Текст книги "Безликие"
Автор книги: Дмитрий Гришанин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Но Маху не удалось насладиться победой: на полпути к беззащитной теперь шее Силики его меч был отбит яростным ударом. Теперь Маху противостоял могучий Клот, заслонивший своей широкой спиной шатающегося от усталости Силику.
Следующие три минуты превратились для Маха в сущий кошмар – Клот обрушил на него град тяжелых ударов мечом. Раз десять Мах был уверен, что его меч сейчас сломается и кровожадный силач разрубит его самого на две половинки. Впрочем, меч каким-то чудом оставался цел. Руки и плечи немели после очередного богатырского удара, но молодой рыцарь оставался жив. Правда, потом Маху приходилось отступать, уворачиваться, прогибаться, подпрыгивать, всячески избегая тяжелого меча противника, но в таком бою все средства хороши. Он по-прежнему оставался жив, здоров и невредим, а это ли не самое главное!
* * *
– Палуч, что такое?! Ты на чьей стороне?! – возмутился Клот, после того как, разгадав маневр изворотливого супостата, обрушил свой меч на неприкрытую голову Маха. Но тут вокруг молодого рыцаря вдруг возникла желтоватая полусфера, от которой меч Клота отскочил, как от каменной стены. – Зачем эти фокусы? Ведь он уже был мой. Еще бы мгновенье, и этот молокосос…
На это граф спокойно возразил:
– Во-первых, мы сперва собирались порасспросить его кое о чем. А после твоего меча ему… гм… отвечать было бы весьма и весьма затруднительно. Разумеется, и мертвеца можно оживить на полчасика, но ты ведь ему и челюсть бы разрубил, какие уж после этого разговоры… Во-вторых, достал бы ты его своим мечом или нет – еще неизвестно: ведь не поставь я над ним купол, он бы тебе секундой раньше сердце проколол. Не веришь мне, спроси у Силики.
– Да, Клот, – подтвердил толстый рыцарь. – Со стороны нам прекрасно было все видно. Ты слишком увлекся атакой, и парнишка едва этим не воспользовался… Кто бы ни был этот Мах, но рубака он, признаю, превосходный… Эй, мальчик, где тебя научили так мечом вертеть?
Мах и не подумал отвечать. Обзывая рыцарей трусами и еще по-всякому, он отчаянно колотил кулаками и ногами по накрывшему его куполу, хоть и полупрозрачному, но твердому, как алмаз.
– Эй, толстомордый, ты вроде бы грозился пристукнуть меня одной левой, а как до дела дошло, за чужой задницей спрятался! А ты, бугай, выходит, без колдовства ни на что и не способен? Какие же вы рыцари, если понятия не имеете о чести, достоинстве и справедливости?! Но в одном вы правы – зря я сюда пришел! У барона Верда с такими, как вы, подлецами не может быть ничего общего!
– А при чем здесь барон Верд? – насторожился Силика.
– Он мой отец! – заявил Мах, гордо вскинув голову.
– Почему бы и нет? Вполне допускаю такую возможность, – не без издевки согласился Палуч. – В деревнях Верда, насколько мне известно, более тысячи крестьян, да и в замке несколько сотен слуг. А право первой ночи в нашем королевстве никто не отменял. Это сейчас Верд остепенился, а по молодости…
– Заткнись! – Мах, позабыв о куполе, кинулся на оскорбителя, но лишь сильно ушиб правое плечо и голову и под злобный хохот подлой троицы сел на гранитный пол. – Барон Верд мой настоящий отец, я же – его законный наследник. – От досады и бессилия голос Маха предательски подрагивал.
