Текст книги "Всякий капитан - примадонна"

Автор книги: Дмитрий Липскеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Почему?

– Я не знаю, почему рождаются мудаками!

– Не волнуйся, – постарался улыбнуться Нестор. – Это не розыгрыш и не издевка! Я правда так решил! Поверь, все будет хорошо! Мы постараемся!

Теперь она смотрела на него как на убогого:

– Ты что, умом тронулся? Или пьяный?

– Ты же меня любишь! И опять же для детей это очень важно!

Она захохотала так, что клубничные семечки осыпались с ее лица, словно иголки с высохшей новогодней елки.

– Всегда думала, что ты мудак, но чтобы до такой степени!.. – уняла свой смех и продолжила: – Да кто тебе сказал, что я тебя люблю?! Опомнился! Когда это было! Восемь лет назад? Так тогда я малая была, ничего не смыслила!.. Кольцо он мне протягивает!.. Да видеть бы я тебя не видела сто лет, если бы не дети и не нужда их содержать!.. Ты знаешь, куда я еду завтра?

– В Турцию, – ответил он.

– А к кому?

– К кому?

– Да у меня уже пять лет как любимый человек есть, болван! Только на себе и зацикливаешься! Можно подумать, ты один мужик в целом свете! Был мужиком, да облез, как старый пень!

– Турок?

– А тебе какое дело?! А если и турок!

Нестор переменился в лице. Побледнел, ощутив сильнейшую боль в спине, сморщился:

– Так, значит, ты эти пять лет к любовнику в Турцию мотаешься?!!

– Не к любовнику, а к любимому! – уточнила.

– Пока я с детьми, ты, сука, на мои деньги с мусульманином трахаешься?!

– Это деньги, которые ты мне по гроб жизни должен! И не трахаюсь я, а любовью занимаюсь!

Нестор хотел ее тотчас убить. Он совершенно забыл о своих полугодичных муках, стоянии в церкви и батюшке Романе. Сейчас в нем формировался аффект, как ураган в атмосфере, а она меры не знала!

– Чего бараньими глазами пялишься! Я тебе двоих детей родила и что взамен получила – съемную квартиру?! Ты когда в меня своим х… тыкал, о последствиях думал?! Ну мудак конченый!!! Жениться он пришел!.. Климакс мужской, точно!

Состояние аффекта сформировалось, мозг Нестора отключился, он размахнулся безмерно, былинным героем, сжав большой кулак так, что кровь отхлынула до локтя, а пальцы сделались мраморными. И наверняка он убил бы ее с одного удара, но что-то щелкнуло в спине! Нечеловеческая боль – будто электрический высоковольтный разряд проскочил через все тело. Словно тысячу гвоздей вбили в спину разом. Его парализовало этой болью, и он рухнул перед ней на ковер…

Проснувшиеся от грохота дети уговаривали ее вызвать «скорую помощь», она сопротивлялась, утверждая, что их отец симулирует, но когда его вырвало ей под ноги, она все-таки позвонила…

Через несколько дней профессор, главный врач частной московской клиники, навестил Нестора в отдельной палате. Он был честен и безжалостен.

– У вас рак легких в четвертой стадии. Метастазы по всему организму, – присел на стул рядом с койкой. – У вас, молодой человек, есть от четырех до шести недель, чтобы устроить свои дела. Можете, конечно, перепроверить, но я денег зря не беру, диагноз правильный!

Нестору показалось, что тело его сжалось до зародышного состояния.

– Мне говорили, что у меня межпозвоночная грыжа, – пролепетал он.

– Не надо ходить к шарлатанам!

Его мозг силился вытолкнуть чудовищную, ошарашивающую информацию, но серое вещество губкой впитало страшный диагноз, завладевая им каждым нейроном, и выпускать не собиралось. Прошибло потом так, что тотчас намокли простыни.

Профессор жадно следил за реакцией Нестора, стараясь не упустить и малой детали. Тысячи раз он сообщал пациентам об их обреченности, но никак не мог стать безразличным к их восприятиям скорого конца. Медицинский исследователь, он питался этими самыми сильными реакциями, будто эликсир долгожительства принимал с каждым смертным приговором. Он глядел, не моргая, только что слюна не стекала по подбородку.

– Я умру? – зачем-то переспросил Нестор.

