Текст книги "Степные рыцари"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

НА СИНЕ МОРЕ!

Шум и трудовые крики на берегу Дона, не прекращались ни днем, ни ночью. Люди работали с небывалым подъемом. Дробно стучали топоры и молотки, визжали пилы. Одни очищали толстые стволы деревьев от коры, другие их распиливали на доски, третьи выстругивали. На берегу дымились огромные чаны со смолой.

Терпко пахло свежей сосной и смолой.

Один за другим, как по волшебству, вырастали красавцы струги. Прежде чем спустить на воду, их конопатили, а потом смачно засмаливали днища горячей смолой.

К началу апреля более двух сотен лодок, как братья-близнецы, выстроившись у берега, покачивались на легкой волне, готовые в путь далекий.

Ранним утром пятого апреля поп Варлаам на городском майдане отслужил молебен, благословил казаков на поход. С благоговейным вниманием прослушали казаки молебствие, преклонив головы в земном поклоне, прося у всевышнего хорошей удачи в походе, и пошли толпами на пристань рассаживаться по стругам.

Атаман Татаринов озабоченно бегал по стружементу, усаживая казаков в лодки. Тяжело переваливая свой живот, за ним вслед со списком ходил войсковой дьяк Персианов. Он вызывал казаков по фамилиям. Все казаки были расписаны по определенным стругам, иначе никогда б и не усадить их. На одну лодку желающих оказалось бы полсотни человек, а на другую – два-три. А так, по списку, были распределены все поровну, без обид и нареканий.

По официальному списку на гульбу в море отправлялись тысяча семьсот человек, но желающих набралось чуть ли не вдвое больше. Поэтому дело доходило до драк. Каждому, записанному в поход и не записанному, хотелось шмыгнуть в лодку. А поэтому войсковому атаману со старшинами приходилось строго следить за тем, чтоб вместо предназначенных в поход казаков не посадить бы не предназначенных.

Казаки были вооружены по тому времени хорошо: у них были фитильные ружья, кое у кого даже пищали, сабли турецкой и персидской выделки у каждого – тот не казак, у кого нет сабли. У многих, кроме того, имелись бердыши, алебарды, копья или рогатины.

Одевались же в походы казаки в самое что ни на есть рванье.

– А зачем зазря надевать на себя добрую одежду? – говаривали они. – А ежели убьют ай в полон заберут? Так что ж, сгибать одежде зря? А так, ежели вживе и в добром здравии останемся, так мы худую одежду свою обменим на хорошую, добрую.

Так оно и было: кто возвращался живым и здравым из набега, щеголял, бывало, в бархате, шелку да золоте.

* * *

Скоро Гурейке должно уже сравняться шестнадцать лет. За это время он вытянулся, повзрослел, на верхней губе появился темноватый пушок.

Как ни отговаривал его отец остаться дома, отдохнуть, окрепнуть после болезни, ничто не подействовало. Категорически парень заявил, что он не маленький, а взрослый казак и потому наравне с другими пойдет в поход на море.

Мог бы, конечно, атаман настоять на своем. На это он и атаман. Но не хотелось ему обижать парня.

– Ну, уж коли пойдешь в поход, – сдался отец, – то вместе с Матюхой. Он все же старший брат. Будет над тобой надзирать.

– Да ты что, батя! – возмутился Гурьян. – Махонький хлопчик я али что?.. Никаких нянек мне не надобно… Ты меня посади в лодку вместе с дядей Ивашкой и Макаркой…

– Макарку тож не хотел бы брать на море, – сказал атаман. – Он еще не отдохнул от неволи.

– Нет, батя, – потребовал Гурьян. – Кого-нибудь не бери в поход, а Макарку возьми. Он храбрый парень.

Атаман пожал плечами и усмехнулся в бороду. Ничего не мог поделать он, все сделал, как хотел младший сын. Слабость имел к нему атаман большую, любил.

Знал атаман Татаринов, что в походе на море много ждет неприятностей, много трудностей, схваток и битв, смерть будет подстерегать на каждом шагу. Но что поделать? Хоть и болит сердце за Гурейку, но надо, чтобы он через все прошел. Иначе какой же из него будет казак?

