Текст книги "Жестяная корона (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Билик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

   Она снова потянула психокинетика и ему пришлось подчиниться. Голова предательски закружилось, но продолжалось это всего несколько мгновений. Квик взяла Ивана за руку и шагнула в "окно". Тело девушки исчезло, лишь в его большом кулаке была сжата маленькая ладошка. Отступать было уже поздно. Мужчина сделал огромный шаг и стал падать. Свалка исчезла, впрочем, как и весь свет вокруг. Со всех сторон обступила темная шевелящаяся мгла. Хотелось кричать, плакать, звать на помощь, но рта не было. Или не было сил открыть его, почувствовать, что он должен быть где-то здесь. Иван ощутил лишь обжигающий холод и громкий всплеск воды.

   Чужеземцы

   Леди Алитори Барноул, к величайшему удивлению сира Иллиана, полностью его разочаровала. После рассказа Крафти, он ожидал увидеть интересную женщину в годах, которая смогла своими чарами вскружить голову почтеннейшему сиру Гранквисту так, что тот бросил жену с дочками. Но его вниманию предстала высохшая маленькая старуха с пигментными пятнами на морщинистом лице. Ее с натяжкой можно было назвать не уродливой, не то, что симпатичной. Лейтли тешил себя надеждой, что в те времена, когда она впервые встретилась с Гранквистом, леди была значительно моложе и, возможно, интереснее. Хотя представить такое было трудно.

   Но больше всего его поразила та надменность, с которой леди Барноул обращалась не только к слугам, но и собственному сыну. Лейтли ожидал увидеть тихую женщину, привыкшую к общему презрению, но гордыня Алитори была больше всех земель ее предков. Обманутые ожидания рыцаря, разошедшиеся с действительностью, так смутили Иллиана, что он даже попал в неловкую ситуацию, не сумев представиться и отрекомендоваться нужным образом. Лишь едва заметно кивнул, да и то немного невпопад, чем вызвал лишь пренебрежительный взгляд матери своего нового сеньора.

   – Надолго ты? – кинула она сыну, после всех церемоний. Ни особого участия, тем более любви в ее голосе не слышалось.

   – Нет, через полторы недели на Утесе Гроз свадьба сэра Виллиана и леди Беристеи. Дядя отпустил меня от себя лишь потому, что ехать из Долины Сов туда всего три дня.

   – И тебе обязательно там быть?

   – Будут все члены обеих семей.

   – И что же, гордые чистотой своей крови Энты готовы породниться с грязными Тумкотами? – с насмешкой спросила леди Барноул.

   – Это ради укрепления нашего королевства. Союз Энтов и Тумкотов принесет много пользы.

   – Тебе всего шестнадцать, а ты говоришь, как этот старик, твой дядя, – скривилась Алитори.

   – Если бы не моя сыновья почтительность и любовь к вам, после этих слов, я уже сейчас бы приказал седлать лошадей, – появился румянец на щеках Эдвара.

   Леди Барноул хотела что-то сказать, но видимо вовремя сдержалась. Поджав тонкие обветренные губы, она быстро вышла из комнаты, провожаемая многочисленными служанками. Маленький сеньор был так раздосадован разговором с матерью, что пнул старый стул и тот не преминул развалиться.

   – Иногда мне кажется, что ей вообще не важно, есть я или нет, – произнес вслух Эдвар. Кроме него в комнате были только Иллиан и Мойно, поэтому рыцарь не сразу понял, кому это адресуется и адресуется ли вообще. – Неужели у всех так? – теперь его взгляд остановился на Лейтли, значит, стоило что-то ответить.

   – К сожалению, я не могу ответить вам милорд. Свою мать я не помню.

   Эдвар все не сводил глаз с Иллиана, поэтому пришлось объясниться.

   – Моя мать умерла при родах. Я ее никогда не видел. Воспитывала меня кормилица и отец.

   – Я бы отдал все на свете, лишь бы был жив отец. Тогда бы все было по-другому.