– Однозначно, – подтвердил профессор. – Недели три-четыре вы еще сможете жить самостоятельно, потом я могу посоветовать приличный хоспис, достойный вас. Недешево, правда, но того стоит!.. В эту жизнь мы являемся из непристойного места и голенькими, а уходить из нее должны достойно и дорого!

Профессор, насытившись картинкой, удалился к другим пациентам, а Нестор так и остался лежать на кровати, застыв в позе зародыша. В его мозгу словно стробоскопом мигало тупое отчаяние:

Я умру, умру, умру, умру, умру!

Лишь к пяти утра он немного пришел в себя. Хотел позвонить кому-нибудь, драматически сообщить о том, что с ним произошло, но, как оказалось, звонить было некому. Детям нельзя по причине их малости, их матери его сообщение доставит лишь радость несказанную, Алине… При воспоминании о ней его мозг споткнулся, почему-то он увидел ее голой, с милой маленькой грудкой и упругой попкой. Из глаз Нестора выкатились две большие слезины, и он подумал, что девушка всю жизнь проживет без него, а к концу жизни даже не вспомнит, что был такой Нестор Сафронов – учительница первая моя!

Он хмыкнул своей шутке.

Мозг постепенно привыкал к новой информации, переваривая ее.

К завтраку Нестор распрямился в кровати, пошевелил руками и ногами, разгоняя кровь. Послушал свой организм: спина не болела, вернее, легкие…

«Четыре недели, – вспомнил он слова профессора. – Две буду невменяем!»

Он набрал телефон друга, надеясь, что на другом континенте всего лишь двенадцать ночи и тот возьмет трубку.

Друг на то и друг.

– Хеллоу, – услышал Нестор родной голос.

– Я умираю, – сообщил, а затем поведал все подробности, начиная с Израиля и кончая обручальным кольцом. Про больную спину и анализы рассказал детально, а про костоправов-шарлатанов говорил зло.

Нестор вдруг вспомнил, что сроку у него всего шесть недель, глубоко вдохнул больничного воздуха, удерживая слезы, а друга почти шепотом попросил:

– Не дай, друг, умереть мне в муках!

Друг обещал и сообщил, что завтра же вылетает в Москву чартером:

– Ты не волнуйся, все будет достойно!

И на самом деле все было очень достойно.

Неделю потратили на подтверждение диагноза. Подтвердился на все сто! Профессор был знатоком своего дела. Еще три недели они с другом употребили на приведение в порядок юридических дел Нестора. Подбивали балансы счетов как в России, так и за рубежом, собирали долги по строительным контрактам.

Нестор не мог смириться, что почти все деньги достанутся ей, той, которая его убила!

– Есть ли какой-нибудь шанс оставить ее ни с чем? – пытал он юристов и друга.

Все в унисон отвечали: «Никаких вариантов нет! Если только не хотите, чтобы ваши дети голодали в прямом смысле слова!»

Этого он никак не хотел!

– Но она же все спустит на своего турецкого е…я! Как же быть?!

– Если все спустит, я буду содержать твоих детей! – поклялся друг. – И не забывай: у тебя есть фонд на их учебу! Это важно! А сейчас она будет официальной опекуншей до их совершеннолетия!

– Да-да! Спасибо тебе большое!

Ей, конечно же, сообщили. Его друг информировал не ко времени. А до некомфортного сообщения она беззаботно валялась на пляже после сытных занятий любовью. Рядом возлежал шоколадный Хабиб, который одну руку бесстыже возложил на ее тяжелый зад, а в другой держал огромный бокал с питательным коктейлем.

Каждые полчаса он с бархатной нежностью в голосе интересовался:

– Что хочет госпожа? Что хочет мой богинь?

Госпожа всегда хотела одного – наслаждать свое тело энергией турецкого красавца, а потому на регулярный вопрос она регулярно отвечала:

– Хочу тебя, мой бог!

Хабиб ласкал свой богинь в море, овладевая ее телом прямо в соленых водах. Кричали чайки, кричала она, не обращая внимания на жизнь вокруг, все смешивалось – рыбки, птички, люди, море!..

