Текст книги "Степные рыцари"

Автор книги: Дмитрий Петров-Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Дмитрий Ильич Петров-Бирюк
Степные рыцари

Повесть

К ЧИТАТЕЛЯМ

Я родился на Дону в казачьей семье. С детства полюбил донских казаков. Я хорошо знаю их быт, обычаи, традиции. Знаю историю донского казачества.

Меня всегда привлекало прошлое этого свободолюбивого народа.

Я уже написал немало книг. И все свое творчество я посвятил донскому казачеству. Видимо, писатель особенно убедительно и правдиво может писать о том, что он хорошо знает. А я знаю своих казаков.

Есть у меня книги о современности, есть и исторические. Написал я, например, исторический роман «Кондрат Булавин». Он повествует о том, как донской атаман Кондрат Булавин в начале XVIII столетия, в царствование Петра Первого, возглавил недовольную крепостническим гнетом голытьбу – казаков, крестьян-холопов и работных людей и повел их на борьбу против помещиков, бояр, чиновников. Многие из вас, видимо, его читали. Он издавался Детгизом в переработанном для детей варианте. Есть у меня и еще один исторический роман – «Сыны степей донских», посвященный тому, как донские казаки во главе со своим атаманом, генералом Платовым Матвеем Ивановичем, сражались в составе русской армии в Отечественную войну 1812–1814 гг.

А вот сейчас для вас, моих юных читателей, я написал новую историческую повесть «Степные рыцари». Повесть эта о том, как в середине XVII столетия группа донских казаков вместе с запорожцами в количестве четырех-пяти тысяч человек, обороняясь от стотысячной турецкой армии, в течение пяти лет держали в своих руках крепость Азов. Эта героическая оборона вошла в историю под названием «Азовское сидение».

Главными героями этой повести являются пятнадцатилетний Гурейка и четырнадцатилетняя дочь турецкого паши Фатима.

Обо всех переживаниях и злоключениях, которые им вдосталь пришлось претерпеть, вы узнаете, когда прочитаете эту книгу.

Дм. Петров (Бирюк).

ПРЕДИСЛОВИЕ

На многие сотни верст распластались привольные, выжженные палящим солнцем, обмытые грозовыми дождями, обвеянные зимними вьюгами степные равнины Дикого поля.

Когда-то здесь, в далекие, незапамятные времена, царило оживление. По степным просторам кочевали скифы, носились на полудиких скакунах лихие наездники.

В Тавриде и на берегах Азовского моря азийские греки выстроили великолепные белокаменные города, в том числе и у устья реки Тана (Дона) торговый портовый город Танаис[1]1
  На месте нынешнего города Азова.


[Закрыть].

Предприимчивые, практичные греки завязали выгодную торговлю с кочевыми племенами: за сукна, виноградные вина, оружие и другие товары получали от кочевников-рабов звериные кожи, соленую рыбу и разное сырье…

Грузно шагали века. Появились племена сарматов. Они вытеснили с Дикого поля скифов. Затем сюда пришли отважные аланы и прогнали сарматов. Одни племена сменяли другие. Но, несмотря на это, край цвел. Ни один из народов, сменявших друг друга на Диком поле, не посягал на существование вольного греческого города Танаиса, ибо каждому племени, по воле судеб оказавшемуся хозяином этого благословенного края, он был выгоден.

Просвещенные греки мало того что снабжали полудиких кочевников товарами и оружием, но и учили их земледелию и полезным ремеслам….

Как сокрушающий страшный ураган, вдруг сорвавшийся откуда-то из недр Азии, появились свирепые, не знавшие ни жалости, ни пощады гунны под предводительством грозного цари Атиллы, прозванного Бичом Божьим. С огнем и мечом прошел он со своими ордами по Европе, опустошил плодородные земли, разрушил и пожег города и села от Балкам до суровых берегов Балтийского моря, от Волги до Рейна.

Не пощадили гунны и цветущий Танаис. Жителей перебили, а город разорили и сожгли.

Надолго после этого заглохло Дикое поле. Бродили по нему лишь изредка жалкие остатки некогда могущественных племен, населявших эти степи и уничтоженных гуннами.

Потом, подобно гуннам, так же внезапно появились на Диком поле авары. Появились, посвирепствовали и исчезли как дым. Вслед за аварами в VII веке с шумом и гамом на Дикое поле ворвались воинственные завоеватели – хазары. Они покорили древнегреческий город Фанагорию, основанный в VI веке до н. э. на берегу Таманского залива. Босфор, почти всю Тавриду и все земли от устья Волги до Азовского и Черного морей назвали Хазарией.

