Текст книги "Ардагаст, царь росов"

Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Как затаившаяся змея, ждал верховный жрец когда удалятся грозные и своенравные богини. Ну вот, улетели наконец... Мир велик, всюду не поспеют. Теперь – напасть первым, пока враги с двух сторон не вломились в длинный дом. Обернувшись к внешним воротам, он громко каркнул вороном. Это услышали снаружи защитники ворот и отступили от них на шаг. Тогда Чернобор пробормотал заклятие, сообщённое ему последним верховным жрецом будинов. Всё. Пусть теперь юнцы погибнут первыми. И имена их, служивших богоненавистному царю Ардагасту, будут в веках прокляты.

Передав двоерогий посох Скирмунту, верховный жрец снял рогатую личину и надел шкуру зубра с рогами. Надвинул кожу зверя на лицо, шумно втянул и выдохнул воздух через его ноздри. Теперь его дух был так же могуч и неукротим, как у пещерных колдунов на заре времён. Для него, обычно осторожного, не существовало больше страха перед Перуном, Даждьбогом, Мораной, тогда ещё не родившимися. Теперь он мог оборотиться не только зубром (хотя и это теперь мало кто умел), но и ещё более могучим и древним зверем, остановить которого, как был уверен колдун, мог лишь ещё более сильный зверь.

Верховный жрец опустился на четвереньки и, даже не перекувыркнувшись, превратился в невиданное животное. Грузным телом и длинной чёрной шерстью оно напоминало носорогов, только что бившихся с русальцами. Но рог на носу его был невелик, зато изо лба торчал другой рог – длинный и острый. Чудовище обернулось к внутренним воротам и требовательно заревело. Тёмные волхвы быстро сняли чары и распахнули ворота. Зверь оглянулся на Костену с Невеей. Те уже оборотились: мать – медведицей, дочь – волчицей.

С громовым рёвом единорог-Чернобор устремился вперёд, готовый смести, истоптать, раздавить любого – человека или зверя. Яростный, уверенный в своей силе, он не остановился бы и перед самим Индриком-зверем. Следом помчались, оскалив зубы, две хищницы.

Молодой львицы, лежавшей в снегу между длинным домом и оградой, они не опасались. Её, ослабевшую в схватке с волхвами, Чернобор даже не счёл нужным добивать. Не удивило его и отсутствие чар на воротах святилища: видно, два волхва-бездельника как следует не наколдовали, недаром их двоих одна девчонка в львиной шкуре одолела. Что эта девчонка могла так быстро исцелиться после удара смертоносным жезлом, да ещё снять с ворот, ему и в голову не пришло. Иначе он заметил бы, что львица-Мирослава не лежит без сил на снегу, но затаилась, готовая к прыжку.

Не успел единорог влететь в ворота святилища, как львица жёлтой молнией рванулась к нему и, оказавшись на спине оборотня, впилась ему клыками в шею, но едва смогла прокусить густую шерсть и толстую кожу. Чудовище не остановилось, даже не сразу почувствовало вцепившегося в него врага. Но в святилище, едва завидев свою ученицу, на единорога бросилась Лютица. Однако даже две львицы, повисшие на чудовищном звере, не смогли остановить его – лишь немного замедлили его бег.

Ардагаст в этот миг стоял, раздумывая: ждать и дальше в святилище или напасть на Велесов сарай с тыла? И что это за незваные всадники у ворот городка? Когда на него устремилась с оглушительным рёвом чёрная громада, Зореславич не успел даже выхватить меча. Он лишь упал, и страшный рог вонзился меж брёвен частокола. Тяжёлая голова жутко нависла над царём. Красные глазки чудовища горели злобой, в которой сливались нерассуждающая ярость зверя, изощрённая ненависть человека и какие-то тёмные, пекельные чары, сковывавшие и тело, и душу. Не было сил не то что сражаться, но даже бежать.

Усилием воли Ардагаст отвёл взгляд от жутких красных глаз и увидел двух львиц, вгрызавшихся в шею твари, – по чёрной шерсти уже текла кровь. Справа лев-Вышата дрался с крупной волчицей со светлой, почти белой шерстью, и раны на боках его вновь кровоточили. Слева Ларишка с мечом и акинаком наседала на такую же светлошерстную медведицу, не давая ей тронуть ни одну из львиц. Все четверо сейчас рисковали из-за него, а он... Чудовище задёргало головой, стараясь высвободить рог. Зореславич быстро схватил его правой рукой за меньший рог – на носу, а другой рукой направил противнику в грудь пламя Колаксаевой чаши – её царь не выпустил даже теперь.

