Текст книги "Каирский синдром"

Автор книги: Дмитрий Добродеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

ЗАЩИЩАЯ РОДИНУ
(май 71-го)

У бассейна ко мне подходят особисты Агапов и Шацкий:

– Пойдем, Жора, научим родину защищать!

Агапов похож на мальчика: с тонкой шеей и рыбьими глазками. Шацкий – с бабьим, чуть рябым лицом, рыжая щеточка волос.

Сажают в «козлика». Через барханы мы пробираемся к станции.

Вокруг – Ливийская пустыня. Ослепительное солнце, сухой ветер и далекие карстовые пещеры у берега Нила. Полузарытая в песок, машет лопастями одинокая РЛС. Солдаты сидят в окопе и, матерясь, уминают «шрапнель» с курдючным салом.

Солнце в зените.

Агапов и Шацкий неспокойны. Они осматривают местность в бинокль. Чувствуют присутствие врага. Враг – патрульная машина египтян.

Агапов выруливает к египетскому «козлику», откуда, как он уверен, ведется наблюдение за РЛС.

Египтяне в панике смываются.

Начинается гонка.

Мчимся по пустыне, пыль столбом.

На ухабах больно бьет в копчик. Я ниже надвинул кепку и вцепился в дверную ручку.

Агапов и Шацкий матерятся.

Гонка продолжается час.

Египтосы ускользают от преследования.

Без сил останавливаемся на пустынной дороге.

Агапов хлопает меня по плечу:

– Вот так, сынок, учись родину защищать!

ТРОЙНОЙ ПРЫЖОК
(май 71-го)

На следующий день я сижу с офицерами у бассейна. Бассейн – один на Сахари-сити. В нем можно встретить советских офицеров, строителей Асуанской ГЭС, а также иностранцев, живущих под Асуаном.

Припекает. Скорпионы и фаланги, как всегда в мае, вылезают из нор, ползут к воде. Мы пьем маслянистую «Стеллу», положив ноги на стулья.

Рядом – немецкая семья. Говорят, что пожилые немцы – из бывших эсэсовцев. Насер принял их в Египте и расселил в Асуане, где они ведут бизнес и налаживают производство пива. Интересное соседство!

Белокожая молодая немка прыгает с вышки. Брызги долетают до нас.

Подходит Агапов, демонстрируя шрам на спине (бандитская пуля), затем небрежно кидает:

– Пойдем Жора, я научу тебя тройному прыжку!

После короткого колебания соглашаюсь.

На маленькой площадке у бассейна Агапов показывает, как надо разбегаться, скакать, прыгать и приземляться. Разбегаться, скакать, прыгать и приземляться. Разбегаться, скакать, прыгать и приземляться.

С трудом осваиваю эту технику.

Вначале выполняется первый элемент – скачок, первое касание происходит той же ногой, затем – шаг и касание другой ногой и заключительный элемент – прыжок. Вздымая кучу пыли, мы приземляемся на красноватый нубийский грунт.

– Ничего, сынок! Будешь прыгать, как Виктор Санеев, – шепчет Агапов и заставляет прыгать раз пять.

Прыгать, как Санеев?

Странная настойчивость, я не могу сказать «нет» под прицелом его неподвижных рыбьих глаз.

Разбег – и удар пришелся на левую (хруст), потом на правую (хруст), и так по новой.

Прыжки аукнулись на следующий день.

Раннее утро. Звенит будильник. Не могу подняться – так болят колени. Ноги не держат.

С трудом натягиваю авероль и, стараясь не сгибать колени, выхожу к ступеням. Меня ждут в «козлике».

Делаю два шага по ступеням и с грохотом падаю на красноватый африканский глинозем.

Дружный хохот. В результате – локоть сильно поврежден.

Меня везут в санчасть.

Там военврач осматривает руку, смазывает меркурохромом.

