Текст книги "Ардагаст, царь росов"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

   – Зато ты ради строчки в своей книге отправишься в подземный мир к чертям в гости, – покачал головой сармат. – А ты, Вышата, зовёшь меня по-венедски, чтобы напомнить, чьё это святилище? Мы, степняки, когда-то почитали его не меньше вашего. Так что зови меня и здесь Авхафарном.

Сармат легко соскочил с коня, и жрец, волхв и философ радушно обнялись. Они, казалось, не заметили, как из насыпи в южной части вала бесшумно восстало видение: всадница на вороном коне, в чёрной сарматской одежде. Её чёрный кафтан был расшит множеством золотых бляшек, пояс сиял золотом и голубой эмалью, а на пышных чёрных волосах, падавших на плечи, блестел золотой венец. На гордом красивом лице выделялся хищный ястребиный нос. У пояса всадницы висели меч и колчан, а в вырезе кафтана тускло поблескивал наборный панцирь. Воительница беззвучно спустилась с вала и скрылась внутри святилища.

Трое подошли к северо-западному входу, и сармат положил руку на плечо волхва:

   – Иди первым, Вышата! Посмотрим, какой из тебя наследник авхатов и потомок великого мага Атарфарна.

   – Три пары валов, четыре пары маленьких курганов, а всего семь пар... – задумчиво проговорил грек. – Да это же семь врат семи светил на пути в небесное Царство Солнца! И лишь праведная душа может их преодолеть...

   – Не подсказывай, Стратоник! Здесь не греческая школа, и вы не мальчишки, а маги, – строго произнёс Авхафарн. – Гляди, Вышата, я не вмешаюсь, даже если на твоём пути встанет сам страж этого прохода.

   – Ваю, бог ветра и смерти, – кивнул Вышата. – Мы зовём его Вием и Стрибогом. Его взгляд смертоносен – для того, чей дух недостаточно твёрд.

   – Да, как для того молодого волхва, что вздумал провести здесь три ночи у могилы царицы Саузарин. Не лучше ли тебе, волхву Сварожичей, Даждьбога и Огня, войти через проход Солнца – юго-восточный? Или Огня – юго-западный? – Голос сармата звучал чуть ли не издевательски, лукавая улыбка пряталась в седой бороде.

   – Главный проход – этот, и я пройду им, – тихо, но твёрдо сказал Вышата и пошёл вперёд, воздев руки.

На его пути, между концами двух первых валов, внезапно встала серебристая, струящаяся, с зеркальным блеском стена. Была то ртуть или свет, подобный металлу? Волхв сделал несколько знаков рукой, произнёс заклинание, и стена расступилась перед ним, а затем и вовсе пропала. Потом одна за другой вставали ещё шесть стен: красный жар меди сменялся серым холодом железа, тусклый блеск олова – спокойным сиянием серебра, нестерпимый, полный жизни свет расплавленного золота – мертвенной безнадёжностью свинца. Сердце грека сжималось в восторге всякий раз, когда венед преодолевал очередную преграду. Преодолевал спокойно, словно пробираясь через дремучий, но хорошо знакомый лес, уверенно подбирал заклятия и знаки, иногда доставал из висевшей через плечо котомки какие-то травы или обереги.

   – Надо же! Моложе меня, и книг читал, конечно, меньше, а уже прошёл все семь степеней посвящения, – восхищённо бормотал Стратоник.

Наконец пала последняя, свинцовая преграда. И тут в проход, надменно улыбаясь, въехала призрачная всадница и предостерегающе подняла руку:

   – Я Саузарин, Черно-золотая, царица росов, хранительница Экзампея. Венедам здесь делать нечего.

   – И кто же тебя поставил хранить наше святилище от нас самих? – смело взглянул ей в лицо Вышата.

   – Артимпаса, богиня войны, которая дала нам победу над вами. Или вы уже победили росов своими дубинами и рогатинами? – Сарматка, упёршись рукой в бок, закачалась от смеха.

   – Побеждают не только силой, царица.

   – Чем же ещё? Коварством? Или такими вот колдовскими штучками?

   – Правдой и мудростью. Этим оружием ты, похоже, не владеешь.

   – Хочешь сказать, что я дура? Знаешь, что мой муж Сауасп делал с такими наглецами?