Мускулы напряглись до предела. Чудовище пыталось поднять голову, взрывало копытами снег. Ещё немного – и оно отшвырнёт его, как тряпичную куклу, втопчет в землю... Неужели он, Солнце-Царь, слабее своих воинов, что внизу одолели двух почти таких же тварей? А на груди у единорога сначала лишь тлела шерсть, потом запахло палёной кожей... Наконец кожаная броня треснула, и золотое пламя ворвалось в тело чудовища, выжигая могучее сердце и лёгкие. Рёв оборотня стал невыносимым, в нём соединились предсмертная тоска зверя, отчаяние человека и ярость демона, готового опустошить весь мир. Потом рёв разом стих, и чудовище бессильной глыбой мышц медленно осело на землю, а вместе с ним и царь, всё ещё сжимавший его рог.

От усталости Ардагаст на миг прикрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что рядом с ним лежит труп человека в зубровой шкуре, который терзают две львицы, а он, Ардагаст, сжимает рукой один из зубровых рогов. Зореславич потянул за рог. Шкура сползла, обнажая чёрные волосы и бороду. Превозмогая отвращение, царь поднял голову мертвеца. Да, это был Чернобор. На лице духовного владыки Черной земли застыло выражение смертельной досады. «Не убил... Так никого и не убил... Будьте вы все прокляты страшным проклятием преисподним!» – явственно послышался всем пятерым голос верховного жреца.

– А пошёл ты поскорей туда, откуда зверье вызывал! Тьфу на тебя и богов твоих! – сплюнул трижды налево Зореславич.

Две львицы разом вцепились в тело колдуна, разорвали в куски, разбросали, но есть не стали. Медведица и волчица, увидев гибель своего мужа и отца, дико взвыли, однако отомстить за него даже не попытались, а бросились наутёк: обернувшись одна вороном, а другая – сорокой, полетели к Велесову сараю.

Ардагаст, сдвинув шлем, вытер пот со лба. Взглянул на звёзды: до утра было далеко. Какие ещё твари, людям и светлым богам мерзкие, полезут в святилище из пещеры, чтобы сделаться в глазах запуганных северян богами? И хоть бы какое добро людям сделали, хоть кого защитили, раз такие сильные да храбрые! Так нет, могут только убивать, крушить, пугать... Да не нашли бы эти «боги» и пути в земной мир, если бы не те, кто засел в Велесовом сарае. Вышата сколько земель обошёл и ничего, кроме мудрости, не нажил. А этим лишь бы набить брюха да амбары. И хотят ещё зваться мудрыми, святыми, вещими. Дай им волю – весь мир обратят в Чёрную землю и будут в ней владыками духовными, превыше царей и старейшин. Сжечь бы этот сарай со всеми, кто в нём!

Вдруг перед глазами царя неведомо откуда появился старичок. Низенький, неказистый с виду, в чёрной шубе мехом наружу, островерхой шапочке, с маленькой бородкой.

   – Зачем сжигать? – миролюбиво произнёс старичок. – Не все ведь такие праведные, как ты и твоя верная дружина. И не все такие злые, как этот чернобородый и свора его. Больше всего на свете людей простых да тихих – немного грешных, немного праведных. То у них Чёрный бог в душе одолевает, то Белый – и так, бывает, всю жизнь. Ты уж люби их таких, а то какой же ты храбр, защитник слабых да обиженных?

   – Так ведь сами выбрали – кто в рай, кто в пекло. И отсиживаются в тепле да в сытости, пока другие за них бьются.

   – Слабы они, – вздохнул старичок. – Так ведь не все такие сильные, как ты. Слабых больше.

   – Не своих ли защищаешь, дедушка? – прищурился царь росов. – Ты, поди, тоже старейшина или жрец?

   – Кто я? – развёл руками старичок. – И волхв, и старейшина, и жрец, и мудрец. И пастух, и жнец, и певец, и на гуслях игрец. Всего понемногу.

