Текст книги "Тот День (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Хабибуллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Заглянув в часовню, Георгий увидел лежащее на полу тело. То был крепкого вида мужчина в теплой комуфляжной куртке, на голове которого блестела кровавая рана. Приняв человека за очередного покойника, Соколов развернулся и уже хотел вернуться к роднику, как труп на деревянном полу часовни дернулся и что-то забормотал.

Немедля, святой отец рванул к источнику, подобрал одну из фляг, и возвратившись к домику с внезапно ожившим человеком, брызнул холодную родниковую воду на лицо мужчины. Тело зашевелилось и через мгновение уставилось на священника мутными глазами.

– Добро пожаловать в ад. – ухмыльнулся новому знакомому Георгий.

Взгляд человека прояснился, и вяло шевеля губами, мужчина произнес:

– Воды.

Соколов поднес флягу к губам восставшего из мертвых, и когда тот напился, спросил:

– Я надеюсь, ты не собираешься помирать?

– Да вроде бы нет. Вот только голова трещит. – ответил мужчина и прикоснулся к ране.

– Ничего, кровь запеклась. Видимо головой ударился ты дружок, от чего сознание и потерял. – Осматривая ссадину на виске человека, предположил отец Георгий, и помог ему подняться.

– Я сам. – уверенно сказал мужчина и сделал шаг.

Тут же он покачнулся, и, не обращая внимания на протесты раненого, Соколов перекинул руку человека через свое плечо и вывел его наружу.

– Пойдем-ка присядем. – кряхтя от тяжести навалившегося тела, выдавил святой отец, и, проковыляв метров двадцать, усадил шатающегося незнакомца на пожелтевшую осеннюю травку подле родника.

– А теперь можно и познакомиться. – тяжело дыша протянул руку священник, упав рядом с новым знакомым. – Георгий Соколов, еще недавно был священником при здешнем монастыре.

– Недавно все было другим, – ответил человек и, пожав руку, добавил: – Владислав Сычев, я вас знаю, обычно вы службу ведете.

– Да. Но вчера меня, к счастью, заменяли. Ночную до этого отпевал я. – пояснил священник.

– Значит, вам крупно повезло. Это был самый настоящий ад. – жмурясь от боли в голове сказал Влад.

Они просидели молча около двух минут. Промыв рану, человек в куртке защитных цветов перевязал голову оказавшимся в его кармане бинтом. Вода в ручейке мирно журчала, и совсем не хотелось думать, что совсем неподалеку разлагаются сотни истерзанных тел. Однако Соколов понимал, что ему нужны ответы и как можно скорее.

– Так что же произошло, что за ад вы видели? – Нарушил Георгий приятную тишину.

– Знаете, когда вы окатили меня водой, я был как раз во власти страшных воспоминаний, и вы от них меня спасли. Святой отец, теперь вы просите меня опять туда вернуться? – риторически спросил Сычев.

– Вы сказали, что знаете меня. А значит, вы не редко бывали у нас. А значит, существуют причины, по которым вы обратились за успокоением к богу. Вы не сумели убежать от своего прошлого и когда пришло время взглянуть страхам в глаза, вы нашли утешение во всепрощающем образе Христа. Пусть так. И если исповедь вам помогает, то я по статусу имею право отпустить вам все грехи. Имею право избавить от страданий. – пристально смотря мужчине в глаза, сказал Соколов. – Не повторяйте своих ошибок, не скрывайте печаль в сердце. Расскажите, что произошло.

Георгий Соколов знал, на что давить, если набожный человек боится открыться. Не раз на исповедях он слышал слова: “я не хочу вспоминать”, или же “мне страшно признаться”. Не раз ему приходилось убеждать людей в обратном. Конечно же, в прошлом делал он это исключительно ради собственного удовольствия, ведь истории из самых глубин человеческих душ – сладчайшее лакомство для коллекционера людских пороков. Но сейчас был случай другой, и откровения человека были священнику очень важны. Ведь он не знал наверняка, на этого ли человека указывал Голос.

