Текст книги "Девяносто три!"

Автор книги: Дмитрий Волчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

36

Сожженные книги обнаружились на четвертый день под грушевым деревом, целы и невредимы. Польша. Доктор поднимает первый том, потом недоверчиво второй – да, так и есть, пламя пощадило страницы, журчит позолота буквиц. Он зовет Работника, тот тоже удивлен, не скрывает радости. «Это ангелы! Чудесное исцеление!» Работник предлагает перейти в ритуальную комнату, поблагодарить вестников, но д-р протестует, запирается на чердаке. Грязный крестьянский дом, паутина на слюдяном оконце. У Гаека было уютней. «Завидую всем убитым», – лепет пергамента.

Завидую тем, кто сгорел на паддингтонском вокзале, завидую женщине, задушенной в поезде, завидую парню, которому дружок скормил смертельную дозу эфедрина, завидую кавказским пастухам, расстрелянным смершем, завидую превратившимся в ядоносные шипы. "Сертификат о смерти американского гражданина". Пустая коробочка от пудры. Записка "Это была моя воля". My true will.

Сэ са: I am a slave, an ape, a machine, a dead soul. Выпадают ресницы, темнеет кожа, распухают ступни, будильник поет французскую песню в 2.30 ночи. "Вот этот сон. Будто я лилипут, не больше спички, стою на бюро, которое видел в прошлом году в антикварном подвале – темное дерево, резной георгин над столешницей. Передо мной трещина, даже нет – бритвенная прорезь с маленькой дыркой. Оттуда – лучик света. Приглядываюсь, внутри театральный зал, алый бархат, как раз объявили антракт, публика движется к выходу. Откидываются деревянные мостки, меня окружают, не замечая, смеющиеся люди. Это был знак, как тогда о двери, за которой тщетно ждал Azt, девяносто три". В ложе бенуара. Нет пощады.

Д-р думает: как же книги оказались под грушевым деревом, сжег ли он их или это была фантазия, мираж, порожденный травяной настойкой, которую раздобыл в корчме Работник? "Они считают, что у меня такие же права, как у всех, но я выше их, мне многое открыто, многое позволено. Пусть сдохнут, я не пролью и слезинки".

Д-р помнит каждого убитого ребенка, хотя не лучше ли изгнать из памяти бессмысленные лица, забыть скулеж, мольбы и брань? Каждому отведен свой срок, их оказался короче. Он видит, как серебряная нить тянется к Новому Ироду, нить тонкая, точно поводок гончего пса в руке королевы. Франция, лежащая в руинах, костер, пожирающий ветви дуба. Выгоревшие угодья, грубый башмак в чахлой траве. Отозвал одного из подонков в сторону, под козырек персидского ресторана: "Мне нужен киллер. Щедро заплачу".

Обычная сделка, операция назначена на 9-е ноября. Германские племена сочетаются химическим браком, холодный гравий Экстернштайна. От твоих поцелуев распухают щеки.

Не могли принять смерть достойно, сквернословили, кривлялись. Слабые черепа, пришлось укреплять фундамент.

"Что угодно может повлиять на исход эксперимента, – пишет Гриф, – настроение мага, время суток, погода, искажения оптики, роса на траве, крики птиц, какой-нибудь сломанный ноготь. Обращаться к солнцу, думаю, лучше по четвергам. Мое любимое время: половина одиннадцатого утра, когда скоты уже разбежались, и воздух чист, как новорожденный нож".

Пальцы, которыми он трогал твой язык прошлой ночью. Парень, встреченный в баре Bolt. Нищий, кричащий тебе вслед на площади провинциального городка, в воскресенье утром, сразу после неудачного ритуала. Пирожные в привокзальном кафе, забытый зонтик, эрекция на эскалаторе метро, гнусный взгляд пушера-турка, увядшие хризантемы на пороге цветочного киоска: остались со вчерашнего вечера, вдруг найдется идиот. Очередь к билетной кассе. Поезда во Францию, Бельгию, Люксембург. Соль в позвоночнике. Сломанный банкомат. Через три дня, утром в воскресенье.