Старший сын, Матюха, уже все это испытал. Бывал он и на море, бывал и в битвах кровопролитных. Стал цепким, хватким, бесстрашным парнем. Ему даже смерть не страшна. Он и ее за горло схватит. А вот Гурейке суждено все это еще только испытать.

Все шло хорошо. Но вот когда ранним утром пятого апреля, собираясь на пристань, Гурейка на мгновение остался в комнате один, к нему подошла Фатима.

– Гурэйка, – сказала она и зарыдала.

– Фатима, что с тобой? – удивился парень. – Скажи, кто тебя обидел?

– Меня никто не обижал, – покачала она головой, – никто.

– Ну, и что же ты плачешь?

– Я боюсь за тебя. Тебя убьют там… Убьют… Как же я тогда останусь? Ведь, кроме тебя, у меня никого родных нет… Не ходи на море, Гурэйка… Чую я, больше мы с тобой не увидимся. Не ходи!

– Да ты что, Фатима? В уме ли ты? – рассердился Гурьян. – Да казак я али нет? Да меня все засмеют, ежели я не пойду.

Сколько ни упрашивала его Фатима, он был непоколебим.

* * *

Как расплавленное серебро, искрится река в сверкании нежаркого солнца. В светлом весеннем небе Табунками мирно плывут облака, и сквозь прогалины их косыми полосами спадают на землю золотистые лучи.

Из какого-то налетевшего облачка сердито крапнул мелкий, как водяная пыль, дождичек и исчез. И после него воздух стал ароматным и чистым.

Все уже расселись в лодках и ждали сигнала атамана Татаринова, который стоял на носу атаманского струга, статный, плечистый, оглядывая казачью флотилию. Рядом с атаманом стояли кудрявый и заросший широкой черной бородой гигант Иван Каторжный и помощник атамана, белобрысый, с козлиной бородкой, первый храбрец в войске Осип Петров, а чуть поодаль – и его брат Потап Петров.

Оглянув еще раз быстрым взглядом казачьи лодки и убедившись, что все ждут его сигнала, Татаринов махнул рукой.

– Отча-али-ивай! – закричал он. – С богом, браты!..

Казаки на лодках закрестились:

– Дай бог удачи!

Атаманский струг, покачиваясь, как лебедь, медленно поплыл по течению. Отталкиваясь веслами от берега, вслед за ним потянулись и остальные лодки.

 
Ой да не на море, не на море, не на синем море,—
 

раздались голоса с переднего струга.

«Э-го-го-го-го!» – загоготало эхо по берегам, далеко разносясь по плавням, густо заросшим бурыми камышами.

На задних стругах подхватили:

 
Не сизы орлы собирались, да вот крыльями они обнимались…
 

Огромная толпа казаков, женщин, ребятишек стояла на пристани, размахивала шапками, платками, кричала:

– Счастливого пути-и!

– Доброй вам до-обычи!

– Благополучного возвращения!..

Сидя с Макаркой за веслами, Гурейка поглядывал на атаманский дворец. Ему чудилась в окне замка хрупкая, печальная и осиротелая фигурка Фатимы.

Он в последний раз взглянул на заплывавший синей мглой дворец, и ему показалось, что в окне мелькнул белый платок.

– Прощай, Фатима! – прошептал Гурейка и почувствовал, как какой-то ком подкатил к горлу.

* * *

Было тихо, покойно. Море ласковое, приветливое. Казачья флотилия из стругов и множества мелких лодчонок за несколько дней прошла Азовское море. В Керченском проливе запаслись водой и, минуя Крым, направились наугад к берегам Анатолии.

Гурейка находился в восторженном состоянии. То, что открывалось его взору, казалось ему сказочным сном.

– Макарка, – толкал он своего друга локтем, – глянь-ка. Душа замирает. Ух, как хорошо!

Но Макарка был сдержан. Он ни перед чем не выказывал своего восторга, ничему не удивлялся. Словно все, что перед ним сейчас открывалось, он видел давно и ему все это успело надоесть.

Лишь однажды он проявил некий интерес, Когда вокруг их лодки начало резвиться стадо дельфинов.

– Вот, Гурьяшка, обратал бы такого, – засмеялся он, – да поездил на нем верхом по морю.

Гурьян наравне со всеми выполнял матросские обязанности, сменялся на веслах, дежурил, когда другие спали, научился управлять парусом.