У него вдруг выросла пара рогов – не из плоти, а из одного только серебристого света. Выросла – и тут же погасла. Ардагаст с Ларишкой до земли поклонились богу – рогатому и мохнатому, и всё же не похожему на зверобогов и их ряженых служителей. Львы-оборотни, присев на задние лапы, воздели передние.

   – Здравствуй, Велес премудрый, Хозяин Леса!

   – Здравствуйте и вы, моих правнуков воины. А явись я вам медведем, или быком, или змеем – поди, бросились бы рубить да грызть меня, – рассмеялся бог. – А Хозяин Леса теперь ты, Ардагаст.

Нет тебе в лесу соперника, все лесные племена перед тобой клонятся... Я поначалу боялся: возомнишь ты, степняк, себя мечом богов, а лесной народ – нечистью да чудищами и пойдёшь всё крушить. А ты умеешь доброе найти в любом племени. Это труднее, чем мечом победить.

   – Да разве я враг лесу? – улыбнулся Ардагаст. – Я ведь вырос в Оболони, на краю Полянской земли. Там со всеми умеют ладить – с нурами, северянами, словенами, дреговичами. А то бы не удержались возле леса того дремучего.

   – Ардагаст Зореславич! – Тихий, домашний голос Велеса зазвучал торжественно. – Царствуй над лесным народом всему доброму на радость, злому на страх! А ты, царица-красавица удалая, учись у своего мужа, как лесовиками править. Они хоть тихие, да упорные и не любят, когда чужой приходит всё ломать да удальство зря выказывать.

Ларишка окинула взглядом трупы зверей, истоптанный, окровавленный снег и сказала:

   – А ведь мы в твоём святилище сражались, твоих зверей убивали...

   – Правильно делали, – махнул рукой Хозяин Зверей. – Нечего им в этот мир лезть. И святилища мне такого не надо. Проводите завтра Масленицу – и чтобы ноги человеческой тут не было, не то что молений. Да пещеру эту засыпьте и закляните хорошенько. Ишь, собачий лаз в преисподнюю нашли, бесовы слуги! Да ещё моим именем освятили, будто сам я бес, а не светлый бог.

Со стороны длинного дома донеслись шум, крики.

   – Ох, заболтался я, старый, с вами, – вздохнул Велес. – А ваше дело ратное. Накройте эту свору чернобожью в сарае, пока не разбежалась. Ну, правнуки мои вам в помощь, а я пойду. Не по моей части битвы эти да подвиги. Богатство вы себе сами добудете, а мудрости просите у меня сколько надо, никогда не откажу.

И старичок с бородкой, остроголовый, будто леший, исчез, словно растворился в спокойном серебристом свете луны.

А по другую сторону Велесова сарая в тот самый миг, когда единорог-Чернобор врывался в святилище, роксоланы разом выпустили стрелы по северянам. Роксаг знал, кого легче всего раздразнить. Двое упали с коней, раненные. Остальные с криком «Слава!» устремились за Славобором к Золотым воротам. Хор-алдар не успел остановить юношей. А их противники, будто испугавшись, расступились и попрыгали в ров.

Первым ударить мечом или топором по воротам крепости – большая честь для воина. Только о ней и думали, забыв о чарах, скакавшие впереди всех Славобор с Ясенем. Они первыми и обратились бы в пепел. Но тут с неба ринулась вниз, крича человеческим голосом: «Стойте! Назад!» – большая орлица. Остановленные на скаку в каких-то трёх локтях от ворот, кони тревожно заржали. Перед воротами стояла, воздев руки, Милана.

   – Назад! Куда дружину ведёшь, горе-воевода? А ты, Ясень? Сын волхвини ведь должен о чарах знать...

Одна стрела, вылетев изо рва, пронзила ей насквозь руку, вторая – плечо. Северяне запоздало бросились загораживать колдунью от стрел. Ясень, соскочив с коня, поддержал её, но Милана отстранилась:

   – Раньше бы думал... А сейчас не мешай колдовать. И в ров пусть никто не лезет.

С поднятыми руками природная ведьма обернулась лицом к воротам. Из обеих ран текла кровь, но, если вытянуть стрелы, она пойдёт ещё сильнее. Пока перевяжешь – неизвестно, какая ещё колдовская пакость выйдет из Велесова сарая. Милана привычно начала сосредотачивать волховную силу в руках, направлять её на ворота и ледяной вал.