Если в Советском Союзе смазывали раны зеленкой и йодом, то в английских колониях пользовали меркурохром. Он отличался ярким красным цветом и отсутствием запаха. Этот антисептик, внедренный англичанами в 1919 году, был признан много лет спустя опасным из-за содержания ртути.

Доктор Птичкин, принявший уже дозу спиртоколы, намазал мне локоть меркурохромом, а потом, подмигивая, достал новинку – французский гипсовый бинт, который только что получил на складе.

– Необходимо обездвижить верхнюю конечность! – обмакнул бинт в воду и намотал мне на руку.

Вскоре гипс засох, и рука оказалась обездвиженной.

В таком виде я продолжал работать. Ездил на «козлике» в пустыню, сидел на КПП, торговался с Хаджаджем и даже ходил в летний кинотеатр.

На второй или третий день в локте появилась тупая боль. Она ползла все дальше по руке. Я начал постанывать. Поднялась температура.

Доктор Птичкин, занюхав спиртоколу египетским крекером, потрепал меня по голове – все будет хорошо, сам увидишь!

На коленях у него лежали воспоминания Жукова – недавно появившиеся, и он бормотал:

– Вот это полководец! Ну почему мы не дошли до Ла-манша? Показали бы вам, господа англичане!

На шестой или седьмой день в Асуане стояла жуткая жара, и я почувствовал, что загибаюсь. Действовать надо было немедленно. Пересчитал фунты: их было около сорока. Переоделся в гражданское и на попутке доехал до асуанского вокзала. Там фунтов за двенадцать купил билет первого класса до Каира. Ехать предстояло всю ночь.

Я мотался на нижней полке, скрежеща зубами. Пот лил градом.

Ту ночь я не забуду никогда – зловещую луну над Нилом и стук колес, а также бред, в котором представал то Аменхотепом, то Тутанхамоном.

Рано утром, приехав в Каир, взял такси и рванул в советский военный городок.

Вошел в полевой госпиталь и сказал просто:

– Подыхаю.

Дежурный врач быстро осмотрел меня, положил на операционный стол и дал чего-то выпить.

Скальпелем взрезал гипс. Его глазам открылось удивительное зрелище: там, где был локоть, вздулся громадный гнойный пузырь размером с апельсин.

Тем же скальпелем он рубанул по пузырю: вылился стакан гноя.

Наступило мгновенное облегчение.

Врач впрыснул антибиотик, продезинфицировал рану, замотал обычным бинтом и сказал:

– Еще бы пару дней – и мог лишиться руки.

И велел недельку полежать.

Как был в состоянии эйфории, я вышел на улицу.

Сашу в Наср-сити я не застал, он был на канале.

Весь день я думал, как избавиться от Асуана и радиолокационных махалок. Наутро пошел в военный госпиталь и потребовал перевести меня в Каир – по причине высокого давления.

Ртутный столбик действительно зашкаливал – после всех приключений. А может, врач пожалел меня…

Полковнику Квасюку не оставалось ничего другого, как подписать приказ о моем переводе в Каир, в штаб ПВО.

Победа!

Я сел в вагон первого класса и на этот раз с приятным чувством поехал в Асуан, купив в привокзальном киоске пачку бульварных французских газет и журналов.

Во «Франс Диманш» прочел историю о бывшем офицере СС, который сделал операцию по смене пола и стал великолепной женщиной.

Было написано: бывший штандартенфюрер СС Хорст Н. стал дамой. Красивая блондинка была в «той жизни» жестоким арийским мачо, который расстреливал партизан. Теперь Хорст Н. испытывает многократные женские оргазмы. Помог ему профессор Абу-Сейф, каирский врач, владелец частной клиники в Гизе.

Обдумывая чудесное превращение бывшего эсэсовца, я забылся тяжелым сном.

Когда подъезжали к Луксору, пристал сосед по купе, советский полковник в штатском:

– Переводчик, слышь, пойдем в Долину царей!

Но я забился в угол на верхней полке и бормотал:

– Не пойду! Не заставите!