– Разумеется, наследник, – презрительно скривившись, покивал Клот. – Только вот барон Верд почему-то никогда о тебе не упоминал. И как раз сегодня, вот незадача, его с нами нет. Как видишь, концы с концами у тебя не увязываются… Зато на лазутчика безликих ты очень похож. Сам посуди: к замку умудрился пробраться незамеченным и колдовством насквозь пропитан – вон призрак у тебя какой в услужении, втроем еле справились. Такого сильного призрака барону Верду вызвать не под силу. Если ты и вправду его сын, то откуда у тебя такой призрак? Правда, глаза у тебя человеческие, но некоторые безликие наловчились искусно маскировать свои звериные зрачки, а уж с таким призраком…
Вдруг в комнату вошел человек, закутанный в серо-коричневый плащ. Он отвесил рыцарям глубокий поклон и обратился к графу:
– Ваше сиятельство, очень срочное дело…
– Я же велел нас не беспокоить, пока не закончим с лазутчиком, – перебил слугу Палуч. Из его правой ладони вырвался бледно-желтый луч и, повинуясь мановению графской руки, медленно пополз к своевольному слуге, оставляя в гранитном полу ровную бороздку расплавленного камня.
– Но он похож… – залепетал слуга. – Он утверждает… они вместе… Гора Четвертого Копья… вот мы и решили… Очень похож и глаза не звериные.
– На кого похож? При чем здесь Гора Четвертого Копья? Чего вы там решили? Признаюсь, мне даже интересно стало, – усмехнулся Палуч, и страшный луч погас на полпути к жертве. – Ну ладно, тебе повезло, я сегодня добрый. Раз уж пришел, прекрати дергаться и доложи обо всем по порядку.
Слуга глубоко вздохнул и заговорил более или менее спокойно:
– Утренний дозор обнаружил на склоне Горы Четвертого Копья спящего человека. Его бережно подняли и доставили в замок. Проснувшись и узнав, что находится у графа Палуча, он нисколько этому не удивился, сказал, что именно сюда и направлялся. Сам же он представился принцем Савоклом. У одного из стражников дозора была старая серебряная монетка, ну, мы и сравнили. Если сбросить лет шесть или семь, то очень похож. Мы тут же решили известить вас о столь важной персоне. Принца вежливо попросили немного подождать, он сперва согласился, но тут же потребовал отвести его к своему товарищу, некоему сэру Маху. Он сказал, что к графу они добирались вместе и раз он тут, то и его приятель должен обретаться где-то неподалеку. Мы попытались ему объяснить, что на горе, кроме него, никого не было. Но он словно с цепи сорвался: объявил нас лгунами, обвинил в измене королю и набросился на нас с кулаками. Ну, мы его связали, и я отправился к вам с докладом.
– Прикажите немедленно его освободить! – потребовал Мах. – Это настоящий принц!
– Ну и дела! – восхищенно присвистнул Клот. – Целое представление для нас разыграли. Думают, мы клюнем на эту… на эту… Даже слова подходящего не найду для такой подлой махинации. На наших чувствах пытаются сыграть, сволочи!
– А может, безликие и вправду тут ни причем? – предположил Силика. – Ведь мы же в самом деле потеряли след похитителей принца на границе владений Верда.
– Да-да, – Палуч нервно рассмеялся, – и вдруг откуда ни возьмись, появляется сын Верда. Освобождает принца. После чего почему-то ведет его в гости к другу отца, а не в королевский дворец, будто знает, что там ждет засада.
– Я и вправду спас принца от оборотней, – подтвердил Мах. – Но тогда я не знал, что он принц. Когда же узнал, кто он такой, то поначалу, конечно, хотел доставить во дворец, но мой приятель-гном вовремя предупредил об опасности… В замке отца, в его кабинете, я обнаружил обгоревший кусочек бумаги с подписью графа Палуча. Где искать отца, я не знал и, словно утопающий, схватился за эту соломинку… Граф, уберите же этот дурацкий купол, прикажите развязать принца, и я вам все подробно расскажу.
– Размечтался! – нехорошо ухмыльнулся Клот.
– Бред! – определил Палуч слова молодого рыцаря.
– Вот и я говорю: слишком глупо, чтобы не быть правдой, – спокойно согласился Силика. – Если бы господин Мах действительно служил безликим, то неужели бы они послали его к нам с такой дурацкой байкой?
– Эй, любезный, – обратился Палуч к слуге, – слушай приказ: немедленно освободить принца от пут и проводить в эту комнату. – Слуга помчался выполнять, а граф обернулся к плененному рыцарю и добавил: – Если это истинный принц Савокл, ты будешь мгновенно освобожден. Если же мы обнаружим обман, вас обоих ждет медленная и мучительная смерть.