Лучники Хор-алдара взялись за оружие. В ров и изо рва полетели стрелы. Роксоланы и ведуны жались к внешней стенке широкого рва, где их было труднее достать из лука. Оба конца рва выходили на крутые склоны горы, но те, кто попытался выбраться изо рва этим путём, были настигнуты стрелами. А на гору уже взобрались русальцы и волколаки. Увидев пронзённую стрелами Милану, Сигвульф бросился было к ней, но вспомнил, что та очень не любила, когда ей мешали колдовать. Разъярённым взглядом он окинул тех, кто был во рву. Роксаг, узнав его, нагло крикнул:

   – Эй, гот, это я подстрелил твою женщину!

   – Царь Роксаг! Если ты мужчина, поднимись сюда и сразись со мной!

Сияющий Олень ухмыльнулся ещё нахальнее:

   – Нет, это ты, если не боишься, спустись сюда один и сразись со мной.

По крутому заснеженному склону Сигвульф скатился в ров. В рогатом шлеме и медвежьей маске, с мечом и русальным жезлом в руках, он казался похожим на устремившееся с неба на землю грозное божество. Десяток врагов с мечами и жезлами двинулись было к нему, но Роксаг жестом остановил их. Царь роксоланов вовсе не хотел, чтобы на кучку его воинов бросились сверху десятки сарматов. Сунув жезл за пояс, Сигвульф обнажил акинак.

«Мара!», «Один!» – столкнулись в ночном воздухе два клича, и следом зазвенели друг о друга четыре клинка. Перестрелка разом прекратилась. Росы, роксоланы и северяне напряжённо следили за поединком, криками подбадривая бойцов. Роксаг бился весело, легко и умело, словно плясал воинственный танец на празднике. Сигвульф сражался с холодной яростью, которая, однако, не делала его менее искусным бойцом, но лишь усиливала натиск. Даже бившаяся в голове мысль: «Что с Миланой? Выдержит ли?» – не отвлекала гота от схватки. Сердце Миланы сжималось в тревоге. Этих мужиков не удержишь от драки! Боги, а что с Ардагастом и Вышатой? Она могла бы проследить духовным зрением и за ними, и за Сигвульфом, но ей нельзя было отвлекаться. Одна половина ворот – с медведем – уже была охвачена синим свечением, другая – со львом – жёлтым. От оледенелого вала клубами накатывался холод, от ворот – жара. Это Скирмунт пытался расшевелить, словно клубок змей, чародейные силы, охранявшие городок, и обрушить их мощь на росов, даже если никто не коснётся укреплений.

Силы Чёрного Солнца и подземных молний, скрытые в воротах, Милана могла лишь сдерживать. Но на ледяную силу вала колдунья устремила огненную силу. И вот ледяной панцирь начал таять – понемногу, потом всё быстрее. Он лопался с треском, разваливался и, наконец, весенним потоком обрушился в ров. Люди во рву оказались по пояс в холодной воде. Затем поток, сбивая их с ног, унося с собой, устремился к выходам изо рва.

Но схватку Сигвульфа с Роксагом не остановило и это. Промокшие, перепачканные, они падали в воду, в грязь, снова вскакивали, наступали, отходили. Роксолан ударил мечом сверху и, зацепив за рог шлема, стянул его с головы гота. Смеющийся, довольный собой, Роксаг снова занёс меч, чтобы разрубить незащищённую голову противника. Но тот, защитив голову мечом, быстро и с силой нанёс колющий удар акинаком в грудь, прямо в золотого оленя. Стальное жало акинака пробило золото, но не маргианскую кольчугу. Однако сила удара была такова, что Сияющий Олень поскользнулся и не устоял на ногах. Встать ему на этот раз не удалось. Германец вдавил ногой в грязь его правую руку с мечом, а акинак выбил из левой руки своим длинным мечом.

Увидев у своих глаз острие клинка, роксолан невозмутимо произнёс:

   – Солнце накажет тебя, гот. Ты посмел разить Золотого Оленя – само Солнце.

   – Оно накажет тебя, могильного вора! В каком кургане выкопал ты этого оленя? Я знаю от Вышаты – такие бляхи скифские цари носили на щитах.