Потом жалел, что не пошел в Долину царей: увидел ее лишь много лет спустя.

В Сахари-сити я нагло ушел в санбат и там залег на десять ней. Греясь на раскладушке в колониальном саду под бананами, читал «Тошноту» Сартра, экзистенциальные эссе Камю, и мне казалось, что жизнь прекрасна. В тот момент я забыл об опасности радиолокационного облучения.

А выписавшись, собрал вещички и уехал в Каир, осыпаемый ругательствами командного состава.

И СНОВА АСУАН
(12 марта 2010 г.)

Наш самолет прилетел из Каира на маленький пустынный аэродром. Я сразу почувствовал особую энергию этого места, знакомую по 71-му году. Асуан, наверное, лучшее место в долине Нила. Здесь живут смелые длинноногие нубийцы, презирающие покорных феллахов Дельты. Здесь самое яркое солнце и жив еще дух того, первобытного Египта.

Нашу группу привезли на пристань, где стоял лопастный пароход «Синухе». Кажется, так звали героя древнеегипетского эпоса. Синухе-египтянин. Который убежал от гнева фараона в Верхний Египет и вернулся домой после долгих и опасных странствий.

На берегу, перед посадкой на пароход, поговорил со старым грузчиком-нубийцем. Он помнил русских. Их было здесь так много в 60-е… Русские строители дружили с египтянами, пили с ними пиво, пели песни.

– Теперь – не те русские, какие-то шумные, надменные туристы. Мы не понимаем этих новых русских, – заключил грузчик.

В Асуане к нам приставили Мухаммада – пожилого беззубого гида. Я сказал «пожилого» – но ему, наверное, было лет сорок пять. Здесь люди рано стареют. Рассказывая о богах Древнего Египта, он смущенно прикрывал беззубый рот.

Когда Мухаммад узнал, что я был с русскими хабирами во время «войны на истощение», спросил:

– А ты не боишься, что тебя узнают?

У Мухаммада, как у советского человека, реакция была однозначной: «Не боишься, что тебя вспомнят спецслужбы?»

Эти слова заставили меня рассмеяться:

– Кому я нужен в свои шестьдесят лет и с немецким паспортом? Все, что было – история!

Он подумал и оскалился щербатым ртом:

– Действительно, история!

Но эта история жила в них, и они хорошо помнили о временах дружбы с СССР. В Каире я задал отставному египетскому военному вопрос: почему в 72-м выгнали хабиров?

Он стыдливо потупился.

Потом взял меня за руку и сказал:

– Садык, друг! Мы не могли тогда поступить иначе! Никто бы нам не поверил, что мы можем победить Израиль сами!

Я вежливо принял этот аргумент, хотя причина, ясно, была в другом.

Прямо с самолета в Асуане я сунулся в тэкс-фри шоп и выяснил, что двухдневный срок на покупку спиртного иностранцами здесь не действует. Я сразу затоварился: взял три полуторалитровые бутылки виски Famous Grouse.

Сидя в шезлонге на палубе парохода, я попивал виски, предварительно перелив в бутыль из-под минералки и подкрасив кока-колой. До Луксора этой алкогольной смеси должно было хватить, так я рассчитал.

Мы проплывали идиллические берега Нила – с пальмами, одинокими буйволами, ишаками, верблюдами. Вдали, на песчаной горе, одиноко возвышался мавзолей Ага-хана. Великий пейзаж, при виде которого в душе оживало чувство полузабытого, но близкого прошлого.

Над этим уголком земли, казалось, нависла тень Атлантиды. Согласно ряду эзотерических источников, за десять с лишним тысяч лет до нашей эры последние жрецы-атланты бежали сюда, на юг Египта, и принесли знания атлантической цивилизации. Они прибыли в Египет, чтобы сохранить наследие, из которого вышла западная цивилизация. Запад начался не в Греции и Риме, а здесь, на юге Египта.

Я подливал себе алкогольную смесь, но никто из немцев и арабов подвоха не замечал. Кроме подлого старика Шамса. Он-то знал повадки гяуров по многолетнему пребыванию в Германии.