– Ты пережил исход людей, и я подозреваю, что это не было случайностью. Ты был угоден, как, видимо, и я. И раз уж мы встретились, то значит должны быть честны друг перед другом. – продолжил Соколов.

Святой отец чувствовал тревогу Владислава. Он видел страх в его глазах, и понял, что выудит из своего нового знакомого правду только говоря то, что человек хочет услышать. Георгий не осмелился рассказать Сычеву о Голосе. Священник решил, что сперва стоит узнать о раненом мужчине больше.

– Вы правы, отец. Не может все это быть случайностью. Господь направил вас ко мне, а значит, я должен быть искренен с вами. – задумавшись, сказал Влад и добавил: – Как думаете это все кара? Кара за наши грехи?

– Все может быть. Но я не могу искать ответ вслепую. Помогите мне, пролейте хоть немного света на картину. – Напомнил священник мужчине.

И немного света все-таки пролилось.

Глава 8. Записки с того света: Начало первого

Дневник Дмитрия

Выйдя в коридор второго уровня, я в первый раз ощутил это: легкое, пульсирующее покалывание в затылке и то чувство, что еще только зарождалось в глубинах сознания. Чувство животного голода и злости. Я посмотрел на спутников, шагающих впереди меня. На медленно раскачивающиеся бедра Кати, и чувство плотского влечения чуть не взяло верх. На мгновение мне представилась жуткая, но привлекательная картина окровавленного женского тела и мертвых глаз, безропотно смотрящих на меня. От увиденного я на мгновение замер. Трое спутников остановились, недоуменно глядя на меня. Махнув рукой, я дал понять, что все нормально. Тогда я побоялся задать им этот вопрос. Они же вели себя, словно ничего не произошло. И списав все на игры разума, встревоженного внезапностью событий, я пошел дальше.

Спустя пять минут я уже знал, что парней зовут Никита и Евгений. Мои новые знакомые серьезно размышляли о случившемся, строя самые разные предположения. Самые безумные из них были о долгожданном начале контакта с внеземными цивилизациями и взрыве сверхновой. Однако самая любопытная информация была получена из прелестных уст Екатерины, которая сказала, что на одном из мониторов сумела разобрать координаты источника сигнала. И что мол, источник этот вовсе не в космосе, а где-то в недрах земли. После услышанного, на минуту воцарилось молчание и лишь гулкое эхо шагов прорезало пелену тишины.

Когда мы оказались у двери лифта, по коридору позади нас пронесся леденящий душу звук. Ни то вой, ни то рык. Единственное, что можно было сказать наверняка: человек был неспособен издавать такое. Страшный звук пронизывал каждую клетку тела, заставляя его цепенеть. И новая волна пугающего и до того неизвестного чувства вновь обрушилась на меня. Посмотрев на своих спутников, я понял, что это вовсе не игры моей фантазии. В тот раз поток животной страсти пришел с новой силой. Казалось, все то, что было тщательно спрятано за сотней дверей и замков, замурованное в самых глубинах души, вдруг нашло лазейку вырваться наружу. Конечно, это был все еще слабый поток животной сущности, но сознание человека, или то, что принято называть человечностью, едва справлялось с проявлением архаичного, звериного начала.

