Текст книги "Зима 41-го (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Лифановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

XXIII

Утром Сашка проснулся рано, не было еще шести часов. С удивлением обнаружил сидящую на кухне с чашкой чая Настю. Судя по красным глазам и осунувшемуся лицу, девушка даже не ложилась спать. Саша, кивнув Насте, пожелал ей доброго утра и нырнул в ванную комнату. Почистил зубы пальцем, обмылся по пояс под краном. Полотенца чтобы вытереться не было, только маленькое, для лица. Хотел обтереться майкой, но передумал. Не известно, как сложится дальше, и ходить во влажном не хотелось. Решив, что обсохнет так, слегка стесняясь голого торса, прошлепал на кухню. Поймав на себе заинтересованный взгляд покрасневшей Насти, смутился, но стараясь не показать этого, подошел к плите и налил чай. Надо было что-то сказать, начать разговор, но в голову ничего не лезло. А тут еще девушка, сложив локти на стол и, подперев руками подбородок, смотрела, не отрывая взгляда, как он пьет чай. От такого пристального внимания, стало не по себе. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, спросил:

– Ты что, совсем не спала? Настя, не отрывая от него взгляда, лишь молча отрицательно покрутила головой. Сашка так и не понял, что это значит. То ли не спала, то ли все-таки немного поспала. Но переспрашивать не стал. На кухне опять повисла тишина. Настя все так же разглядывала Сашку. Наконец, он не выдержал: – Что-то случилось?

Настя опять молча помотала головой. А потом вдруг заговорила:

– Да, случилось! Или ты считаешь то, что вчера произошло, это ничего не случилось?! Тебя арестовывают, потом спасают товарищ Берия и товарищ Мехлис! Меня буквально силком берут на службу в НКВД! Потом без всякого объяснения нас привозят сюда! Я ничего не понимаю! Саша, ты кто?!

Сашка от такой горячей отповеди всегда молчаливой и спокойной Насти сидел с красными ушами. Ему и так было неудобно, что он втравил девчонок в это дело. Просто в том момент, ему казалось, что он все делает правильно. Сейчас же, ситуация виделась совсем по-другому, вполне можно было обойтись без участия одноклассниц. Но что сделано, то сделано. Настю он вчера поблагодарил, поблагодарит и Лену при встрече. Но что отвечать ему сейчас?! Понятно же, что в версию с родителями коммунистами-антифашистами девчонки уже не поверят. Но и правду сказать он не может, по крайней мере пока не получит разрешение товарища Сталина. А Верховный такое разрешение вряд ли даст. Как же надоела ему эта двойная жизнь, секретность! Он уже сам запутался в своих звания, войсковой принадлежности, легендах о прошлом.

А Настя тем временем настойчиво продолжала:

– Саша, что мне делать?! С тобой носятся Нарком внутренних дел и Начальник ГлавПУРа, ты куда-то пропадаешь, потом появляешься раненный в госпитале, пропускаешь месяц занятий, и в школе на это не обращают внимания, как будто это в порядке вещей! Я слышала, как Зина, та девушка из госпиталя, звала тебя командиром! Это школьника-то! Ты разговариваешь по-другому, ты ничего не знаешь о нашей жизни! Ты даже не испугался, когда тебя арестовывали! А еще эти подписки, которые мы дали! Ты другой, Саша! Вокруг тебя сплошные тайны! Я боюсь! Понимаешь?! Просто боюсь! Я здесь, а мама сейчас одна! Я боюсь за нее, за себя! За тебя! – последнее она произнесла чуть слышно.

Сашка сидел, уставившись в стол. Он не знал, что сказать, как успокоить девушку. А сказать что-то надо. А потом еще и с Волковой объясняться, у Лены ведь тоже возникнут вопросы. Да и в классе разговоры ходят.