   – Выкопали его аланы где-то у самого Кавказа, а я отбил у них в бою, – ответил роксолан небрежным тоном. – Слушай, убери-ка это железо от моих глаз и освободи руку. Я твой пленник, но распоряжаться жизнью царя может только другой царь.

   – Если эта женщина умрёт от твоих стрел, ты уже не будешь царём. Мёртвые не царствуют в этом мире.

Под безжалостным взглядом голубых глаз Сигвульфа Роксаг сразу сник, выпустил меч и безропотно дал себя связать. Он понял: германец не грозит впустую.

А мимо них уже скатывались в ров с криками и свистом росы и северяне, на ходу рубили или вязали арканами роксоланов и ведунов. А потом карабкались, помогая себе мечами, по раскисшему, лишившемуся ледяной брони склону рва, взбирались на гребень вала, разбирали крышу длинного дома, прыгали во двор. От людей не отставали волки и оборотни.

На насыпи остались лишь Милана, Хор-алдар с несколькими дружинниками и северяне. Юноши с завистью глядели на росов, бравших священный городок, но двинуться без приказа не смели.

   – Попробую открыть вам ворота, – тихо произнесла, не оборачиваясь, колдунья. – Только сейчас не стойте против них. Быстро за ров!

Всадники мигом очистили насыпь. Милана, уже с трудом удерживавшая огненные силы, рвавшиеся из ворот, с заклятием бросила в ворота вышитое священными знаками полотенце, а сама спрыгнула с насыпи и, не удержавшись на крутом склоне, покатилась в ров. Неведомо откуда взявшаяся вода взметнулась волной выше вала и крыши длинного дома, обрушилась на ворота и тут же обратилась в пар. Невиданный громадный клубок пара и огня, извергая молнии, пронёсся по насыпи и пропал в лесу, переломав ветви и кусты, но не вызвав пожара. Три враждебные силы погасили друг друга. Обугленные, расколовшиеся створки Золотых ворот больше не преграждали пути в Велесов сарай.

Хор-алдар взмахнул мечом, и северяне вихрем понеслись к воротам. Будет и им теперь чем похвалиться! Молодые храбры, над которыми росы уже посмеивались, первыми ворвались в длинный дом. Но ещё раньше через дыру в крыше вылетели три большие птицы – коршун с двоерогим посохом в клюве, ворон и сорока. Несколько стрел полетели им вслед, но так и не настигли.

Милана потеряла сознание, когда стрела сломалась в ране. Очнувшись же, увидела над собой Сигвульфа. Сняв с женщины свитку и разрезав рубаху, гот умело и заботливо перевязывал раны.

   – Спасибо, милый, – улыбнулась волхвиня. – Потом нужно будет промыть и смазать хорошенько... А что с Роксагом?

   – Вон там связанный лежит... Нечего этому «любимцу» на тебя глазеть. Похоже, богиня его наконец разлюбила... Эх, какой выкуп мы с него возьмём, клянусь золотым вепрем Фрейра, подателя богатств!

Тёмные волхвы, брошенные своими предводителями, и не пытались сопротивляться. Повалились на колени, бросив смертоносные жезлы с черепами, безропотно открыли внутренние ворота. На пороге стояли царь с царицей, а за ними – Вышата с обеими волхвинями, уже в человеческом облике, русальцы, дружинники.

«Райские» и «пекельные» разом опустились на колени, закричали наперебой:

   – Спаситель наш, Солнце-Царь! Вызволил нас от волхвов лютых и богов их пекельных! Даждьбог земной!

Хилиарх скривился. Это напомнило ему сенат или скорее провинциальную городскую курию, где «лучшие из граждан» вот так же пресмыкались перед очередным кесарем, прокуратором или проконсулом, а в случае чего столь же дружно проклинали его как врага римского народа.

Но Ардагаст был не кесарем, а царём варваров, и сурово оборвал хвалителей:

   – Я не бог. Если в бою паду, то в этот мир уж не вернусь. И сегодня мог не вернуться. Вызволил вас, говорите? А сами вы тут что делали, пока мы кровь лили? Напивались со страху? – Он мечом смахнул со стола горшки, кружки, миски.

   – Разве мы такие храбры, как ты и твоя дружина? Где нам стать против чудищ? Мы всю ночь молились за твою победу, и боги нас услышали, – сказал Славята, и в его голосе не было угодничества.