Погода все время благоприятствовала казакам. Ни одного порыва ветра, ни единое облачко не омрачало спокойного, чистого неба. Золотистые, веселые дни улыбались донцам.

Но вот и Анатолия. На горизонте замаячила тоненькая серая полоска вражеского берега.

Налет казаков был внезапен, как вихрь. Малочисленные гарнизоны почти не сопротивлялись… Наделав переполоха в далеком тылу врага, казаки, довольные легкой победой, возвращались в Азов.

* * *

Занятый осадой Багдада, турецкий султан Мурад IV, услышав о набеге казаков, приказал начальнику флота Пела-паше срочно снарядить погоню за казаками.

Турецкий флот славился на весь мир своей стремительностью и быстротой.

Несколько кораблей, распустив паруса, бросились в погоню за дерзкими казаками, уплывающими на своих медлительных лодочках домой.

Казаки заметили погоню только тогда, когда турецкие корабли, как нахохлившиеся хищники, с распущенными парусами настигали их у Керченского пролива.

Казаки налегли на весла. Но было поздно. Вражеские корабли, словно стервятники, нагоняя казачьи лодки, таранили их своими длинными носами, опрокидывали, пускали ко дну. Как гром, гремели пушки, осыпая казаков ядрами и картечью…

* * *

Плотно сжав побелевшие губы, Гурьян изо всех сил налегал на весло, загребая и косо поглядывая на море. А на море сейчас происходило что-то невероятное. Грохотали орудия, выплевывая из жерла ядра. Они шлепались по воде, взметывая вокруг себя фонтаны огня и воды. Разъяренными хищными птицами метались вражеские корабли, гоняясь и топя казачьи лодки.

Гурейка видел, как беспомощно барахтались казаки в воде. Турки с кораблей пристреливали их…

У парня сжималось сердце от боли. Но что он мог поделать? Его судьба была не лучше других.

Блуждающим взглядом обводил Гурьян море, казачьи лодки, разыскивая отца и брата. Но их нигде не было видно.

Впрочем, вот, кажется, атаманский струг. Да, это он. А вот и отец стоит на носу. Струг, как стрела, летит к далекому берегу.

«Может, уйдут?» – гадает Гурейка.

За стругом, распустив паруса, как злой крылатый коршун, мчался линейный вражеский корабль.

Не сбиваясь с ритма, в такт с другими гребцами, сильно загребает веслом Гурейка, а сам никак не может оторваться от атаманского струга… Вот все ближе и ближе настигает его враг. Вот-вот, кажется, он таранит его. Но струг все мчится и мчится по волнам, ускользая от гибели.

Как завороженный, смотрит на эту захватывающую своим драматизмом картину Гурейка. И, хотя смерть размахивает своими крыльями над стругом, парень видит, как отец его как ни в чем не бывало, гордо и величаво стоит на носу своего струга…

– Молодец, батя! – сквозь слезы восторженно шепчет Гурейка. – Молодец!

Он горд мужественной выдержкой своего отца.

Вдруг Гурейка содрогнулся и отвернулся. Он видел, как турецкий корабль навалился всей своей махиной на струг…

– Эх! – вздохнул дядя Ивашка. – Царствие небесное рабу божьему Михаилу…

У Гурейки по щекам поползли слезинки.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ФАТИМЫ

Поход казаков оказался неудачным. Только половина участников возвратилась из него. Остальные погибли. Не уцелел и сам войсковой атаман Татаринов, утонул в пучине морской. Утонул и его старший сын Матвей. Погибли старшины Иван Каторжный, Потап Петров и многие другие.

Гурейка, хоть и крепился, не подавал виду, что ему тяжело, но нет-нет да смахивал с загорелых своих щек предательски ползущие слезинки. Друзья его Макарка и дядя Ивашка не утешали его. Разве можно словами утешить горе?

А когда Гурейка прибыл в Азов, новое горе ждало его в доме – исчезла Фатима.

Гурейка и так был весь переполнен горем, а тут еще это.

– Расскажи, Зейнаб, как же она пропала? – с болью выдавил он, устало садясь на скамью..

Старуха сбивчиво стала рассказывать о том, как с вечера Фатима улеглась спать в своей светелке, а на другой день утром, когда прислужница вошла к ней в комнату, то постель девушки оказалась пустой. Сколько ни искала ее старая турчанка, не могла разыскать. Фатима исчезла бесследно.