37

«В любом случае, я обожаю эти crop circles. Примятые космическими угольниками злаки, циркуль, впившийся в переносицу, волшебный камень, ебнувший по хребту. Обещал написать горячее письмецо, так и не собрался. Пригород Нанта, где по вечерам не выйдешь на улицу, исполосуют арабы, заклюют нетопыри. Реставрация текста, пергамент разгибается, непристойные складки, словно шкура старухи. Сторожка на кладбище: тайное число злого императора нацарапано мальчишеским углем. Добрались хуй знает откуда, миновали кладбищенскую ограду, посадили жалкий цветок. Как изготовить серебряную книгу? Нет ничего проще – расплющи наперсток. Вздрогнули от кощунственных слов, дети полей».

А это был вовсе не секретный знак, а укусы виртуозных москитов.

Напрасное ожидание Жана Донета. Твой сын изнасилован и съеден, рыцарь распорол ему живот, склонился над булькающим телом, подрочил, кончил на блестящие кишки. Иди домой, Жанна Дегрепи. Твое имя будет написано на стене в шотландской сторожке под ничего не значащими цифрами. История заключила тебя в объятья, накрыла плечи крапивным платком.

Микробы короля Бабабела. Монахи тащат черного козла по склону горы, в сугробах прячется незримый барс. Дорогое путешествие, счета опустошены, очки разбиты, стрела попадает в двадцатку. Дьявол, перепугавший домохозяйку. Хирург, исполосовавший младенца. Флейтист, умерший от инфаркта в парке. Посвятить каждому несколько слов. Вид на Липари в ноябре, печальное гнездо ссыльных каменщиков. Три С на противоположном берегу. Остров, плывущий в невесомость. На исходе века построили новую автостраду, пробили скалы, протянули мосты. Надветренный архипелаг, пух от уст эола, лужица крови ритуального козла. Too ignorant to produce something extraordinary, эпитафия кролика из массовки. А все-таки удалось полизать его мелкие крепкие уши. Мы ступаем по камням, помнящим магистра.

Из опухоли на шее вытащили птицу, из глаза – муху, из дыры в паху – вертлявых змеек. Чрево, способное плодоносить. Швырять на снег магические кристаллы. Зеленые и розовые конусы, золотой инкал, качающиеся столбы, похожие на пиратские шляпы с распухшими ребрами. Желе, превратившееся по воле Баррона в полуслепого голландского большевика, Маринуса ван дер Люббе, штукатура, мечтавшего пробраться в Польшу, на скотный двор мировой революции, но избитого красноармейцами на границе. Для д-ра границ не существовало. Глыба берилла распалась на атомы, но вдруг вновь выросла, мигнув опасным светом. Взгляни, Ю-ю, какой шикарный минерал.

Он мне не друг, не любовник, не духовный учитель, я – каменщик, он – подмастерье. Неужто не понимаешь. Это работа в бригаде, один подает раствор, другой протягивает мастерок. Тех, кто ослушается, бьют угольником в переносицу. Или пилят на части, как никудышную Э. Ш.

"Я буду выступать каждую среду, пока они платят за лекции". Музыка для тощих, стук кастрюль в северной стране, зима 93-го года, когти ужаса. Засунул руку в трусы, чтоб не вскипеть от инсульта. Застучало так, словно потрясли чесноком, потерли серебряной пулей. Но на этот раз обошлось.

38

– Ты посмотри, сколько у него там спермы!

Притворился, что не слышит. Его это не касается, родители купили замшевую куртку, позволили отпустить волосы, не ходить на уроки, сочинять пейзажи. Он у нас водолей. "Преступления против человечности". Наняли ебливого репетитора. «Автофигуры».

Сел впереди, не оборачивался, делал вид, что думает о чем-то важном, но потом не выдержал, выскочил на другой остановке. Теперь хуярить два километра пешком. Их развозят окровавленные поезда: кляксы на шпалах, позорные архивы Пия двенадцатого в зеленых вагонах. Прости, Маринус.

– Вам плохо, Ю-ю?