   Иллиан не спросил, что бы было по-другому. Может быть, леди Алитори не превратилась бы в мрачную стерву, готовую сквернословить про все и вся, а мальчик не тяготился опекой своего могучего дяди? Иллиан не спросил, а Эдвар не ответил. Они лишь вышли из комнаты, и принялись гулять по замку – единственному развлечению, доставлявшему маленькому господину удовольствие.

   Замок долины Кричащих Сов был действительно красивым местом. Наверное, в него можно было не влюбиться, лишь будь у тебя черствое сердце или слабые подслеповатые глаза. Оставалось загадкой, откуда у бедной семьи Барноул нашлось достаточно денег, чтобы соорудить это небольшое по нынешним меркам, но величественное сооружение. Крепкие башни, будто выросшие из земли и являющиеся продолжением здешних невысоких гор, стояли, подпираемые со всех сторон толстыми и прочными стенами. Со смотровых площадок просматривалась вся равнина, раскинувшаяся до самых гор, за которыми уже и располагался громадный Утес Гроз. Всего какой-то день пути от него на север и глазам открывалось безбрежное Северное море, за которым жили племена. Все еще не покоренные, но уже сломленные и отброшенные на менее плодородные земли. А ведь когда-то и Утес Гроз был вотчиной какого-то ярла, а волны разномастных племен, объединенные одним вождем, доходили и до крепости долины Кричащих Сов, разбиваясь об нее, как о волнорез.

   Северные ворота замка стояли в узкой прогалине между острыми утесами. Пройди через них, минуя долину Кричащих Сов, и окажешься в самом сердце королевства. Однако за все время, пока северяне умирали под стенами обители Барноул, еще ни один из них не одолел эту преграду.

   Иллиан стоял вместе с Эдваром и Мойно на верхней площадке одной из башен. Маленький сеньор молчаливо смотрел вдаль, туда, где кончались его владения; Черепаха стоял вполудреме, облокотившись на стену, а Лейтли нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Признаться, ему и самому нравился вид равнины, но сейчас все мысли были за северными вратами, где раскинулось несколько хижин, а в одной из них были спасенные им чужеземцы.

   От красавицы, которая назвалась Хелен, добиться каких-либо сведений, объясняющих ее появление в здешних местах вместе с этим русым гигантом, не удалось. Незнакомка плохо понимала язык или делала вид, что плохо понимает. Иллиану казалось, что черноволосая попросту хитрит, потому что нужные ей вещи она просила без труда. Лейтли удавалось навещать ее, вернее их – девушку (а после того как Хелен смыла болотную грязь и надела чистую одежду, оказалось, что она относительна молода) и лежащего безжизненной колодой мужчину (тот все же был постарше) – вполне официально. Маленький господин не проявил интереса к чужеземцам, в отличие от сира Крафтера Боули. Придворный глумослов выразил живейшее любопытство, но по какой-то причине пришелся девушке не по душе и бросил все попытки завязать дальнейшее общение. Зато заметил, что между Иллианом и Хелен мосты наведены, и через Эдвара "попросил" принять посильное участие в жизни чужеземцев. Только теперь Лейтли в полной мере открылся тот факт, что гаер имел огромное влияние на маленького господина.

   Так или иначе, но каждый день, ближе к вечеру, когда сир Эдвар уходил в свои покои, а Мойно засыпал перед его дверью, Иллиан отправлялся за северные врата. В его распоряжении было меньше часа, пока их не закроют, поэтому рыцарь всегда торопился, чем придавал своему важному виду несколько растрепанный и неряшливый образ. А ведь в замке, как выяснилось, телохранитель лорда оказался не последним человеком.

   Как только они прибыли домой, маленький сеньор занялся обмундированием не только рыцаря, но и его людей. Лейтли со своими крестьянами обзавелся залатанной после многих боев кольчугой с чужого плеча. Эдвар буквально упрашивал его посмотреть в оружейной кирасу или хотя бы, по примеру Черепахи, надеть нагрудник, но Иллиан посчитал, что кольчуги ему будет достаточно.