Шамс подозрительно ходил вокруг меня, бросая косые взгляды на бутылку с миксом.

А я, расслабившись, пил виски с колой, курил и меланхолично взирал на зеленые берега Нила.

Наш пароход проплыл Эдфу, Комомбо. Посетили храм в Комомбо.

Босоногие малыши бежали по берегу, махали нам руками. Бесконечная лента Нила, по мутной поверхности которого бесшумно скользят фелюки и вдаль уходят пустынные холмы под ярко-синим небом. Это и есть вечность.

Так мы доплыли до Луксора и Долины царей.

Это, наверное, самый большой некрополь в мире. Здесь повсюду захоронения – и фараонов, и обычных людей. Каждый в Древнем Египте заботился о собственном бессмертии. В этом проявлялся индивидуализм. Ремесленники сами расписывали свои могилы. Сколько их, безымянно ушедших, лежит в песках? И есть ли что там, в загробном мире?

Допив бутылку виски, понял: «Чего причитать, чего вопрошать? Все само собой сладится. Все само решится».

ПРОФЕССОР ФУКЕ
(15 марта 2010 г.)

Третий день плавания по Нилу.

Мы в Луксоре.

Шамс невыносим. Водит нас на экскурсии, по магазинам и всюду нагло жрет – за счет хозяев. Пока немцы затовариваются в алебастровых и папирусных лавках, Шамс садится под навесом и поглощает шорбу, брынзу и нильскую рыбу.

Его мерзкая антисоветская и русофобская сущность вскрылась, когда он сказал мне:

– Плохие были у вас, русских, турбины! Из-за них чуть не встала Асуанская ГЭС. Пришлось в Германии закупать.

Это напомнило мне капитана Хильми.

«Ах ты гад!» – Я чуть не вмазал ему в слюнявые губы и пошел один в город – подальше от немецких попутчиков и Шамса.

Кого только не встретишь в храме Амона-Ра! Внимание привлек изящный полустарик в белом костюме, по виду европеец. В отличие от косноязычных и ленивых местных гидов он легко порхает в парусиновых туфлях, воркует по-французски, называет даты, улавливает связь времен.

Прибиваюсь к нему. За ним послушно следуют две пары богатеньких частных туристов из Франции.

– Можно вас послушать? Я русский журналист.

– Извольте, сударь! Меня зовут Ален. Фуке.

– Фуке? Как того самого?

– Да, как министра финансов Луи Четырнадцатого. Я с ним в далеком родстве.

Вместе с французами обхожу храм Амона-Ра. Фуке объясняет, почему один из двух гранитных обелисков, стоящих перед храмом, был вывезен в ХIХ веке и установлен на площади Согласия в Париже. Рассказывает о поклонении кошкам в Древнем Египте. Когда кошка умирала, ее хозяин в знак траура сбривал брови. А кошек мумифицировали.

Он все рассказывал, а мне становилось не по себе: информацию о Древнем Египте можно воспринимать лишь малыми дозами.

Профессор археологии Фуке – большой оригинал. На пару с другом-геем Дидье он купил деревянный парусник и большую часть года живет на нем. Эта разновидность корабля, известная очень давно, называется «дахабия». Он принимает на паруснике постояльцев – состоятельных туристов, которым показывает памятники Древнего Египта.

Что влечет его в Луксор, где он проводит долгие зимние вечера на своей дахабии? Наверное, особая магия Египта, которая привлекает и меня, и многих других.

Вместе с Дидье он возлежит на шелковых подушках и потягивает кальян, глядя на проходящие суда. Накурившись, они созерцают звезды.