(Чуть слышно, из стеклянного горла. Посмертная жизнь мышц, отток крови, "потомкам не хватает"). Ответы на все вопросы. Подписной лист, коллоквиум по переписке, щуп и наперсток, кактус нейтрализует лучи. В девяносто третьем году, в сан-хосе, городе отрубленных пальцев. "Ваш паспорт", – произнес парень в борделе, механический голос, словно неврастеник перерезал связки. Сердце, говорящее: "Тук-тук, пус-пус, хочу кататься".

Сидел по-турецки на жирных подушках, смотрел на гигантский экран, вяло дрочил. То, о чем думаешь постоянно, но никогда не сделаешь на кухне, в трюме, в телефонной будке.

– Каблограмма из Вевельсберга, профессор.

Комичный столик на колесах, шнур тянется бельевой веревкой, будто трудно встать, выйти в кабинет. Треск шелудивых поленьев.

– Засекли Грифа.

Нарушители спокойствия. Злодейское убийство мальчика, продававшего благотворительные леденцы. Запихнули в утробу раскаленный жезл. "Как вы относитесь к печени?" (с благородной улыбкой, взмахнув дорогими крыльями). Срубили нашу елочку под самый корешок – словно клубок червей из сытого желудка, их покой и воля. Самая главная книга. "Severed Yad". Анкета, заполненная Бернаром ле Камю при поступлении в воскресную школу. Спрятана в переплете катехизиса, тронута по краям божественной крысой. "О, мсье, как они жирны, как хвостаты!" Метнулся в потайную комнату, кипение за грязной шторой. Гвардеец в кальсонах, кувшин с подозрительной водой, подмигивающая свеча-сообщник. Они все будут знать, кто я и зачем. Бросил перчатки на продажную грудь. За франки ничего не стыдно. Пустая голова: высушили все, что можно. На острове-буяне, за просоленным частоколом растет ХНД.

"When a visiting friend invoked the Senior of Jupiter in Earth, my body shook but this was explained as a side effect of the difference in the frequencies between the being that showed up and me. Listen, Right Honorable Lord Beaverbrook! I have been masturbating and enjoying my body, and I started inserting foreign bodies into my urethra all the way down deep in my scrotum, enjoying the pain. Thus I obtained first-hand experience of the vile mischief that can be done to innocent and defenseless persons. A lesson learned the hard way and a warning to others. My Lord, you cannot escape the gravest personal responsibility in this matter."

Таков марокканский прием. Если тебе не дают квитанцию пять минут, значит таможенники что-то заподозрили. ("Посмотри хорст сколько у него там спермы!") Одна заготовка, другая, отравленный маршрут. Новый Ирод появляется на горизонте: кружевной зонтик крота, черное сомбреро. Но это уже движение в червивую яму плагиата. "Двадцать лет меня настигала эта янтарная оса, и вот я извлек ее жало". Выдать себя за заместителя начальника охраны, послушного исполнителя приказов, скрыть тайный знак на лодыжке, елозить богатыми пальцами в пролетарских волосах. Упрек облака: "Ты предал меня, Хаусхофер. Соврал, что знаешь секреты рун. Соврал, что был в катакомбах. Соврал про адвоката".

Срубили нашу елочку под самый корешок. Шепнул лукаво, что спящий все еще спит. А там вовсю шевелятся простыни.

– Ты меня любишь?

Вернулся к своему джину, три часа спустя ему засунут кулак в жопу, развинтят телескоп. Пирамида зверей. Не имеет значения. Письмо Маркопулоса на мерцающей подкладке.

"Возможно, ангелы хотели, чтобы д-р сопротивлялся? Не выходил из комнаты, не трогал белую кнопку, не плющил серебро, а избил Работника, освободил пленников, сжег косноязычные книги, стер пентаграмму? Просто предположение. Сегодня дождь, j'ai pas sommeil, падает ртуть. Я бы охотно поехал в клуб, познакомился с кем-нибудь, лизал подмышки, кусал ступни, запихнул провод в крестьянский рот. Объект, сбежавший с уроков. Проглотил столичную жизнь, как кусок лазаньи. Готов отсосать все хуи на свете. Привык к невзгодам, приноровился скакать в закоулках судьбы. Научился протискиваться в колючие дыры, не запачкав рубашки. Не исцарапав бараньей куртки. Не промочив ног. Не задев пестрой ленты.

