Текст книги "Ардагаст, царь росов"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 6
ОГОНЬ ПЕКЕЛЬНОГО

Уже несколько дней войско росов стояло на правом берегу Десны, против устья Ветьмы. Ардагаст давно бы мог двинуться на север, навстречу литве и голяди. Мог бы даже выйти на Десну гораздо севернее и обрушиться на находников сбоку или сзади. Но нужно было заставить северян почувствовать, что живут они не просто в Севере, а в державе росов и венедов. Потому и терял Ардагаст время, поджидая северянскую рать. А ниже по Десне – за полдня доехать можно – поднималась Медвежья гора. Какие ещё козни готовились там? А находники уже под голядским городком Габией, и это тоже полдня пути.

Наконец царю донесли: передовая рать северян подходит. Ардагаст выехал навстречу. Сотня пешцов, десяток конных. Впереди – Славобор Славятич. Знамя с чёрным орлом. Где же Воибор?

   – Здравствуйте, ратники! А остальные когда подойдут?

   – Не подойдут, – опустил голову Славобор. – Это всё. Чернобор и его свора заморочили людей гаданиями да знамениями. Будто ты богами отвергнутый, и из твоей рати никто живым не вернётся, а кто пойдёт к тебе, у того нечисть всё хозяйство сгубит. Одни чертомолы долгогривые ворожат, что боги Чёрную землю Гимбуту отдали, другие – что нас только роксоланы защитить могут. И все разом: не идите на войну, богов не гневите, авось пронесёт. Прости нас, тёмных, Солнце-Царь.

   – За что же вас прощать? Ваша сотня честь всей Северы спасла. А что Воибор?

   – Да он больше всех отговаривал народ к тебе идти. Лесом-де должен лесной царь править, а не бродяга степной, и лучше под людоедами, чем под кумысниками.

   – Прихвостень Гимбутов! Ничего, идите в стан, а завтра – в битву.

   – Поставь нас впереди всех, царь-отец! Пусть знают Северу!

Среди воинов Ардагаст заметил Ясеня:

   – Здравствуй, Лютич! Спасибо, не посрамил честь нашего рода.

   – А я, может, не пошёл бы, если бы не матушка моя да не Добряна. Тронулась девка: только о тебе и говорит. Мне все уши прожужжала: воин-де ты или кто? А матушка со всеми ведьмами переругалась и передралась. Говорит, что ты богами послан, и все гадания сходятся.

   – Ну, тогда ты точным сарматом сделался! – рассмеялся Ардагаст. – Нас, сарматов, греки «женоуправляемыми» зовут.

   – Вот и пусть тобой управляет твоя поляница, а мою Добряну не трожь, хоть ты и Солнце-Царь. Есть, знаешь, сказка про молодца, у которого Даждьбог невесту украл. А молодец на небо поднялся, всё там перевернул да милую вызволил.

   – То, верно, не Даждьбог, а Ярила был. А я в лесу ещё ничьей невесты не испортил. Понял, родич? Прежде чем на небо лезть с богами тягаться, научись-ка на земле чертей и чёртовых слуг одолевать.

Наутро войско росов двинулось на север, к речке с красивым названием Белизна, которая впадала в Десну, рассекая своей долиной высокие кручи правого берега. А с севера к Белизне приближалось войско Радвилы и Гимбута.

Два князя глазами опытных воинов присматривались к выходившей из леса росской рати. Венеды не страшны – те же самые пешцы с копьями, топорами и луками. Но вот закованные в железо конные сарматы... На Радвиле были чешуйчатый панцирь и германский рогатый шлем. На Гимбуте – невесть как попавший в эти северные места греческий панцирь с серебряным ликом Горгоны на груди и остроконечный сарматский шлем. Доспехи голядина были выкрашены в зловещий чёрный цвет. Кроме князей, железные доспехи или хоть шлемы имели не больше десятка человек во всём войске. Даже конные дружинники были всего лишь в кожаных панцирях.

   – Да, не рискнул бы я биться с сарматами в поле, – потёр затылок Радвила. – Лучше бы уже в городках защищаться да из леса нападать.

   – Жалеешь, что ввязался? – надменно вскинул взгляд на него Гимбут. – Или твои литвины храбры только за чаркой мёда?