Овладев своими чувствами, я как в самом страшном кошмаре скрипя зубами, заставил себя повернуть голову к товарищам по несчастью. Картина, развернувшаяся передо мной, была, мягко говоря, странной. Хотя в тот момент, а точнее в том состоянии, я поймал себя на мысли, что людские категории оставили меня. И наблюдая за происходящим вокруг, я воспринимал все как должное, и более того, едва справлялся с позывами присоединиться. Катя стояла в центре неловкими движениями расстегивая блузку. Издавая утробное урчание, парни медленно гладили ее тело. Их руки циклично проходились от плеч девушки до гладкой кожи стройных ног. В это время где-то в коридоре позади нас все нарастал тот страшный рык. Когда блузка девушки упала на пол, кнопка лифта, находящегося в метре от нас, загорелась ярким светом. Я отчетливо помню, что в том состоянии полубреда, меня всецело захватило зрелище ярко желтого свечения кнопки вызова, и медленно меняющихся изумрудных знаков этажей на цифровом индикаторе. На мгновение отвлекшись от оргии, я застал Евгения и юную женщину уже лежащими на холодном, кафельном полу. Переплетенные конечности людей ласкали их полуодетые тела. Катя извивалась и шипела. На коже Жени уже не оставалось живого места. Все его тело было в царапинах от острых ногтей девушки. Внезапно я понял, что кого-то там не хватает, и, приложив последние усилия, я отвел голову в сторону. То что я увидел, наверно и заставило меня собраться. Тогда я понял, что дикие вопли, которые мы слышали перед погружением в эту сферу безумия, принадлежали профессору Дягелеву, все-таки нашедшему свою жертву – молодого человека по имени Никита. Сложно сказать, сколько продолжалось мое беспамятство, но за это время шеф, вооруженный иглой самописца успел вырезать бедняге глаза. Все еще медленный ход моих мыслей перебил звук открывающегося лифта.

Я отчетливо помню, что сигнал открытия дверей как бы послужил началом полного возврата. Страшные мысли, наконец, оставили меня. И я понял, что случилось нечто, спастись от чего можно лишь бегством. Как по заранее продуманному сценарию я выполнил ряд действий: шагнул в лифт, ударил Евгения, и, нажав на черную кнопку цокольного этажа, втянул в лифт свою полуголую коллегу. Последнее, что я увидел перед тем, как двери закрылись: прыжок Федора Всеволодовича к новой жертве, серебристый блеск острой иглы самописца, взмах, и душераздирающий вопль Евгения, в котором однако можно было уловить нотку искренней благодарности.

Черная пасть лифта захлопнулась, и ко мне вернулось сознание. В тот момент, что был сродни прозрению, я внимательно всматривался в чуть не потерянный мною привычный мир. Пусть миром в тот момент являлся небольшой, окровавленный гроб лифта, но этого куска реальности вполне хватало, чтобы начать вновь радоваться жизни. Цифры на дисплее отражали близость цели. Близость самого безопасного, на мой взгляд, подземного этажа. Я вслушался в окружавшую меня тишину. Но в тот момент, как и бывает после внезапной бури, царило беззвучное спокойствие. Лишь мягкий скрип стальных тросов и легкий гул механизмов лифта. Перепачканное собственной кровью тело девушки лежало на полу. Багровые пятна на остатках одежды, обнаженная грудь и разбросанные по кабине волосы создавали весьма завораживающую картину. Картину, какие бывают на полотнах безумных художников, где каждый штрих пропитан нечеловеческой, дьявольски привлекательной страстью.

Створки лифта открылись…

Дневник Елены

Я и сейчас не могу подобрать правильного слова для того явления. Но чтобы хоть как-то собрать мысли, я постараюсь ограничиться одним лишь именем. И имя это – Смерть. Смерть пришла к нам внезапно, да и кто мог ожидать такого? Как показало время, Смерть побывала не только у нас. Словно скользкая змея, она просочилась в каждую щель, залезла под каждый камень. Для многих покажется несколько странным такое пошлое сравнение. Сравнение Смерти с гадким пресмыкающимся. Но тогда, Незваная, мне представлялась именно такой. Не та, что гордо шагает по судьбам, а вслед за ней развивается дымчатый шлейф. А Смерть вульгарная, грязная, выставляющая напоказ все самое гнилое в человеческих душах. Так думала я тогда, и только время откроет мне глаза.

Когда начался тот ужас, я по-прежнему стояла у микрофона. Подобно дорогим местам в театральном ложе с позиции той мне было видно все как на ладони. Я хотела кричать, но крик застревал в горле. Я наблюдала и те картины по-прежнему в моей памяти.

