Текст книги "Девяносто три!"

Автор книги: Дмитрий Волчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

88

Праздник канцлера, костры, добротная снедь. Завтракали на лужайке под грушей, воскресившей книги. Впервые зван Хаусхофер-фис, неудачные бедра, нервная рука тормошит шейный платок. Оркестру заказали My monkey, следом May is not May, spring is not spring. Склонился к фаготу, шепнул: «Забери меня поскорее». Послание Azt, для демонических ушек.

Это был удобный вариант: пытки, расстрел, чернокнижники волокут безвольное тело по секретному коридору. Кровавая бумажонка в кармане: "Отец сломал печать простую", уголька хватило на две строчки, выдрал листок из казенного молитвенника.

– Франсуа! Когда же, наконец…

Или дело было не в книге? Мы искали волшебный цемент, но где он таился – в ангельских протоколах Доктора, утробе Элизабет Шорт, руинах Тиффожа? Имя переводчика в траурной рамке, замерз в никчемных сугробах. Завещание напечатано в февральском номере, тусклый набор, перевернутые снимки, зеленый наползает на красный, подпись: "We can feel". Хорст, ты только посмотри, сколько у него там спермы. Вздрогнул, спрятал плебейскую руку в карман, наклонился. Мимозы и вереск, южный крест, зеленый дракон, туле, собачка скачет на глянцевом насте. Что мы знаем о тайных пружинках?

Typhoid Mary, подцепил заразу от храброго портняжки, выбежал из французского клуба, зажимая рану. Я видел Жана Донета, там гниет его голова! Прохожие отворачивались, на асфальт рухнул горшок с бальзамином, прошуршало желтое такси, пакистанец в чалме развлекал визгливых туристов.

– Remove his vocal cords! – плеснул пестрой косынкой.

У нас была жидкость, отделяющая мясо от костей, подарил Прелати. Собрались в локанде, океанские брызги, баклажанная слизь на блюдце. Сефира Daath, знание, проник в резиновое лоно, пощупал липкие бороздки. Лизнул царапину на бедре, вложил персты в рану под деревенским соском, дернул свирель гнатона. Как заяц.

– Что ж это ты? Кто это тебя так?

Легонько пнул сапогом.

Так легко сбить градус, взболтать колбу, чавкнуть в сердечной сумке. Кладбище легионеров, кадуцеи на тайных холмах. Не суйся туда, парень.

Пропихнул три пальца: «Потерпи». Горячий язык в ухо: "Привыкнешь".

Воскресенье, два часа дня, простыня на полу, сладкую лужицу оседлали осы. Еще неделя, и наступит главный немецкий день. Шуршит офсет, в подвале вспыхивают лампы, скулит провинциальная дверь. Тяни на себя, сильнее. Южно-мичиганский проспект молчит, молчит Вевельсберг, в Экстернштайне погасли огни. Жиль и Жан, хулиганские корешки обволокли злодея и жертву. Дымится белая кнопка. Робкая судорога напоследок. Лови световое тело.

– Только череп. А где все остальное?

– Швырнули в термитник.

89

Это война на уничтожение, никаких компромиссов. До последнего еврея, последней сестры, последнего щупа. «Девяносто три, парни! 1-го октября 1917 года я встретил М-Широкие-Плечи, нюхали кости младенца, созерцали мистера лэма, скорлупа двоится, линяет синим огнем. Вы знаете этот нью-йорк: пожарные лестницы ползут по красному кирпичу, мезозойские переклички сирен, пти аити, пакгаузы у тухлой воды, площадной циферблат, на который нужно пялиться в новогоднюю ночь. Элементарный король вышел с нами на связь в день свидания в брэ. Конечно, это всего лишь кожа; если ее обжечь, через неделю не останется и следа, регенерация. Опустишь ладонь под холодную воду, – и вот уже неопалимой купиной расползаются линия печени и via combusta. Первым ключом повелевает Iad Balt, второй спрятан под раздроченной постелью в стариковской спальне. Снял щенка во французском клубе, кормил его вишенками, дергал за причиндалы, завел мексиканскую песенку про курасон, так ничего и не вышло. Цифры-перевертыши, не справился с желудком, выполз поблевать в тревожный садик. Возраст неизвестен, имя – хынек-бета. Грядет новый эон, love is the law, слюнявые бестии влекут колесницу, шило пробивает „верхние доли“. Никто не знал, как завершить дело, – броситься в воду, нырнуть под стальное колесо, окоченеть в горах? There are no bones in the ice-cream».

Ночью открылась потайная дверца: вывалилось деревце, унизанное червями, миногами, змеями, – послание элементалей. Субботняя почта под запертой дверью, мелкие листы теребит северо-восточный ветер. Контракт на поставку слов, бильедушка от престарелого мага, брикет подводных каталогов, персиковый сок на брошюре "Ein Kind wird geschlagen", позывные Баррона. Поднял трубку – тишина. Подошел к двери – шорох в замке. Сложнее всего проверить иерархию матросов. Крест из пятибуквенных имен, копоть фальшивых пароходов, наколка на предплечье: тигр с цыганским кинжалом в зубах.