"Я собираю на брата, у него заячья губа, волчья пасть, атрофированы руки".

А ведь можно было просто упасть в лужу, расшвырять склизкую падаль, колотить, пока не посинеют пальцы. "Меня только что сломали! Сломали! Сломали!"

Сладко спать в опустевшей казарме. Желтые ленты на перекладинах, дыхание дьяволенка, прильнувшего к окну, рука на стекле, пустой отпечаток, гемма. Поднялся из окопа, произнес что-то невнятное, но вроде бы важное, какое-то слово, комкающее мир железной рукавицей. Кожа пойманного мальчика, ее дурацкий запах. Кривая пентаграмма, выколота наспех ржавой булавкой.

– Сколько они берут процентов?

– Пять или десять, все зависит от тебя.

(Облизал пьяные губы).

Заражение крови. Люди, у которых лопнуло терпение. Хватит, вот твои бумаги. Уходи".

39

Двенадцать имен следует произносить подряд, пока хватает дыхания. Несколько упражнений, протягивание нитки из левой ноздри в правую. Мелкие вихри ша-ци. «Да что там рассказывать, одни пустяки остались». Словно комната, в которой сожгли мебель. Стул, на нем бечевка и пластырь. Лучший номер в «Отеле де ля Сюз».

24 июня 1438 г. – похищение и убийство Жана Донета.

?? 169? – невредимые книги обнаружены под польской грушей.

28-30 июня 1933 г. – ночи тревог.

15 января 1947 г. – найдено туловище Элизабет Шорт.

1 декабря 1947 г. – случилось то, что случилось.

Бросил указку на пюпитр. Все ясно, как божий день, а эти скоты ничего не понимают. Уехать в Турцию, утонуть.

– Ключи счастья, господин фон Зеботтендорф.

– …предполагает, что каждое из имен должно соответствовать знаку з., – бросил папку на стол, вышел из лаборатории. Полет формалина.

Иными словами, все важное происходит 9-го ноября.

Просто приполз поебаться, и нечего тут раскладывать спицы. Этот пирсинг мне стоил до хуя денег, пробил бровь серебряной стрелкой. "Настоящий тигр", магометанец.

– Представь себе подберезовик. Срезать его, пока он мал и крепок, чтобы потом не видеть рябой шляпки, высыпавшихся спор.

– Это придумал Новый Ирод?

– Мы сами подложили теорию. Он мало говорил, хотя часто смеялся. "Severed Yad", вся эта мишура.

– Но, душа моя, ведь так повелел Баррон!

Да, этот пыльный столб, он может возникнуть где угодно – в склепе, в опочивальне, в маршальской палатке на безымянной высоте. Долина Луары, вид на поле, где зреет кукольный шамбор. Скотомогильник, заросший луком – нищие посевы, провалившиеся холмы, обветшавшие частоколы. Траурный поезд Жанны Дегрепи: не встречали ли моего бастарда? Его унес черный рыцарь, приковал свинцовой цепочкой к седлу, укрыл в невидимой базилике. Колошматил крыльями, стучал исполинским клювом. Вчера твой Жан был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов, сегодня он пламя – пожираемое и пожирающее. Фрагменты скелета, всадник без рук, двести долларов, что же ты хочешь, я лучший из лучших, делаю всё, повинуюсь твоим приказам направо налево выгнуться извернуться вылизать все печеные яблоки все матрешки все пирожки всю окрошку. Нагнали страху, днем и ночью фыркает помпа. Записывай сон: "будто бы я девушка и хочу извлечь из дупла кленовую колоду, полную ос".

– Ос? Ос?!

– Да. Это связано с приливом. Пошел купаться, подхватило течение, соленая вода в легких, дно ушло из-под ног, всё такое. Никакой жалости. Одним словом, осы.