– Да пошел ты! – огрызнулся Мах. – Только тронь принца, я тебе все зубы повыбью, пальцы переломаю, уши поотрезаю, рот порву и зрения лишу…
На угрозы Маха ни один из трех рыцарей даже ухом не повел, и он пристыженно замолчал. Минут на десять в комнате воцарилась напряженная тишина.
* * *
Едва Савокл протиснулся в арку, трое мучителей Маха опустились перед принцем на колено в знак вассальской верности и покорности. Опасаясь удариться о купол, Мах сделал навстречу приятелю робкий шажок, но его опасения оказались напрасными – ничто больше не стесняло его движений, колдовская преграда растаяла без следа. Рядом счастливо пискнул избавленный от своих подобий дед Пузырь.
– Ну вот, милейший, – обратился Савокл к своему провожатому. – Так-то лучше будет. – И, повернувшись к Маху, добавил: – Представляешь, сэр Мах, слуги графа все силились мне доказать, что тебя здесь нет. Даже связали, вот ведь прохвосты! Сдается мне, граф слишком уж их распустил… Мах, как твои дела? Нашел графа? Он знает что-нибудь о твоем отце?.. О, простите, не заметил. – Августейший взгляд только сейчас пал на коленопреклоненных рыцарей. – Мах, кто это?
Нагло тыкая пальцем чуть не в лица рыцарей, Мах пояснил:
– Вон тот, самый маленький, это и есть граф Палуч. Толстяк – барон Силика, а здоровяк – барон Клот.
– Сэр Мах, ну что ты, в самом деле… – нахмурился Савокл. – Ведь это благородные господа, а ты с ними так неучтиво.
– Видели бы вы, ваше высочество, как эти… гм… благородные господа обходились с вашим покорным слугой парой минут раньше!
Принц решительно перебил друга-рыцаря:
– И все-таки постарайся в моем присутствии держаться в рамках. Я, конечно, очень признателен и благодарен за все, что ты для меня сделал, но своими ребяческими выходками ты ставишь меня в неудобное положение перед подданными. К тому же мы сейчас у графа в гостях, так что, будь любезен, оставь этот тон и выкажи хозяину подобающее уважение.
– А я тебя, между прочим, предупреждал, – раздался из-за спины Маха злорадный голосок призрака. – Нужно было бросить его в лесу, как я и советовал. Пожалел ты его, а теперь вот привыкай к монаршим милостям.
Между тем Савокл, отчитав Маха и отвернувшись от него, подошел к графу с баронами и поприветствовал каждого из них.
Не в силах сдержать переполняющие его чувства, Мах раздраженно мотнул головой и быстро пошел вон из гранитной комнаты. Если бы принц упрекнул его сейчас в невежливости и попытался бы удержать, разъяренный рыцарь зарубил бы его на месте, а там будь что будет… Но принц был так увлечен беседой с толстым бароном Силикой, что не заметил ухода друга. А может быть, рыцари-маги, увидев в глазах баронета слепую ярость, не позволили принцу заметить его уход.
* * *
Кипя от злости, Мах вышел в коридор, который вдруг прямо на его глазах преобразился из пустынного и удручающе длинного в самый обычный, со множеством дверей, ведущих в самые разнообразные помещения – от тесных кладовок до просторных залов. По коридору туда-сюда шныряли слуги. Один шустрый малый подскочил к Маху и, сославшись на приказ графа Палуча, попросил рыцаря следовать за ним в отведенные ему покои.
Мах окинул слугу свирепым взглядом и совсем уж собрался было простыми, доходчивыми словами объяснить пареньку, что он думает о графе и его заботе, для пущей убедительности сопроводив речь свою пинками и зуботычинами, но тут вмешался дед Пузырь. Писклявым голосом он запричитал над ухом у рыцаря:
– Эй, громила, осекись! Паренек-то тут при чем? Он всего лишь выполняет приказ своего хозяина. Ну выбьешь ты ему пару зубов, так тебе от этого легче, что ли, станет? Согласен, тебя сегодня часто и абсолютно незаслуженно обижали. Но ты посмотри, какой бардак в королевстве творится. Они тут все чем-то здорово озабочены. А ты под горячую руку и попался. Ну и… Граф же, похоже, искренне обо всем этом сожалеет. Наверняка он скоро с тобой объяснится, и все встанет на свои места… Лучше отдохни, рубака. Поешь толком, сосни часок-другой…
Кулаки Маха разжались, злоба улетучилась, оставив лишь некоторую раздраженность.