– Насть, я не могу тебе сейчас ничего сказать, – парень поднял взгляд на девушку, – просто не имею права. Не обижайся. Пожалуйста, – парень хотел добавить, чтобы она ничего не боялась, что он не позволит никому ее обидеть. Но не стал. Потому что не был уверен, что сможет выполнить свое обещание. А раскидываться пустыми словами, ради того чтобы успокоить, считал не правильным. Не заслуживала Настя лжи. Девушка пристально посмотрела на Сашку своими бездонными глазами, красными толи от недосыпа, толи от слез и кивнула:

– Хорошо.

От этого взгляда что-то перевернулось внутри у парня. Сам не понимая, что делает, он встал и, подойдя к Насте, взял ее за руку, дернув на себя, заставляя подняться и обнял. Сашка почувствовал, как девушка напряглась у него в руках, но вырываться не стала. Он стоял, спрятав в своих объятьях этого, неожиданно ставшего для него таким дорогим человечка, одной рукой нежно обхватив за плечи, а второй гладя по голове. Настя замерла, опустив руки. А потом осторожно, будто опасаясь саму себя и того что делает, сама приникла к Сашке, крепко обхватив его руками. Так и стояли они, замерев, не замечая времени и не веря собственной смелости. Волшебство момента нарушил щелчок открывающегося замка. Сашка с Настей пугливо отпрянули друг от друга и быстро расселись по своим местам, полыхая красными от смущения лицами и боясь посмотреть друг на друга.

На кухню зашел Мехлис. Глянув на ребят, он нахмурился, а потом его лицо тронула чуть заметная улыбка:

– Как переночевали? Выспались?

– Нормально. Спасибо, – через силу поднял взгляд на Льва Захаровича Сашка. Настя так и сидела молча, уставившись в пол. В глазах Мехлиса играла смешинка. Он скосил глаза на Настю, хитро подмигнув Сашке, отчего парень покраснел еще сильней.

– Завтракали?

– Только чай попили.

Мехлис подошел к плите и поднял крышку сковорды.

– О, картошечка! Хорошая жена кому-то достанется, – не унимался Лев Захарович. Настроение у Мехлиса было отличное. Он был в Кремле. Разговор со Сталиным был хоть и тяжелым, но плодотворным. Теперь осталось только действовать. – Давай, красавица, на стол накрывай. Будем завтракать, и поедешь на Лубянку. Ждут тебя там. Настя побледнела. Заметив это, Лев Захарович поспешил ее успокоить: – Не трясись, тем более бояться тебе нечего. Подойдешь к дежурному, назовешь фамилию. Там тебе все объяснят. Девушка кивнула и заметалась по кухне, накрывая на стол. Мехлис весело поглядывал то на Настю, то на Сашку, все сильнее вгоняя их в краску. – Ты иди хоть рубаху нательную накинь, охальник, а то сидишь тут с голым пузом перед девушкой и целым армейским комиссаром первого ранга, – заметил он, хохотнув, Сашке. Сашку как будто сдуло. Он только сейчас понял, что в таком виде обнимался с Настей. От стыда парень был готов провалиться сквозь землю.

Быстро приведя себя в порядок, вернулся за стол. Картошка весело шкворчала на сковороде, издавая умопомрачительный запах. В животе заурчало. Настя стояла у плиты, стараясь не смотреть на Льва Захаровича. Когда вернулся Сашка, девушка издала облегченный вздох, от которого у Мехлиса вырвался еще один смешок.

Позавтракали в полной тишине. Когда закончили, Настя собралась, было, мыть посуду, но Лев Захарович ее остановил:

– Оставь. Саша помоет. Тебя машина внизу ждет. Водителя ты видела, он нас сюда привез. Отвезет тебя на Лубянку. И за маму не переживай. Все с ней нормально. Увидитесь скоро.

Впервые, с того момента, как Лев Захарович появился в квартире, девушка подала голос:

– Спасибо.

– Не за что. Работа у меня такая. Все, иди, одевайся. Поймав, украдкой брошенный на Сашку взгляд, Мехлис мотнул парню головой: – Иди, проводи одноклассницу.