И вот дальше: нужно убить старика. Этот улей – ключ к его смерти. "Порог, невозможно перешагнуть". Мистер уилсон, спрятавшийся в грязном отеле, особые поручения. Задание агенту: распилить никудышную шлюху пополам, обескровить наглое тело, искорежить альфа-ритм. Тысячи доброхотов рыщут в округе, вот уже пятьдесят лет, мерзость. Типичная "бекки шарп".

Так нехотя мы доползаем до середины, полуденный демон вяжет конские хвосты, портит пшеницу, останавливает часы, тащит обиженного купальщика в омут. Его глаза, его разрезанная кораллом ладонь.

40

Полоска из мартиролога: родился у никчемного океана, вытащен похотливой волной на юго-запад. Остался снимок: стоит в чужом свитере под дешевой пальмой; три года спустя выбросился из окна. «Мудрецам указывает путь». Его восхищенные пальцы. Думали – чесотка, оказалось – стигматы. Червяки пролезли, не дожидаясь. Плазма стекает на песок, фосфоресцируют ногти. Не хочешь со мной спать, думаешь, я заразный, «как заяц». Можно было делать, что угодно. За ночлег, за мешок сухарей, за замшевые ботинки. Память о каждом убитом ребенке. «Сиротские песни», перезвон елочной дребедени. «Как заяц». «Как заяц». Неиспорченное дыханье, молочные берега.

Keta, severed and mutilated, возложенные на алтарь Иштар, залитые гиметским медом. Проходят корабли, подают сигналы. "Мое сообщение было неправильно понято, – жалуется Семьсемьсемь. – Я просто не думаю, что можно вот так вот вызвать хранителей сторожевых башен. Матросы постоянно держат поле, не отпускают. Мост вздернут, темнеет небо". A million years ago we sang the first cradle song, песню с темными словами: уаф-уаф-уаф, гимн во славу Нового Ирода, его повелителя Баррона, медиума Прелати, их войска, их дублонов, во славу невидимой базилики в "Отеле де ля Сюз". Un chant d'Amour во славу мальчишки Донета, сонная голова венчает ХНД. Колода, пустая, как свирель, вьются осы и шершни. Д-р стучит в стену, вызывает Работника, тот появляется растрепанный, недовольный, плутовские глаза, мятая рубаха, рыбный утренний запах засыхающей спермы. Колобродил с сыном мясника. Lover, Jailer, Judge, Executioner, Despoiler, Seducer, Malkut, Destroyer, Serpent, ты висишь на одной ноге, жирная веревка пеленает скрипящий сук, два цинковых стручка приклеены к соседней ветке. Три раза левое плечо, три – правое. "Каждое из двенадцати имен принадлежит Z. Центральные врата помечены: Ibah. А что думаете вы, парни?"

Поздний вечер в Вевельсберге. Колыбельная для всех евреев. Скоро будут елозить зубными щетками по мостовым, собирать локоны златовласки. Пришли монтеры, отцепили белую кнопку. Строительство Храма завершено, lv-lux-light, экспедиция штурмует ущелья, ловит белого барса. 2-е ноября, Dios de las Muertas, пеоны облизывают сахарные черепа, рвут тростниковые сухожилия. Шестнадцатый день церемонии ЭИ, мальчики разминают ноги перед путешествием в Тар. Облизать веки тому, что плясал в серой рубашке. Проверить каждого: нет ли тайного знака. Нет ли странных царапин.

Представь себе (объясняет купленный) я шел по тропинке в этом лесу каменные складки вроде бы Экстернштайн инициалы на жирных деревьях садится солнце чувствую что-то тянет меня к земле словно гири и точно в кармане какая-то тяжесть я сую руку а там орехи исполинские орехи. Это и есть «вода», «огонь», «земля», «воздух», «альфа-ритм». Это и есть то, что мы называли жерновами. Повтори мольбы мальчиков три раза, четыре, пока не нальются соком серебряные страницы, пока не вспыхнет пакля. Промозглый вечер в приходе Нотр-Дам-де-Нант, свеча в окне постоялого двора. Заспанные слуги перетаскивают сочащиеся мешки. Ложились рано, вставали рано, жизнь, подчиненная колебаниям света. Наползло облако, и вот уже нет ни хуя. Осока, мох. Всадник разматывает шарф, расправляет мешковину. Извлечена добыча, брошена на темные плиты. Прелати подносит свечу, оспины воска на алых потрохах Бернара ле Камю. Щуп и наперсток!