Сперва, безумием вспыхнули глаза нескольких детей из младших отрядов. С неописуемым визгом они вцепились в волосы своих друзей и со звериным шипением принялись их рвать, выдирая клочья вместе с кожей. Воспитатели бросились их разнимать, но сознание оставило и их.

Одна из руководителей, подражая своим подопечным, схватила какую-то светловолосую девчонку за два ухоженных хвостика, ногу для опоры приставила к спине сидящего ребенка и с нечеловеческой силой пнула девочку вперед. В руках учителя остались две окровавленные косички, которые она тут же отшвырнула и прыгнула к следующей жертве.

В это время зал охватила паника. Кто-то, пораженный Смертью, с жестокостью, свойственной зверям, рвал на части своих ближайших друзей. Кто-то с ужасом в глазах бежал к выходу. Другие же сидели в ступоре, и в глазах их был только мертвый холод. Развернувшаяся передо мной сцена ужаса быстро перетекала в этакую дьявольскую оргию, в самой грязной ее ипостаси. Всего за десяток минут в актовом зале кроме меня не осталось ни одного здравомыслящего человека. И те немногие, кто, так же как и я замерли во времени, быстро погибали от рук своих хищных товарищей.

Кишащая полуголыми телами масса медленно смещалась в сторону сцены, и уже никто не бежал. Тогда я испугалась, что грязный танец может поглотить и меня, но страх не разжимал свои лапы. В толпе грызущих друг – друга, разрывающих нагую плоть людей, мелькали сюжеты из самых запредельных фильмов.

Я видела женщину лет сорока, из живота которой жирными клубками свисали внутренности. С потерянным взглядом, она заталкивала выпадающие кишки обратно, но выходило это у нее весьма неумело. В следующий момент, какой-то элегантно одетый старик видимо из приглашенных гостей, встав на колени и ухватив ту женщину за талию, омерзительно зачавкал. Женщина орала, а по подбородку старика стекала кровь и органическая слизь.

Или другая картина, которую я не могу забыть: девочка и такой же маленький мальчик. И окровавленная ножка стула в руке паренька. С дикой, нечеловеческой страстью, парень проталкивал кусок дерева в лоно девчонки, которая, к моему ужасу, ловила в предсмертной агонии какое-то дьявольское удовольствие. Она стонала. Он улыбался.

Слезы градом лились из моих глаз, но ничего поделать я не могла. Смерть хотела, чтобы я увидела ее работу, и теперь я отлично понимаю ее замысел. Ужасы большого зала не будут последними, и нет больше смысла описывать те сцены, так как в тот самый момент когда я была у подножия Смерти, пришла боль.

Глава 9. Шаталово

Военный городок находился в десяти километрах от части между двумя крупными магистралями: железнодорожной, Рига – Орел, и автострадой А141. Несмотря на оживленный трафик, местность эта была довольно глухая, но вот небо над поселком всегда было в движении. Сразу за городком начинался крупный аэродром бомбардировщиков СУ-24 и прилегающая к нему воинская часть. Отец полковника был одним из тех асов, что бороздили небо над Шаталово, но по стопам папаши Андрей не пошел, выбрав единственную доступную альтернативу – службу в противовоздушных. Конечно, он мог бы плюнуть на все. Собрать вещи и уехать, куда глаза глядят. Так сделал его старший брат, Егор, но повторить подвиг братца Андрей не решился. Это бы убило отца. Ну а когда его забрало время, менять свою судьбу было уже слишком поздно. Поэтому-то он и разрешил детям оставить его. Дал им шанс найти свое счастье.

На западе, в стороне аэродрома полыхнуло огнем, но разобрать что-либо в условиях такой погоды было очень сложно. Андрей едва видел дорогу, и нарастающий ветер грозился сбросить машину в кювет. Махнув рукой на конспирацию, полковник включил дальний и покрепче вцепился в руль.

“Где твои дети Андрей? Где твой брат? Может это повод встретиться?” – Попробовал развеселить себя полковник. Но на сердце стало еще тяжелей.