Ребята вышли в прихожую. Саша дождался, пока Настя завяжет шнурки на ботиночках и, выхватив у нее из рук пальто, неуклюже помог ей одеться. Настя, не поднимая глаз, застегнула пуговицы и накинула на голову платок. Парень не знал, как вести себя дальше. Но Настя сама, решительно подскочив к нему, чмокнула его в щеку и выбежала из квартиры, хлопнув за собой дверью. Сашка даже ничего не успел ей сказать.

Парень вернулся на кухню. Мехлис все так же сидел за столом:

– Садись, Александр, – в глазах Льва Захаровича уже не было смеха, а только безграничная усталость. Он растер лицо руками, прогоняя сон: – Спать хочу. Больше суток на ногах. Встряхнув головой, Мехлис уставился своим пронизывающим взглядом на Сашку: – Значит так. Я только что от товарища Сталина. Принято решение выводить тебя из тени, иначе, не исключено повторение случаев, подобных вчерашнему. Товарищ Берия еще разбирается, что это было и кто за всем этим стоит. Видя, что Сашка хочет что-то спросить, Лев Захарович властным взмахом руки его остановил: – Не перебивай! Все что тебе надо знать, сам скажу. И, да, это была не инициатива одного идиота. А остальное не твоего ума дело. Разберутся и накажут. А у тебя сегодня вечером запись на радио и интервью для газеты. Сашка вскинулся, но увидев непреклонный взгляд Мехлиса, промолчал. Лев Захарович, тяжело поднялся и, выйдя из кухни, вернулся со стопкой отпечатанных на машинке бумаг. Это твое интервью. Прочитаешь и выучишь. Наизусть не надо, но чтобы в фактах не путался. Там же, в конце список песен, которые споешь. И не дергайся, сразу в эфир давать тебя никто не будет, так что всегда можно будет поправиться. Но лучше без этого. С радио поедешь сразу в Люберцы, в часть. Тебе неделя подобрать экипажи, для работы на тренажерах. К весне у нас должно быть не меньше десяти пилотов.

Лицо у Сашки вытянулось:

– Товарищ армейский комиссар первого ранга, товарищ Сталин говорил, что два, максимум три экипажа! Это невозможно! Полтора месяца осталось! Да и людей столько нет»

– Знаю. И товарищ Сталин помнит об этом. Но есть такое слово – надо! Учи по максимуму, что можешь, доучиваться будут на фронте. А люди будут.

– Значит весной на фронт?! – с надеждой воскликнул Сашка.

– Все может быть, Саша. Все может быть, – как-то с грустно сказал Лев Захарович. – Все, я спать. Ты тут прибери, почитай, что я тебе дал и тоже отдохни. Когда еще тебе выспаться удастся. И Мехлис тяжело поднявшись вышел из кухни, оставив парня одного.

Быстро наведя порядок, Сашка завалился на диванчик в кабинете с выданными Львом Захаровичем бумагами.

И что тут Политуправление придумало? Ага. Значит он сын старых друзей товарища Сталина по подпольной работе. В гражданскую его родители по заданию ЦК ВКП(б) внедрились в эмигрантскую среду. Интересно, каким образом старые подпольщики стали своими для белой эмиграции? Да, уж. Оказывается он теперь потомственный дворянин! Дворяне и революционеры?! А, хотя, товарищ Ленин, вроде, тоже дворянином был! Что-то такое Карцев на уроках рассказывал. Так, что тут дальше? Жили во Франции. Владели небольшой летной школой под Парижем, там и научился летать. Интересно, а если спросят что-нибудь по-французски? Он же ни в зуб ногой! Ну да ладно, начальству видней. Но уточнить все равно надо будет. После оккупации Франции немцами родители примкнули к антифашистам-подпольщикам. Арестованы гестапо и казнены. А ему с помощью друзей родителей удалось скрыться и с риском для жизни через Швейцарию вернуться в Советский Союз, доставив советскому правительству важные документы. Несмотря на возраст, добился от товарища Сталина отправки на фронт. Иосиф Виссарионович был против, но не смог отказать сыну своих старых друзей.