Тяжело вздохнул парень, повалился на кровать, да так недвижимо и пролежал весь день.

На Войсковом кругу казаки выбрали себе нового войскового и походного атамана. Теперь атаманом стал мужественный справедливый казак Осип Петров.

По решению казачьего круга новый атаман должен был переселиться жить в атаманский дворец. Хоть и не особенно хотелось атаману переходить на житье туда, но пришлось подчиниться постановлению круга. Он перешел со своей семьей во дворец, а свой домик на окраине города отдал Гурейке и дяде Ивашке.

После несчастливого похода на море, который унес столько жизней, казаки стали более осторожны. Хотя они и выходили по-прежнему на стругах в море, но во время набега на вражеские города и селения были предусмотрительны, бдительны.

Теперь в городе уже не стало былого бесшабашного разгула и веселья, народ притих, приуныл. Да и казаков-то совсем стало мало, некому гулять…

А тут, в довершение всего, разнесся слух, что будто к Азову надвигается несметное количество турецких полчищ, а по пути к ним присоединяются многочисленные татарские, черкесские и ногайские отряды. В то же время к Азову будто и крымский хан двинул свои войска.

Вот тут-то уж началась в городе настоящая паника, смятение. Устрашась подобных слухов, все купцы – русские и иноземные, – как спугнутые мухи, мгновенно разлетелись во все стороны.

И сразу же запустел, захирел город. Стал ощущаться недостаток хлеба и другого провианта.

А когда атаман проверил, то оказалось, что мало осталось и пороху-свинца. Если в самом деле слух оправдается и подойдут к крепости турки, то и обороняться будет нечем.

Но атаман был энергичный человек, он не предавался унынию, а деятельно стал готовиться к обороне. На Русь он послал казаков покупать порох и свинец. На Дикое же поле, по казачьим городкам, разослал гонцов с призывом к казакам, чтоб шли на выручку Азова.

И это дало результаты. Перед тем как подошла неприятельская армия к стенам Азова, казаки сумели запастись порохом и продовольствием и много казаков пришло с Дона на призыв атамана.

Гурьяна, как грамотея, атаман забрал к себе в становую избу. Там он, как и прежде, помогал войсковому дьяку составлять разного рода списки да грамоты. А при случае, когда в этом была необходимость, выполнял обязанности толмача, – когда атаману приходилось чинить допрос захваченным в плен турецким и татарским лазутчикам.

Теперь Гурьяна не узнать. С каждым днем он взрослел, раздавался в плечах, становился красавцем казаком.

Многие девушки, находившиеся в крепости, глаз с него не спускали, дарили ему улыбки. Да только он-то не замечал ни этих взглядов девичьих, ни улыбок. А может, и замечал, да делал вид, что не замечает. Он страшно тосковал по Фатиме. Теперь-то он уже знал отлично, что любил ее и без нее жить ему было невмоготу.

Заметно постаревший за последнее время, дядя Ивашка теперь все больше оставался дома. Днями сидел он на завалинке, греясь на солнце и играя на дудке. Старая турчанка Зейнаб, возясь у очага, подпевала ему.

Старик понимал состояние своего молодого друга. Но чем он мог помочь ему?

Гурьян никак не мог понять, куда девалась Фатима. Уйти из крепости она не могла: у ворот всегда находилась стража.

«Может, она утопилась? – думал юноша. – Но к чему же ей топиться?.. Причин будто к этому не было».

Частенько выезжая в рекогносцировку с казаками в окрестности города, Гурейка тщательно все осматривал вокруг, надеясь найти след исчезнувшей Фатимы… Но все было напрасно.

* * *

А все произошло просто…

У войскового атамана Татаринова Фатиме была предоставлена полная свобода. Она делала все, что в голову приходило. Жила она в семье как равная.

И после ухода атамана с сыновьями никто не ущемлял ее прав. Фатима могла ходить по городу, куда хотела. Но она не выходила из дому. Она скучала без Гурейки, так тосковала, что жизнь не мила была. Хотя Гурьян ее и обидел при расставании, но она не могла долго носить обиду в своем сердце. Ведь он так для нее много сделал, так нежен и ласков с ней был…

Какой пустой и бесцельной кажется ее жизнь без него. Скучная, равнодушная ко всему, бродила Фатима по пустым комнатам дворца, не зная, чем себя занять.