   – «Обличай мудрого – он полюбит тебя. Обличай глупого – возненавидит». Так сказано в священной книге иудеев, – подал голос грек. Вместе с Авхафарном он встал рядом с Выплатой.

   – Здравствуй, царица! От меня, верховного жреца росов, ты тоже охраняешь святилище? – спокойно осведомился сармат.

   – Кого ты привёл сюда, Авхафарн? – удивлённо вскинула глаза Саузарин. – Твои чары помогли нам овладеть Экзампеем. За эти двадцать лет...

   – Я постарел и поумнел. Мы хотели завладеть золотым сердцем Скифии, а оно не далось нам. Потому что дары Колаксая – только для хозяев этой страны.

   – По-твоему, мы здесь ещё не хозяева?

   – Нет, Саузарин. И ты – не единственная хранительница Экзампея, – раздался громкий, решительный голос из-за валов.

В проход между изогнутыми валами въехал всадник – молодой, с золотистыми волосами и красивыми тонкими усами, в белой венедской одежде и кольчуге, с мечом и акинаком у пояса. За ним следовали ещё два конных венеда: седой, но крепкий ещё старик и сильный, стройный воин лет тридцати, с лохматыми чёрными волосами и такой же лохматой, тёмной, как грозовая туча, бородой. У всех троих на изорванных кольчугах запеклась кровь. Кони венедов ступали величаво и бесшумно – даже трава не шелестела.

На лице у сарматки появилась язвительная усмешка.

   – Тебе, Зореслав, не сидится в небесном Царстве Солнца? А вам, Властимир и Гремислав, мало дел в грозовой дружине Ортагна-Перуна? Мы все погибли тут, под Экзампеем, только я – победительницей, а вы – побеждёнными и неотомщёнными! Благодарите богов, что вы хоть похоронены и не бродите упырями по ночам.

   – Мы уже отомщены, – покачал головой Властимир. – Мой внук убил твоего мужа и будет теперь царём росов. А упырём станет Сауасп. Или он для этого мало совершил чёрных дел?

Глаза Саузарин сверкнули яростью.

   – Мой муж – великий воин! А царицей росов будет моя дочь. Она отомстит за отца и истребит весь ваш проклятый род, чтобы ни один венед не лез в цари Великой Скифии! Вы все не стоите одного Сауаспа-Черноконного! Он мог стать великим царём вместо Фарзоя и стал бы им, если бы... – её взгляд, готовый испепелить, впился в Зореслава, – если бы не твой с Саумарон ублюдок!

Золотоволосый венед рассмеялся в лицо взбешённой сарматке:

   – У венедок поучись голосить по мужу! Ты же его никогда не любила, зато очень хотела сделаться великой царицей. Потому и завидовала нам с Саумарон. Мы просто любили друг друга и за царствами не гонялись. – Его голос дрогнул. – Это ведь ты подбила Сауаспа на войну с венедами. Он бы вполовину зла меньше сделал, если бы не ты. Ты и мёртвая являлась к нему...

   – Чтобы учить его великим делам! Это я сделала его самым славным из сарматских царей. Ты видел, какие жертвы он приносил мне здесь, хоть и не в самом святилище? – Она с вызовом взглянула на Зореслава.

   – Понятно? Она не пускает в святилище венедов, а эти трое – сарматов, вот оно и пустует, – тихо сказал Авхафарн Стратонику.

   – О чём это вы шепчетесь? – подозрительно спросила Саузарин.

   – О том, что в святилище давно не приносят жертв, – ответил жрец.

   – С жертвами сюда может приходить только великий царь сколотов-пахарей, а таких царей больше нет и не будет. Или великий царь всей Скифии. Его тоже нет, но он будет. Из моих потомков! – без тени сомнения произнесла царица.

   – Вот мы и пришли сюда просить богов о том, чтобы они вручили царство...

   – Моей дочери?

   – Нет. Ардагасту, твоему племяннику.

   – Что-о?! Этому убийце родичей? Попробуйте только войти сюда, вы, мёртвые и живые!

Со своим ястребиным носом Саузарин напоминала сейчас хищную птицу, защищающую своё гнездо. Она воинственно взмахнула мечом, и тот сразу загорелся мертвенным белым светом. В ответ вспыхнули три клинка сразу: у Зореслава – золотым огнём, у его отца и брата – синим.