Они понастроили на Диком поле множество крепостей, в том числе и знаменитую Саркел[2]2
  На месте крепости Саркел впоследствии обосновалась казачья станица Цимлянская. Сейчас там Цимлянское море.


[Закрыть].

Хазар вытеснили печенеги – дерзкие, коварные и вместе с тем трусливые кочевники. Они были отличные наездники. Вся жизнь печенегов проходила в разбоях и грабежах. Они свирепо нападали на славянские племена, разоряли их деревни, грабили, убивали, брали дань…

Киевский князь Святослав со своими мужественными, бесстрашными воинами жестоко расправился с насильниками. Печенеги были изгнаны им с Дикого поля.

Но вместо печенегов появились новые варвары, родственные печенегам, – половцы. С половцами вел борьбу русский князь Игорь.

Более полутора веков владели половцы обширными просторами Дикого поля, беспрестанно нападая на окраинные города и поселения русских славян. В конце концов половцы совершенно вытеснили русских с Дикого поля. В XI веке они отняли у греков Танаис и в честь своего предводителя, князя Азуна, назвали его Азуном, а позже стали называть Азовом.

Дикое поле видело, как его ковыльные степи топтали бесчисленные ватаги монгольских наездников Чингисхана, а затем Батыя и Тамерлана.

В 1380 году на северной окраине Дикого поля произошла знаменитая Куликовская битва. Русские войска под предводительством великого князя московского Дмитрия Донского сразились с монголо-татарскими завоевателями, возглавляемыми Мамаем. Русские одержали победу, чем и было положено начало освобождению русского народа от ненавистного монгольского ига.

После столь бурных, кровопролитных событий, происходивших столетиями на Диком поле, к 1500 году здесь наступило затишье. Степи обезлюдели, опустели.

Проезжая от края до края Дикое поле, путешественник почти не встречал на своем пути человека и его жилья. Дикие звери, обитавшие в степи, бесстрашно приближались к путнику и взирали на него, как на чудо. Непуганые птицы стаями носились над высокими травами, не боясь человека…

Лишь белеющие издали развалины когда-то знаменитых городов да каменные бабы на курганах, поставленные в честь захороненных знатных воинов, свидетельствовали о том, что здесь, в этих бескрайних степях, когда-то бурлила жизнь.

Во второй половине XV столетия турецкий султан Магомет II, задумав завоевать Крым, снарядил могущественный флот и под начальством визиря Ахмета-паши послал его туда.

Визирь Ахмет-паша успешно выполнил приказ султана. Он не только завоевал Крым и наложил дань на крымского хана, но к тому же забрал Азов, изгнав из него генуэзцев.

Турки превратили Азов в грозную крепость, наводя страх на многие подвластные им кочевые народы. Главное место среди таких народов принадлежало крымским татарам. Крымчаки беспрестанно совершали хищнические набеги на окраинные русские и украинские поселения, разоряли их, грабили, а население уводили в плен и продавали в рабство на восточных рынках.

Лишенное доступа к Азовскому и Черному морям, не имея там флота, Русское государство постоянно подвергалось набегам вражеских орд.

С появлением в 1549 году на Диком поле первых донских казаков вся тяжесть борьбы с крымчаками и другими враждебными России народами, подчиненными Турции, легла на них.

* * *

В 1570 году на берегу реки Дона, верстах в сорока – пятидесяти от турецкой крепости Азов, донские казаки обосновали городок Черкасск, который впоследствии стал столицей донского казачества.

На первых порах своего существования городок этот претерпел много горя и бед. Не раз на него нападали турецкие и крымские орды, грабили, сжигали городок дотла, а жителей от мала до стара убивали, топили в реке, молодых же казачек уводили в полон.

И каждый раз после таких опустошительных погромов из руин и пепелищ возрождался славный городок Черкасск, заселялся вновь храбрыми казаками. Звенели в нем звонкие песни казачьи, кипела жизнь, пока снова свирепые крымчаки или турки не нападали на него.

Казаки не могли примириться с жестокостью дерзкого врага. Они не оставались в долгу. Собравшись в буйные ватаги, казаки на стругах и лодках тайно подплывали к берегам Крыма или далекой Туретчины и врасплох нападали на своих врагов.

Око за око, зуб за зуб. Средневековая эпоха была суровая, нравы жестокие.

К описываемому в повести времени казачьих городков на Донщине существовало уже несколько десятков, и все они ежечасно подвергались грозной опасности налета крымчаков или других врагов. Поэтому казаки всегда были настороже, готовые каждое мгновение вступить в бой с вражескими налетчиками, своей кровью и жизнью защищая не только достояние семьи и городка, но и границы Русского государства.