Летчик специальной авиагруппы РГК. Воевал под Москвой и на Ленинградском фронте. Четыре сбитых, два из которых в ночном бою, за что награжден Орденом Красного знамени. За успешное выполнение специального задания командования удостоен звания Героя Советского Союза. А какого задания? Не написали. Ну, будем надеяться, что у корреспондента, будет похожая бумажка, и лишние вопросы он задавать не станет. Что дальше? Ага. Под Ленинградом сбит, ранен, лечился в госпитале. Сейчас в отпуске по ранению. Планирует вернуться на фронт. Все? Как бы ни так! Сашка поморщился. Теперь про песни. Первые стихотворения написал еще в детстве. А песни сочинять стал на фронте. На гитаре научился играть во Франции, поэтому и гитара шестиструнная. Да уж. Герой, поэт, певец! Не партизан, правда. Хотя маки это же вроде партизаны французские, тогда точно, почти, как Денис Давыдов. Усов и кивера не хватает.

За чтением опуса, вышедшего из недр Главного Политуправления, сам не заметил, как задремал. Разбудил его Мехлис:

– Саша, вставай, нам уже пора! Откинув плед, Сашка сел, спросонья лупая глазами. Странно, вроде засыпал без пледа, наверное, Лев Захарович укрыл. – Ну, что? Почитал?

Парень кивнул головой:

– Почитал. Только…

– Что-то не так? – нахмурился Мехлис.

– Да какой-то сказочный герой получился! Денис Давыдов! Дворянин, подпольщик, летчик, поэт, певец! Кто в это поверит?! Можно же было что-то попроще придумать! Да и французский я не знаю, а тут написано, что вырос во Франции.

– Ничего, выучишь! Говори, что жил в русскоязычной среде, а образование получил домашнее. Тем более оно у тебя и так однобокое какое-то. Сашка только недоверчиво покрутил головой. Вот же! Теперь еще и французский учить! Мехлис восприняв это по-своему, пояснил: – Так надо! Нашей стране очень важно перетянуть на свою сторону патриотично настроенные круги белой эмиграции, – Лев Захарович поморщился. Ему, как старому фанатичному большевику претило такое решение ЦК, но в то же время он понимал и его необходимость.

Сашка кивнул:

– Хорошо.

– Все. Давай приводи себя в порядок. Форма твоя вот, – Мехлис кивнул на висящую на ручке двери на вешалке парадную форму ВВС, – Награды уже на своих местах. У тебя тридцать минут. Пообедаем на радио.

Парень еще раз кивнул и бросил взгляд на форму:

– Лев Захарович, это не моя форма!

– Я знаю. Новою пошили. Парадной ВВС у тебя не было.

– Знаки различия не те. Я лейтенант, а там шпалы.

– Не морочь голову! Ты лейтенант госбезопасности, что равно армейскому капитану! Документы на капитана ВВС тебе уже выписаны, посмотришь в кителе. Все! – и Мехлис вышел из кабинета.

Тридцати минут с запасом хватило собраться. Правда, новая, не обмятая форма топорщилась, но это ерунда, обносится. Хорошо хоть сапоги и шинель были свои. Значит, опять кто-то к нему домой заезжал. Но к таким посещениям его жилища посторонними Сашка уже привык.

До студии доехали быстро. Оказывается, находится она совсем не далеко от Сашкиного дома. Он даже несколько раз проходил мимо этого монументального здания. Подъехали прямо к главному входу. Их уже ждали. Стоило только войти внутрь, какой-то суетливый, худощавый мужчина с блестящей лысиной сразу кинулся им навстречу.

– Лев Захагович, – воскликнул он с ярко выраженным характерным выговором, подбежав ближе, – здгаствуйте. Дмитгий Алексеевич[i] позвонил, пгедупгедил. У нас все готово. И Вадим уже здесь.

– Отлично, Борис Исаакович, – было видно, что Мехлис здесь не впервые, – ведите?