   – Прочь с дороги, нежить! – проревел Гремислав. – Твои кости пора выбросить, чтобы они не оскверняли вал Экзампея!

   – Дайте-ка я попробую на ней одно персидское заклинание от призраков. Такой случай для магического опыта просто нельзя упускать! – с азартом произнёс Стратоник.

   – А не много ли ты берёшь на себя, Саузарин?

На валу над входом словно из воздуха появилась ещё одна всадница – с такими же распущенными волосами, чёрными, как ночь, в чёрных шароварах, с мечом и колчаном у пояса, на вороном коне с горящими глазами. Но на ней не было ни панциря, ни роскошного кафтана – лишь простая белая сорочка и никаких украшений. Да они и не были нужны той, чьё бледное лицо завораживало страшной, неодолимой красотой Смерти. Белый, холодный свет рассеивал ночную тьму вокруг всадницы. Четверо призраков и трое живых магов благоговейно воздели руки.

   – Славься, Морана, владычица смерти, супруга Солнца!

   – Славься, Артимпаса-воительница!

Богиня улыбнулась милостиво и чуть насмешливо:

   – Как вы все меня любите, мёртвые и живые! Я рада. А вот решать, кто может сюда входить и кто станет великим царём в этой земле, будем мы, боги. Для этого мы сейчас и соберёмся. Так что, хранители, поезжайте в поле и не подпускайте никого сюда. Да и сами не передеритесь! А вы, жрецы, останьтесь. Ваше дело – говорить с богами в святилище, а дело воинов – оборонять его, правда ведь?

   – Эти венеды его втроём не оборонили, так что мне придётся сторожить за четверых, – ехидно заметила Саузарин и непринуждённо обратилась к богине: – Обычно ты являешься мне старой и грозной, а сегодня...

   – Может быть, тебе являлась вовсе не я, а моя тётя, – оборвала её Морана и указала на выход.

Призрачные всадники выехали за валы, а три мага наконец-то вошли в святилище. Богиня спустилась с вала, спешилась, села, привалившись спиной к валу, и небрежно сказала:

   – Вообще-то старшие боги велели мне не пускать никого из смертных. Но вы, маги, всё равно так хорошо подслушиваете и подглядываете, что... я вам немного помогу. – Она махнула рукой в сторону кургана. – Спрячьтесь в подземельях. А проходить сквозь землю и видеть сквозь неё вы ведь и без меня умеете?

   – Хорошо, что я разрыв-траву захватил, – сказал Выплата.

Он уверенно подошёл к северному подножию кургана, достал из котомки растение с острыми зубчатыми листьями и провёл им крест-накрест по склону насыпи. Земля тут же расступилась. Вниз круто спускался узкий ход со ступеньками. Идти приходилось согнувшись чуть ли не вдвое. По мановению руки богини земля за спиной магов сомкнулась. Выплата попросил Авхафарна посветить, и на ладони сармата тут же вспыхнул магический огонь – белый, холодный, но яркий. В одном месте пришлось преодолевать завал. Волхв расчистил его разрыв-травой, а грек укрепил осыпавшийся свод заклинанием.

Наконец они оказались в небольшом круглом подземелье, выкопанном в глине. Жёлтая глина едва проглядывала через белую плесень, словно изморозь покрывшую стены и свод. Здесь уже можно было выпрямиться в полный рост. В стенах чернели входы четырёх коридоров. На полу не было ничего, кроме углей и черепков от греческих амфор. Ничего! Ни золотых и серебряных священных чаш, ни увешанных бубенцами посохов с бронзовыми навершиями в виде зверей и богов, ни бронзовых жертвенных ножей. Следа не осталось от богатых даров скифских царей: оружия в золотых ножнах, золотых гривен и браслетов тонкой греческой работы, ларцов слоновой кости. Каждый представил себе, как сарматы, завалив священные подземелья трупами жрецов и воинов, разграбив дочиста накопленные за четыре века сокровища, плясали среди трупов с факелами в руках и заливали дорогими винами страх перед местью богов. Каждый был рад бежать, но не смел показать свой страх перед остальными. И ноги в кожаных постолах втаптывали в раскисшую от крови и натёкшей сверху воды глину черепки разбитых вдребезги амфор... Костей погибших, однако, тоже не было: видно, кто-то (тогда же или через века?) собрал и похоронил останки.