   – На своих погляди! – огрызнулся Рыжий Медведь. – Из деснинских городков людей пришлось вести на войну чуть ли не силой. На Десне что, уже другое племя? А в Габин перед нами вообще закрыли ворота. Поход-де неугоден Перкунасу! Это всё верховный жрец Ажуол мутит воду.

   – Долгий мир портит любое племя, – презрительно скривился Гимбут. – Начинают пускать чужаков в свою землю, мешать с ними кровь... На Десне рядом с городками завелись целые венедские сёла. В Габии старейшина – венед Вальдимар. Ничего! Этих сёл больше нет. Хвала Поклусу, их жители послужили священной пищей моим воинам, а твоим – рабами. А Вальдимар своё получит после битвы. Сейчас я не хочу тратить силы на его городок.

   – Ну и как нас встретят в Черной земле после ваших священных закусок?

   – Со страхом и трепетом, вот как! Как самого Поклуса! Чернобор об этом позаботится. Запугать их всех сразу, с ходу, чтобы страх вырвал из рук оружие!

   – Да уж, венедами меня не напугаешь... А вот сарматы... Тут одна надежда на тебя, жрец. – Радвила взглянул на Визунаса. – Сейчас, правда, зима. Твои змеи и ящерицы все спят.

   – Не все. Змею, которого я вызову, холод не страшен. Он сам кого угодно... согреет, – зловеще усмехнулся жрец.

На пеньке лежали знаки Каваса-Чернобога – череп вепря, копьё-трезубец и охотничий рог. Визунас расправил чёрный плащ, возложил поверх шапки венок из можжевельника и взмахнул кривым посохом. К нему подвели бородатого пленника – венеда. Венед вгляделся в стоявшие за рекой росские отряды и вдруг закричал:

   – Наши! Чёрный орёл! Эгей, северяне!

Оба князя нахмурились. Чернобор заверял их, что северяне воевать не пойдут. Сколько же их пришло под знаменем с чёрным орлом? И сколько ещё ждёт на юге?

Ударом трезубца в горло Визунас враз оборвал крик пленника. Потом, подняв к белёсому небу окровавленный трезубец и посох, возгласил:

   – Кавас! Кавас, Чёрный бог войны, помоги нам! Ты любишь кровь и смерть – мы убьём сегодня много врагов. Ты любишь страдания – смерть их не будет лёгкой. Мы покорим Чёрную землю, и там будет царить твой закон, как царит он в нашей благословенной земле. Дай же нам силу уничтожить проклятых пришельцев, о Кавас, Чёрный бог войны!

Не все, но многие увидели в небе всадника на чёрном коне, в чёрной одежде, с кровавым трезубцем, в шлеме, похожем на кабанью голову. Над головой всадника вился чёрный коршун. А навстречу, с юга, ехал по небу другой всадник на белом коне, весь в белом, с копьём, в сопровождении трёх белых волков. И этого всадника видели, особенно в войске росов, многие, но не все.

   – Кавас! Кавас с нами! – кричали голядь и литвины.

   – Белый Всадник! Аорсбараг! – вторили им из-за Белизны.

Высоко подняв меч, Гимбут заговорил, и его сильный, уверенный голос враз перекрыл крики толпы:

   – Воины леса! На нас идут чужаки, чтобы попрать наши обычаи. Они закованы в железо, но они не смеют вкусить пищи настоящих воинов – мяса врага. Поэтому они сами станут нашей пищей! Мы избранники самого сильного из богов, ибо нет ничего сильнее Тьмы и Смерти. Мы истребим врагов Подземного, и наградой нам будут их богатства!

   – Гимбут! Гимбут – избранник богов! – в восторге ревело войско. Их вождь в чёрных доспехах на чёрном коне, стоял перед ними, могучий, бесстрашный и безжалостный, как сам бог войны.

А в это время в небе происходил не слышный никому с земли разговор:

   – Ты что это тут делаешь, племянничек? До весны ещё рано.

   – Зато тебе, дядя, никогда и нигде не рано.

   – А как же? Трава не всегда зеленеет, солнце не всегда светит. А тьма везде и всегда есть. Даже и в летний полдень в тени.

   – Это свет везде и всюду есть. Для того я и тут, чтобы тебе это напомнить.