– Веди, – велел он слуге и неспешно пошел следом.
Минуты через две он оказался в небольшой, но уютной комнате с огромным окном, из которого открывался великолепный горный пейзаж. На полу лежал роскошный толстый ковер, а из мебели в комнате были лишь два мягких кресла, изящный столик и огромная кровать с мягкими перинами. Слуга молча поклонился рыцарю и вышел.
Минут через пять слуга вернулся. На сей раз у него в руках был поднос, сплошь заставленный всевозможными яствами и пузатый кувшин под мышкой. Выставив все это на столик, слуга снова поклонился и, прежде чем скрыться за дверью, пожелал Маху хорошенько отдохнуть. И как бы между прочим добавил:
– Вам тут никто не помешает. Граф строго-настрого запретил вас беспокоить до пяти часов пополудни, так что мимо ваших дверей даже мышь не проскользнет!
– А почему именно до пяти? – удивился Мах.
– Ну как же! Ведь в пять часов начнется церемония коронации, а вы будете на ней в ранге почетного гостя, – спокойно пояснил слуга и бесшумно выскользнул в коридор.
* * *
– Закрой рот, Махуня, – рассмеялся дед Пузырь и, щелкая пальцами перед лицом рыцаря, добавил: – И хватит пялиться на закрытую дверь, слуга уже давно ушел. Видел бы ты себя сейчас – умора, да и только, ха-ха-ха!.. Давай-ка поешь – и баиньки. Перед такой торжественной церемонией следует хорошенько выспаться. Конечно, здоровье у тебя молодое, но сегодня утром тебе изрядно досталось… Да прекрати ты пялиться на эту окаянную дверь!
Во взгляде Маха появилось наконец осмысленное выражение, и он хрипло выдавил:
– Ты слышал?.. Коронация!
– Ну и что здесь такого? – в очередной раз усмехнулся дед Пузырь. – Эка невидаль – коронуют законного наследника престола! И тебя не забыли, позвали.
– Да, но…
– Никаких «но»! Вечером все в точности узнаем, а сейчас не стоит всякими там домыслами голову забивать.
Сдавшись, Мах придвинул одно из кресел к столику и уселся обедать.
Минуты через три он вдруг ударил себя ладонью по лбу и, с трудом – из-за набитого рта – выговаривая слова, обратился к призраку:
– Совсем забыл спросить, Пузырь, а что это с тобой стряслось в гранитной комнате? Откуда у тебя вдруг взялось столько близнецов?
– Да все колдуны проклятые! – яростно клокотнул дед Пузырь. – Окружили меня со всех сторон призрачными зеркалами, вот ты отражения и видел… Но не бери в голову: это по первости им удалось меня подловить, а теперь я буду начеку, и если кто-нибудь на коронации косо на тебя глянет или неудачно пошутит, мы им такую резню устроим!..
– Совсем другое дело! – оживился Мах. – А то заладил: успокойся, покушай, поспи.
– Я и теперь не отказываюсь от своих слов. Даже, пожалуй, настаиваю! Вечером ты должен быть в хорошей форме, а для этого следует отдохнуть.
– Ну и зануда же ты, – беззлобно проворчал Мах и, сыто рыгнув, поднялся из-за стола. – Ладно, считай, что уговорил… Меня и в самом деле что-то в сон клонит. Может, в еду чего подмешали?
– Ну что ты такое говоришь! – возмутился дед Пузырь. – Я бы непременно почувствовал и предупредил.
Рыцарь широко, от души зевнул и, не раздеваясь, грянулся на кровать.
– А может, тебя опять, как в гранитной комнате, врасплох застали? – спросил он призрака и, не дожидаясь ответа, громко захрапел.
– У-у, свин неблагодарный! Тут в лепешку разбиваешься, лишь бы угодить, а вместо спасибо – сплошные упреки, – насупился призрак и, все так же ворча, покинул комнату, легко просочившись сквозь ближайшую стену.