Однажды прислужница Зейнаб сказала ей таинственно:

– Слыхала я, Фатима, будто наши всех казаков перетопили в море.

Девушка побледнела.

– Кто тебе сказал, Зейнаб?

Старуха смущенно хихикнула.

– Ветер шепнул мне.

– Правду скажи.

Видя, что это известие Фатима принимает близко к сердцу, старая турчанка отмахнулась:

– Да так я это… Подумала лишь об этом…

Так в этот раз Фатима и не придала значения страшному слуху. А слух о жестоком разгроме казаков на море все больше разносился по городу.

Время шло. Скоро уже должны вернуться и казаки из похода. Скоро должен появиться и Гурейка.

Фатима надумала к его приезду приготовить какой-нибудь подарок. Она видела на некоторых молодых казаках искусно расшитые узорами холстинные рубахи. Почему бы ей не расшить Гурейке такую рубаху? Вышивать она умеет красиво.

Деньги ей оставил на расходы атаман. Ока сумеет сэкономить, чтоб купить на базаре холстины и цветные нитки для вышивки…

Базар находился в центре города, близ городского майдана. Место это оживленное, шумное. Народу здесь всегда уйма.

Накинув на лицо кисейный шарф, Фатима пошла на базар. Ее ошеломили хлынувшие ей навстречу шумы рынка.

Взад-вперед по базару толкался народ. Протискиваясь сквозь густую толпу, сновали казаки в цветных зипунах, увешанные оружием, казачки в ярких нарядах, мирные калмыки в одеждах из жеребячьей шкуры, ногаи в полосатых халатах. Мелькали длинноусые запорожцы в своих высоких бараньих папахах с цветными шлыками.

Приглядываясь к товарам, важно расхаживали фрязины, венецианские, греческие и персидские купцы. Между рядов метались вездесущие белоголовые казачата.

Толпы ходили от ларя к ларю, от лавки к лавке, с радостным изумлением разглядывая невиданные, соблазнительные вещи, красочно пестревшие на прилавках купцов.

И чего только не было на этих прилавках! Что только не ласкало глаз степного человека! Тут и радугой переливались шелка. Тут и сверкающая серебром парча. Огненной россыпью отсвечивали на солнце яхонты, жемчуг, бисер, яшма. Женщины не могли оторвать завистливых взглядов от разных серебряных и золотых украшений, развешанных над прилавками.

Ворохами лежали разных цветов сафьяновые сапоги и женские чирики[27]27
  Чирики – обувь.


[Закрыть], расшитые чудесными азиатскими узорами. Кучи восточных сладостей, сухих варений. Горы бочонков с фряжскими винами и водками.

Вправо от ларей и лавок, у врытых столбов, бойко и оживленно проходила торговля ясырью. Десятка два невольников-татар и чеченцев – мужчин и женщин, прикованных к столбам, печально понурив голову, сидело на корточках, ожидая своей участи.

– А ну, налетай! – весело кричал конопатый, небольшого роста казачок. – Деньги вынимай, товар принимай!.. Дешево продается, даром дается…

Персидские и крымские купцы, хозяева галер, стоявших на пристани у причала, не спеша расхаживали вокруг ясыри, внимательно осматривали, ощупывали рабов.

Из харчевни неслись взрывы хохота разгулявшихся казаков. Там под смех толпы пьяный цыган боролся с не менее пьяным медведем.

Под тенью мохнатой вербы, сидя на земле и вызванивая на цимбалах, тонкоголосо выводили слепцы:

 
Не пыль пылит, не туман встает,
То из града Азова, из тяжелой неволи,
Три родных брата бегут-убегают…
 

Выбрав хорошую, беленую холстину на рубаху Гурейке, Фатима ходила по ларям, подбирала цветные нитки для вышивки. Но таких ниток, какие ей требовались, девушке не попадалось. Толчась в толпе по базару, Фатима вдруг увидела двух мусульман в белых чалмах. В облике одного из них – полнотелом, круглоликом, с пышной крашеной бородой – ей показалось, что-то знакомое.

«Да это ж Коземрат Улак-ага!» – обрадовалась Фатима, узнав в мусульманине крымского сановника, не раз прибывавшего в Азов в качестве посла крымского хана. Она видела его во дворце своего отца.