   В довесок, перед Лейтли были открыты все двери в замке. Стража была предупреждена о его полномочиях и при появлении телохранителя важно кивала, хотя никакой фактической властью Иллиан над ними не обладал. Например, задержись он разок у Хелен после закрытия ворот, обратно бы его не пустили – это как пить дать. Тут уж будь хоть трижды телохранителям лорда долины Кричащих Сов.

   – Теперь я правитель этих земель, – прервал размышления рыцаря Эдвар.

   Иллиан даже вздрогнул. Рыцарь и забыл вовсе, что они по-прежнему в башне, а не за северными воротами, как ему грезилось. Мойно от слов господина тоже приоткрыл глаза, но оценив ситуацию, снова сомкнул веки.

   – Когда-то я думал, что это будет величайшее время в моей жизни. Тогда я был еще совсем мальчиком и не жил в столице. Вы знаете, например, сир Иллиан, что мой троюродный брат Грегори Энт, который на два года старше меня, владеет всеми Уоргидскими землями?

   – Признаться, я слышал о сире Грегори, но лишь обрывочные сведения, – осторожно высказался телохранитель.

   – И что же вы слышали? Что сир Грегори, по мнению моего дяди, позорит род Энтов? Тем, что падок до мужчин? Или, что в припадке гнева убил свою молодую жену?

   – Все понемногу.

   – К сожалению, это правда. Но дело не в том, каков он и кого пускает в свою постель. Этот человек владеет всей Уоргидской провинцией, владеет из рук вон плохо, но он так и останется полновластным правителем этих земель. Потому что он Энт.

   – Как и вы.

   – Полудрево-полусова. Я не тешу себя надеждами и иллюзиями. Среди родственников я всегда буду лишь наполовину. Как бы ни любил меня дядя, и кем бы он не был. Отец все же зависит от семьи.

   Они замолчали, мальчик – потому что уже все сказал, рыцарь – потому что не хотел обидеть сеньора. По сути, как бы ни относились к матери Эдвара, он все равно останется членом королевской семьи. И как бы ни сокрушался маленький лорд о крохотном клочке земли в болотах, у него все равно был свой дом, люди и деньги. Тот самый случай, когда бедный слышит богатого, но совершенно не понимает его речей.

   – Вы знали, сир Иллиан, что семья Барноул одна из самых древних, хоть и малоизвестных в королевстве? – резко переменил тему разговора мальчик.

   – К своему стыду, нет.

   – Видите вот эту равнину? Она весьма плодородна, но у нее единственный, очень серьезный недостаток. Негде укрыться. Со времен моего прапрапрадеда здесь правили Эрлеи, Гороны, Оттондолы, а потом Подоттоны.

   – Вымершие семьи.

   – Верно, вымершие семьи. Их, так или иначе, перебили северные народы во время своих набегов. Со временем плодородная равнина стала своего рода медвежьей услугой – ее давали неугодным лордам. А тем приходилось оборонять эту землю ценой собственной жизни. Но я все не к тому... Семья Барноул могла несколько раз претендовать на равнину, но ни разу этого не сделала. Знаете почему? Барноулы никогда не зарились на тот кусок пирога, который не могли откусить.

   Иллиан многозначительно кивнул, дескать, понимает, о чем говорит лорд, но сам почему-то подумал, что Эдвар ведь Барноул лишь наполовину. Энтийская кровь все равно сильнее, вон даже лицом мальчик копия отца. Хотя маленький сеньор с каждым днем нравился ему все больше. Он не был похож на избалованных богатством и роскошью маменькиных сынков, думавших о мягких подушках и вкусных яствах, или грубых древовидных отпрысков воинственных лордов, пытающихся казаться кровожаднее, чем они есть на самом деле. Умом Эдвар Энт оказался значительно взрослее своих лет, хотя для Иллиана все же оставался ребенком.