ЦАРСКАЯ ГРАМОТА

Вешняя вода 1637 года залила все низины, поймы и займища на много верст вокруг столицы донского казачества – славного городка Черкасского. Городок этот, словно сказочный островок, возвышался на водной глади, манил далекого путника. Но к нему сейчас ни пройти и ни проехать.

Да и в самом городке, будто в Венеции, плещутся по улицам волны. Горожане сообщаются друг с другом на лодках да на каюках. Скучновато и тоскливо бывает в такое время в казачьем городке.

Прохладными вечерами, когда городок горит в пурпуре закатных зорь, молодые парни, налегая на весла, разгуливают по Дону на баркасах, поют звонкие песни, а девушки, сидя в горенках за рукоделием, прислушиваются к голосам парней, вздыхают. Уж такова их доля – сидеть взаперти.

На высоких крылечках-беседушках сидят ветхие, посконные старые казаки и ведут нескончаемые разговоры о былом, безвозвратном прошлом, канувшем в мглу вечности…

Уныло звякает колокол у часовни, сзывая православных на молитву.

То от одного, то от другого крыльца отчаливают лодки с богомольцами, направляются к Савельеву кургану, на котором, как маяк, высится старая, обветшалая рубленая часовенка с похилившимся крестом наверху.

Грудастый и плечистый, как древнерусский былинный богатырь, поп Варлаам справляет вечернюю службу. Длинный, высушенный, точно просоленная тарань, дьячок Ксенофонт помогает ему, тоненьким овечьим голоском подпевает:

– Аллилуйя-а… Слава те, господи…

Более ста лет существует донское казачество на Диком поле, а столице его – Черкасску-городку более полувека.

От устья речки Аксая, что протекает на правом берегу Дона, до самых Хоперских дремучих лесов разбросаны казачьи городки, обнесенные плетневыми оградами да крутыми валами с надолбами.

Жили казаки суровой, спартанской жизнью, в вечной борьбе за свое существование. Почти все они холостяки, бобыли. Редко кто из них обзаводился семьей. Таков уж неписаный закон на Диком поле: казаку вольному семья помеха. От женки да детишек ведь не пойдешь в поход удалый…

Спаянные железной товарищеской дисциплиной, казаки донские представляли из себя грозную силу. В большинстве своем они были крепостные крестьяне из русских поместий, бежавшие на Дикое поле от крепостной кабалы. На вольном Дону жили они своими демократическими порядками.

Царское правительство стремилось казацкую силу на южной окраине Русского государства сделать своим надежным стражем. И цели своей оно достигло – казаки донские зорко охраняли границу российского государства. Немало турецких, крымских, ногайских голов осталось в степях Донщины. Казачья сабля всюду настигала непрошеного гостя.

А для того чтобы казаки были отличными воинами, не обремененными заботами о своём пропитании, царь Михаил Федорович учредил им жалованье: семнадцать тысяч рублей деньгами, семь тысяч четвертей муки, пятьсот ведер вина, двести тридцать пудов пороху и по сто пятьдесят пудов серы и свинца. Кроме того, еще сорок поставов сукна.

Давая такое жалованье, царь под страхом смертной казни запретил казакам заниматься земледелием, дабы они не привязали б себя к земле.

Для десяти тысяч казаков, насчитывавшихся в то время на Дону, жалованье царское было так ничтожно мало, что прожить на него было немыслимо. Да и то малое, что жаловалось царем, большей частью растекалось по широким карманам войсковой старшины да атаманов. Рядовым же казакам, как говорится в сказке, мимо усов протекало да в рот ничего не попадало…

Чтобы не погибнуть с голоду, казаки добывали себе пропитание охотой да рыбной ловлей. Терпели большие лишения. Как праздника пасхального ждали, когда войсковой атаман кинет клич:

– Браты, на сине море!

И если кому из казаков доводилось плыть в набеги на Тавриду, Кафу, Синоп или другой какой крымский или турецкий город, и если он оставался цел и невредим, то и дымились же тогда бражные, хмельные меды на дощатых столах. Звонкие, скребущие за душу песни поднимались в поднебесье на тихом Дону.

* * *

Упираясь шестом, вдоль улицы плыл на каюке белокурый паренек лет пятнадцати в нарядном кафтане синего сукна, расшитом по подолу, вороту и рукавам серебряным позументом. У мальчугана лицо белое, румяное, глаза черные, острые. В левом ухе поблескивает золотая серьга. Видно, он из семьи состоятельной.

За кушаком у парня торчит костяная рукоятка пистоля.