Как это все возвышенно, думала она во время недолгих передыхов или ночами, когда налюбивший ее Хабиб, слегка похрапывая, спал. Для этого рождена женщина – для поэзии. Вокруг нее должна быть только поэзия одна, дабы плавать в стихах любовной неги, тонуть в четверостишиях страсти, кричать строкой Шекспира!..

Внезапно она вспомнила, что деньги на поэтическую жизнь подходят к концу. Излишне перерасходовала. За три дня – как за месяц! Надо завтра набрать Нестора, чтобы он сделал перевод на карту… Еще она вспомнила, что отец ее детей сейчас в больнице. Ему проверяют позвоночник!.. Нет, ну надо быть таким мудаком! Приперся жениться! И надо так на отказ отреагировать – аж спину свело!.. Но невелика трудность, позвонить в банк можно и из больницы!..

Перед тем как заснуть, она подумала о детях, которые сейчас с теткой, порадовалась, что они счастливы, что все счастливы, и как это хорошо, когда всем хорошо!.. На том и провалилась в глубокий, без сновидений сон.

Она позвонила Нестору во время эпиляции. Ответил незнакомый голос:

– Нестор не может подойти.

– А кто это?

– Его друг.

– У Нестора нет друзей, – почему-то разозлилась она. – В общем, не важно. Это мать его детей! Если вы друг, передайте ему, чтобы перевел мне на карту денег. И скажите, чтобы срочно это сделал, а не тянул, как обычно!

– Он умирает, – сообщил незнакомый голос.

– Ничего, не умрет! Половина мира живет с межпозвоночными грыжами!.. Я в роуминге, звонок стоит дорого! Так передадите?

– У Нестора рак легких четвертой стадии, – продолжил друг. – Ему осталось жить несколько недель.

– Это что, такая шутка?! – еще больше разозлилась она. – Глупейшая, надо сказать, шутка!

Голос из Москвы стал недобрым.

– Дорогая моя, если вы плохо понимаете, то еще раз повторяю: Нестор смертельно болен, у него рак легких, и, вероятно, к ноябрю он умрет. Это не межпозвоночная грыжа. Просто симптом как при остеохондрозе. Вряд ли он будет заниматься сейчас тем, чтобы переводить вам деньги. Пришлите эсэмэс с номером счета, банк и сколько вам нужно, я сам вам переведу.

Она вдруг поверила и от страха отключила телефон.

Нервически дернула ногами, отчего косметолог рванул волоски вместе с кожей. Впрочем, боли она не почувствовала, только волну ужаса, накатывающую на душу.

«Вот тебе и поэзия, – подумала. – Вот тебе и Шекспир!»

Она дошла до номера, улеглась в постель и сквозь огромные окна засмотрелась в морскую даль, где плыла одинокая маленькая лодочка с белым парусом. Она не услышала, как из душа вышел Хабиб, лишь когда он залез в нее своим мощным орудием труда, она застонала протяжно, и был похож ее стон не на сладострастия музыку, а на страдания песнь!

Она вынуждена была собрать вещи и до срока отбыть в Москву, чтобы сохранить приличия. Перед отлетом, прощаясь с Хабибом, она не выдержала и заплакала. Ей так не хотелось оставлять его, единственного, дорогого, любимого. Целуя своего любовника в губы, она шептала ему слова любви, совершенно правдивые и искренние. А он улыбался неповторимой улыбкой шоколадного бога, шепча ей в ответ: «Да, мой богинь, да…», и она от счастья взаимности пыталась выпить его улыбку до самого дна. Но объявили о заканчивающейся посадке, и она побежала к самолету, совсем как девочка, легко, почти взлетая воздушным шариком.

Отгородившись от пассажиров салона бизнес-класса наушниками, уложив зеленоволосую голову на подушечку, она непрерывно думала о Хабибе. Именно сейчас, экстренно возвращаясь в Москву, она поняла, что любит Хабиба самым сильным образом. Эта ее любовь, в отличие от любви к Нестору, куда как сильнее и полнее по-женски. Она была полномерно счастлива и даже хотела от Хабиба ребенка… И только Нестор, который решил умереть именно в расцвете ее счастья, омрачал всю картину жизни. И конечно, она понимала, что нехорошо испытывать чувство отвращения к смертельно больному человеку, тем более к отцу ее детей, но поделать с собой ничего не могла. Решила по прилете сходить в церковь и попросить Богородицу послать ей полного душевного равновесия…

Она встретилась с его другом. Он ей понравился. Оба старались быть вежливыми.