   – Да кто ты здесь такой? Тут тебя Рагутисом зовут, а молятся тебе одни пьяницы.

   – Здесь теперь земля росская, венедская есть и будет. Венеды меня не только за столом чтут. А росы мне ещё одно имя дали: Аорсбараг, Белый Всадник, бог мужей-воинов.

   – А мне вот голядские и литовские мужи жертву принесли, и ещё больше принесут.

   – Ты, дядя, и без жертвы готов людям пакостить.

   – Это ты, племянничек, даром помогаешь кому надо и кому не надо. Шёл бы лучше отсюда да мне не мешал...

   – А то что? Живьём хоронить ты меня уже пробовал. В яме сорока сажен глубиною, под досками железными, под щитами дубовыми. Гвоздями забивал, песками присыпал. А я всё равно воскрес и на белый свет вышел.

Белый Всадник поудобнее перехватил копьё, волки его разом зарычали. Чёрный Всадник вздохнул:

   – Ну чего тебе надо-то здесь?

   – А ничего. Чтобы ты сейчас ни во что не лез. Или не надеешься ни на своего колдуна, ни на рать людоедскую? Давай лучше просто постоим и посмотрим, чьи воины сильнее телом и духом.

   – Что ж, посмотрим. Только и ты ни во что не лезь.

Тем временем на земле Визунас, предоставив своим помощникам рубить и резать тело пленника на кусочки и причащать имя дружинников Гимбута, сам сосредоточился на колдовстве.

Воины Ардагаста, наблюдая из-за реки мерзкий обряд, негодовали, готовые с ходу броситься на войско бесоугодников. Но царь росов спокойно обдумывал, где нанести удар. Он, конечно, полагался на помощь богов, но прежде всего – на своё воинское умение. Вражеская рать стоит высоко на склоне горы, посредине пешцы с копьями и лучники, по бокам – конные дружины. Рассчитывают, что сарматский железный клин ударит, как заведено, в середину. Только ему придётся спускаться, а потом подниматься крутыми склонами долины Белизны под стрелами лесных охотников. Тут на него и ударят с двух сторон всадники в кожаных панцирях, отважные и лютые, как хищные звери, чей дух они сейчас будили в себе: одни – человечиной, другие – медвежьим рёвом.

Со стороны замерзшей Десны склоны ещё круче. Значит, лучше всего ударить конницей слева, выше по течению Белизны, где долина не так глубока. Пешие же венеды пусть сражаются с пешими врагами. А конница, чтобы князья ничего не заподозрили, пусть пока стоит посредине строя.

Так Ардагаст и расставил своё войско, на ходу утихомиривая чересчур торопливых. Только бы с Медвежьей горы не прилетели какие-нибудь злые чары! Но Вышата с Миланой заверяли, что оттуда никаких чар не чуют.

И вдруг над снежной гладью замерзшей Белизны взметнулась такая знакомая стена черно-красного пламени. Она быстро растянулась по всей долине речки, перегородила Десну. Грохотал, подобно грому, ломавшийся лёд, клубы пара смешивались с огнём, делая невидимым вражеское войско. Когда же пар рассеялся и пламя погасло, вместо заснеженной долины и замерзшей речки перед глазами росов предстало длинное и широкое болото. А через всю Десну протянулась широкая полынья.

Но самое страшное появилось в тылу у росской рати. Всё то чёрно-красное пламя разом вспыхнуло по всей чаще, взметнулось выше верхушек деревьев. Ревущее, изрыгающее дым огненное пекло потянулось от Десны до долины Белизны, от полыньи до болота. Громадная чёрная тварь с зубчатым хребтом, нетопырьими крыльями и парой когтистых лап то взмывала над лесом, то скрывалась в нём, извергая клубы пламени из клыкастой пасти.

   – Колдовской огонь Черноборов. Тот самый, что сжёг мой лес. Только змея такого там не было, – с трудом проговорил побелевший как мел Шишок.

   – Это огненный чёрт-змей. А пламя – пекельное, то же, что в Милограде. Чары идут не с Медвежьей горы, а из-за речки. Значит, Чернобор ещё с кем-то поделился тайной. – Вышата пригляделся к вражеским рядам. – Наверняка ворожит вот тот ведун в чёрном плаще и с трезубцем. Только пламя поддерживать плохо умеет, вот и вызвал себе в помощь змея. – Голос Вышаты звучал спокойно, уверенно, даже буднично, но лицо волхва омрачила тревога.