Девушка растерялась, не зная, что делать: окликнуть его или промолчать? Нет, надо окликнуть: Фатима так рада знакомому человеку.

– Да благословит тебя аллах, Коземрат Улак-ага, – сказала она по-турецки, дернув его за рукав.

Татарин остановился в изумлении.

– Кто ты, дочь моя? – спросил он. – Почему знаешь меня.

– Я тебя видела во дворце отца, ага. Я дочь паши – губернатора Азова…

Толстый татарин в еще большем изумлении хлопнул себя руками по бедрам.

– Постой!.. Постой, дочь моя… Ты дочь Какудана-паши, азовского губернатора?

– Да, ага, я его дочь.

– Да простит аллах мои прегрешения, – взглянул крымчак на сияющее небо. – Ничего не пойму, – развел Он руками. – Но как же ты попала сюда?

Фатима коротко рассказала ему обо всем, что случилось с ней и с ее семьей в Азове.

– Велик аллах, – покачал головой татарин, выслушав ее. – Ты вечно должна молиться аллаху за свое спасение. Почему же твой спаситель не потребует у султана выкуп за тебя?.. Султан обязательно выкупил бы тебя. Может быть, твой спаситель взял тебя в жены? Тогда понятно его бескорыстие.

Фатима, покраснев, покачала головой:

– Нет. Он не хочет меня в жены брать… Он еще молод. Ему и семнадцати лет нет.

– А где твой покровитель? – поспешно спросил татарин. В его голове уже созрел какой-то план.

– Он ушел с казаками в поход на сине море.

– Слыхал я об этом. Где ты живешь, дочь моя?

– Во дворце.

– У атамана?

– Да.

– Как невольница?

– Нет, скорее как его приемная дочь.

– У тебя есть стража? Следят за тобой?

– Нет. Я свободна. Что хочу, то и делаю.

– Странно, – пожал плечами крымчак. – Казаки – варвары… Они грубы и невежественны… Жестокие люди.

Фатима не стала с ним спорить. Зачем ему доказывать противоположное? Коземрат Улак-ага все равно ей не поверит.

Хитрый татарин мгновение, приложив палец к выпуклому лбу, раздумывал. Соблазнительный план его созревал все больше. Ведь если увезти отсюда дочь самого азовского паши, вырвать ее из рук свирепых казаков, то ведь тогда, пожалуй, во дворце крымского хана его чуть ли не на руках будут, носить. Во всяком случае, выгода от этого огромная будет. Да еще султан турецкий узнает об этом, милость окажет ему свою.

– Вот что, дочь моя, – виляя глазами, зашептал он на ухо Фатиме. – Тебе непременно надо скорее уходить отсюда. Непременно. Иначе ты погибнешь. Я приехал в Азов к Войску Донскому послом от крымского хана с предложением, чтобы казаки сдали крепость нам по-мирному… Но атамана Татаринова нет в городе. Мне сказали, что он поехал на Дон. Но это неправда. Он повел казаков в набеги на турецкие города. Да плохо им пришлось. Побили да потопили их всех турки. Погибли там и атаман и все его казаки…

– Все? – в ужасе вскрикнула Фатима.

Коземрат внимательно посмотрел на нее и понимающе переглянулся со своим спутником. Ему все стало понятно: девушка была влюблена в своего покровителя – молодого казака.

– Да, все, – опустив глаза, кивнул он. – Никто в живых не остался.

– Это правда? – с мольбой взглянула она на него.

– Это правда, дочь моя.

Слышал ли что о разгроме казаков татарин или нет, но он сумел убедить Фатиму уехать с ним в Крым.

– А к тому же, – говорил он ей, – я достоверно знаю, что турки идут сюда с огромной армией. Они осадят крепость. Всех здесь побьют, камня на камне не оставят… Я хотел упредить казаков, чтоб по-доброму сдали нам крепость. Но не удалось. Пусть пеняют сами на себя…

Тут же, на базаре, Коземрат уговорился обо всем с Фатимой.

Вечером того же дня Фатима, как и всегда пожелав покойной ночи прислужнице Зейнаб, улеглась спать. В полночь в окошко постучали. Девушка приоткрыла его и вскочила на подоконник. Сильные мужские руки подхватили ее и унесли.

На причале ее ждала готовая к отплытию галера.