– Сейчас вы понимаете, что он умирает?

– Да… Простите, что я так разговаривала с вами по телефону! Тогда был не совсем удачный для меня день!

– Ничего… Мы сейчас должны сосредоточиться на том, чтобы после смерти Нестора ваши с ним дети как можно меньше потеряли в качестве жизни.

– Конечно…

Ей вдруг сделалось нехорошо. Она совладала с собой, но слезы сдержать не получилось.

Он дал ей платок и подумал, что вроде нормальная баба, даже симпатичная, с отличной задницей! А по рассказам Нестора, он нафантазировал себе монстра с огромной, во всю Тверскую улицу, жопой!.. Сосредоточившись, он продолжил:

– Естественно, вы становитесь опекуном детей как их мать… Всеми деньгами Нестора распоряжаетесь вы до совершеннолетия детей.

– И много ли денег? – поинтересовалась равнодушно.

– Если относиться к деньгам с умом, то достаточно!

– А можно цифру?

– Что-то около пяти миллионов.

– Евро?

– Долларов.

– Ага… – Она что-то прикинула в уме. – А девке этой своей альбиноской он что-то оставил?

«Все же сука, – подумал друг. – Прав был Нестор. Завуалированная сука!» Решил с ней разговаривать дальше осторожнее:

– Вы имеете в виду – Алине?

– Алине-малине! Какая разница!

– Оставил, – подтвердил друг.

– Сколько?

– Это не разглашается.

– Как это?! – возмутилась она. – Все равно, когда будут зачитывать завещание, я узнаю!

«Суперсука!» – удостоверился друг.

– Он предпочел выплатить Алине наличными.

Друг не дал ей сказать гадость, готовую сорваться с ее губ, а продолжил формальную часть: – Из этих пяти миллионов Нестор зарезервировал два миллиона на учебу в специально созданном для своих детей фонде. Этот фонд находится в швейцарском банке и будет открыт для использования детьми по достижении ими восемнадцатилетнего возраста. Также в фонде находится реестр учебных заведений, при поступлении в которые средства активизируются. Если дети не поступают в эти учебные заведения, то средства становятся доступными по достижении ими двадцатипятилетнего возраста.

– Тогда я буду совершенно старая! – Она побледнела и сделалась злой.

– А вы здесь при чем?

– Почему я сама не могу определять, где учиться моим детям?

– Потому что деньги не ваши! – с удовлетворением ответил ей друг.

– Я с ним поговорю! – пригрозила она. – У вас все?

– Пожалуй, да…

Она быстро встала, чуть было не опрокинув кофейную чашку, и вышла из кафе под осенний моросящий дождь.

«Нет, – подумал друг, глядя вслед. – Жопа у нее чудовищно огромная!»

– Мне страшно умирать! – признался Нестор другу. Его лицо было похоже на лицо обиженного ребенка, который не понимает, на кого обиделся. – Правда страшно…

– Я верю, – ответил друг. – Прости, что я ничем не могу тебе помочь.

– Прощаю… Мне не хочется умирать… – Нестор сидел на кровати в одноместной палате в очень хорошем хосписе. – Я еще молодой… И вот как-то вот так прощаться с собой… Ну ладно хотя бы год проболел. А тут всего полтора месяца!.. И осень еще, совсем противно! Я как скукоженный осенний лист сорвусь с ветки жизни и полечу, сам не знаю куда!

Другу было очень тяжело продолжать этот разговор. Но он держался, исполняя свой дружеский долг до конца.

– Никто не знает, близок ли, далек ли твой конец!

– Я никогда не курил… Так только, в детстве, лет семь мне было. Купили вскладчину пачку «Дымка» за шестнадцать копеек, попробовали. Помню, я палец себе горящей спичкой обжег, а потом все кашляли…

– И у меня что-то подобное было, – вспомнил друг. – Только мы, по-моему, «Беломор» тянули! Меня даже стошнило!

– Вероятно, я сделал что-то такое ужасное, за что мне Господь вот такой вот конец…

Друг молчал.

– Как ты думаешь? Может, на мне какой великий грех?

– Кто знает…

– Мучаю память, но ничего такого вспомнить не могу!