Да, он не знал где его дети. Точнее предполагал. Они редко писали ему. Дочь – Елена, закончила МГУ, вышла замуж. Сын – Дмитрий, был холост. Мальчик избрал другой путь, путь науки. Но все они были счастливы, и это грело полковнику душу.

Но вот с братом дела были куда хуже. Когда Егор сбежал из дому, Андрею было всего пятнадцать. И только получив на плечи пару звезд, он смог кое-что на него накопать. В начале девяностых человек с таким именем упоминался в официальных списках РПЦ, где было сказано, что Георгий Соколов получил сан протоиерея, и был направлен на служение в некий Вознесенский храм под Тверью. Конечно, батюшка мог быть просто однофамильцем Егора, но что-то подсказывало Андрею обратное.

Лучше бы в тот вечер Андрей нашел брата в старом некрологе. Ненависть к церкви не была привита ему с детства, но личные убеждения полковника всегда шли в разрез с христианскими доктринами. И тогда, двадцать лет назад, он для себя решил, что брата у него нет.

“Шаталово” – пронеслась мимо перекошенная табличка. Полковник был дома. В сотне метров от городской черты, там, где начинались первые постройки, Андрей остановил машину, открыл дверь и выбрался наружу. Такого сильного ветра Соколов никогда не видел. Ветви обнаженных ив раболепно гнулись до самой земли. Молодые березки и вовсе были повалены. Казалось, потоки морозного воздуха несутся со всех сторон, что противоречило всем законам природы. Молнии разрезали черное небо все чаще. И каждая новая вспышка все больше разжигала страх в душе офицера. Город лежал в руинах. В свете небесных огней Соколов рассмотрел огромные воронки там, где прежде были целые улицы. Но самым страшным было другое видение. На въезде в город, погребя под своим тяжелым панцирем десятки домов, зарылся носом в землю небесный титан. Судя по обломкам – бомбардировщик, модели СУ-24.

“Небеса опустились на землю”, – вспомнил Андрей фразу из древнего шумерского эпоса.

Вернувшись в машину, полковник медленно покатился по разрушенным улочкам городка. Каменных строений в поселке было мало и кроме здания администрации, нового храма, кафе и нескольких генеральских особнячков, все прочие дома были выполнены из дерева. И огонь не обошел их стороной.

Дорога была завалена телами. Полковник даже понятия не имел, что в поселке может быть столько народу. Маневрировать между покойниками было невозможно. Проехав зигзагами метров двадцать, Соколов махнул на уважение рукой, и, решив, что мертвым хуже не будет, поехал поверх тел. “Нива” на удивление мягко перекатывалась через трупы.

“Отличная реклама получилась бы”, – улыбнулся Соколов, представляя подобный ролик.

Выехав на родную улочку, Соколов опять остановил машину. Улицу не поглотило пламя. И небесные гиганты не похоронили ее под собой. Нет, просто ее больше не было. В десяти шагах от того места где остановилась машина, начиналось первое углубление. Всего кратеров диаметром метров в пятнадцать было около десятка. Так обычно бомбят тяжелые Су-24. И только редкие осколки деревянных изб свидетельствовали о прошлой жизни.

Полковник прислушался к своим чувствам. Воронка на месте дома совсем не беспокоила офицера. Ни печали, ни горести. Ничего. В какой-то мере он даже был рад, что их родовое имение не выстояло. Часть Соколова была мертва, а значит и дом, как последний символ былой жизни, должен был пасть. Три сотни килограмм взрывчатого вещества отправили и дом, и прежние воспоминания ко всем чертям. Полковник выкурил сигарету, залез в уютный салон “Нивы”, дернул регулятор печки на максимум и круто развернувшись, поехал по уцелевшим дорогам в сердце поселка.