Замысел князей и их ведуна был теперь ясен всем. Войско росов оказалось в ловушке между огнём, водой и грязью. К трём стихиям добавился ещё и сильный ветер, внезапно поднявшийся и гнавший огненный шквал прямо на росов. Назад пути не было: ни по высокому берегу – там вовсю бушевал огонь, ни по Десне, – разве что вплавь через полынью, в ледяной воде. Оставалось идти вперёд, чтобы, завязнув в болоте, гибнуть под стрелами и копьями лесовиков. Выше по Белизне в чаще скрывался засадный полк – нуры во главе с Волхом. Сумеют ли они хоть сами вырваться из колдовского пекла?

   – Царь, я эти места знаю, – обратился к Ардагасту Ясень. – Здесь болото неглубокое, даже весной. Промокнешь, перемажешься, но не утонешь. Ударим всей ратью через Белизну, а то пламя всё равно туда загонит.

   – Пешцы, может, и не утонут, – покачал головой царь. – А на конях, в железе сразу завязнешь. Этого-то болотному племени и надо.

Взоры всех обратились к Вышате.

   – Этот огонь проклятый только чарами погасить можно. Ты такие, поди, знаешь? – с надеждой взглянул на волхва лешачок.

   – Не знаю. То есть подобрать чары смогу, но на это время нужно. А здесь скоро стоять нельзя будет, особенно в доспехах.

Действительно, жар становился невыносимым. Доспехи раскалялись, и это чувствовалось даже сквозь одежду. От дыма и гари всё труднее было дышать, глаза слезились.

   – А если мы сквозь огонь пойдём? – с отчаянной храбростью предложил Шишок. – Сделай радужный мост, Вышата, а?

   – Его можно построить только на святки.

Ратники зашумели, заволновались:

   – Пропадём ни на беличий хвост! Не сгорим, так утонем! Или к чёрту в зубы, или голяди на прокорм!

Одни, кашляя от дыма, зло ругались, поминали всех чертей и мать их Ягу. Другие молилась Белому Всаднику, даже если сами и не видели его в небе.

А за рекой бесилось от радости воинство Пекельного. Все, ничем не поможет бог солнца своему избраннику! И Перкунас не гремит, да и не время ему. Литвины ревели медведями, и громче всех в этом диком хоре гремели голоса обоих Медведичей. Теперь-то они отплатят за своё бегство из двух земель! А Бурмила ещё и побалуется человечиной. Голядины с хохотом кричали: «Эй, росы, сдавайтесь! Мы не всех съедим, нам нужны рабы!» Даже деснинские голядины, что с неохотой пошли за Гимбутом, теперь думали только о лёгкой победе и богатой добыче. Что победит, и без труда, никто не сомневался: Чёрный бог войны в небе над ними, и его белый противник не смеет сражаться. Многие уже мечтали как о самой большой награде о том, чтобы заслужить в бою право отведать мяса пришельцев.

Гимбут с Радвилой самодовольно улыбались. Они помнили сказанное Визунасом: Пекельный даст власть над лесом достойному – тому, кто уничтожит пришельцев и их златоволосого царя с его чашей. Каждый из двух был уверен: именно он достоин стать великим царём лесных племён. Нет, в походе они не ссорились. И ещё в начале его договорились: Гимбуту достанется Севера, а Радвиле – нурская земля и Дрегва. Но каждый уже прикидывал, как и когда он избавится от другого.

А среди росов ядовитым нарывом назревала усобица. Саузард, кривя губы в язвительной усмешке, проговорила:

   – Вот зачем Огненная Чаша дала нам такого царя – чтобы мы сгорели вместе с ним.

Всеслав резко обернулся к ней:

   – А если сгорим, так что? Огненная смерть – самая святая. Из огня душа прямо в Ирий идёт. Или ты, сарматка, такой смерти боишься?

   – А зачем всем погибать? – громко и зловеще произнёс Андак. – Одного царя и бросим в огонь вместе с его чашей. Умилостивим Саубарага. Вот он, над нами, и Аорсбараг не смеет биться с ним. Мало будет Чёрному Всаднику – и волхва с царицей следом отправим.