– Молодым – красота, старикам – деньги. Тут все ясно.

Потряс шкатулку, звякнула my moonlight serenade. Фальшивые перстни на коротких пальцах. Насурьмленные щеки. Глаза, тяжелые, как хвост парадиз-фогель. Достал грозную свечу, пискнул зажигалкой.

– За плавающих-путешествующих, увязших в содоме, разрезавших ноги осокой, висящих на исполинских колючках, перетопленных в польское мыло, дрожащих в январских фьордах.

В углу ритуальной комнаты огонь выхватил тапетку, прикорнувшего в расхристанном кресле. "Ни слова". Туфли с грустным кожаным бантом, масляные кудри. "Я – факир распада", поскользнулся на горячем воске паркета, хихикнул, ох блядь.

Здесь, прямо за приемной министерства иностранных дел, где мы слушали "Золото Рейна". Справа: ристалище изуверов. Слева – самоубийца, превратившийся в ядоносный шип. В центре – капище Хынека-штрих, малахитовая доска для свидетельств о незаметных победах:

– поперхнулся, как ризеншнауцер.

– прыгал за властителем баллантрэ.

– целовал печать короля Бабабела.

– листал "Секреты рун", пока не рассыпались перепонки.

90

Чувство, что вот-вот все закончится, золотые плоды. Линейкой – в горло, мастерком – в грудь, молотком по переносице. Дорога в девятый чин, к искусителям и злопыхателям, экзамен в невидимой базилике. Из Вевельсберга прислали волшебные трапеции, горят в ритуальном зале. Псы колотят деревянным молотком по мешку, стук заглушают жалобы живодера.

Смотрел, как дымится ша-ци, принес скромную жертву в праздник beltane, пялился на луч в опасном Экстернштайне, вдохнул эквадорскую копоть в долине вулканов, тонул в тенебре маре, шептал первое слово книги Велиара, видел сон о кленовой колоде, встретил тайных вождей на прагерштрассе, выбил дно и вышел вон. I am a slave, an ape, a machine, a dead soul, мне 19 лет, моя планета – уран, я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов, теперь ничего не боюсь, могу лопать стальные стружки.

– Видишь багровые дыры на запястье? Это от якутских морозов.

– Не совершить ли нам квики?

– От вашего странного знака сдохла моя канарейка.

Хынек, его соблазнительный альфа-ритм.

Свидание в баре Bolt под садистской завесой, валеты устраивают анальный маскарад. Подошел к заветной дверце, пискнул: Let me be your fantasy. Апрель: элитные отряды сатаны вкалывают вирус под ноготь большого пальца, ловят позывные А-е. Хотите уничтожить эти элементы? Вот именно, оставьте только "солдатскую копоть". Попросил его подштанники, "Это фланель? – Фланель", потер ссадину на бедре, потом глупые губы. И еще: уздечки, плечо, натертое ранцем, хирургический шов слева от пупка, след от хозяйской сигары на ляжке, любовное пятно на свирепой шее. Рядовой Хынек-гамма, его рассказы о сечах, осаде конюшен элементарного короля, покорении пропасти, спуске в шахту, полную мескалина. Взамен – белье из антикварного Бамберга, туркменский шелк.

Согласился.

Выйти из комнаты благоразумия, вернуться в дымящихся струпьях, с алогривым львенком на поводке, высушенной головой вандейского отрока в корзине. Десять ночей кружевницы плели из ивовых прутьев. We can feel, на дне – прошлогодняя tageszeitung, красно-белая трапеция дымится над чечевичными джунглями букв. Здесь, в тамбуре была остановлена и укрощена смiрть. Утром – гнусные вонючие пятна: сучонок нассал мимо горшка. Фарфор и тонкая полоска стекла над скважиной.

– Ты счастлив со мной?

– Как заяц.

Улыбнулся, проверил скальпель шахерезады, не затупился ли. Теперь чуть левее, вот так, замри. Вякнул ржавый стульчик, три года друживший с роялем. Сэ ту, просыпайся. Чуть не блеванул на ковер. "Надоели мальчишки".

Разговор с повелителем. Он в интимном лондоне, громыхает жерновами, вставляет теплые пальцы в продажные дыры, ворует скотских детей, покрывает глазное дно паутиной, заражает девственников холерой. В ладони стиснут зодчий храма невинных душ, маленький, как первый такт чардаша. Quack und Quuck, die muntern Kerle.

– Видел розовый проблеск?

– Да, на секунду, когда расцепили стержень.

– Спасибо, теплый брат.

Скачущие буквы: Khonsu. Вчера здесь шуршал костер, еблись матросы, сегодня – вытоптанный дерн, залитые мочой угольки. Дух немощи, его пустынные всхлипы. Ходи на цыпочках, спящий все еще спит.

91

Ритуал сотворения магического сына. Возник парень с лисьей головой, отрезали пуповину, вытянули jejunum, потрепали резиновый поплавок. Колыбель венценосного младенца, hypogeum, крошатся скалы, наставник готовит депешу: «Care frater (помехи) we can feel».