К удивлению Соколова, уровень разрухи в Шаталово резко снижался при подъезде к его центру. Тут и дороги стали более проходимы, и трупов на тех самых дорогах меньше, а главное – каменное сердце военного городка не пострадало от огня и бомбежки. Насколько было известно полковнику, тяжелые СУ-24 на боевое дежурство выходили по одному. И, судя по месту крушения судна на въезде в город, бомбардировщик успел лишь спустить десяток пяти центнеровых ФАБ-ов на родные улочки полковника, прежде чем он встретился с землей.

Стрелки “командирских” добежали до девяти утра, а за окном “Нивы” было темно как в полночь. В салоне было жарко, но замерзшие окна говорили, что температура снаружи падает. По левую сторону от полковника проплыл контур старого мемориала, а значит, центральная площадь поселка была в минуте езды. Вспышки на небе освещали памятник павшим магическим синим огнем. Скульптура изображала неистовство схватки, доблестную смерть и подвиг советского человека. Людишки с ружьями, бежали под развивающимся знаменем, и первые ряды с агонией на лицах падали.

– И смысл было так изгаляться? – с неприкрытым цинизмом спросил Соколов у очередного героя, проплывающего мимо его окна.

Белокаменный храм имени князя Дмитрия Донского предстал перед полковником во всей своей красе. Нет, сооружение не было особенным, типичный пример православной архитектуры. Просто на фоне окружающих его руин, храм смотрелся величественно и неприкосновенно. Это и было сердце Шаталово. И, несмотря на мертвое тело, оно еще билось.

Соколов остановил “Ниву” напротив центрального входа в святыню. Внимание офицера привлекло легкое свечение в крайнем правом окне храма. Городок был обесточен, сомнений в этом у полковника не было. По разрушенным улочкам Шаталово он колесил не меньше часа. И ни разу, даже в уцелевших домах, он не видел света. Но окно в храме действительно горело.

Идея выбраться из теплого нутра машины была не очень заманчивой. И Андрей решил немного подождать. Заглушив двигатель, он достал последнюю скомканную сигарету и закурил. В манящем живым светом окне не было ни намека на движение. Когда сигарета дотлела до середины, полковник почувствовал легкие укусы холода на своем теле. Печь больше не грела, и мороз довольно быстро заползал в салон. Соколов докурил до фильтра, и по-прежнему таинственный свет мирно горел. Становилось все холодней, и нужно было решать.

Полковник вылез из автомобиля и тихо закрыл дверь. Температура упала до небывалых отметок, и холод резал глаза. Как можно более бесшумно добежал он до входных дверей в обитель. Палец подрагивал на спусковом механизме автомата, за плечом висело запасное ружье, сумку же он оставил в салоне. Отворив дверь, Андрей присел и вслушался. Тишина. Ничего ее не нарушало. Выглянув из-за открытой двери, полковник увидел масляную лампу, подвешенную на стену в правом крыле храма. Она и была источником света. На полусогнутых ногах начал он медленно двигаться вдоль последнего ряда деревянных скамеек. Идти на свет.

Храм имени князя Дмитрия Донского из золота выполнен не был, и не работали над ним мировые архитекторы. Однако, несмотря на идеологическую неприязнь, Соколов любил бывать под его просторным сводом. Полусферический купол на высоком световом барабане был выложен разноцветной мозаикой, изображающей схватку гротескных белокрылых ангелов со змеем. Стены храма, ослепительно белые снаружи, внутри были богато украшены резными барельефами местных зодчих и масляными картинами деревенских художников. И под каждой композицией была установлена небольшая лампочка подсветки. Одним словом, вечерние службы по уровню освещения и богатству декораций не уступали представлениям маститых деятелей рок культуры.

“Сюда бы Купера с его демоническим эпатажем”, – всякий раз мечтал полковник, заглядывая в храм после работы.

Соколов полз медленно и через каждые три метра замирал и вслушивался в тишину.

“Кто-то намеренно повесил лампу. Это ловушка”, – сверкнуло в голове, когда Андрей достиг края последней скамьи.

И вскоре паническая догадка подтвердилась.