Возмущённая Ларишка схватилась за меч. Саузард с издёвкой взглянула в лицо ей, потом Ардагасту:

   – Ну же, царь с царицей! Пожертвуйте собой ради племени росов – и мы с мужем первые почтим ваши души богатыми жертвами.

   – Саубараг! Жертву Саубарагу! Спаси племя, царь! – закричали князья – приятели Андака. Они-то не собирались бросаться ради племени в огонь.

Даже среди венедов многие кричали:

   – Прогневили мы Чернобога! Откупиться надо жертвой великой!

Дружинники царя сгрудились вокруг него, взялись за оружие. В ответ сторонники Андака выставили копья, готовые силой загнать Ардагаста в огонь. Нестерпимый жар мутил сознание, распалял кровь. Ещё немного, и люди бросятся истреблять друг друга на радость зверью за рекой. Ардагаст взглянул поверх голов на приближающуюся черно-красную стену и вдруг вспомнил поле у стен Таксилы, где такая же огненная стена расступилась перед всадниками Куджулы Калфиза. Расступилась, ибо над ними реяло священное Знамя Солнца, красное с золотым львом. И нёс это знамя Вишвамитра. Сейчас он был рядом – невозмутимый, готовый ко всем, что Кришна-Солнце может послать кшатрию, и сжимал древко знамени – красного с золотым трезубцем, означавшим Солнце на колеснице. Это знамя обычное, не священное. Но у росов есть Колаксаева чаша – застывшее солнечное пламя. Ардагаст протянул руку к волхву:

   – Вышата, чашу!

Блеск даждьбожьего золота сразу успокоил многих. Когда же золотой огонь взвился над чашей в руке Солнце-Царя, умолкли даже самые непокорные.

   – Гляди, Ардагаст, пекельный огонь может растопить солнечное золото, – предупредил Выплата. – Один конец прохода будешь держать ты с чашей. Другой – мы.

Ардагаст поднял над головой пылающую чашу и меч:

   – Сигвульф, Славобор! Ведите пешую рать на людоедов. Ясень! Со своим десятком останешься охранять волхва с волхвиней. Гляди, чтобы ни одна стрела до них не долетела. Все конные – за мной! Даждьбог с нами и Белый Всадник!

И Зореславич погнал коня прямо в бушующее пекло. Не испугался верный конь чернобожьего пламени, не сбросил седока. И дрогнуло перед ним, перед солнечным огнём чаши, перед посланным Выплатой чародейным ветром само пелаю, вызванное на землю жрецом со змеиным именем. Дрогнуло и расступилось. И помчалась конница росов между двух огненных стен. Вслед ей нёсся сильный холодный ветер, сбивая пламя, не давая ему сомкнуться. Волшебство Выплаты было простым, но надёжным: ветер против огня, холод против жары.

За рекой не сразу поняли, что произошло. Решили было, что росы бросились в огонь, лишь бы не сдаваться лесовикам. А потом внималлие князей и их войска отвлекли пешие венеды. Лучники остались на склоне горы – перестреливаться с вражескими лучниками. А остальные, крича во всё горло «Слава! Даждьбог с нами!», скатились вниз по склону, вброд одолели неглубокую Белизну и двинулись через болото, увязая где по колено, где чуть не по пояс. Из болота вылезали чёрные, остроголовые черти, когтистыми лапами хватали пешцев за ноги, валили, тащили в трясину. Люди, вовсю матерясь, рубили и кололи нечистую силу.

Литвины с голядью хохотали, глядя, как венеды барахтаются в грязи и холодной воде. Князья не спешили атаковать: пусть глупые венеды вымотаются побольше. Да что они вообще могут без своих закованных в броню сарматских хозяев? Но смех разом оборвался, когда мокрые, грязные, на всех чертей и водяных похожие люди ринулись вверх по склону. Ни храбростью, ни упорством, ни владением топором и рогатиной южные лесовики не уступали северным. Топоры раскалывали щиты, крушили головы. Враг прикрылся щитом? Бей его копьём в лицо или в ногу – что он не успел укрыть. Железа на нём нет, а медвежья шкура или кабанья кожа не толще, чем у тех, с кого её содрали. И сам этот вояка не страшнее зверя, которым вырядился.