– У Господа другой замысел, может быть, – пытался утешить друг. – Мы не в силах его разгадать! Отчего в младенчестве умирают, безгрешные и чистые? Почему убийцы и всякая шваль доживают до глубокой старости?..

– Да-да, ты прав… Наверное, каждый умирающий размышляет на эти темы… Но не думать об этом невозможно. Что мне, в шашки играть?.. – Нестор поправил катетер, входящий в вену на внешней стороне ладони. Появилась капля крови. – Видишь, они меня приготовили уже, все вставили, это вот пистолетик так называемый, на кнопочку нажимаешь – и наркота пошла по всему телу!.. Кстати, ты сделал то, о чем я тебя просил?

– Что именно?

– Ты достал это? Ну, чтобы у меня не сильно болело? – Нестор поглядел на потолок, намекая выпученными глазами на возможную прослушку.

– Да-да, все хорошо, – подтвердил друг. – Всего в достатке.

– Спасибо тебе!

– Да ну что ты! Они помолчали.

– Трудно поверить, что это моя последняя комната в жизни!

– Слушай, – рассердился друг, – перестань причитать!

– Хорошо, не буду… – чуть не заплакал. – Алина пришла?

– Сидит ждет…

– Может, в ресторан пойдем? Винца грузинского? Я знаю тут одно местечко прехорошее!.. Тбилисец один держит! Арчил. – Нестор заставил себя улыбнуться. – Выпьем, лобио поедим, сациви?

– Тебе нельзя.

– Я знаю.

Нестора в хоспис перевезли накануне, после выпитого им бокала красного вина. Вернее, сначала он попал в реанимацию, где его насилу откачали. Когда он пришел в себя, боль чуть было не разорвала его тело и не сожгла мозги. Врач, который его реанимировал полночи, узнав о том, что это онкологический пациент «на выписке», смешавший алкоголь с химией, долго матерился, что приходится тратить время на всяких дегенератов, которые таким странным образом пытаются покончить с собой…

– Звать Алину? – спросил друг.

– Зови, – махнул рукой Нестор.

Через несколько минут она вошла. Вся тоненькая, большие глаза смотрят с ужасом, перемешанным с жалостью. И где-то там подмешано любви чуток. Когда она появилась на пороге его палаты, он переменился в лице. Нестор стал похож на снайпера, которому предстоит сейчас сделать самый важный выстрел в жизни.

– Здравствуй, Строитель! – Она держалась изо всех сил.

– Здравствуй, милая! – Он смотрел в ее глаза не отрываясь. – Садись! – отодвинулся, освобождая место на кровати.

Она прошла, села. От ее белых, снежных волос пахло яблочным шампунем.

– Ты здорова? – спросил он.

– Ага. Только небольшой насморк…

Она не успела докончить фразу, как он молниеносно, диким голодным зверем накинулся на нее. Сначала схватил за грудь пребольно, щипками, затем стал сдергивать с ее джинсов ремень, одновременно кусая за ухо.

Она сначала словно одеревенела от неожиданности, мышцы напряглись, а мозг судорожно пытался определить, что происходит.

Нестор добрался до ее трусов и рванул ткань что было силы. Она ойкнула.

– Не надо! – попросила. – Не надо, Строитель, я сама разденусь…

Он не слышал ее. Багровый от прихлынувшей к лицу крови, с лопнувшими сосудами в глазах, он был похож на маньяка-насильника. Раздергивал джинсу, царапал желтыми ногтями нежную кожу и мычал отвратительно.

Она не сопротивлялась, только повторяла чуть слышно:

– Я сама, Строитель… Ну не надо…

Он почти сумел сорвать с нее одежду. Его лицо с пергаментной кожей, от которого теперь отхлынула кровь, уткнулось ей в живот, большой нос судорожно нюхал женское тело по-волчьи, а язык, словно дьявольский – синий, с желтизной по краям, бешеной змеей лез к ее лону…

А потом он обгадился в одну секунду. Обгадился, что называется, по полной программе, как могут только онкологические больные в последней стадии.

Такое ощущение, что дерьмо хлынуло изо всех отверстий. Нестора отбросило в сторону от Алины, силы оставили его тело тотчас, и он лишь сторонне наблюдал вращающимися вампирскими глазами, как вонючая слизь исторгается из недр распадающейся плоти.