От места где, стараясь не дышать, сидел полковник, до масляного светильника было всего пару шагов. Выглянув из-за лавки, Андрей не заметил ни живых, ни мертвых. И это его насторожило. Ведь мир за окнами храма был щедр на мертвые тела, но внутри оплота господнего почему-то было чисто.

Присмотревшись, Соколов заметил странные разводы на полу, прямо под коптящим светильником. Кровавый след подтверждал его догадку. И от самого того места до двери в противоположном углу храма, что находилась по правую сторону от алтаря, тянулась едва заметная, прерывистая линия багрового цвета. Кто-то тщательно старался скрыть следы. Андрей почувствовал себя безмозглым насекомым, ползущим на пламя. Но обвинять себя в беспечности было поздно.

– Не стреляйте. Я… Я человек, меня можно не бояться. – решив, что прятаться, смысла больше нет, громко произнес Соколов, но из-за лавочек предусмотрительно не встал.

Полковник был в крайне неудобном положении. Подняться он не мог, а с его позиции мало что простреливалось. К тому же, противник мог обойти его с любой стороны, и полковник даже не знал, откуда его ждать.

“Совсем как мальчишка попался. И чего ты поперся?” – корил себя Андрей.

– Я Соколов, командир противовоздушных. Пятьдесят лет здесь живу, если вы местный, то должны знать меня. Повторяю: не стреляйте.

– Андрюша, ты что ли? – отозвался низкий старческий голос. – Ты в своем уме?

– В своем… – Запнулся Соколов, и, смекнув, продолжил: – Обаму выбрали на второй срок, шестью восемь – сорок восемь, сейчас двадцать девятое ноября две тысячи двенадцатого года, половина десятого. Достаточно?

Последовала пауза, и старик лаконично ответил:

– Достаточно.

Арнольд Шторн был местной достопримечательностью и не только потому, что весной двенадцатого ему стукнуло девяносто. Судьбы таких людей нередко ложатся в основу романов и сценариев для кинофильмов. Однако о жизни старого Арни, как ласково называли его жители городка, знали немногие, а ровесников у него и вовсе не осталось.

Старик старался не волноваться и вдыхать сжатый воздух из больших баллонов за его спиной как можно реже. Повышенный уровень кислорода кружил голову, и дабы отвлечься от мысли, что в темноте кладовой медленно разлагается дюжина трупов, Шторн вновь и вновь погружался в далекие воспоминания.

В сорок первом Арнольд окончил Баварскую Техническую Высшую Школу, позже переименованную в Мюнхенский технический университет. Учебное заведение вселило в молодого человека веру в будущее. Ведь даже сам Вильгельм Мессершмидт читал ему лекции. Однако надежды его не оправдались. Мир был охвачен огнем войны, и, получив инженерские корочки, Арнольд был вынужден отправиться на фронт.

В июле сорок первого под Оршой грянул гром. Реактивная батарея капитана Флерова дала свой первый залп, и лучшие инженеры рейха были отправлены изучать захваченные образцы новой техники врага. Сталинский орган, так прозвали немцы русские Катюши. В число лучших затесался и молодой специалист по фамилии Шторн. Экспериментальное конструкторское бюро было развернуто в захваченном Минске и вплоть до третьего июля сорок третьего, когда командование приказало всем покинуть город, Арни трудился в столице БССР. Эвакуация прошла не очень успешно. Поздно их предупредили, и самолет Арнольда был подбит. Весь в дыму, приземлился он на поля под Минском.

Далее был плен. Допросы, бесчисленные переезды из округа в округ, из комендатуры в комендатуру. Менялись следователи, а вместе с ними и методы допроса и, в конечном счете, вердикт: труд во благо Советам. Образованных, полезных государству пленных, не истребляли и даже не отправляли в лагеря. Коммунисты умело использовали их знания, и по иронии судьбы на принудительные работы Арнольд Шторн вернулся в Минск.