Трудно пришлось венедам, когда с двух сторон на них ударили конные дружины князей и принялись рубить мечами, колоть копьями и топтать копытами. Но тут сверху раздался дружный многоголосый вой. Большая стая волков – как на подбор, крупных, матерых – выбежала из леса и разом набросилась на литвинов и голядь. Сильнее и нещаднее всех был большой седой волк. Лошади, испугавшись зверей, не слушались всадников, неслись прочь или скатывались со склона, ломая ноги. А вслед за волками на войско князей обрушились пешие и конные воины в волчьих шкурах.

«Где же Ардагаст с конным войском? Неужели сгорел?» – думал Сигвульф и от этой мысли рубился ещё отчаяннее. Если великий конунг мёртв – отомстить за него как можно страшнее и пасть самому! Один, Отец Битв, возьми мою жизнь – Сигвульфа, бродяги-воина, но спаси конунга Ардагаста, не дай погибнуть не рождённым великому и святому царству! Заметив среди голяди всадника в чёрном панцире с серебряной Горгоной (об этом панцире знали все нуры), гот стал пробиваться к нему, крича: «Эй ты, людоедский конунг, пожиратель трупов! Попробуй съесть меня, Сигвульфа!»

Гимбут рубился хладнокровно и расчётливо. Люди, которых он убивал или слал на смерть, были для князя всё равно что дрова или звери на охоте. В этом бою ему нужна была слава, и большая, чем у Радвилы. Если Ардагаст и впрямь сгорел, то нужно сразить хоть бы этого гота в рогатом шлеме – одного из лучших росских воинов. И скорее, пока до него не добрался Радвила или один из этих дуболомов-Медведичей. Князь повернул коня навстречу готу.

И вот уже зазвенели мечи о доспехи. Крепкого и выносливого Сигвульфа не могли свалить с ног даже удары мечом по шлему. Но и достать мечом князя было трудно: у того, кроме панциря, был ещё и обитый железом щит, Сигвульф же по сарматскому обычаю сражался без щита. А сбоку к германцу уже подбирался, расшвыривая людей тяжёлой палицей, Шумила. Князь рявкнул на него: «Пошёл вон, косолапый!» Но тот лишь зарычал по-медвежьи.

Вдруг на пути у Медведича оказался Славобор. Сначала он оробел. На него, совсем молодого северянского парня, надвигался Шумила, которого никто в Севере не мог одолеть ни в кулачном бою, ни в поединке на оружии. А следом уже с громогласным рёвом пробивался его ещё более могучий и свирепый брат. «Бежать! Надо было лезть в эти битвы царей!» – мелькнула трусливая мысль. Бежать, вернуться к Желане... Куда бежать – в болото, в огненное пекло?

С чем вернуться – с позором? Хвалился ведь на всё село со сколотскими витязями сравняться... Да что он, на медведя никогда не ходил? И северянин ударил копьём, защищаясь от палицы, в правую руку Медведича. Тот от боли выронил оружие. Следующий удар пришёлся вскользь по рёбрам, но свалил Шумилу с коня. Полумедведь вскочил, левой рукой выхватил меч. Но тут на Славобора набросился высокий голядин с топором, а на Шумилу – целая свора волков. Отбиваясь от них мечом, он уже не пытался подобраться ни к северянину, ни к Сигвульфу.

А седой волк, теперь уже не тратя времени на стычки и уворачиваясь от ударов, пробирался к Гимбуту. Тот заметил волка и понял: оборотень не станет ждать окончания поединка, ему нужна не слава, а месть. Князь развернул коня, чтобы уйти от Сигвульфа, но тот подрубил коню ногу, и Гимбут оказался на земле. Он вскочил, снова схватился с готом на мечах, а волк пробирался всё ближе...

   – Кавас! Кавас, помоги! – в отчаянии закричал голядин.

В небе Чёрный Всадник занёс трезубец. Три белых волка угрожающе зарычали, а Белый Всадник с усмешкой произнёс:

   – Не балуй, дядя!

Белой молнией метнулся седой, но крепкий зверь и сомкнул челюсти на горле князя. Последней мыслью Гимбута в этой жизни была та, что ещё ни разу его не посещала: «А тому ли богу я служил?» А волк поднял морду и издал торжествующий вой. Потом перекувыркнулся и поднялся седоволосым воином. Радость озаряла его худощавое лицо.