Она быстро надела трусы, затянула ремень на рваных джинсах и, глядя на обделавшегося Нестора, четко и по-деловому произнесла:

– Все будет хорошо, Строитель! Я тебе помогу.

Она, совсем юная, мгновенно собрала испорченные простыни, а теми, что остались чистыми, накрахмаленными, обтерла беспомощного Нестора, обмыла водой из раковины его высохшие, словно мощи, ноги, переодела в свежий халат, помогла пересесть в кресло, поцеловала в бледные губы и только потом вызвала персонал.

Две улыбчивые медсестры с понимающими взглядами убрали палату Нестора за три минуты. Одна из них, старшая и очень опытная, объяснила Алине, что так всегда бывает на определенном этапе. Сейчас нужно начинать пользоваться памперсами, чтобы такого конфуза не повторилось. Вторая медсестра в это время распрыскивала из баллона с пульверизатором освежитель воздуха и, напевая что-то оптимистическое, подмигивала Нестору.

А потом обе ушли.

Нестор боялся, что и Алина уйдет. Что он больше никогда ее не увидит. Но она осталась, села рядом на стульчик и просто смотрела на него, взяв за руку.

– Никогда никого не насиловал, – признался он заплетающимся языком.

– Я знаю, Строитель, – кивнула она.

– Я купил тебе небольшую квартирку в Измайлово. Может, вспомнишь когда обо мне…

– Спасибо.

Он ждал, что она станет уверять, что никогда не забудет его, что никого больше не полюбит, что он единственный мужчина ее жизни – оставь мне свое семя, и я рожу тебя вновь!.. Но ничего подобного она не сказала. Просто «спасибо», и все.

Неожиданно у него заболело так, что он чуть не сломал ей руку от судорог. И он впервые воспользовался наркотическим пистолетиком, трижды нажав кнопку. А когда полегчало, вместе с отошедшим липким потом Нестор понял, что осталось совсем недолго. Отчаяние рвалось наружу надувшимся слюнным пузырем, но он сдержал его, лопнув губами, и попросил Алину:

– Обещай, что если у тебя будет сын, то назовешь его Нестором.

Она промолчала в ответ.

– Назовешь?

– Нет… Это, по-моему, плохая примета, – объяснила Алина. – Нельзя называть ребенка именем того, кто так тяжело умирал. Чтобы ребенку не жилось тяжело… Пойми…

Нестор был почти раздавлен.

– Сделай мне минет! – приказал он, истерически взвизгнув.

– Прости, – отказалась она нежно, глядя на своего умирающего мужчину, как смотрят на любимого ребенка.

Он впервые заплакал перед ней. У него так все смешалось в голове в кашу – от наркотиков и метастаз, выстреливших куда-то в мозг.

– Ну пожалуйста, – умолял, плача, Нестор. – Это же в последний раз… Ты жестокая! Я же умираю!!!

Она вздохнула, по-деловому собрала пахнущие яблоком волосы в пучок и, раздвинув полы халата Нестора, выпустила ртом в сторону умершей, ставшей маленькой, скрюченной гордости Строителя теплый воздух. Потом еще раз и еще, будто отогревала после мороза.

Он сам рассматривал низ своего живота – и не узнавал его.

Вот таким вот должно выглядеть здание хосписа – скукоженным и поникшим, как его член. А тут вот такое веселенькое строеньице, похожее на детский садик, в котором жизнь будто начинается. Насмешка!.. Кто архитектор?.. Что за падла!

«Ну давай же, оживай!» – Он мысленно пришпорил свое достоинство, глядя, как Алинин язычок и ее вишневые губы пытаются стать той живой водой из былины, способной на воскрешение.

Ни одного признака жизни!

«Вот и я так через несколько дней буду лежать во гробе – недвижимым, как и член мой», – представил Нестор, хлюпая носом. Костистой рукой он отодвинул лицо девушки от своего живота, внезапно захотев со всей силы ударить Алину по этим наполненным жизнью губам. Но переборол себя, к тому же и сил на приличный удар не было.

– Спасибо, – поблагодарил Алину за попытку. Она облизнула губы, выпрямилась и распустила белые волосы.