* * *
В Церемониальный зал Маха вызвался проводить все тот же молодой шустрый слуга.
По пути они разговорились, и Мах узнал, что старый король опочил вот уже три дня, и теперь, когда чудесным образом объявился пропавший было принц Савокл, рыцари-маги, на радость честным подданным и назло врагам, наконец-то коронуют законного наследника.
Но когда Мах спросил, почему коронация происходит во владениях графа Палуча, а не в Туманном Граде, столице королевства, паренек, только что весьма словоохотливый, вдруг прикинулся глухонемым и больше не произнес ни слова.
Церемониальный зал оказался вовсе не таким огромным, как представлялось Маху. Он был чуть больше гранитной комнаты, но гораздо меньше первого зала, от которого шли четыре коридора. Такой выбор был отнюдь не случаен, а напротив, свидетельствовал о неоспоримой мудрости организаторов. Ведь всего-то около полусотни рыцарей, собравшихся присягнуть новому королю, в нормальном зале выглядели бы жалкой кучкой, а здесь стояли тесно, плечо к плечу, от одной стены до другой и являли собой большой и сильный отряд преданных сюзерену вассалов.
Официальная часть церемонии, то есть возложение короны на голову Савокла, заняла чуть больше минуты. Не было ни торжественных маршей, ни проникновенных речей. Все произошло, пожалуй, даже слишком просто: принцу протянули какой-то сверток, он его быстренько развернул, обнаружил золотую корону и с помощью ближайшего рыцаря-мага, которым оказался барон Силика, взгромоздил ее себе на макушку. Свершилось!.. Когда новоиспеченный король уселся в кресло, знаменующее трон, рыцари стали по очереди подходить к нему, преклонять колено и клясться в вечной преданности.
Мах же никак не мог забыть подлое высокомерие человека, которого он уже начал было считать другом, поэтому к трону Савокла он приблизился едва ли не последним. Равнодушно отчеканив формулу клятвы, он торопливо отвернулся от короля, но Савокл неожиданно попросил его задержаться. Король вдруг поднялся с трона и, возложив правую руку на плечо Маха, обратился к собравшимся:
– Господа! Своим спасением из лап коварных врагов и, как следствие, своей короной мы обязаны вот этому рыцарю, сэру Маху, сыну известного вам барона Верда. Нам ведомо, что он слишком благороден, чтобы требовать наград за свою неоценимую помощь, и тем не менее мы в знак огромной нашей признательности… На вот, держи… – Савокл сунул Маху какой-то свиток и тут же пояснил: – Это собственноручно нами написанная пару часов назад грамота, подтверждающая право сэра Маха и его потомков на часть восточных земель Великостальского королевства, равно как и право на баронский титул. Теперь, сэр Мах, ты, как и твой благородный отец, самый настоящий владетельный барон.
Рыцари захлопали в ладоши и со всех сторон обступили ошарашенного Маха, наперебой его поздравляя: кто руку жал, кто по спине хлопал, кто по плечам… А один из рыцарей, седовласый пожилой дяденька, так сильно обрадовался за Маха, что даже обнял его и, уткнувшись лицом в мощную грудь, совершенно искренне разрыдался.
– Ну что вы… не стоит… зачем же так… это уж слишком… – смущенно залепетал Мах, пытаясь отодвинуться от чересчур чувствительного рыцаря. Но не тут-то было: несмотря на сухощавую фигуру и почтенный возраст, рыдающий рыцарь держал его крепко.
– Эй, Мах, – вдруг подал голос дед Пузырь, – скажи на милость, что это ты выворачиваешься? – Поскольку Мах пустил вопрос мимо ушей, призрак поспешил добавить: – Глаза-то разуй! Это же и есть твой отец, барон Верд!
– Папа? – только и смог шепнуть Мах, потрясенный очередной неожиданностью, адресуя вопрос куда-то в пустоту.
Но старый рыцарь его услышал.