   Маленький сеньор окинул взором долину в последний раз и принялся спускаться. Мойно, открывший ясные глаза, словно не спал вовсе, шагнул за ним следом, поэтому рыцарю пришлось плестись в конце. Они миновали винтовую лестницу, прошли по широкой каменой галерее с узкими бойницами к другой башне и через нее спустились во двор. Процессия уже было направилась к донжону, как от дальних ворот отделилась огромная тень и стала быстро приближаться к лорду. Мойно вышел вперед и положил ладонь на рукоять меча. Лейтли, хоть внутренне сжался, но еще издали разглядел, что к ним бежит один из местных стражников, поэтому к оружию не прикоснулся.

   – Милорд, милорд, за северными воротами бунт.

   – Бунт? – заикаясь, переспросил Эдвар. Иллиан понял, что его господин напуган. Но все же мальчик каким-то образом совладал с собой. – Живо в казарму, разбуди пятнадцать, нет, двадцать человек, – обратился он к стражнику, – ну живее! Я сам посмотрю, что там происходит.

   – Милорд, рисковать своей жизнью глупо, – тихо произнес Мойно. – Никто не знает, что может ожидать вас там.

   – Но это мои люди...

   – Можно послать просто солдат, никто не упрекнет вас в трусости.

   – Милорд, Мойно прав, – вмешался Иллиан. – Слишком опрометчиво подвергать свою жизнь такой опасности. Я могу отправиться туда с вашими людьми и разобраться во всем.

   Лейтли заметно волновался, но в данный момент не из-за того, что маленькому господину могла угрожать опасность. Там, за северными вратами, в одной из хижин обитала Хелен. Сама мысль об этом не давала рыцарю покоя. Он был готов в одиночку бежать к северным воротам, лишь бы поскорее убедиться, что его новой знакомой ничего не угрожает. Однако маленький сеньор воспринял это по-своему.

   – Возможно, вы и правы. Тогда сир Иллиан, я попрошу вас взять людей и успокоить селян. Надеюсь, обойдется без крови. Не хотел бы я, чтобы мое правление началось с трупов.

   Лейтли кивнул и принялся нервно грызть губы. Казарма была почти сразу за южными воротами, бежать до нее всего нечего, но солдат видно не было. Лишь спустя несколько долгих минут послышался быстрый топот – два десятка людей лорда Эдвара, в кольчугах и шлемах, с копьями наперевес, торопились – хотя, по мнению Лейтли, недостаточно быстро – на зов своего лорда. Среди них Иллиан удовлетворенно заметил трех своих бывших крестьян, это придало ему уверенности – среди солдат и его люди. Теперь их и вправду было не отличить от бойцов, по немолодым лицам можно было даже сказать, что это опытные вояки.

   – За северными воротами бунтуют крестьяне, – начал дрожащим голосом сир Эдвар, но потом успокоился и более спокойно продолжил. – Вы пройдете с сиром Иллианом к ним и успокоите, – сделал мальчик упор на последнее слово. – Сегодня вы подчиняетесь ему.

   Надо было еще сильно постараться, чтобы быстро добраться до северных врат. По сути, их было двое. Первые северные врата самого замка никто «Северными» и не называл, чаще их именовали «вторыми» или «узкими». Этот каменный проход с подъемным, хоть и постоянно опущенным, мостом через полувысохший ров выводил в центральную часть Совиного городка, названия которому не было, ибо каждая даже развалившаяся хижина здесь относилась к замку. Поэтому, когда местные говорили, что живут в замке Кричащих Сов, это могло значить, что их хибара может быть прислоненна к самой дальней северной стене.