Трое сели на подстеленные плащи и стали сосредотачиваться. Авхафарн погасил свой белый огонь. Вокруг них царила тьма, над ними лежало пятнадцать локтей глины и чернозёма, не считая насыпи кургана. Но магическое зрение и слух проникали сквозь толщу земли и тьму, и трое ясно видели и слышали всё, что происходило наверху.

А там Морана, оставшись одна, с самым беззаботным видом плела венок из трав. От этого занятия её отвлекли только два ворона, которые принялись было кружить над святилищем, но быстро улетели, стоило богине взяться за лук. Вдруг прямо перед ней из-под земли восстала красивая, статная женщина в широком светлом платье и высоком кокошнике. Морана поднялась и приветливо кивнула:

   – Здравствуй, мама Лада! Я думала, ты с неба придёшь.

   – Здравствуй, Морушка! Мне говорили, змей завёлся не то в Тясмине, не то под самим святилищем, я и проверяла. Я ведь за всеми тремя мирами слежу, а ты только за одним... Ну, как у тебя? Муж не обижает?

   – Который из двух? Даждьбога я сегодня под землёй не видела, золотая ладья пустая плыла. Наверное, сюда поехал. А старик весь день пропадал у колдунов в Дебрянских лесах, под вечер вернулся, поужинал и снова на коня – как бы не сюда. И вороны, его наушники, тут вертелись, пока я не погнала... Ох, никому я не нужна, кроме тех, кто сам Смерти ищет.

   – Неправда. Нужна, ещё и как! Мне, – послышался весёлый молодой голос.

В святилище въехал всадник на красном коне, с длинными золотыми волосами, в белой вышитой сорочке. и золотых сапожках. На красивом молодом лице выделялись тонкие золотые усы. Золотом отливали его руки до локтей. У пояса висел золотой топор. Золотоволосый легко соскочил с коня, подошёл к Моране и обнял её, а та поцеловала его в щёку и с усмешкой спросила:

   – Как это я тебя обогнала, а? У русалок небось задержался?

   – Ага. Искал русалку лучше тебя, да так и не нашёл.

Оба рассмеялись, и Морана надела венок на золотоволосую голову своего мужа и брата. А по небу уже раскатился гром, и сильный голос раздался сверху:

   – Так что, есть тут змей или нет?

Лада с улыбкой развела руками:

   – Нет и не было. Не повезло тебе, сынок, с охотой.

С неба в святилище спустилась колесница, запряжённая четырьмя тёмно-синими, как грозовая туча, конями. Ими правил умелой рукой могучий воин, черноволосый, золотобородый, с мечом и каменной секирой у пояса.

   – Не повезло, и ладно. А вот чертей на обратном пути погонять не мешает. В твоём, сестра, святом Моранином-граде с ведьмами непотребство вытворяют, прямо там, где ваш с братом храм был. Сюда бы ещё братца Ярил у с его волками, показали бы тогда бесовскому племени!

   – За моими серыми дело не станет! А после выпьем будинского мёда, на травах настоянного!

В ворота въехал совсем молодой светловолосый воин на белом коне и сам весь в белом, с копьём и круглым золотым щитом. Он похлопал по седельной сумке, из которой торчала вместительная амфора.

   – Еду я через Гелон, мой город, вижу – сидят старый будин, двое венедов да грек и за меня пьют: и вино, и пиво, и вот этот самый мёд. Будин им показал, где мой храм был. Грек гимн Дионису, мне то есть, спел. А в городе – ни единой хатки. Только сарматы за валами, у Ворсклы, скот пасут на заливных лугах. – На беззаботное лицо молодого бога легла тень печали.

На сильном огненно-рыжем жеребце в святилище въехал муж средних лет, с могучими мышцами кузнеца, буйными огненно-рыжими волосами и такой же бородой, в кожаном переднике. Все почтительно поклонились ему. А он снял с седла мешок и протянул колесничему:

   – Что же ты, Перун, за громовыми стрелами никого не прислал? Я думал, вы тут змея бить будете.

   – Да нет змея-то. Хорошо, хоть эта дрянь здесь ещё не завелась.