Вышата покачал головой:

   – Учат персидские волхвы-маги: кто имел добрые мысли, того душа по смерти вознесётся к звёздам, кто говорил добрые слова – вознесётся к луне, а кто делал добрые дела – к Солнцу. Так вот, из вашего сарая выше, чем к Месяцу-Велесу, душа не поднимется.

Ардагаст перевёл взгляд на «пекельных»:

   – А вы кому молились? Чернобогу о моей погибели?

   – Смилуйся, Солнце праведное! Обморочили нас лихие волхвы, одурманили, соблазнили!

   – Какие же вы лучшие мужи, если вас соблазнить можно, как девку глупую? А храбрости – только помолиться? Их бы постыдились! – указал царь на Славобора и его дружинников.

   – Какие ни есть, а избранные на вече от наших родов и вервей. Лучших, значит, не нашёл народ северянский. И в войске твоём храбрствовали наши же сыновья и сородичи, – почтительно, но твёрдо сказал Славята.

   – Хочешь сказать, каковы ваши верви, таковы и вы сами? Так вот, слушайте мою царскую волю. С тех семей, из которых воины ко мне пришли, – дани никакой. Кто в «рай» пошёл, у того село даёт обычную дань. Кто в «пекло» – двойную. А кто вовсе не пришёл – тройную.

   – Правильно, Ардагаст! Ты – лучший из сарматских царей. – В ворота бодрым шагом вошёл со связанными руками Роксаг в сопровождении Сигвульфа. – А я – самый большой дурак в Сарматии! Доверился этим колдунам... О Артимпаса, каких врагов я мог сегодня победить вместе с тобой!

   – Мог. Если бы не польстился на чужую дань.

   – Ну, дань-то мы поделим. На Сейме и Танаисе тоже сидят савары. Я всегда с них брал дань, Сауасп туда и не ходил. Оставь их мне, остальных саваров – себе. Ты ведь не хочешь войны с роксоланами? А царских сарматов лучше отваживать вместе.

   – Согласен. – Ардагаст подошёл к Роксагу и развязал ему руки. – Кроме того, заплатишь выкуп. Мне и воину, что взял тебя в плен.

   – Заплачу сколько скажешь! – широко улыбнулся роксолан. – Никто ещё не называл Роксага ни бедным, ни жадным... клянусь Солнцем, с тобой поладить легче, чем с Сауаспом! И ради чего нам ссориться? Эти венеды не стоят того, чтобы из-за них лить сарматскую кровь.

   – Я тоже венед. По отцу. И царь венедов. Помни это, если хочешь мира со мной, – резко произнёс Ардагаст.

   – Наш царь! – одобрительно зашептались северяне.

На середину дома вышел, важно опираясь на посох, Доброгост, до сих пор прятавшийся за спинами «пекельных». Его красноносое лицо снова источало любезность.

   – Воистину ты наш царь, венедский. Сам Даждьбог послал тебя нам, недостойным, по великой своей милости...

   – А если бы меня медведи съели, ты бы сейчас вот так же льстил Роксагу? – оборвал его царь росов. – Ты ведь знал от самого Чернобора, что меня тут ждало, и не упредил.

   – Да кто тебе, надежда-царь, такое на меня наговорил?

   – Дочь твоя, Добряна. Не в тебя пошла – лгать да льстить не умеет.

   – Так ведь я её к тебе и послал! – расплылся в улыбке великий старейшина. – А ты: «не упредил»...

   – Она мне того не говорила, – недоверчиво прищурился Ардагаст.

   – Не верь ему, царь! Изменник он, прихвостень Черноборов! Потому и в «пекло» нас повёл! – зашумели «пекельные».

Хилиарха передёрнуло от омерзения. Это ещё больше напоминало сенат. Не хватало только доносов об оскорблении величества...

   – Пойдём сейчас вместе к ней. Хочу знать, кто ты: великий старейшина или змея подколодная, – решительно сказал царь. – А вы, гости дорогие, мужи лучшие, до утра отдыхайте, а завтра соберитесь тут с жёнами и детьми. Проводим честную, широкую Масленицу с Медвежьей горы в последний раз. Святилищу здесь больше не быть – так Велес повелел. А тёмных волхвов немедля предать смерти.