   И все же центральная часть уже не замка, но еще не долины, тоже была обнесена каменой стеной, она находилась на склоне. Самые высокие и престижные по местным меркам дома располагались ближе к цитадели. Даже казарму, ранее построенную у южного входа в замок, перенесли за ненадобностью чуть ли не к самому выходу к болотам. Второй выход из городка, те самые Северные врата, вели к равнине, к скособоченным хижинам, раскиданным без всякого порядка. Хотя, по правде говоря, жили здесь не только нищие и обездоленные. Поодаль стояло несколько добротных домов посостоятельнее, принадлежавших зажиточным ремесленникам. Те попросту не пожелали платить лишние деньги за сам факт проживания около каменного замка.

   Преступности среди местных не было, поэтому к чужеземцам относились всегда настороженно. Тем более госпожа Алитори, правившая здесь до совершеннолетия своего сына, ко всяким правонарушениям относилась более чем строго. Любыми аргументами леди Барноул в споре с преступниками были виселица и "позорный стул" с деревянными колодками – в зависимости от тяжести проступка. Поэтому те, кто вел мирную и спокойную жизнь, даже за северными воротами чувствовали себя в безопасности.

   Но Лейтли не знал всего этого. Ему сейчас было все равно, происходят здесь бунты каждую неделю или вовсе не случаются, быстрее бы добраться туда и убедиться, что с Хелен все в порядке. У самих северных врат пришлось остановиться, несмотря на ранее время, решетка оказалась опущена. Уже отсюда были слышны крики и яростная брань, раздававшиеся за воротами, однако самих бунтовщиков видно не было. Увидев телохранителя лорда с воинами, стражники приосанились, а, услышав приказ, принялись проворно поднимать решетку.

   Как только ворота были открыты, Лейтли помчался на шум и двигающиеся в сумраке тени. Пробежав несколько лачуг, он увидел сначала несколько человек, а потом уже всю толпу. Скопище сгрудилось вокруг чего-то, чадя и треща факелами и размахивая заостренными палками. Но удивительнее всего было другое.

   Сначала Иллиан подумал, что ему показалось. Да такого и не могло попросту быть. В предзакатном оранжевом воздухе словно застыли крики, ругань и брызжущая слюна местных. Единственное, что тут двигалось, это небольшой кузнечный молот, бешено вращающийся в воздухе.

   Лишь протолкнувшись вперед, рыцарь смог рассмотреть всю картину в целом – Хелен, зажавшую в руке крохотный крестьянский нож, видимо, у кого-то отобранный; проснувшегося русого великана, теперь стоявшего в одной камизе, без блио и пояса, широко расставив ноги и не сводившего с молота взгляда; лежащего на спине крестьянина, жадно хватающего побелевшими губами воздух; и толпу – гудящую, озлобленную, изрыгающую проклятия и готовую рвать плоть зубами. Все это Иллиан увидел и оценил молниеносно, потому что времени совсем не оставалось, и его рот открылся сам, хлестнув собравшихся обжигающими и одновременно леденящими словами: "Именем лорда Эдвара Энта...".

   Лейтли не знал еще, что именно "именем лорда Эдвара Энта" должно сейчас произойти. Как не задумывался и о том, что маленький сеньор им господин всего-то несколько дней. Послушают ли? Но возгласы толпы осеклись. В считанные секунды перед Иллианом расступились люди, будто боясь оказаться рядом с тем, кто говорит от имени лорда. И наконец сюда смогли протолкнуться стражники, все это время стоявшие где-то на задах – возможно, умышленно не желая попасть в жернова людского гнева.

   – Именем лорда Эдвара Энта, приказываю отойти от чужеземцев и объяснить, что здесь произошло, – смог продолжить Иллиан, воодушевленный присутствием солдат.

   Толпа вновь загудела, как потревоженный осиный рой, но Лейтли повелительно поднял руку и от людской массы отделился грязного вида мужик и быстро залепетал.

   – Гайдун подошел к чужаку. Просто подошел. Поговорить. А тот... – Толпа вновь взорвалась, наперебой подсказывая, что именно сделал незнакомец, однако Иллиан опять ничего не понял.

   – Молчать!