Шато Нового Ирода. Здесь происходит третье магическое кровотечение.

41

Запутались в календаре желаний. Поиск водорослей, тенебре маре, пальцы утопленника дергаются в сетях. «Как заяц». Крапленая карта, вздувшиеся булавочные уколы, наследница попала под дождь в магометанской беседке. Проходят два господина, говорят чуть слышно.

– И потом он крикнул: "Ты предал меня, Хаусхофер"…

Собеседник корчится, осока хохота. F. в Бергхофе, голова злоумышленника отрублена, провода залиты водой. Близится 9-е ноября, неделя мертвых на исходе, грядут воскресение, сдоба и пироги. Намажем медом бритый затылок молодого суконщика, будем смаковать.

– Тебе понравилось? – интересуется готовый на все. Нюхнул свой порошок, теперь не может уснуть, горячая грудь; ущипнешь, – он дергается, как чимкентская эфа. Скрип тайных пружин. "Позвони в субботу".

(Видишь ли, я не могу больше туда-сюда, я хотел бы договориться с постоянным мальчиком, чтобы). Он кивает, развернуты штабные карты, "как ты любишь кончать?", красный флажок воткнут в среднерусскую возвышенность, строительство блиндажа. Их оставили наедине в шикарной пещере, проверяли на сноровку, кто лучше перетрет сталагмит. Десять дней на гранатовом соке, молекулы непоправимо меняются. Плотность! Прибавить плотность! Вылез, споткнулся, упал. Пчелиные дела, угольник входит в переносицу, корежит перегородки. Приближение пиштако, смрад его желудка. Здесь кипит работа: вагонетки, кирпичи, раствор, детские кости на гремучих носилках. "Еще не готовы к торжеству". Главная история: незавершенное расчленение сыновей. Отцы совещаются в прозрачной палате, потрошат желудки, дробят спицами липкие комья. Мгновение, стиснутое звенящей рябью восторга: нашлась целебная пружина! Парни поднимают полог: дышать холодным паром, курить, целоваться.

Второстепенная работа, вызов пришельцев: Amalantrah. Существо с дынной головой, мистер лэм, на него надо пялиться четыре часа, пока не проникнешь в яичную утробу.

1 октября 1917 г. – встреча в Нью-Йорке с М-Широкие-Плечи. Наблюдали мальчика и короля, их запретные игры. Укусы и царапины после сеанса.

Оторвал страничку, скомкал, бросил на пол. Календарь желаний. Завтра поедем в иной Бергхоф, притаившийся в расщелине, под грязной водой. Выебем кого-нибудь. А на сегодняшний вечер: мигрень, прерывистый сон о кознях медвежьей столицы, расплавленная хулиганами белая кнопка, школьник с кровоподтеком на скуле, телефон, напрасно пищащий в кармане куртки.

Просто callboy, его ненасытные позывные, не хватает денег на листья травы. Три сольдо, брошенные на мокрую простыню. Аванс от бультерьера, засевшего в чужой конуре.

"Отрубленный Бог", сангина (деталь).

Взял брошюру, валявшуюся на грязной кровати, "j'ai pas sommeil". На обложке – парень, распятый на снеговике, торчит азиатский хуй, лает белая-собачка-красный-ошейник, простая надпись: No mercy. То, что нам уже объясняли когда-то, прикладное природоведение. "Так кто такой Уильям Хиггинс?"

За каких-то триста франков можешь делать с ним что угодно. Только не увлекайся. Ну ладно. Два пальца вверх, потом к запястью, к горлу. Улыбнулся, прикрыл дверь. Волшебный Д-р.

26 октября 1440 г. – аутодафе.