержал ее за руку.

– Ладно, – сказал. – Мне нужно у тебя спросить…

– Не хочу я с тобой разговаривать!

– Ну прости!

– Весь в отца! Тот тоже мудаком был!

– О'кей, один-один!.. Ничья! Я как раз об отце и хотел спросить…

– А чего о нем спрашивать! Чего о нем неизвестно? Лежит себе отдыхает, когда вся его семья страдает!

– Хорош, мам!.. Лучше скажи, не помнишь, что отец перед смертью сказал?

– А чего он сказал? Бред нес всякий! Тебе мозги напоследок решил покалечить. Кажется, удалось!

– Чего он сказал, мам?

– Другой левел! – крикнула из комнаты Верка, играющая с Соевым Батончиком. – Папуся сказал «другой левел», я сама слышала! Кстати, а что такое – другой левел?

Анцифер встрепенулся от Веркиных слов, будто ему стрела в сердце вонзилась, на глаза навернулись слезы, и он попятился, лишенный сил, в комнату, где упал на ковер лицом и заплакал, как в детстве.

А потом Верка гладила его по огромной мускулистой спине, успокаивала, приговаривая:

– Я тоже по папусе скучаю…

– Я могу у тебя жить? – спросил Птичик Алину.

– Если я попрошу, ты должен будешь уйти без вопросов!

– Согласен.

Они лежали в кровати, и Анцифер с удовлетворением чувствовал под собой новые простыни.

– Слишком много секса, Физик! – сказала она. – Я теряю себя!

– Ты всегда можешь отказаться.

– Не могу.

– Парадокс?

– Да.

– Женщине не нужно столько думать. Мыслительный процесс в конце концов делает человека несчастным, особенно женщину.

– Наверное.

Она кормила Анцифера непрожаренным мясом, стирая с его подбородка кровавые капли…

А потом они смотрели в черную дыру. По очереди. Он видел созвездие Лебедя, а она – гибнущего в океане Нестора.

Он постоянно спрашивал, что она наблюдает, и Алина начала врать, что ей представляется звездное небо. Она не хотела злить его.

– Ты больше не видишь отца?

– Нет.

– Знаешь, что он мне сказал перед смертью?

– Что?

– Его последними словами были – «другой левел». Мне кажется, перед смертью он что-то понял, что-то очень важное.

– Хорошо для него.

– Он смеялся, перед тем как умереть.

Она помнила Нестора совсем другим, с истерикой в душе, которую он с трудом сдерживал, помнила, как он пытался любить ее, но был совсем немощным. Вспоминала, как он смотрел на нее обреченно, когда она уходила от него в последний раз… А потом ее нашел его друг, чтобы передать деньги… Она целый год прожила с ним, называя Другом. Ему это очень не нравилось, он просил звать его по имени, но она продолжала мучить любовника, пока не замучила до нервной болезни. Друг улетел в Италию и совершил на своей лодке «Светлана» кругосветное путешествие. Через год он позвонил Алине и сказал, что вылечился от нее. Почему-то в ответ она сказала «спасибо» и представила себя бородавкой, которую выжгли кислотой…

По ночам Анцифер запирался в кухне и решал дифференциальное уравнение Ван дер Поля. Ему понадобилась неделя, чтобы найти ответы, для чего он создал некую свою математику с принципиально новой системой отсчета.

Всю эту неделю Анцифер не дотрагивался до Алининого тела, был отстранен от всего мирского, а она не мешала ему, только мясо жарила с кровью.

Чтобы доказать гипотезу о дружественных числах, Птичику понадобилась леска с крючком. Он забросил снасть в черную дыру и выловил со дна души своей лишь каплю… Решение пришло через три дня.

Ко всем задачам «Коуровской тетради» им было найдено три последовательных математических ключа, которые он про себя назвал «сафроновские ключи», понимая, что в историю они войдут под именем учителя.

Затем была обратная теорема теории Галуа…

Последней аксиоматическая теория множеств ZFC – теория Цермело-Френкеля с аксиомой выбора. Он нашел три непротиворечивости этой теории и создал модель для нее, введя в математический анализ понятие «горшок старухи Мейсен» как синоним Провидения, как поправку Вселенной.

Анцифер хотел решить еще несколько задач впрок, но талант весь вышел, а эликсир гениальности был вычерпан из души до пустынной сухости.