   – Последний! Последний из тех, что сгубили мою семью. Он тогда был только сыном князя. Прости, Сигвульф, что немного славы у тебя забрал.

Волх поднял меч Гимбута, поймал чью-то лошадь, оставшуюся без всадника, и бросился в гущу боя теперь уже в человеческом обличье и верхом.

Но куда же делись росские всадники? Они уже почти преодолели огненное пекло, когда перед ними появился дух этого пекла. Змей восседал на обугленной вершине дуба, растопырив перепончатые крылья и широко разинув пасть. Ардагаст громко приказал всадникам остановиться. Потом направил пламя Огненной Чаши прямо в пасть пекельной твари. И в тот же миг изо рта змея вырвалось пламя, такое же, как то, что бушевало вокруг.

Два огня – золотой и черно-красный – столкнулись в воздухе, растеклись, образуя полупрозрачную огненную завесу. Переливаясь золотыми, красными и чёрными струями, она быстро затягивала выход из огня, и чародейный ветер не в силах был её прорвать. Хуже того – он понемногу слабел, и жар огненных стен усиливался. Андак с Саузард, оказавшиеся со своей дружиной в другом конце прохода, в самом хвосте конной рати, прикидывали, не повернуть ли коней назад. Только куда после этого – в болото? О сдаче в плен гордая царевна с мужем не думали. Рука Ардагаста быстро наливалась тяжестью. А жрец в чёрном плаще с вышитыми на нём тремя черепами – человеческим, конским и бычьим – злорадно ухмылялся, проницая духовным зрением сквозь огонь. Ещё немного, и рухнет вся бестолковая волшебная защита пришельцев, огненные стены сомкнутся, и от царя росов и его конницы останутся одни обгорелые кости, прикипевшие к оплавленным панцирям.

Чернобор с женой, дочерьми и зятем, сгрудившись вокруг волшебной чары с водой, наблюдали за схваткой. Верховный жрец Черной земли был доволен. Не так уж глуп оказался голядский колдун, и даже змей пригодился. Сейчас сгинут Солнце-Царь и его войско, растает в огне Колаксаева чаша, и тогда хозяевами леса станут жрецы Пекельного. Потому что все гордые князья и конунги станут заискивать перед ними, владеющими неодолимым огненным оружием!

А в Почепе, в храме трёх богинь, две жрицы вглядывались, затаив дыхание, в такую же чару. Как хотелось им обеим быть сейчас рядом с Вышатой и Ясенем вместо этой Миланы...

Но никто не заметил, как, прежде чем переливающаяся завеса и огненная стена успели сомкнуться, между ними проскочил лешачок в сереньком кафтане и островерхой шапке. Обычно осторожный и боязливый, он сейчас кипел от ярости при виде горящего леса. А уж когда перед ним появился один из поджигателей, то словно сам Перун-змееборец вселился в Шишка. Встав в полный лешачий рост, он схватил крепкий еловый ствол и одним ударом смахнул змея с дуба. Ошарашенный змей, напоровшись перепончатым крылом на острый сук, забился, заревел от боли, плюясь огнём в небо. Струящаяся завеса враз пропала.

Ардагаст направил на змея пламя чаши, но чёрная чешуя не поддавалась солнечному огню. А Шишок уже подбежал и всадил свою ель прямо в пасть чудовища. Серячок, подскочивший следом за хозяином, бегал вокруг, рычал, лаял и норовил укусить змея, но волчьи клыки лишь скользили по чешуе. Дохнув огнём изо всей силы, змей вмиг испепелил смолистый ствол, а следующий клуб пламени изрыгнул прямо в лесовика. Но опоздал: Шишок за миг до того, испуганный потерей оружия, стал ростом не с человека даже, а с низенький кустик, возле которого стоял. Подоспевший Вишвамитра обрушил двуручный меч на шею чудовища. Голова, похожая разом на волчью и крокодилью, отлетела со второго удара, но тело продолжало биться, ломая кусты и деревья.