   – Конечно хорошо. А то мне снова в небесной кузнице дверь открытой держать да ожидать: вдруг вы, змееборцы великие, снова змея одолеете, а от змеихи ко мне со всех ног убежите?

   – Мы, Сварожичи, только воевать со змеями умеем, и то кое-как, – простовато улыбаясь, развёл руками Ярила. – А запрягать их в плуг и валы выпахивать – это один ты, отец, можешь.

   – Вот я и выпахивал валы для великих городов... которых вы не уберегли, – проворчал Сварог.

Среди звёзд вдруг появилась ещё одна, ярко-белая, затмевавшая сиянием все остальные. Она полетела вниз, превращаясь на глазах в белого всадника на белом коне. Всадник плавно опустился на вершину кургана. Это был красивый могучий старик с длинными седыми волосами и снежно-белой бородой, одетый во всё белое. Все, не исключая Сварога, почтительно склонились перед всадником. А он неторопливо спешился и сел на склоне кургана. Остальные расселись чуть ниже, у подножия. Небесные кони паслись между курганом и валом.

   – Все вроде тут? А прадед Велес где? – спросил старик. – Звали ведь...

   – А ему сейчас и так всё видно и слышно, – указал Перун на полную луну. – Не хочет спуститься – его дело. А может, и спустился: я ужа большого в траве заметил. Досадует старый, что не он в этом мире хозяин. Так ведь не он его и творил, а ты, дедушка Род, Белый бог.

   – Ты творил, ты и правишь, – поддержал брата Даждьбог.

   – Кто творил и правит, с того и спрос больше, – вздохнул Род-Белбог.

   – Кто с нас, богов, спрашивать может? – вскинул брови Перун.

   – Люди, что нам верят. Для бога, царя, жреца самый большой грех – веру обмануть. Всё равно что отцу детей предать, а старейшине – свой род, – сказал Род. – Здесь самое святое место было во всей земле сколотской. Всех нас тут славили, жертвами ублажали, песнями да плясками веселили. Где же мы были в тот осенний день проклятый?

   – Мы сколотое не предавали. Чернобог с Ягой сюда сарматов привели, – сказал Ярила.

   – Ну а сам ты где был? – упёрся рукой в колено Род.

   – Как где? Под землёй. Мне положено в среднем мире только весной быть.

   – А племена твои богатые в каком мире отсиживались? Не твои жрецы их учили: в великом царстве худо жить – много дани платить, далеко на войну ходить, лучше царство малое и не славное, да своё? Вот и не стало царства ни большого, ни малого. – Старик перевёл суровый взгляд на Перуна. – А ты где был с храбрым племенем воинским?

   – А нас туда и не звали. Возомнили авхаты мудрые, что править царством жрецы должны, а не воины, и не признали Слава великим царём. Ещё и убить хотели, еле вырвался он тогда из Пастырь-града. И всё твоим именем, братец светлый да праведный! – Громовник гневно сверкнул глазами на Даждьбога. – Вот мы и не пришли – чтобы попробовали святоши, каково с мудростью без силы. А в бою я сарматам не помогал, хоть они мне большие жертвы сулили.

   – Ты не помогал, зато Морана помогла. Это вам, Ортагну с Артимпасой, здесь в жертву пленников сотнями резали, – сказал Род.

   – Никому я не помогала. Это всё тётушка Яга, ей и жертвы достались, – возразила Морана.

   – Может, и она. Люди перед смертью одно видели – носится над ними какая-то на чёрном коне, с мечом, вся в чёрном и распатланная. Все же знают: где война, там и Смерть-Морана.

   – Мои волосы с её седыми патлами спутать! – возмущённо тряхнула пышными чёрными волосами Морана и вдруг заговорила зло, со слезами в голосе: – Да не было меня там, я в нижнем мире была, куда вы меня загнали! И жизнь у людей отбирать вы мне велели! Мало вам одной богини смерти? Попробовали бы сами девять месяцев, от Купалы до весны, под землёй, с теми, кого здесь и поминать боятся! И все за то, что дядюшка Чернобог один раз меня туда силой унёс...

   – Не так тебе там и плохо было, если дядюшке помогла меня скрутить, – негромко сказал Даждьбог.