Утром друзья садятся в лэндровер и едут на правый берег Нила – в пустыню, на раскопки. По пути в Долину царей они видят привычный нильский пейзаж: пальмы, глинобитные домики и поля, где в арыках стоят по колено в воде покорные феллахи. Вода кишит паразитами, которые проникают в голые крестьянские икры и вызывают опасную болезнь – бильгарциоз. Последствия печальны, возможны слепота и паралич. На возвышениях стоят охранники с мушкетами и зорко следят за порядком. Деревенский староста – омда – разрешает им стрелять на поражение.

Забудьте аграрную реформу Насера! Забудьте борьбу с феодализмом! От Нижнего царства до нового Египта – сплошное бесправие.

За колоссами Мемнона дорога разделяется: левая ведет в Долину царей, правая – в Долину цариц. Фараоны выбрали это выжженное безлюдное место для вечного уединения.

Ален и Дидье проезжают мимо: их манят маленькие захоронения на склонах гор, где рыли себе могилы ремесленники и другие незнатные люди.

Ален Фуке прижимает к груди рюкзак с нехитрым археологическим инструментарием – лопаточками, щеточками, ломом, скальным молотком. И еще: он давно использует небольшое однорогое кайло с хорошо оттянутым клювом для проходческих работ в карстовых пещерах левого берега. Но это – его профсекрет.

Накопавшись вдоволь, они будут писать полевые отчеты. Они не осрамятся. Тайны Древнего Египта откроются им.

Бог Гор, бог Тот, бог Птах. Но эффектней всех бог-шакал Анубис, покровитель умерших и некрополей. Он будет часто являться им во сне, требуя прекратить раскопки.

КАИР МИСТИЧЕСКИЙ
(июнь 71-го)

Бежав из Асуана, я снова очутился в Каире. Разложил нехитрые пожитки в огромной пустой квартире в Наср-сити, 6. Пошел гулять в Гелиополис.

Ощущение, будто вернулся в цивилизацию.

В книжном магазинчике купил странную книжечку Люка Дитриха – «Счастье печальных людей». Что-то затронуло душу. Позднее узнал, что этот французский писатель-маргинал примкнул к группе Гурджиева, и тот искалечил его психику. Дитрих умер молодым и безвестным.

В Каире у меня все чаще возникает трудно объяснимое беспокойство. Устойчивая психика советского студента заметно меняется: как будто духи старого и нового Египта назойливо стучатся в черепушку.

Тревожная ночь в Наср-сити, 6.

Дует, завывая, ветер с пустыни. Песчинки проникают сквозь ставни и рамы, скрипят на зубах. У военного переводчика назревает религиозное состояние. Хочется молиться.

Скажите, ночные призраки! Скажите, ангелы-хранители, души атлантов и первых схимников пустыни! Почто мы суетимся в северных широтах? Не лучше ли раствориться здесь, в дельте Нила, и возрождаться в бесчисленных поколениях, в течение тысячелетий? Здесь не так страшно умирать, здесь можно безмятежно размножаться и стареть.

Неделю спустя купил у букинистов в Гелиополисе потрепанную книжку о Данте и его духовном видении. Когда прочел, стал истово креститься. Потом зарыдал-заплакал, глядя на пламенеющее небо над пустыней.

Как сказал Рембо, поклонения богам больше нет. Оно ушло, оставив нас наедине с собой. Но там, в египетской пустыне, я слышал отголоски ушедшей веры.

Эхо эха.

Значит, эта вибрация все же была!

МУКАТТАМ
(июнь 71-го – февраль 72-го)

Гора Мукаттам – могучая известняковая структура, из которой столетиями вырубали каменные глыбы для строительных работ. Мукаттам навис над Каиром, а на его стесанной макушке установлены антенны, системы дальней связи. Это – лучшая точка для военных локаторов и радаров. А также для наблюдателей каирской жизни с высоты птичьего полета.

На этой самой горе Мукаттам после приезда из Асуана я провел многие месяцы – в объединенном штабе ПВО.

Флешбэк: лето 71-го.

На горе Мукаттам машут лопастями гигантские советские РЛС. К горе прилеплена большая белая казарма – для русских солдат. Они живут как робинзоны: ходят строевым шагом, обслуживают радары, взгромоздившиеся на верхней площадке. В город их не пускают.