– Куда, Гурейка? – слышит он сиплый голос с высокого крыльца обветшалого куреня.

Паренек оглянулся. На крыльце стоял кряжистый старый казак с широкой, как веник, седой бородой, в белой холстинной рубахе.

– Здорово дневал, дядь Ивашка – приветствовал его паренек, скидывая барашковую шапку..

– Слава богу! – ответил старик. – Откуда бог несет?

– Из становой избы домой.

– Подплывай-ка ко мне, Гурьян. Погутарим…

– Да некогда, дядь Ивашка. Отец заругает… Надобно ему царску грамоту отвезти.

Глаза старого казака заискрились любопытством:

– Чего-о? Царску? Какую такую царску? А ну, причаливай, леший тебя забодай, причаливай!..

Мальчуган остановился в раздумье, не зная, что делать. Надо бы скорее доставить грамоту отцу, который ждет ее с нетерпением, и старика не хочется обидеть. Ведь дядь Ивашка был его хороший друг. Ну как тут быть?

– Э, да ладно! – махнул рукой Гурейка. – Небось не заругают.

– Правильно, – согласился старик.

Раза два толкнув шестом о дно, парень причалил к крыльцу, привязал каюк к перилу и уселся рядом со стариком на ступеньках.

– Что же это ты не хотел подплывать-то ко мне, а? – обидчиво проворчал старик. – А то ж друзьяк… Эх ты, Гурейка, Гурейка! Плохой ты, видать, друг…

– Что ты, дядь Ивашка? Да я тебе друг до гробовой доски…

– Да ну? – насмешливо взглянул на него из-под лохматых, кустистых седых бровей старик. – Ну, гляди ж…

И действительно, этот подросток Гурейка и старый бобыль дядь Ивашка Чекунов были большие друзья. Давно уже дядь Ивашка дружил с отцом Гурейки Михаилом Татариновым, с которым не однажды хаживал в походы на татарву, ногаев, крымчаков, не раз в кровопролитных битвах с врагами смешал свою кровь с его, спасая друга от смерти…

Дружба их не нарушилась и тогда, когда Татаринов вдруг изменил стародавнему казацкому обычаю безбрачия и женился на плененной им турчанке.

Конечно, не понравилась старому холостяку Чекунову женитьба его друга Татаринова на мусульманке.

– Ежели уж захотел взять жену, – ворчал он, – то хочь взял бы русскую, свою. А то ж, вишь ты, оженился на басурманке… Тьфу, прости господи!..

Но другу своему он ничего о том не сказал.

Михаил Татаринов был смышленый казак. А башковитые казаки Войску Донскому до зарезу нужны… И вот так получилось, что Михаила Татаринова выбрали казаки своим войсковым атаманом…

«Ну, теперь дружбе нашей конец, – подумал с огорчением старый казак Чекунов. – Стал Михаил большим человеком, станет ли он теперь со мной знаться?»

Но нет, не таковский человек Татаринов. Старую свою дружбу с Чекуновым, скрепленную кровью, он крепко помнил и не изменил своего отношения к нему.

Уж нечего и говорить о том, как рад был этому бобыль Чекунов Иван. Всю свою любовь перенес он на семью друга. Стал он своим, близким человеком в семье войскового атамана.

Появились дети у атамана. В свободное от ратных дел время дядя Ивашка, как нянька, возился с маленькими. Особенно подружился он с младшеньким сыном Михаила, Гурейкой. Хороший мальчишка был этот Гурейка. Смышленый, бойкий, но послушный. С малых лет чернец учил его грамоте. И теперь Гурейка был грамотен. Грамотных тогда среди казаков почти совсем не было, а поэтому на мальчишку, бойко умевшего читать и писать, смотрели как на чудо.

Днями, бывало, бродил с ним старый казак по лугам да займищам, учил ловить перепелов, раков в ериках[3]3
  Ерик – канал.


[Закрыть], мастерил ему удочки и свистки из камышинок. А как подрос мальчик, стал учить его казачьей сноровке: из лука стрелять, Дон переплывать, саблей владеть, полудиких шальных коней укрощать…

Всей своей душой Гурейка привязался к старому казаку. А тому любовь малыша всего дороже.

– Так что же это за грамота царска, а? – допрашивал старик паренька. – О чем же она? По какому такому делу?

– Да вот уж, дядь Ивашка, погодь немного, – видя чрезмерное любопытство старика, сказал, смеясь, Гурейка. – Батя, должно, соберет скоро Войсковой круг, зачитает там грамоту. Вот тогда и узнаешь…

– Гм-м, – неопределенно замычал старый казак, покачивая головой. – Это что верно, то верно. Но… Хотя бы одним глазком взглянуть на эту таинственную грамоту. – А она за сургучами, а?