   – Вовек не забуду: ты стоишь, к Мировому Дубу привязанный, а Чернобог в тебя из лука целит, и Морана тоже с луком. До сих пор не пойму, зачем? – с усмешкой взглянул Громовник на Морану.

Та, опустив голову, мяла в руках травинки, потом подняла глаза на мужа:

   – Ну, обиделась я тогда на тебя... на всех вас, что так долго искали. А на Дубе уже заметила орла, сразу поняла: братец Перун прилетел, непременно поможет. Да разве я могла тебя погубить, чтобы там, внизу, навсегда остаться? Я же травы люблю, цветы, ещё ночи – такие вот, светлые, а больше всего – Солнце. – Она вдруг улыбнулась и слегка толкнула локтем Даждьбога.

   – Ты всем там нужна, Морушка, – мягко тронула дочь за плечо Лада. – Кого, кроме тебя, дядя по-хорошему послушает? И мы от тебя знаем, что внизу творится. Да и нечистые при тебе не так распоясываются.

   – Знают – я могу всё пекло разогнать, если рассержусь! – задорно отозвалась Морана.

   – Лучше бы здесь сарматов разогнала, отлучилась бы на денёк из пекла своего, – проворчал Род. – Да и я хорош был. Всю ночь бился на западе с дикими охотниками, а днём спать лёг. Думал: пусть эти сколоты своим умом живут. В такой час перегрызлись, ещё и у нас помощи просили друг против друга. Учили, учили их Огненной Правде...

   – Вот-вот, люди, – подхватил Сварог. – Я их землю пахать выучил, скотину пасти, медь и железо ковать. Сковал для них три дара из небесного золота – самого пламени солнечного. Жрецам – чашу, воинам – секиру, пахарям – плуг с ярмом. Мудрость, победа и обилье – что ещё надо? А они прямо в пастырском храме побоище учинили. Слав своей рукой троих жрецов убил, чашу схватил и прорвался со своими из города. Ни ему потом чаша не помогла, ни роду его. Сам погиб от братней измены, а чашу фракийский царь разрубил. – Тяжёлые кулаки бога-кузнеца сжались. – Лучше б я забрал её, пока цела была!

   – Ну вот, у всех нашлись причины злу не мешать, – горько усмехнулся Даждьбог. – Кроме меня, Солнце-Царя, что эти дары когда-то людям принёс. Я и повёл сюда души праведных воинов со своего Белого острова. Не всё ещё и захотели идти ради таких вот потомков. А твоей грозовой дружины, брат Перун, и близко не было. Вот и не выстояли перед нечистью, что дядюшка с тёткой нагнали... Я тоже мог найти на кого обидеться. Только... надо же было хоть кому-то за Огненную Правду постоять, чтобы не говорили, будто она на небо ушла, а здесь одна Кривда осталась! Эх, боги великие, спасители, заступники, за что нам только молятся...

Он обвёл глазами родичей. Те пристыженно отводили взгляды. Лада примирительно произнесла:

   – Это я виновата. Что вас, детей своих, тогда помирить не смогла.

   – Кто ни виноват, а великого царства нет. И никто из ваших избранников, детушки, возродить его не смог, даже Властимир с сыновьями, – вздохнул Род. – Я бы не собирал вас тут, если бы не стала целой Колаксаева чаша. Не твоя ли работа, сын? – вопросительно взглянул он на кузнеца.

Тот лишь развёл руками:

   – Я бы с такой работой и за три дня не справился даже в небесной кузнице, не то что среди леса. Это ж не медный котёл чинить и не серебряный кувшин греческий. Да ещё так, чтобы и следа не осталось! В небесном золоте – сама Огненная Правда. Значит, она выбрала этого Ардагаста.

   – Выбрала, да того ли? – возразил Перун. – Кто он такой? Не сармат, не венед, и кушаном не стал. Двадцать лет молодцу, а его уже где только не носило. Перекати-поле! И жена у него такая же, и дружина.

Род задумчиво разгладил белую бороду:

   – Огненная Правда... Она превыше нас всех. Её нельзя изменить, можно только узнать и жить по ней. Или не по ней. Но кто её путь выбрал и с него сойдёт, тот её силу потеряет, будь он хоть самый великий царь или самый могучий храбр. Ту силу сарматы зовут «фарн», а венеды «слава».