Всхлипнул. И да, и нет. Колода на левой ладони, линия печени скрыта картой Interference, представил дынный череп лэма, трещинку в скорлупе. Keta, severed and mutilated.

Вечером – полицейский звонок, расхуячивай на хуй. Сжался под темным столом, маркетри, бронзовые накладки, рейсшина на лотерейном сукне. Butt plug, калифорнийская сбруя. Знаю, кто ты (шепнул похотливо), ты – бентрист (задрал ноги, точно Quimbanda). А это?

– Подношение Гермесу-корофилу. Можешь пощупать. Только береги зрачок.

Мальчишек закапывали по византийскому обряду – ногами на восток. Скошены удушьем 93-го года, тени на веках, муравьи ерзают в распухших ладошках. Напоследок кончил, растер в кишечной слизи. Сауна, гибель в пузырьках спуманте, подрочить еще раз, спать.

"Отбирайте у отступников холодные факелы и жезлы", – распоряжение тайных вождей, чейн-сток, схватил жабьим ртом расплывающийся воздух. Отрава, кругом отрава. Immaculata meretrux поймана, привязана шнуром от шторы к злодейскому табурету, расколота на равноудаленные части. В центре – алый кадуцей, шебуршат крылья. Собрал капли магических кровотечений в прозрачный кубок, поболтал мизинцем. 26 октября 1440 года – аутодафе.

– Мой отец – мельник.

– А мой – jailer, judge, executioner, despoiler, seducer, destroyer.

Поймал солдата, сорвал пятнистую одежку, нюхал подштанники, развернул его, как коляску, лизал спортивные глаза. Кончил в пупок, капля попала на брянскую грудь, поскакал подмываться. Будешь ездить на танке по хрупким таджикским костям.

Сказал: хочу, чтоб вояка тебя трахнул а я тут посижу посмотрю может потом пристроюсь. Ответил: это мне пригодится мне нравятся ткань и разводы мочи. Сказал: помнишь мы отпердолили малолетку? Ответил: когда же наступит расплата за всё? Сказал: придет и сгинет в шахматном аду.

Вышел из комнаты, тявкнул бронзовой ручкой.

22 тропы ведут к ХНД. Третья – нехожена, заросла сорной травой, девятнадцатый ключ нельзя повторять, вот и все правила, подчиняйся. Стянул рейтузы, присел на китайскую перекладину: боже, погладь меня железным утюгом.

– Первый – Зеботтендорф.

– Второй – Хаусхофер.

Сбросили поклажу, клацнули ремнями, рокот в животе, точно Boca do Inferno.

– Ты посмотри, сколько у него там.

Совет матросов. Собрались у невидимой базилики, сдвинули дешевые ноги, потерлись бедрами. Так, ничего, скоро вырастет бастион Нового Ирода, пора определяться. А что думаете вы, парни?

92

Зайчик. Вырос в гинекее, ни хуя не видел, прокрался в столицу: москва! Красная стрела огибает колизей, прибытие 8:25, думал – я конквистадор, мне подвластны стихии, моя планета – уран. Гар-дю-нор, встречайте люцифера. Все получилось: проник в тайное общество моделей, ложу кипящей глины, научился ебать-колотить. Прошел посвящение в пещере соломона, выучил ритуалы южно-мичиганского проспекта: испытуемого привязывают к черным доскам судьбы, выстригают темя, растягивают веки, шпигуют иглами пах, пробивают серебряными стрелками брови, жалят в ключицу, рисуют ядерную пирамиду на левой лодыжке. Встретил блондина, поставил на пролетарские колени. Увидел портрет растерзанной недопизды, вырезал из книжки. Пошел на прагерштрассе, завернул в dr. tarr's torture dungeon.

37, пиздец. Ты – ноль, живи, как все, ничего хорошего больше не будет.

Проволокли Жана Донета, живот распорот, подвздошно-реберная мышца в белых каплях. Хынек-штрих на носилках, трудолюбив и терпелив, как Гномы. Джефф Страттон, кровоточит тайный меридиан любви, Гриф пойман агентами А-е, беснуется в пыльной колбе. Щуп входит в наперсток, стержень сцеплен.

"Мир", мечи спеленаты бело-голубой розой. «Вмешательство», разбитые стекла, кинжалы и шпаги. "Королева кубков" плутала по пустыням, стерла тридцать железных сабо, теперь сидит на ананасе, вертит рогами, листает ужасные тетрадки, а сбоку пялится похотливый баранчик.

На секретном острове, за покрывалами этиров, растет ХНД. Проходят евреи, поднимает вуаль ястреб. Кланяется Прелати, одевается камнем Баррон. Шуршат серебряные страницы. Книга нашлась под краковской грушей.

– Обнажить световое тело!

Матросы лижут друг друга, блестят молодые хуи. Спадают вуали этиров, опускается мост через Пропасть. Элементарный король, хрустя чешуей, выходит на балкон, бросает визитерам косынку. Тявкает пудель.

На стене алые буквы: "H-r! S-r!", а потом "Свиньи! Свиньи! Свиньи!"

– No new messages on server!

Череп Элизабет Шорт и череп Жана Донета встречают гостей, заморожены в кондитерском поцелуе.