– Да, сынок, это я… Неужели не забыл! А я, дурак старый, уж и надежду потерял вновь тебя увидеть. Палуча чуть было на поединок не вызвал, когда зов от него получил: немедленно явись-де в мой замок, сынок, мол, тут у тебя, Верд, объявился и очень хочет с тобой повидаться. Подумал, что издевается старый пень. У самого-то графа аж две дочери, а у меня… Эх, да что там!.. Не верил я ни графу, ни баронам, пока своими глазами тебя не увидел… Ка-акой, однако, ты у меня стал! Настоящий герой – спас своего будущего короля! Такой молодой – и уже владетельный барон!..
Предвосхищая лавину вопросов, готовую сорваться с губ сына, Верд взял Маха под руку и увел из Церемониального зала, где было слишком много посторонних ушей.
В своем порыве уединиться они оказались отнюдь не одиноки. Официальная часть торжества уже закончилась, а до бала по случаю коронации оставалось еще добрых полтора часа. Большая часть рыцарей по-прежнему толпилась вокруг короля, но некоторые, встретив друзей или знакомых, небольшими группами покидали зал и разбредались по замку.
* * *
Верд прекрасно ориентировался в графском замке, и минуты через две отец с сыном оказались в небольшой комнатушке, очень похожей на спальню Маха, с той лишь разницей, что кресел здесь стояло не два, а целых пять, стол был побольше, кровати же не было вовсе.
Первым делом Верд взял со столика изящный серебряный колокольчик и вытряс из него несколько мелодичных трелей. Почти сразу же вошел пожилой слуга с подносом в руках. Не говоря ни слова, он поставил на стол объемистый кувшин, пару серебряных стаканов и, отвесив каждому рыцарю по глубокому поклону, удалился.
Верд быстренько распечатал сосуд, наполнил стаканы и, вызывая сына на откровенный разговор, констатировал:
– Итак, ты меня нашел…
Мах вдруг разволновался, в горле у него сделалось сухо, а в голове пусто. Одним богатырским глотком он осушил свой стакан и только после этого начал спрашивать:
– Отец, что творится в королевстве? Почему ты покинул замок? Ты хоть знаешь, кто теперь совершенно безнаказанно хозяйничает на твоих землях?
– Оборотни? – спокойно предположил Верд.
– Ты знаешь? – опешил Мах. – Но тогда почему… как ты терпишь подобное?
– Мах, это очень длинная история, а скоро бал, и мне не простят, если я задержу героя, спасителя короля… К тому же завтра король собирает военный совет, куда и мы с тобой приглашены, там ты все и узнаешь. А сейчас лучше расскажи, как там было… ну, там, куда я тебя отправил пятнадцать лет назад… Клот сказал, что ты превосходный боец, а Силика мне все уши прожужжал, предостерегая от очень сильного призрака, который, по его словам, всюду тебя сопровождает. Король же утверждает, будто ты… Кто ты теперь, Мах?
Вместо ответа Мах мгновенно переместился из одного кресла в другое.
– Не может быть! – восхищенно прошептал отец. – Надо же! А я всю жизнь был уверен, что призрачные воины – всего лишь легенда, выдумка, старая сказка!
– Постой, что-то я никак в толк не возьму… – в свою очередь удивился Мах. – Выходит, ты даже не предполагал, что твой сын станет призрачным воином? Как же такое возможно? Ведь это ты отправил меня в Школу Ордена Светотеней!
– Отправил… – согласился Верд. – Но я и понятия не имел, что собой представляет этот Орден. Я даже не знал, увижу ли тебя еще когда-нибудь.
– Зачем же тогда?.. – потрясенно пробормотал Мах.
– Такова была воля твоей матери. Я лишь сложил колдовской знак на Безымянной Горе и прочел заклинание.
– Воля матери? – Откровения отца все больше запутывали сына. – Но ведь она умерла во время родов!
– Умерла, – в очередной раз согласился Верд и, утерев слезу, добавил: – Если бы она была жива, наверняка не менее моего гордилась бы нашим сыном. Эх…
– Отец! – взмолился Мах.
– Ладно, сейчас я расскажу все по порядку, и ты все поймешь, – пообещал Верд.
Барон вновь наполнил стаканы и, смакуя вино, минуты на три погрузился в давние воспоминания. Потом снова смахнул с глаз предательскую влагу, улыбнулся и начал обещанный рассказ.