– Все! – сказал себе Анцифер, разглядывая совершенно сухой крючок. – Я больше не математик и не физик. Кто я? – спросил. – И какого черта я истратился для бездарного учителя?.. – И сам себе ответил: – Пусть к учителю вернется его рыжая Джоан, ведь без любви этот мудак руки на себя наложит!

Надо сказать, что учитель на все сто процентов воспользовался подарком ученика. Вернувшись в Лондон, он представил в университет решение уравнения Ван дер Поля, был прославлен во всех средствах массовой информации и получил собственную лабораторию для свободных поисков, а также неограниченное финансирование свободных изысканий.

Учитель послал чек на три тысячи фунтов старухе Мейсен, но чек вернулся по причине смерти адресата…

А Джоан все не появлялась, оставляя его душу в смятении… Где же она, где любовь его жизни?.. Кто разделит с ним его успех?! Слава нуждается в истинном сопереживании с ней!.. И тут он понял! Настоящая девушка, а такой он считал Джоан, настоящая аристократка не читает газет и не смотрит новостийных программ!.. Как же он раньше не додумался! Вот ведь осел!..

Соискатель на любовь собрал газетные вырезки, сложил их в большой конверт, прикрепил визитную карточку и выслал послание специальной курьерской велосипедной почтой по адресу, где проживала его мечта, его главная составляющая счастливой жизни… И она появилась! Вся облитая солнцем, Джоан космическим вихрем вернулась в его судьбу и вверила всю себя его гениальному разуму и безграничным чувствам.

В новом доме они предавались любовным утехам, особенно ярок и изобретателен был он. Бывший учитель дышал Джоан, слизывал с бледного английского тела веснушки, зарывался в ее рыжие волосы и кричал на весь свет, что горит в солнечном огне! А когда длинной дорожкой поцелуев он спускался к ее животу, к маленькому рыжему солнцу, почти терял сознание. Волшебные молекулы заселяли его нос, кора головного мозга приходила в движение, и он чувствовал себя собакой Павлова, которой показали кусок колбасы и разрешили наброситься на нее…

А потом они поженились, и она стала миссис Иванофф. Вот такую фамилию прославил учитель на весь мир, дав ее родившимся у Джоан близнецам.

Со временем коллеги и студенты стали называть ученого дядей Ваней, он не протестовал, становясь все известней благодаря решениям все новых нерешаемых задач.

На одной из пресс-конференций он рассказал о том, как произошел термин «горшок старухи Мейсен», позабавив научное сообщество оригинальностью и изысканным чувством юмора.

В тридцатых годах его дважды выдвигали на Нобелевскую премию, и в две тысячи тридцать девятом он ее получил – за открытие трех последовательных ключей, которые носят его имя. «Ключи Иванова».

Читая Нобелевскую лекцию, дядя Ваня вспомнил гениального русского мальчишку Анцифера Сафронова, слегка запнулся и про себя обозвал его говном.

Учитель Иванофф прожил потрясающую жизнь, наполненную любовью и наукой. Он умер лишь в две тысячи семьдесят втором году почтенным долгожителем. За три дня до кончины в бреду он повторял какое-то сложное русское имя и все ругал это русское имя словом «Люцифер»…

Решив для учителя пять неразрешимых задач, опустошенный, он вернулся к Алине сердцем и спал с нею, как спал бы с сестрой, с чистым помыслом. Она мучилась, не понимая, что с Анцифером, почему он охладел к ее телу, почему отстранился душой. Он не объяснял, вообще не чувствовал, что она мучается, просто ел жареное мясо с кровью и глядел в черную дыру, уговаривая и ее делать то же самое. В его взгляде больше не было стали. Глаза сделались обыкновенно карими и слегка отрешенными.

А потом она не выдержала, кинула в него куском сырого мяса и заорала:

– Я не могу больше смотреть, как твой отец умирает! Мне от этого больно!

Он посмотрел на нее с жалостью:

– Да, тяжело, когда любимый человек ежедневно расстается с жизнью на твоих глазах! Так ты говоришь, что Нестор утонул?

Она вдруг увидела себя со стороны. С растрепанными волосами, почти тридцатилетняя женщина в бешенстве кричит на шестнадцатилетнего мальчишку, зависимая от него, больная им, изуродованная им!.. Она взяла себя в руки и сказала как можно спокойнее:

– Уходи, Физик.

– Почему?

– Я тебя больше не люблю, Физик.

Он долго смотрел ей в глаза, одновременно протирая спиртом телескоп для подмышки. Потом опустил взгляд и стал собираться.