Борис Исаакович посеменил впереди, показывая им дорогу. Сашка с интересом осматривался вокруг. Все-таки интересно. Он впервые на радио. Стены коридора отделаны деревянными лакированными панелями, на полу роскошные ковровые дорожки, отлично глушащие шаги. Ступать по ним мокрыми от снега сапогами казалось Сашке кощунственным и не правильным. Но Мехлис на такие мелочи внимания не обращал, своей журавлиной, высокомерной походкой вышагивая за сопровождающим. Пришлось и Сашке топтать такую красоту. По лестнице поднялись на третий этаж.

– Нам сюда, – Борис Исаакович показал на небольшую дверь.

В помещении находилось трое. Батальонный комиссар с ироничным пронзительным взглядом и темными волосами, зачесанными назад, открывая высокий лоб, о чем-то весело разговаривал с двумя гражданскими, стоящими спиной к входной двери. Увидев вошедших, батальонный комиссар вытянулся, а гражданские резко повернулись к ним лицом. Мехлис махнул рукой, обозначая, что тянуться не надо и спросил:

– Борис Исаакович, сколько займет запись по времени?

– Сложно сказать, – пожал плечами мужчина, – от полутога до тгех часов.

Мехлис кивнул головой и обратился к батальонному комиссару:

– Товарищ батальонный комиссар, Вы ознакомились с материалами?

Политработник опять вытянулся:

– Да, товарищ армейский комиссар первого ранга, ознакомился. Вопросов нет.

– Тогда я вас оставляю, работайте. Саша, через три часа я за тобой заеду. Нам еще фотографироваться. Сашка напрягся. Про фотографирование до этого речи не шло. Мехлис, не заметив состояние парня, развернулся и вышел, поманив за собой Бориса Исааковича. Трое оставшихся с интересом уставились на Сашку, от чего парню стало не по себе. Батальонный комиссар первый подошел и протянул Сашке руку для приветствия:

– Ну, давайте знакомится, молодой человек. Синявский Вадим[ii], буду брать у Вас интервью. А эти два оболтуса – Паша и Юра, по технической части. От открытой доброжелательной улыбки батальонного комиссара на душе стало легче и Сашка слегка расслабился. Пожав протянутую руку, представился сам:

– Очень приятно. Стаин Александр. Вадим? – Сашка вопросительно посмотрел на собеседника, ожидая от него отчества.

– Просто Вадим. Давай без расшаркиваний, – тут же задал тон, перейдя на «ты», Синявский.

– Давай, – согласился Сашка. Вадим ему сразу понравился. Он чем-то напомнил парню Ванина. Такой же открытый, веселый и ироничный.

– Скидывай шинель, – Синявский кивнул на стящую в углу вешалку, – и начнем. Работы у нас много. Ах, да! – хлопнул он себя по лбу, – гитару нам в студию несите! Чтоб не бегать потом во время записи.

То ли Паша, то ли Юра, Сашка так и не понял, кто из них кто, метнулся за незамеченную до этого дверь и вытащил красивую концертную шестиструнку, поставив ее недалеко от стола с микрофонами. Сашка с Вадимом уселись за стол. Синявский, видя, что парню не по себе спросил:

– Первый раз интервью даешь? Сашка кивнул. – Ну, тогда понятно, – улыбнулся Вадим. – Ты про эту ерунду забудь, – он кивнул на микрофоны, – мы не в прямом эфире. Давай, просто расскажи о себе, а я, если что, подправлю или вопросы задам. Парень опять кивнул. Ну, начинаем!