Первые пять лет – на правах раба. Затем – паспорт советского гражданина, а еще чуть позже – любовь советской девушки. Вот что получил немецкий инженер от этой земли. Первое время Шторн работал консультантом по техническому оснащению на Дормаше. Затем была работа на военно-воздушные силы. Проект по усовершенствованию бортовых самописцев. В пятьдесят девятом “черные ящики” и забросили его в молодой и по тем временам ультрасовременный аэродром Шаталово. Здесь он и пустил корни и Людмилу (которую он встретил в Минске), объявил своей женой.

Кроме работы на авиацию Шторн успел поучаствовать и в разработке инфракрасных систем пеленгования для ракетных войск и даже в проектировании устройств контроля первого энергоблока Смоленской АЭС. В общем, богатой была его жизнь. Арнольд пережил свою жену, которая оставила ему троих замечательных детей, а те, в свою очередь, внуков. И вот вчера, двадцать восьмого ноября две тысячи двенадцатого, немецкий инженер, ставший советским гражданином, пережил и остальное человечество. В масштабности катастрофы он не сомневался.

– Не стреляйте. – повторил забавный полковник, за которым следил Шторн последние десять минут.

– Ты в своем уме? – ради шутки спросил Арнольд и еле сдержался, когда Соколов принялся лихорадочно перечислять факты из различных областей знаний.

– Достаточно. – остановил офицера старик.

Соколов встал с поднятыми руками, но никого не увидел.

– Дедуля? Арнольд? Я надеюсь, вы не забыли, что я человек? – перестраховался полковник.

– Я что тебе, маразматик какой? – донеслось из-за двери, куда вели кровавые следы. – Сейчас, погоди, выползу. Темно, как в одном месте.

Дверь открылась, и из проема начало выходить что-то оранжевое с большой головой и старой берданкой наперевес. От неожиданности Андрей чуть было не спустил курок Калашникова, но Арнольд вовремя пробасил:

– Дружок, дуло то отведи, не то закончиться наша встреча.

– Простите, – спохватился полковник, – просто не каждый день человека в оранжевом скафандре увидишь. – улыбнулся старику Соколов, и в сердце его защемило.

– Погоди с объятиями, – перебил радостные мысли полковника Арнольд. – У меня и для тебя комплект есть. Только поменьше вопросов, я все чуть позже объясню. Пока просто оденься. – сказал старик, вытаскивая из темноты кладовой, внушительного размера ящик со знаком радиации.

Доверившись старому немцу, полковник начал было надевать скафандр, поверх своей одежды, как Шторн остановил его.

– Нет, на голое тело. Одежда заражена.

– Дед, температура же градусов тридцать ниже нуля. Глупо будет после всего от холода помереть. – запротестовал Соколов.

– Одень, говорю, на голое тело. Ткань не пропускает ни тепло, ни холод. Просто поверь мне. – устало ответил Арнольд.

Полковник застегнул последний замок на поясе поверх которого щелкнул еще один – для герметичности первого. Комплект был на удивление полным, и Соколову прежде не доводилось видеть такие костюмы. На спине – аппарат со сжатым воздухом, на голове – большой шлем с двумя фонариками по бокам и системой радиосвязи внутри. И даже странные тяжелые трусы и стельки входили в ярко-оранжевый комплект.

– Что ты знаешь о радиации? – задумчиво спросил Арнольд, когда они уселись на скамье в первом ряду храма, прямо напротив алтаря.

– Ну не могу сказать, что имею глубокие познания в этой области.

– Валяй, расскажи все. – попросил Шторн, и Андрей понял, что старику лучше подыграть.

– Ну, в результате распада ядер возникает ионизирующее излучение, – начал полковник. – Насколько я помню, этого самого излучения бывает три разновидности: альфа, бета и гамма. Альфа – самые тяжелые частицы, бета – поток электронов и гамма – фотоны. Наиболее опасное вроде бы гамма излучение, так как проникающая способность фотонов…

– Неплохо для вояки, – перебил старик разгорячившегося Соколова. – А уровень радиации в чем измеряется, знаешь?