   – В том и дело, – подхватил Громовник. – Как бы не потерял! Знаю я таких храбров. Где угодно храбрствуют и за кого угодно. Запросто царство добудут и так же запросто отдадут и дальше пойдут.

   – Ардагаст не таков! – возразила Морана. – Мог на востоке остаться, во дворцах жить. А вернулся на Днепр. И бесчестных дел за ним нет.

   – Да если б были, я бы его громом поразил прежде, чем его рука священного золота коснулась!

   – Храбры и цари с пути сбиваются без мудрых советников. А его опекают волхвы из Братства Солнца, – сказал Даждьбог.

   – Тоже бродяги, весь свет обойти норовят, – буркнул Перун.

   – Вроде меня, ты хотел сказать? – спокойно осведомился Солнце-Царь. – Верно. Я обхожу, а ты по свету носишься. Как те самые храбры непутёвые, что тебе молятся.

   – Будет вам! – возвысил голос Род. – Так что, если чаша Зореславичу сама в руки пришла, отдадим ему и секиру с плугом? Мы их тогда с трудом спасли и решили: дать их лишь тому, кто сможет и будет достоин возродить великое царство сколотов. Глядите, потомков сколотов-пахарей совсем мало осталось. А царство Фарзоя – уже добрая половина Великой Скифии.

   – Он же её чуть не всю в сарматское пастбище превратил! Великий царь над конями и баранами! – фыркнула Морана. – Нет уж, не для таких я тогда спрятала небесное золото.

   – И не для таких я его стерегу, – добавил Перун.

   – А от меня такие не получат стрелы Абариса – ключа к нему, – сказал Даждьбог.

   – В этом всё и дело, – вмешалась Лада. – Кем будет Ардагаст? Царём под рукой Фарзоя? Его Фарзой первым делом пошлёт за данью с венедов. Сдержит ли тогда Ардагаст сарматскую орду, если сам наполовину сармат? И сохранит ли он золотые дары? Фарзой к ним давно уже подбирается, и не только он.

   – Всё верно, мама. Только где сейчас взять такого могута, чтобы сарматов выгнал со всех земель сколотов-пахарей? Есть у вас такой на примете? – обвела Морана взглядом богов. – И кем эти земли заселить? Все ли захотят из лесов выйти, чтобы каждый день сарматской стрелы ждать? А вот если под рукой царя росов и великого царя сарматов...

   – Правильно, дочка, – кинула мать богов. – Тогда и росы на землю осядут, с венедами породнятся. Как степные скифы с пахарями. Помните? И кто придумал, что пахари со степняками мирно жить не могут? Не лесные ли колдуны?

   – А в лесах-то что творится... – потёр затылок Ярила. – За отеческих богов всегда насмерть стоять готовы. А боги те – хорошо, если я или прадед Велес, а не... кто чернее... И у богов тех служители такие, что не разберёшь, люди они, звери или черти...

Души людские глохнут в таком лесу, будто поле заброшенное! Как в той чаще, где я тебя, Морана, с сестрицей Лелей нашёл. Помнишь, когда дядя вас заставил пасти его стадо звериное-змеиное? На что вы тогда были похожи: кожа как кора еловая, волосы как ковыль-трава...

   – Ой, лучше не вспоминай! – зябко передёрнула плечами Морана. – Я, пока не искупалась в молочной реке, в Ирии[19]19
  Ирий – рай (слав.).


[Закрыть], в воду глянуть боялась.

   – А в святых городах на Збруче тёмные друиды хозяйничают. И в Чёрный храм на Черной горе в Карпатах наведываются те, кто злой силы ищет, – сказал Даждьбог.

Род поднялся, воздел руки и торжественно произнёс:

   – Пусть же Ардагаст, сын Зореслава, станет царём венедов и росов, чтобы собрать, хоть под рукой Фарзоя, земли сколотов-пахарей. Пусть соединит венедов и росов в один народ. Пусть выведет венедов из лесов на землю предков, пусть очистит леса и священные города от бесовых служителей. Пусть хранит небесные дары от недостойных. Этим он докажет, что владеет золотой чашей по праву, и тогда ему будет дано войти в тайное место и увидеть секиру и плуг – если он добудет стрелу Абариса. Взять же их сможет не подручный царь, но лишь великий царь сколотов-пахарей или великий царь всей Скифии. Вот слово моё, отца и старейшины богов. И пусть ваша помощь будет с Ардагастом, если он сам не отступит от Огненной Правды.