Вышата с тремя волхвинями следили за ведунами, пока дружинники волокли их ко рву и над ним рубили мечами. Но ни один из тех, кто тёмными чарами держал в страхе Чёрную землю, не попытался теперь защитить себя ими.

Добряна за всю ночь не сомкнула глаз. Сердце сжимала тревога за отца, отправившегося в Черноборово логово, но ещё больше – за Ардагаста. Воображению рисовались чудища одно страшнее и уродливее другого, целые стаи их. Вот они всем скопом бросаются на златоволосого царя, вот он рубит их мечом, жжёт солнечным пламенем чаши, а они валят его наземь, терзают... До полуночи девушка лежала без сна, моля всех светлых богов помочь царю, их избраннику. Потом встала, накинула шубку, хотя в избе было жарко натоплено, и села у окна, прижавшись пылающим лицом к холодной слюде.

Даже в такую ясную ночь сквозь слюду мало что можно было разглядеть вдали. Но юная северянка, жадно ловя каждый звук, представляла себе: вот царь с царицей подходят к Золотым воротам, входят в святилище, начинают приносить жертву... А страшные медведи вылезают из своей заклятой берлоги, тяжело взбираются по склону... Вдруг донёсся рёв, гром, крики бойцов, голоса зверья. Проснулась мать, села рядом с дочерью, обняла за плечи. А у той душа рвалась туда, в жуткое святилище. Оказаться рядом с Солнце-Царём, погибнуть в схватке, заслонив его собой, – и больше ничего для себя не надо от богов! Но даже эта доля – не для неё, а для раскосой поляницы, чьи волосы черны, а меч остёр, как у самой Мораны. А она, Добряна, не владеющая даже лёгким луком, – кому она нужна в этой битве, достойной богов? Только под ногами будет путаться...

Мать рядом тихо всхлипывала. А Добряна всё вслушивалась в страшную музыку боя, и вдруг перед ней, как перед волхвиней, наделённой духовным взором, начали вставать видения. Она видела, с кем и как бьётся Ардагаст, и её сердце пело от радости, когда очередное чудище валилось замертво в кровавый снег. Видения пропадали, возникали снова. Её уже не страшило даже появление самой Мораны, не исчезала только тревога за Зореславича. Но вот шум на горе стих – и представился на миг Ардагаст, входящий в длинный дом. Девушка в обе щеки расцеловала мать, подбежала к полке, потом к очагу, вместо лучины зажгла все три свечи в священном троесвечнике и легко, весело засмеялась:

   – Мама, Ардагаст победил! Нет больше Чернобора, ни страшилищ его, сгинули все! Я знаю, понимаешь, знаю! Я всё видела, вот как тебя сейчас!

   – А как же отец, доченька? – чуть слышно проговорила мать, почему-то даже не усомнившаяся в видениях дочери.

   – Да жив тятя и здоров, ничего ему не сделалось! Он же весь бой в Велесовом сарае просидел, разве он может иначе? – Она подсела к матери, положила ей голову на плечо. – Всё хорошо будет, мама. Батюшка у нас самый умный и хитрый, помирится с царём, придут они вместе и поведут нас на праздник.

   – Хорошо бы так, доченька! Ох, всё теперь переменится в Севере. Всё было наладилось – и опять меняется...

   – И пусть меняется – ведь к лучшему же!

Снаружи вдруг донёсся конский топот, громкая сарматская речь. Псы взлаяли – и следом завизжали под мечами. Затряслась под ударами дверь, вылетела скоба, державшая засов, и в хату ввалился Андак. Они с Саузард и дружиной тоже не спали всю ночь, прислушиваясь к звукам боя и посылая к горе разведчиков. Узнав о победе Ардагаста, раздосадованный князь тут же решил, опередив всех, разграбить усадьбу верховного жреца на Святом озере. Андак сальным взглядом окинул Добряну – та была в одной рубахе с распущенными русыми волосами, – прищёлкнул языком:

   – Ай, хороша добыча! Мне повезло, и тебе тоже: таких мужчин у венедов не бывает!

Бросившуюся к нему мать Добряны князь легко отшвырнул, грязно ухмыльнулся:

   – Тоже хочешь, старуха? Обойдёшься!

Добряна гордо выпрямилась:

   – Выйди вон! Я – дочь великого старейшины!