Ардагаст огляделся: где же Шишок? Неужели не оставила от него проклятая тварь даже пепла? И тут волосатая серо-зелёная гора снова выросла перед царём. Обеими руками леший поднял тело змея над собой и заревел, захохотал, засвистел на весь лес. Ему вторили торжествующие крики росов. Потом лешак взял громадную тушу за хвост, раскрутил её, сам едва удержавшись на ногах, и забросил в самую глубь огненного пекла, взметнув огромный сноп искр выше леса. Индиец добродушно усмехался в пышные усы. А Шишок вытер пот и бодро сказал:

– Давай, царь, я вас через лес проведу.

И войско двинулось лесом дальше. Впереди шагал огромный леший и где надо расшвыривал завалы, выворачивал деревья. Последними шли Вышата с Миланой. Но Визунас, растерявшийся было после гибели змея, снова принялся колдовать. С Медвежьей горы его поддержал своими чарами Чернобор, но сила их ослаблялась расстоянием, и верховному жрецу оставалось лишь досадовать, что он не отправился на Белизну сам. Больно уж привык действовать чужими руками. Обернуться вороном и полететь на помощь голядину? Можно не успеть. Да и побаивался великий чародей Черной земли меряться силами с Вышатой, с которым он не мог сравняться ещё в Чёртовом лесу.

Огненная стена встала перед росами, когда те переходили Белизну там, где река была мельче, а склоны долины не столь круты. И снова пекло расступилось перед огнём Колаксаевой чаши и ветром Вышаты. Бесовский огонь растопил лёд, но прогреть мёрзлую землю в пойме не успел, и всадники не завязли в грязи. Не остановил их и горящий лес. Шишок даже в нём умудрялся находить дорогу. Когда они наконец вышли из огня на опушку леса, Ардагаст спросил Хилиарха:

   – Ну что, твой почтенный Гай Плиний Секунд прошёл бы с нами через всё это?

   – Ты его не знаешь. Ради одной главы в своей книге он не отойдёт от вулкана, пока не кончится извержение. А смерти он, как подлинный стоик, не боится. Ибо она, как и все дары судьбы, от человека не зависит. В его воле лишь встретить их достойно или недостойно.

Радвила, заметив смерть Гимбута, лишь усмехнулся. Поклус знает, кому посылать гибель, а кому победу. Один соперник наверняка сгорел, с другим сквитался Седой Волк: «Тоже небось не пожалел жертв Подземному». Если сейчас удастся справиться с венедами, значит, Пепельный судил сделаться царём леса ему, Радвиле Рыжему Медведю. Как он тогда заживёт – не хуже сарматского царя! А человечины всё равно есть не будет. Пусть это делают голядины. А он их будет посылать в бой впереди всех. Чтобы все враги боялись воинов великого князя лесного края.

И вдруг со стороны леса заржали кони, зазвенели доспехи. В первый миг литвинам и голядинам подумалось, что это духи сгоревших росов выходят из огня. А мохнатый великан с дубиной, верно, какой-то дух, что поведёт их в царство мёртвых. Но тут загремел над деснинскими кручами страшный сарматский клич: «Мара!» И разом пропала у северных лесовиков охота воевать. Не думали уже ни о победе, ни о добыче, ни даже о славной смерти. Да как биться с этими железными людьми, которых даже огонь пекла не берёт? Конные и пешие бежали кто в лес, кто в болото, кто по льду через Десну – лишь бы уйти от сарматских копий, способных пробить не то что кожаный, а и железный панцирь, от длинных мечей и метких стрел.

Славным и опытным воином считали все Радвилу Рыжего Медведя. Умел он побеждать, нападая из засады, ночью, врасплох. Умел отсидеться в крепком городке, истребить слабого врага, уйти от сильного непролазными дебрями. Потому и возвращался всегда из походов если и не с добычей, то живым и здоровым, после чего князь с дружиной принимались дни напролёт пировать или просто валялись на звериных шкурах и потягивали меды и пиво. Работать эти крепкие, здоровые мужи не любили – на то есть невольники, простые родовичи, жёны. Не можешь или не хочешь стать дружинником – значит, корми его. Не лез Радвила ни в какие рискованные дела. И в это не полез бы, не надейся князь на богов и колдунов. И мечтал отнюдь не о славной гибели за племя или богов, а о спокойной старости, когда, окружённому славой, не нужно будет даже воевать, а только попивать крепкий мёд, слушая песни о собственных подвигах.