Общее настроение: когда же дембель?

Главное желание – продемонстрировать неподчинение сержантам и офицерам.

Об этом мне говорит солдатик Слава, когда мы курим «Килубатру» у парапета над Каиром. Он хочет одного – вернуться в Питер и оттянуться по полной. Там его ждет девчонка, ждут фарцовщики, ждут приключения. Бизнес-план уже созрел в его молодой советской башке.

Он не знает, что ему еще ждать долгих 20 лет, пока в России разрешат свободную торговлю. А до той поры – он может сесть в тюрьму за десять долларов в кармане.

Эти солдатики – герои. Они ухитряются приводить блядей в расположение части, сквозь оцепление и блокпосты.

Подходит рядовой Коврижкин.

– Ребята, ну умора! Вчера мы с Петькой на РЛС поспорили – кто бабу приведет. Мы продали солярку – на три фунта, и рыжий Ахмет – живет с семьей на кладбище, что в старом городе, – привел нам местную – Фатиму. Лахудра, конечно, изрядная, немолодая, толстая, но для солдата все сойдет. Мы с Петькой провели ее в расположение дивизии – сквозь три ряда колючей проволоки (одна из них – под напряжением), сквозь всех арабских и советских часовых, и заперли на станции. Там ее хлопцы тягали два часа. Она пыталась вырваться, кричала, что хватит. Но наши ребята крепко ее держали. Пока не получили свое. Жара, конечно, свирепая, кондишена нема, но подвиг совершили.

Зенитная самоходная установка «Шилка», вот где это, кажется, было. А может, и самоходный ракетный комплекс «Стрела». Я в них толком тогда не разбирался. «Шилка» и «Стрела». Арабы называли их «Шилла» и «Стрелла». Звучало красивее, чем по-русски.

Как-то командир залез в самоходку и охренел: там сидела пышная дама в черном и хлопала себя по ляжкам. Его глаза разъехались: отодрать шлюху, разнести кабину вдрызг или доложить куда надо?

Как настоящий советский офицер, он предпочел ничего не делать. Выскочил на песок, вытер взмокшие ладони и показал кулак рядовому Коврижкину.

По субботам, когда стемнеет, у советской казармы на Мукаттаме устанавливают проектор и крутят советское кино. В этот вечер – фильм «Офицеры», в бессчетный раз.

Солдаты сидят, курят, переживают. В них просыпается любовь к родине, подавленная казарменной жизнью.

Один говорит мне:

– А как бы со Светличной познакомиться? Вот эта баба – идеал, люблю ее бледно-голубые глаза.

Я не понимаю:

– А разве она играет в этом фильме?

– Да нет, я так.

Флешбэк: июль 71-го, невыносимая жара.

Гора Мукаттам, штаб-квартира ПВО Египта. Комната отдыха офицеров.

Шумит старый кондиционер. Гонит все тот же горячий воздух. Гулко падают капли охлаждаемой воды. Всю жару убрать невозможно. Но, подставив лицо потоку воздуха, можно освежиться и простудиться.

Из транзистора доносится мурлыкающий Кэт Стивенс: My Lady d’Arbanville.

Снаружи доносится приятный запах жареных овощей: солдат-денщик готовит обед офицерам. Он делает это на походном примусе, во дворе. Затем раскладывает под навесом лепешки, рис, подливу, овощи, мясо. Это не для них, тощих феллахов. Это для офицеров. Только будут ли эти раскормленные увальни защищать свою фараоновскую родину?

Фараоны лежат в песках, думают: «Кто мы, где мы и что наши кости, и что наша мумифицированная плоть? Почто нас выкинули на свалку истории?»

Под песками – земная кора, ее глубина – от пяти до тридцати километров, под ней – мантия, внешнее и внутреннее ядро, а снаружи – гора Мукаттам. А по ней бегают микроскопические создания – люди.

Кто под кем?