   – А, та самая девка, что плясала с царём на свадьбе, а потом спала с ним!

В синих глазах девушки не было страха – лишь презрение.

   – Муж, а язык хуже, чем у наших баб!

   – У мужа главное – не язык!

Князь схватил её за плечи, рванул рубаху. Мать снова бросилась на помощь дочери, но тут раздался насмешливый женский голос:

   – Хорошая добыча, милый! Чем это ты с ней занялся? – В дверях, поигрывая темляком акинака, стояла Саузард.

   – Да так, прикидываю, сколько за неё дадут греки.

   – Дурак! Это же дочь Доброгоста.

   – Ага. И любовница Ардагаста. Сделаю я ему подарочек к венедскому празднику, а?

   – Ну, если хочешь ему испортить праздник, лучше... чтобы не догадался, кто. – Рука царевны легла на акинак.

Из груди Добряны сам собой вырвался отчаянный крик:

   – Ардагаст!

Словно в ответ ей, снаружи раздался стук копыт. Саузард выглянула в дверь, вернулась и сказала с плохо скрытой досадой:

   – Дурочка, мы с мужем так шутим, поняла? С девчонками, что вешаются на шею знатным сарматам. Может, ты и будешь наложницей у царя, но не у моего мужа, ясно?

В комнату вошёл Ардагаст, а следом – Ларишка, Доброгост и Лютица.

   – Опять с бабами воюешь, Андак?

   – Ты, царь, жаден и скуп на славу. Взял в такой славный бой только своих русальцев и оборотней. Так не будь скуп хоть на добычу. Мы её немного видели в этом походе, – с наглым видом ответил князь. – А я не нарушил твоего приказа, остался в стане.

   – За славой ко мне поспешили северяне. А тебе больше нравится добыча. Тащи отсюда что хочешь...

   – Кроме колдовских вещей, – вмешалась Лютица. – Ими займусь я.

   – А если эту девушку хоть пальцем тронешь... Вы ведь сами прозвали меня Убийцей Родичей.

Храня на лице гордое выражение, Андак с женой вышли прочь. Следом вышла Лютица. Добряна, безмолвно, с тихой радостью глядевшая на Ардагаста, вдруг словно очнулась и бросилась со слезами на шею – нет, не ему, а отцу.

   – Сколько она натерпелась из-за нас, – тихо сказала Ларишка мужу. – Может, не нужно допрашивать?

   – Нужно, – тихо, но твёрдо ответил он и обратился к Добряне: – Скажи, Добрянушка, ты сама пришла меня упредить или кто прислал?

   – Никто... Услышала, как батюшка с верховным жрецом говорил, и пришла. Я же сказала...

Царь поднял на старейшину тяжёлый взгляд. А тот без всякого смущения, с прежней бодрой улыбкой быстро заговорил:

   – Так я ведь сам и не приказывал – вдруг Чернобор заметит? Просто говорил громко, чтобы ты, Добрянушка, услышала. Знал ведь – ты непременно к царю пойдёшь.

   – Да, и я тоже всё слышала, – подхватила жена старейшины. – И заметила, как ты уходила и возвращалась. Всё я поняла и не мешала. А то разве бы не встревожилась: дочь без спроса к кому-то ночью бегает? Хорошо хоть собаки Черноборовы тебя знали.

   – Да... теперь помню: я вернулась, а матушка вроде не спит. Я испугалась, думала: скажу, что с Ясенем была, всё равно ругать будет, – сказала Добряна.

Ни в голосе, ни во взгляде чистых синих глаз её не было и капли притворства. Девушка верила тому, что говорила. А старейшина... Там, при всех, он не решался так оправдываться – не поверили бы. Кто же он – изворотливый трус или предатель?

   – Дружная у вас семья: без слов друг друга понимаете, – иронически усмехнулся царь и внимательно, но без враждебности взглянул в глаза девушке. – Скажи, кто говорил, как меня погубить – Чернобор или твой отец тоже? Клясться не надо – кому мне тут верить, если не тебе?

У северянки перехватило дыхание, когда она поняла, в чём подозревают её отца. Умышлять на жизнь Солнце-Царя! Какая кара может быть за это? А что ей говорить? Можно ли лгать Солнце-Царю? Да ещё если он так верит ей, а она сама ради него...