– Прощай! – сказал в дверях.

– Прощай, Физик.

Она думала несколько дней. Не спала, лихорадочно анализируя, что с ней случилось. Всего несколько месяцев с этим мальчиком, который не сделал ей ничего плохого, а ощущение, будто всю жизнь с властным мужиком мучилась. Мучилась и любила мучительно… А может, и не его любила, а продолжение Нестора, то, чего ей в нем не хватало, что было в Анцифере… К черту все их семейство!.. Сил нет больше!!!

Через неделю, похудевшая, подурневшая лицом, Алина позвонила Мебельщику.

Птичик вновь поселился в материнской квартире. Он совершенно ушел в себя и не обращал внимания на свихнувшихся домочадцев.

– Почему ты не ходишь в институт? – наезжала мать, впрочем, без всякого энтузиазма – так, побурчать лишь.

– Мне шестнадцать лет…

– Тогда на кой черт поступал?

– Ошибся.

– А я только в седьмой класс хожу, – удивилась Верка. – Может, мне тоже в институт?

– Ага, – ехидно смеялась мать. – Лучше в армию!

– Зачем?

– Там мужиков много! Ха-ха!

– Сука! – прокомментировал Анцифер.

Она переменилась в лице и оборотилась к сыну:

– Я у вас сука! А вы кто? Один долбанутый на всю голову! Разожрался, как кабан, моими трудами и тунеядствуешь в моей квартире!

– Ты ни одного дня в жизни не работала, – уточнил Птичик.

Она, казалось, не слышала и принялась наседать на дочь:

– А ты! С бешенством матки в четырнадцать лет! Это я сука?!

– Что такое «матка»? – поинтересовалась Верка.

Здесь появился Соевый Батончик. Принялся цепляться за мать.

– И этот еще здесь! Пошел отсюда! – и пнула ногой Ивана Хабибовича Оздема, как когда-то пинала Анцифера.

Впрочем, отлетевший к окну Соевый Батончик не заплакал, сел возле батареи и пытался понять, что с ним произошло.

– Я его усыновлю! Ванька, иди ко мне! – закричала Верка. – Ты не мать, а фашистка! Хабиба выгнала, собственного ребенка издеваешь!

– Издеваешься, – поправил Анцифер.

– Нас всю жизнь мучила, папусю до смерти извела! Как теперь жить?!! Как на мир смотреть человечьими глазами!!!

– Ты не очень! – грозно зашипела на Верку мать. – Ишь, театр устроила!

– Ну ладно, – тотчас согласилась Верка, отказываясь от гневного пафоса. – Может, мне в артистки пойти?.. И вообще, давайте жить дружно!

– Давайте, – согласился Анцифер. Во всю физиономию улыбался Ванька.

– Я вам кое-что должна сказать, – сделалась совсем серьезной мать. – Вы уже все взрослые, справитесь!

– С чем? – Верка была заинтригована.

– Я должна уехать на несколько дней… На неделю… Может, больше…

– Куда? – удивилась Верка.

– Я тут с теткой Раей помирилась… Мне надо в Турцию… По делам…

– К Хабибу? – совсем обалдела Верка. – Возьми меня с собой!

– Да нет, – уточнил Птичик. – Зачем ей Хабиб? Нового найдет! Натрахается и вернется!

– Сволочь же ты! – рявкнула мать в ответ.

– Разве не правда, мам?.. Ну признайся!.. Нам все равно!

– Мам, возьми меня с собой! – уговаривала Верка. – Ну пожалуйста!

– Тебя там утащат, – предупредил Анцифер сестру. – Сделают наркоманкой и в публичный дом за сто долларов продадут!

– А чего так мало?

– Вот дура!

– А мамусю в публичный дом не продадут?

– Она бы бесплатно пошла, да не берут!..

Мать хотела было огрызнуться, но здесь в дверь позвонили. А на пороге – тетя Рая…

Уж сколько обнимались, целовались! Даже Птичик чмокнул тетку в мягкую щеку, а со своей стер ее помаду.

Тетка как-то незаметно наготовила всяких вкусностей, успевая приласкать всех детей, дать им досыта женского тепла. Даже Анцифер с удовольствием поддавался Раиным объятиям, так в них было уютно и радостно. И Антипу досталась ласка теплой руки, от которой он отвык со времен Нестора.

– Я тебя люблю, теть Рай! – признался Птичик.