– Ты устал, Строитель, – сказала. – Тебе необходимо отдохнуть. Я пойду?

– Иди, – разрешил он. – Еще придешь?

– Да, – обманула Алина.

Он ждал ее несколько дней, пока паузы между приходами боли были существенными. Потом ждать перестал. Теперь Нестор с трудом отличал действительность от галлюцинаций, так как было слишком много наркотиков, спасибо другу. Зато не было боли…

За ночь до смерти Нестор узнал главное в жизни…

Ему приснился самый страшный в жизни сон. Сновидение было настолько реальным, что все измученное тело Нестора тряслось так, как будто агония уже началась. Ему привиделось, что Верка в Турции, плывет по морю, перебирая ручками, счастливое дитя, напялившее на себя любимый надувной круг с лебединой головой. Он как бы отвернулся от Веркиного счастья, чтобы оглядеть округу… А потом круг лопнул, и она, глотая соленую воду, закричала:

– Папуся-а-а! Спаси, папуся-а-а!!!

Он поскакал по горячей гальке верблюдом, понимая, что Верка совсем далеко, что она захлебывается, и вот набегает волна – и ее головка исчезает, оставляя на поверхности крик. До него доходит, что любимая доченька погибла, что больше нет ее, нет навсегда! На тысячелетия!.. И такая душевная боль охватывает все существо его, что он падает ничком на землю и кричит во все горло, раздирая связки:

– Господи-и-и! Что же это?!! Господи, помоги!!! Перенеси меня в другое пространство, где моя доченька жива! Я умоляю тебя, Господи! Возьми мою жизнь, только пусть она живет!!! Господи-и-и!!!

А потом он вынырнул из сна, совершенно трезвый от наркотиков, и увидел перед своей кроватью детей своих, Птичика и Верку. А с ними мать их. А Верка живее всех живых!.. Здесь-то Нестор все и понял. Спасибо тебе, Господи!

Он лежал и счастливо смотрел на своих близких целых пять минут без боли. Он наблюдал, как их мать отчаянно скучает и старается не смотреть на него из брезгливости. Зато у Анцифера глаза, полные слез, и живая Верка сострадает как может.

– Иди, сынок, ко мне, – прошептал он. – Я тебя обниму и дам тебе силы!..

Она удержала сына за руку, чтобы не прикасался к отцу, как будто раком можно заразиться. Вот сука!

Здесь опять пришла боль, заставившая Нестора застонать и нажать кнопочку пистолетика. Реальность стала затуманиваться, он успел увидеть, как Птичик потянулся к нему всем телом, вырываясь от матери. Подался навстречу сам, хохотнул, сблизившись, коротко подумал, что про пространство Анцифер не поймет, а потому произнес сыну почти в самое ухо на языке игровой приставки:

– Другой левел!

После этого лампочка жизни Нестора погасла.

Game over!

Он уже не мог видеть, как мать утащила детей из палаты, не мог услышать плач Птичика и Веркину про бейби-бона констатацию не мог засвидетельствовать. Ему было все равно, что его тело равнодушные санитары стащили, как пустой мешок, в морг и оставили свисать тощими руками с каталки без холодильника на целых два дня. Ничто не искажает человеческую плоть так, как быстротечный рак. Подумаешь, холодильник.

Нестор также не мог осознать своих похорон, на которых собралось достаточно большое количество известных людей. Заказчики его архитектуры, однокурсники, чиновники московские говорили много дежурных слов, боясь заглядывать на ужас, лежащий в гробу. После Дома архитекторов людишек осталось немного, лишь самые близкие да любопытные до погребений.

Нестор уже не мог дать сил кинувшемуся на его продавленную грудь сыну, не мог отыскать за надгробиями заплаканные личики бывших любовниц, порадоваться, что они вообще пришли прощаться с ним. Также он не ощутил обильно капнувший воск на веко его левого глаза со свечи батюшки. Как, впрочем, не осознал соседства по могильной яме с народным артистом России…

Кто знает, может быть, поздний вечерний приход Алины на свежую могилу что-то изменил в пространстве, сместил какие-то мгновения вечности. Может быть, два алых тюльпана, утонувших в обилии цветов, изменили краски мироздания. И слеза, растворившаяся в могильном песке, может быть, станется океаном безбрежным…

Все может быть…