Удивительно, но запись прошла легко. Вадим оказался настоящим асом репортажа. Сашка и сам не заметил, как забыл про запись, просто беседуя с интересным, симпатичным ему человеком. Потом записали песни, из утвержденного списка. Любимый Никифоровым «Туман», «Когда вы песни на земле поете» и последней «Нас не надо жалеть». Когда запись закончилась, до приезда Мехлиса оставалось еще минут сорок. Ребята попросили Сашку спеть еще. Отказывать парень не стал, попросив лишь не записывать, чтобы не получить по шапке за неутвержденный репертуар. Правда, переживать за него смысла особого не было. Еще в первое прослушивание дома, Мехлис четко обозначил песни, которые можно петь, и в каком виде. Так что «Давай за …» прошло без куплета о деде командире Красной армии, а «Батальонная разведка» вообще без купюр. Больше из военной тематики Сашке ничего исполнять не разрешили, а на лирику что-то не тянуло, так что приход Льва Захаровича, застал их просто за дружеской беседой.

Распрощались тепло. Синявский просил писать на адрес Всесоюзного комитета по радиовещанию при Совнаркоме, с пометкой для него, потому как не знал, куда может его в любой момент закинуть корреспондентская судьба. Сашка пообещал, что обязательно напишет и сообщит адрес полевой почты, как только он у него появится.

С Мехлисом заехали в ГлавПУР, где молчаливый, серьезный фотограф минут тридцать фотографировал Сашку в разных пафосно-героических позах. Потом Лев Захарович остался там, а Сашку на своей машине отправил в Люберцы. Приехал туда уже поздно, все спали. Никифоров похрапывал, с головой завернувшись в одеяло. Сашка тоже с удовольствием завалился на свою кровать и тут же вырубился. Все приключения последних дней вымотали его неимоверно.

Следующий день начался обычно. Побудка, зарядка, завтрак, занятия. Привычный четкий армейский распорядок успокаивал и давал чувство надежности бытия. Служба захватила парня с головой. Правда, поначалу слегка напрягали поздравления с новым званием, но это быстро прошло. До тех пор пока не привезли почту. Сашка не обратил внимания, на начавшееся там тут бурление среди курсанток и инструкторского состава, пока к нему в кабинет не вломился возбужденный Никифоров:

– Сашка, чертяка, ты почему молчал?! Тут про тебя такое пишут!

Парень непонимающе уставился на друга:

– Петь, о чем молчал?

– Об этом, – и Никифоров кинул на стол перед Сашкой свежий номер «Красной звезды» с его сделанной вчера фотографией на развороте. Парень взял газету и внимательно прочитал статью.

– Б…! – вырвалось у парня, – ну Лев Захарович, ну удружил!

– Сань, ты чего?

– Того! Я об этом ничего не знал! Еще думал, зачем фотографии?!

Так-то статья как статья, в том же духе, что интервью. То есть писалась неким Гершиным под диктовку Мехлиса. Вот только если в интервью Синявскому Сашке удалось вставить пару слов в разрез сценарию про боевых товарищей, то в газете об этом не было ни слова! Как будто он один совершал все эти подвиги! Парню было просто стыдно перед товарищами.

– Петь, я, правда, не знал про статью. Это все Мехлис! – Сашке показалось, что оправдание его прозвучало как-то по-детски, – Тут про вас ничего нет! Ни про тебя, ни про девчонок! Как я вам в глаза смотреть буду?! – он со злостью кинул газету на стол.

Никифоров удивленно уставился на Сашку, а потом, подойдя к другу, хлопнул его по плечу:

– Сань, не майся херней! Мы за тебя только рады! А про нас еще напишут! Если б не ты, я бы вообще сейчас подснежником лежал в лесу под Смоленском! Да и девчонки тоже. Только под Ленинградом. Мне же Лидка все рассказала. А ей Ида. Это от тебя молчуна ничего не добьешься! Ты лучше скажи, – Петр подошел к двери и, приоткрыв ее выглянул в коридор, потом поплотнее закрыл и сбавив голос продолжил, – Тебя решили рассекретить?

Сашка, поморщившись, кивнул:

– Да, так получилось… Из-за ареста этого…

– Какого ареста?! – лицо Петра вытянулось. Пришлось рассказывать другу свои приключения за последние два дня. – Да, уж, брат! Потрепало тебя! Это хорошо, что девчонки тебе помогли. Еще не известно, как обернулось бы… Кстати, когда познакомишь?