Верд с Лайзой, будущей мамой Маха, поженились довольно рано, девушке едва исполнилось шестнадцать, а молодому баронету не было и двадцати. Отец Верда, барон Галап, был против этого раннего брака, но молодые люди слишком сильно друг друга любили, и старику пришлось смириться.
Но Галап не простил сыну своеволия и не позволил ему жить с молодой женой в родовом замке. Совсем изгнать сына Галап тоже не решился, потому что Верд был его единственным наследником. Старый барон приказал слугам быстро выстроить для молодых отдельный дом где-нибудь в лесной глуши, подальше от замка. Туда Верд с Лайзой и переехали сразу же после свадебной церемонии.
И следующие десять лет родители Маха прожили на берегу дивного лесного озера.
В их небольшой, одноэтажной избушке не было ни намека на роскошь: жесткие кровати, грубо сколоченные столы, вместо стульев – обыкновенные табуреты. Иногда крестьяне из ближайшей деревни на неделю-другую задерживались с подвозом продовольствия, и тогда, дабы утолить голод, Верду самому приходилось удить рыбу, а Лайзе чистить и жарить ее. Но, несмотря на все бытовые неурядицы, эти десять лет были лучшими годами их жизни…
Как это ни печально, но всему когда-то приходит конец. Однажды теплым летним вечером, когда в воздухе витал аромат безмятежной неги…
– …И мы наслаждались им… – Голос Верда предательски дрогнул. Старый барон торопливо осушил свой стакан и продолжил рассказ.
Тем вечером в лесную избушку прибыл гонец из замка со страшным известием, что старый барон при смерти и желает немедленно видеть сына. Сладостная идиллия мгновенно растаяла как дым. Уже через час перепуганный Верд с Лайзой были в замке.
Отец умер через три дня. Для Верда эти последние дни его жизни превратились в один непрерывный кошмар. Галап страдал от какого-то редкого и неизлечимого недуга – все его тело было покрыто страшными язвами, а каждое движение, да что там движение, каждое произнесенное им слово доставляло жуткую боль. Но целых три дня умирающий барон практически беспрерывно передавал сыну фамильные колдовские тайны. От боли его тело каждые четверть часа сводила судорога, тогда он закрывал глаза, бормотал под нос заклинания, но стоило судороге отступить – и он продолжал. Иногда даже магия оказывалась бессильна, и Галап проваливался в беспамятство, а когда снова приходил в себя – пытка продолжалась… Сердце Верда разрывалось от жалости, из глаз ручьем лились слезы, он умолял отца прекратить, но тот был непреклонен. Снова, снова и снова умирающий барон заставлял его повторять за ним древние заклинания, пока они накрепко не въелись в память сына. Лишь когда Верд твердо запомнил последнее заклинание, он позвал слуг, при них отрекся от родового замка в пользу сына, торжественно провозгласил его своим преемником и, представив слугам их нового барона, расслабился, откинулся на подушку и испустил дух.
Потрясенный как силой воли отца, так и его колдовским мастерством, Верд поклялся стать ему достойным преемником.
Со смертью Галапа жизнь родителей Маха коренным образом переменилась. Они стали владетелями замка и земель, у них существенно прибавилось забот – о лесном рае им пришлось забыть.
Верд с Лайзой жили очень дружно, почти никогда не ссорились. Их вполне можно было назвать счастливейшей семьей, если бы не одно «но»… Еще до свадьбы они мечтали иметь много детей, но, несмотря на все их старания, за десять лет Лайзе так и не удалось забеременеть. Знахари, к которым они обращались, только руками разводили: оба, мол, совершенно здоровы, и дети должны быть. Но время шло, а они оставались бездетными.
Став владетельным бароном и получив доступ к колдовской лаборатории замка, Верд стал работать над составлением специального снадобья, которое должно было помочь им с Лайзой. Он проработал над ним целый год, и у него получилось…
Всего-то через пару месяцев после того, как Верд незаметно подсыпал свой порошок жене в стакан с вином, баронесса обрадовала его долгожданной новостью.