– А я тебя люблю еще больше, чем он! – Верка. И Ваньку расцеловали всласть.

Тетка вытащила из передника конфету и протянула малышу:

– На-ка, скушай соевый батончик! И вкусно, и полезно! Я сама с чаем люблю скушать пару соевых батончиков.

Ванька отшатнулся, уверенный, что эта улыбчивая, вкусно пахнущая тетя собирается его съесть. Он задрожал, и слезы покатились из его грустных турецких глаз.

Удивленной Рае объяснили, что у мальчишки прозвище такое – Соевый Батончик!..

Посмеялись по-семейному.

За всей суетой забыли про мать.

Она тем временем судорожно собиралась, запихивая в чемоданы лучшие вещи. Все они, когда-то модные, теперь не смотрелись богато, и она подумала, что много лет не покупала для себя ничего симпатичного, на выход… «Куплю в Анталье несколько платков и наделаю из них платьев…» Достала из-под паркетины долларовую заначку и спрятала ее на груди, в лифчик. До самолета осталось всего два часа…

Она потащилась с чемоданами к выходу, так и не сказав детям прощальных слов. Они почуяли ее уход и вышли в прихожую. Мать коротко обернулась, взглянула на них лошадиными глазами, показала зубы, а потом исчезла…

Верка шмыгнула носом, но тотчас была захвачена в объятия тетки и вновь зацелована.

– Теть Рай, – спросила Верка, – а мама вернется?

– Не тетя я вам…

– А кто?

– Бабушка, наверное…

– Бабушка? – Птичик распробовал непривычное слово, которое так приятно выговаривать.

– Ба-буш-ка…

– Так вернется мама?

– Конечно, вернется! – убедительно обещала тетка, а по-новому – бабушка…

Птичику казалось, что отъезд матери никак его не тронул, но скорее он запрятал любовь к ней, к странной и непутевой, главной женщине его жизни, куда-то глубоко в подсознание, а потому выглядел безразличным.

Верка также старалась не показывать истинных чувств, но маленький Ванька, еще совсем беззащитный, плакал несколько следующих ночей, а днем искал мать по всей квартире, заглядывая даже под кровати…

Через пару недель все попривыкли без нее, прибранные и обласканные бабушкой.

Ночами Птичик запирался в кухне и все смотрел себе в подмышку, удивляясь неменяющейся картинке звездного неба. Там, высоко-высоко, в бездне мироздания изменений нет… Покой и вечность… В ногах у него обычно спал Антип, и снился псу странный сон, как плывет он на какой-то лодке по большой воде с хозяином своим Нестором. Тогда Антип во сне скулил, а Анцифер гладил его по пузу большим пальцем правой ноги… А потом подросток засыпал, и каждую ночь ему тоже снился один и тот же сон, будто он слышит голос отца, который зачем-то называет ему странный незнакомый адрес:

– Поезжай, сынок, в Башкортостан. Там от Уфы пойдешь в юго-западном направлении. Дойдешь до Учалинского района, отыщешь Мансуровское месторождение… Далее инстинкт подскажет!..

После произнесения адреса отец сразу исчезал, растворялся миражом, а Анцифер просыпался встревоженный и дни напролет думал, что бы мог значить этот беспокоящий его сон. С течением дней Птичик озаботился этими снами настолько, что почти перестал замечать окружающих. Он похудел, жил почти по привычке и замкнуто, чем беспокоил доброе сердце бабушки Раи. По ночам он автоматически продолжал заглядывать в дыру, которая становилась почему-то меньше размером, да так быстро, что теряла эластичность, а в одну из ночей Птичик и вовсе не обнаружил входа в свою душу. Черная дыра исчезла, даже шрама не осталось.

А как-то ночью, когда он спал и в очередной раз прослушивал установку отца, его разбудил звук пришедшего на мобильный телефон сообщения.

Она писала ему, что стоит внизу возле его подъезда, и просила выйти.

Он вышел.

Она стояла в легком плащике и тряслась от холода. Белые волосы старался унести с собой ночной ветер.

Анцифер подумал о том, как это странно – одеваться не по погоде. Потом люди болеют и теряют иммунитет.

Она сначала бросилась к нему, но через два шага остановилась, будто сама себя осадила.

Он смотрел на нее и был удивлен, как может постареть и поникнуть женщина за такой короткий срок…

«Интересно, – подумал Птичик, – чего она хочет?..»