Боги встали и воздели руки к своему старейшине в знак верности его слову. И тут из-за вала донеслись голоса Властимира и его сыновей:

   – Назад, нечисть! Это место свято!

А следом – старческий, скрипучий, но громкий и полный злой силы голос:

   – Родичи! t каких пор смертные не пускают бога и богиню на совет богов?

Сварожичи и Морана взялись за оружие. Остановив их движением руки, Род поднялся на вершину кургана. У северо-западного входа три венеда преграждали путь двум всадникам на вороных конях, одетым во всё чёрное, – старику с длинной узкой бородой, заброшенной за плечо, и могучей старухе с распущенными седыми космами. В лицо старика, казалось, навсегда въелась ехидная, ничего в мире не щадящая усмешка. И такая же ядовитая ухмылка отпечаталась на уродливом крючконосом лице старухи. У старика за поясом торчала кочерга, у старухи – железный ткацкий гребень и топор. Рядом с ними гарцевала на коне Саузарин.

Род сложил руки на груди и произнёс спокойным, твёрдым голосом:

   – Здесь совет богов, а не бесов. А если ты, братец, забыл, чьё это святилище, то сейчас вспомнишь. Впустите их!

Венеды расступились. Старик подъехал ко входу, и тут же семь пылающих преград из семи металлов встали на его пути.

   – Помнишь, как ты со своими чертями рвался на небо через семь врат? И как вы потом летели кто на землю, а кто и сквозь землю?

Насмешливый голос Ярилы подхватил:

   – Помнишь, дядя: кто в лес упал, стал лешим, кто в реку – водяным, кто в болото – просто чёртом, а кого и земля не приняла – чёртом пекельным?

   – Неба вашего я не взял, но это святилище мои сарматы брали дважды.

   – Скольких бесов ты тогда положил? От них и костей не осталось. А один ведь не полезешь, и вдвоём с тёткой Ягой тоже, – ответил Род.

Тем временем остальные боги взошли на вал, и небесное оружие в их руках грозно запылало.

   – Боитесь, как бы я ваших священных тайн не узнал? А я и так всё видел и слышал – через мою гадюку. Пока вы моих воронов отгоняли, она проползла. А вы её ещё и за старика Велеса приняли.

   – Я ей полосу на спине замазала да пятнышки под глазами нарисовала, всего и дел-то, их-хи-хи! – захихикала старуха.

   – Ох и навалили вы подвигов на вашего избранника, верблюд и тот не вынесет! – продолжил Чернобог. – Да если он по-вашему будет делать, его или венеды, или сарматы убьют. А если поумнеет, будет делать то же, что и Сауасп. Потом от Фарзоя избавится, род его изведёт и соберёт всю прежнюю Великую Скифию. И придётся вам тогда дары отдать ему, самому великому из сарматских царей. Хоть венедов к тому времени, может быть, и вовсе не останется.

   – По себе судишь о человеке, братец, – возразил Род.

   – Да нет уж, я человека знаю. Мы его вместе создавали.

   – Это я создавал, а ты портил. Я человека сделал, сушиться положил, а ты подобрался, оплевал его и истыкал.

   – А ты его тогда наизнанку вывернул. Вот и осталась вся моя работа у человека внутри, – самодовольно ухмыльнулся Чернобог.

   – Только люди твоим дарам не рады. Вот мы и помогаем смертным от них избавиться. За то нас и славят, а тебя клянут.

Хитрые зелёные глаза Чернобога вспыхнули радостью охотника, подстерёгшего неосторожного зверя.

   – Славят вас, светлых да праведных! А вы того стоите? Братец Белбог! Ты даже такого скверного мира без меня создать не смог. Матушка Лада! Была ты женой и сыну своему Роду, и внуку Сварогу, только до правнуков не добралась. И чем я тебе плох? А вы, племяннички внучатые, все на сёстрах женаты. Не ты ли, Ярила, брата Даждьбога к Леле приревновал и убил? Ох и праведный ваш род! А смертных караете: и засухой, и грозой, и недородом... Они и сами уж не разберут, то ли вы их казните, то ли я козни строю.