Лайзе было двадцать семь лет, она была здоровой и сильной женщиной. На всем протяжении беременности ее опекал опытный знахарь, нанятый Вердом за немалые деньги. Чувствовала она себя прекрасно, ни на что не жаловалась, все девять месяцев у нее был хороший сон и отменный аппетит. Лишь за неделю до родов она вдруг сделалась очень капризной, но знахарь заверил барона, что в этом нет ничего страшного – ей, мол, впервые рожать, вот она и волнуется.
Однажды ночью, когда до родов оставались считанные дни, Лайза разбудила мужа и ошарашила нелепой просьбой: «Что бы со мной ни случилось, поклянись, что выполнишь мою последнюю волю!»
Верд попытался ее успокоить: знахарь, мол, убежден, что им совершенно не о чем волноваться, а он свое дело знает и за свою жизнь принял не одну сотню родов. Но Лайза не отставала. Она настаивала, просила, умоляла… Опасаясь, что у жены, чего доброго, начнется истерика, Верд сдался и торжественно поклялся выполнить ее последнюю волю, какой бы она ни была.
К его изумлению, жена тут же успокоилась, положила голову ему на плечо, и быстро заснула.
Утром барон рассказал знахарю о ночной причуде Лайзы. Знахарь в очередной раз осмотрел баронессу и заверил Верда, что волноваться ровным счетом не о чем – просто очередной каприз, не более того.
Роды и вправду прошли легко, без осложнений…
* * *
– Ты появился на свет на моих глазах. Как сейчас помню: ты был такой крошечный и так громко кричал… но едва знахарь положил тебя на грудь матери, ты тут же притих. Раз – и как отрезало…
Верд замолчал. По щекам его градом катились слезы.
– Ну что ты… зачем… Ну, возьми себя в руки, – смущенно залепетал Мах, поспешно наполняя вином отцовский стакан. – Вот, выпей…
Старый барон одним глотком расправился с содержимым стакана, широким рукавом смахнул слезы и повел рассказ дальше.
Лайза умерла через три дня после родов. Просто и незаметно, ночью, во сне. Все время после родов у нее было замечательное самочувствие и великолепное настроение. Когда утром Верд обнаружил ее остывающее уже тело, он был в шоке. Знахарь, за которым тут же послали, проведя тщательное обследование умершей, доложил барону, что не обнаружил у баронессы ни малейших следов болезни.
Верд был потрясен – жена умерла от простой остановки сердца. Так умирают от старости – но ей-то было всего двадцать семь. Если бы он подозревал хоть что-то, он, прибегнув к помощи магии, возможно, спас бы свою Лайзу… Впрочем, что толку об этом гадать! Его любимая умерла, и ее уже не вернуть. Никогда и никому!
Но у барона остался сын, очень смышленый карапуз по имени Мах… Кстати, это необычное имя сыну придумала Лайза еще месяца за два до его рождения. Однажды ребенок так сильно размахался ручками и ножками у нее в животе, что она в шутку назвала его Махом.
Скорее всего, будь Лайза жива, сын через неделю-другую после рождения получил бы другое имя, но она умерла. В память о ней Верд не захотел ничего менять, и Мах так остался Махом.
Поначалу Верду было очень трудно примириться с потерей. Барон целыми днями напролет, как свихнувшееся привидение, бродил по осиротевшему без хозяйки замку. Ему то и дело казалось, что вот сейчас, вот за этим поворотом он увидит ее, живую, здоровую и весело улыбающуюся. Это были какие-то сумасшедшие прятки. Верд внушал себе, что Лайза просто очень хорошо спряталась, но он обязательно ее отыщет, чего бы это ему ни стоило – ведь он не мог без нее жить…
Он тогда стоял на грани безумия. И от того, чтобы эту грань переступить, его спасал крошка-сын. Вернее, требовательный крик малыша. Ведь младенцу было совершенно наплевать на душевные муки отца, едва проснувшись, он требовал, чтобы его покормили и поменяли пеленки. Няньки и кормилица, конечно, старались побыстрее успокоить ребенка. Но не всегда успевали. Верд, слыша детский крик, вспоминал, что у него теперь есть сын, и подступавшая совсем близко пелена безумия рассеивалась.