– Ну, конешное дело, как и положено, все как надо, – деловито ответил мальчуган. – За сургучами, красными…

– А что, ежели б на нее взглянуть, а?

– Взглянуть-то, пожалуй, и можно, – заметил Гурейка. – Но только ты никому о том не скажешь, дядь Ивашка?

– Никому. Ни единому человеку.

– Поклянись.

– Вот те истинный господь, – закрестился старый казак. – Чтоб у меня лопнули глаза, чтоб у меня руки отвалились… Чтоб я провалился сквозь землю, ежели скажу кому…

Страшная клятва подействовала на Гурейку. Оглядевшись вокруг и убедившись, что поблизости никого нет, он осторожно вынул из-за пазухи пакет из грубой синеватой бумаги и показал старику.

– Во!

– Ох ты! – в удивлении вытаращил глаза старик. – Вот это да! Печати зело красные. А какие гербы! Глянь, Гурейка, да ведь пакет-то вскрыт!..

– Да-а, – протянул мальчишка. – Вскрыт. Должно, войсковой дьяк читал.

– Зачти-ка.

– Батя заругает.

– Да он не узнает.

Соблазн велик. Паренек, еще раз оглянувшись из предосторожности по сторонам, опасливо вынул из конверта бумагу.

– Давай лучше войдем в хату, дядь Ивашка, – прошептал он.

Старик кивнул:

– Ладно.

Они заговорщически шмыгнули в дверь и, зайдя в хату, прильнули к слюдяному оконцу, слабо пропускавшему свет.

Письмо от царя Михаила Федоровича Войску Донскому было написано еще 26 февраля.

Царь писал казакам, чтобы они помирились с азовскими турками и свободно пропустили бы в Москву находившегося в Азове турецкого посла грека Тому Кантакузена…

– «…И как вам сия на-ша гра-мо-та, – по складам, медленно читал Гурейка, – придет, и вы б, атаманы и казаки, видя к себе нашу государскую милость и жалованье, нам, великому государю, послужили и с азовцами помирились, а турского посла Тому Кантакузена из Азова приняли, и почесть ему учинили, и проводить послали по прежнему обычаю, чтоб ему до Москвы здорово и бесстрашно…»

– Ну, уж это не то. Не то, милостивый царь-батюшка, – укоризненно закачал головой дядя Ивашка. – Разе ж мочно терпеть такую измыву от азовцев, каку мы терпим от них?! Будь они трижды прокляты, антихристы! Что они наделали-то осенью у нас?.. Да разе ж сие можно простить?

И действительно, жители Черкасска жили под впечатлением жуткого набега турок-азовцев, который они совершили на предместия Черкасска осенью.

Воспользовавшись тем, что многие казаки, по обычаю своему, в первые осенние заморозки, по пороше вышли из городка на гульбу[4]4
  Гульба – охота, промысел.


[Закрыть], турки под прикрытием темной ночи, на рассвете перебравшись по тонкому, звенящему льду к окраине казачьего городка, напали на казачьи курени, разграбили их, зверски поизрубали ятаганами стариков, решивших защищать свое добро, захватили с собой в полон десятка два женщин и ребятишек, подожгли хаты и умчались безнаказанными.

– Да и запозднился царь-батюшка с письмом-то этим… – сказал снова дядя Ивашка, – будто к Монастырскому гультяи ужо вал валом прут…

– Истинно так, дядь Ивашка, – мотнул толовой Гурейка. – Гультяи ужо пошли… Батя еще ж зимой около турецкого набега писал по всем речкам прелестные[5]5
  Прелестные – в смысле прельщать, взывать.


[Закрыть] письма…

– О господи!.. Матерь божья! – возведя очи к потолку, промолвил Чекунов. – Хоть бы услышали вы наши молитвы, дали б нам возможность погулять с сабелькой-дончихой этой весной.

– Погуляем, дядь Ивашка, – убежденно заметил Гурейка. – Беспременно будем штурмовать Азов-крепость. Доведется и нам с тобой поиграть с сабельками острыми.

– Ей-богу? – загорелись глаза старого казака молодечеством.

– Ей-богу, – подтвердил мальчуган.

Старик радостно засмеялся и покрутил свои длинные усы.

– Дал бы господь. Тебе, Гурейка, все едино под дорогу, завези-ка ты меня в кабак… Хочу с радости глотнуть хмельного, чтоб душа моя взыгралась…

– Ладно, – сказал паренек. – Садись в каюк, подвезу.