– Щас прям! – покраснел Сашка, – У тебя вон Лида есть!

Никифоров долго ехидно глядел на друга а потом протянул:

– Да, лааадно! Сааашенька, а ты мне ничего не хочешь рассказать?! – от меда разлитого в его голосе становилось тошно. Сашка угрюмо буркнул:

– Нет!

– Ну, нет, так нет, – неожиданно легко согласился Никифоров. – Пойдем, там Кушнир в честь тебя митинг собирает. Ну, и сам скажешь что-нибудь.

– А может не надо? Пусть комиссар и говорит.

– Надо, Саш. Девчонки ждут. Да и ты же знаешь Степана Абрамовича, он с тебя не слезет.

Сашка обреченно стал надевать шинель. Раз митинг, то значит, всех на улице построят. Эту любовь предков устраивать агитацию по любому поводу Сашка никак не мог понять. Зачем что-то говорить, когда люди и так заряжены на войну! Но политработникам виднее, да и мнения его никто нее спрашивал. Его появление на крыльце вызвало радостный гул, а потом взлетающий ввысь, в морозное небо пронзительный крик «Ура»! Сашка смущенно смотрел на этих восторженных девчонок и взрослых мужчин, а на глаза сами наворачивались слезы. Он поймал пронзительный взгляд Иды. Ему было стыдно перед ней, что о них с Зиной в газете нет ни слова. Парень боялся увидеть в ее глазах осуждение и презрение, а увидел только искреннюю радость и теплую дружескую поддержку. Такую же, как от Петра, от майора Максимова, от старшины Кандыбы, от Исы Харуева и Алексея Тихонова, а так же их ребят, обеспечивающих охрану КБ и курсов при нем. И от Миля с его инженерами, которые стояли позади курсанток. Михаил Леонтьевич поднял над головой газету и, ткнув в нее пальцем, сжал кулак в жесте «Рот фронт». Сашка улыбнулся и ответил ему так же. Чем вызвал еще один крик «Ура» раздавшийся от собравшихся.

А через три дня капитана Стаина вызвали на КПП, где его ждал пехотный старший лейтенант. Представившись, он потребовал у Сашки документы и, убедившись, что перед ним действительно капитан Стаин, сказал:

– Принимайте пополнение, товарищ капитан, – и махнул рукой в сторону стоящего неподалеку от ворот старого обшарпанного автобуса.

– Б…! – вырвалось у парня. Он стал замечать, что в последнее время мат становится неотъемлемой частью его лексикона. Вот получил бы он по башке, услышь его генерал Терещенко или подполковник Пьяных. А может и не получил бы. Ибо причина такой реакции была вполне себе уважительной. Открылась дверь автобуса и оттуда на мерзлый укатанный наст стали выпрыгивать Настя Федоренко в шинели не по размеру и ушанке смешно натянутой по самые брови, братья Поляковы, с интересом оглядывающиеся вокруг, Игорь Бунин, еще один Сашкин одноклассник, Лена Волкова и последним, понурив голову, спустился Колька Литвинов.

[i] Дми́трий Алексе́евич Полика́рпов – в указанное время был Председателем Всесоюзного комитета по радиофикации и радиовещанию при Совете народных комиссаров СССР и по совместительству заместитель начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).

[ii] Вади́м Святосла́вович Синя́вский – основоположник советского спортивного репортажа, радиокомментатор. С сентября 1941 года на фронте. Вел радиорепортажи в рубрике «Говорит Западный фронт». 7 ноября 1941 года вел репортаж с Парад на Красной площади. В 1942 году, будучи в Крыму, в осажденном врагом Севастополе был тяжело ранен, потерял левый глаз. В ноябре 1942 года вел радиопередачи из Сталинграда, развенчивая немецкий миф о взятии города. За что был объявлен личным врагом Геббельса и всей Германии. В общем, человек-легенда.

Конец второй книги