На самом деле ему было все равно, чего она хочет, его тянуло обратно домой, в постель, вновь и вновь смотреть сон про отца.

– Здравствуй! – Ее голос был больным.

– Здравствуй…

Она продолжала дрожать. Платочком вытирала заострившийся носик.

– Ты хотела меня видеть?

– Я тебя вижу, – ответила.

– Это все?

– Ты хотел на мне жениться… – Она попыталась улыбнуться.

– Да?.. Кажется, это было во сне.

– Какая разница… Я согласилась…

– Прошло время. Ты меня разлюбила.

Анцифер смотрел на нее и не понимал, чего хочет от него женщина отца.

– Прости меня за глупости, которые я наделала!

– Хорошо.

Неожиданно она бросилась к нему, обняла за шею крепко, вытянувшись на мысочках. Стояла так долго, упершись ему в горячую шею, чувствуя и его пульс, и биение своего сердца.

Он так и не обнял ее.

– Ты наказываешь меня!

– Нет.

– Ты не любишь меня!

– Мне всего шестнадцать.

Он осторожно отодвинул ее от себя и улыбнулся.

– Знаешь, – стащил через голову свитер вместе с майкой, поднял руку, – знаешь, а дыра заросла! Когда-то она внезапно появилась, а сейчас так же незаметно исчезла… Вот ведь…

– Я умру! – Она села на мокрый асфальт.

– Почему? – искренне удивился он. – Ты заболела?

– Мама моя!!! – завыла она от бессилия, понимая что перед ней стоит совершенно другой человек. Обычный шестнадцатилетний мальчишка, который еще несколько недель назад казался ей могучим мужчиной. Предмет любви исчез, а фантомная боль столь сильна!

– Ну, я пойду?

Она молчала в ответ и сидела, опершись руками о бордюр.

Он пошел – и ушел.

Алина вернулась в квартиру, подаренную ей Нестором, и остаток ночи лежала в горячей ванне, а бородатый Мебельщик поил ее сладким шампанским. Она развратно смеялась, соглашаясь на пограничные сексуальные эксперименты, о которых он не смел мечтать, а потом попыталась наглотаться воды из ванны. Ей почти удалось захлебнуться, но Мебельщик вытянул ее на ковер, откачал и еще долго припоминал Алине, что когда-то спас ей жизнь.

В ту ночь в ее сердце попала острая и ледяная игла. Она прожила всю жизнь с Мебельщиком, а он называл ее всю жизнь Каем. Так они и называли друг друга: она его – Мебельщиком, он ее – Каем…

Мебельщик никогда не просил сменить постельное белье…

Через неделю, в пятницу утром, Анцифер, стараясь, как мать, исчезнуть тихо, тайком покинул квартиру. Перед этим с величайшей осторожностью он засунул под кровать Ивана Хабибовича Оздема свой самодельный телескоп. Анцифер подумал, что брат есть брат, хоть и не сафроновских кровей! А вдруг?.. В аэропорту он купил билет до столицы Башкортостана и уже к вечеру вышел из здания уфимского аэровокзала. Ему пришлось пообщаться с милиционерами и отдать башкирам последние две тысячи рублей. Сержанты, спрятав деньги, в унисон подумали: какой странный русский парень. С отрешенным взглядом, он казался нездоровым психически и опасным… Ну да хер с ним!.. Видали они всяких опасных!..

А потом Птичик пошел на юго-запад.

Одетый в легкую спортивную куртку, потертые джинсы, без головного убора, он рисковал замерзнуть уже через пятнадцать минут, так как время было осеннее и на дороге лежал снег. Но ноги юноши, обутые в кеды, шагали скоро, и он быстро удалялся от аэровокзала.

Анцифер впервые находился на Урале, но, казалось, он точно знал направление, в котором шел. По его прикидкам, расстояние до цели составляло что-то около пятисот километров, и преодолеть маршрут он рассчитывал за десять дней.

Если бы его спросили, куда он идет, молодой человек затруднился бы с ответом. Юноша ответил бы, указав пальцем, просто: «Туда, так мне отец объяснил!» Но скорее всего он вообще ничего бы не ответил.

Во время похода все мысли Анцифера были короткими и ненужными, будто смерзлись кирпичиками. Он не мог ни о чем думать сложно, лишь время от времени слышал наставления отца:

– Учалинский район!

На третий день перехода в него стреляли. Оказалось, что местный охотник, башкир на лыжах, спутал его с лосем.