   – Он его молотом, вон тем самым, – указал старик на вращающийся предмет.

   Будто желая опровергнуть его слова, кузнечное клепало безжизненно рухнуло на землю, и чужак, наконец, посмотрел на Лейтли. В его глазах не было ни любопытства, ни удивления, ни испуга, лишь растерянность. Самая обычная растерянность.

   – Я разберусь, – заверил Иллиан. – А теперь расходитесь по домам!

   Толпа лениво загудела, сомневаясь в словах телохранителя. Лейтли заметил, как напряглись солдаты, встав вокруг рыцаря и выставив копья вперед. Вот-вот и начнется кровопролитие.

   – Живо по домам! – медленно и громко произнес Лейтли, подкрепляя свои слова вытащенным из ножен мечом.

   Грозный голос вкупе со звоном извлеченной стали подействовали. Сначала от толпы отклеивались поодиночке, растворяясь в окутанном мглой вечере, потом стали уходит по несколько человек сразу. А когда подхватили и поволокли прочь полумертвого крестьянина, видимо, того самого Гайдуна, Иллиан понял, что все закончено.

   Раньше Лейтли никогда не сталкивался с недовольством крестьян. Вернее, как раз наоборот, сталкивался достаточно часто. Простой люд нечасто был доволен своими господами, почти всегда что-то бурчал, реже бунтовал, но никогда Иллиану не доводилось усмирять селян. Неужели теперь придется?

   Лейтли повернулся к Хелен. Та стояла еле живая от страха, видимо, еще не отошла от произошедшего. Внезапно рыцарь удивился одной особенности, которую только что подметил – она же еще совсем девчонка, обычная испуганная девчонка, которая не знает, что ей делать. Рядом, опершись о стену хижины, стоял тот самый мужчина с русыми волосами.

   – Теперь вы расскажете мне все, – сказал Иллиан и шагнул вперед.

   Теплая встреча

   Сначала Иван почувствовал едкий свербящий запах чего-то противного – смеси пота, дыма, свалявшейся шерсти и тухлой кожи, а уже потом открыл глаза. Он находился в маленькой комнате с замызганным, почти закрашенным глиной овальным окном. На столе трещала лучина, в углу едва заметно шевелилось нечто живое. На чистилище, по представлению психокинетика шестой категории, было непохоже. Либо тут устроили кавер-версию.

   – Очнулся что ли? – раздался знакомый голос. – А я уже собралась памятник заказывать. Только вот фотографию сделать не смогла, не изобрели ее еще.

   – Обкурилась? – приподнялся Иван на локте, стыдливо обнаружив, что лежит в каких-то чужих широких штанах. Причем трусов на нем нет.

   – Хорошо бы покурить, – мечтательно протянула Лена. – Только и сигарет тут нет.

   Лена приподнялась на ноги, и только тут Иван понял, что одета она уж слишком странно. Сначала он принял ее одежду за платье, но приглядевшись, понял – это всего лишь длинная рубаха, на которую зачем-то была надета еще одна, но без рукавов и уже из более плотной ткани.

   – На карнавал собралась? – снова лег он на лежанку. Голову тянуло к подушке с невиданной силой.

   – Мы уже на нем, – подошла к нему Лена. – И чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Я думала, что ты вообще не очнешься. И чего тогда мне тут делать, непонятно? Не знала же, что ты так на окно отреагируешь.

   – Точно, окно, – подскочил Иван, но тут же замычал от боли – голову стиснул невидимый обруч.

   – Да ты лежи пока, не хватало, чтобы опять отключился на несколько дней. Ты что, не помнишь ничего?

   – Почему? Помню. Окно помню. Как воздух поплыл над землей помню. Воду помню. А вот потом... – психокинетик задумался, перебирая в голове остатки воспоминаний. Давалось подобное занятие, откровенно говоря, с трудом.

   – А потом суп с котом, – сердито оборвала Лена. – Вырубился ты. Я знала, конечно, что проход через окно сравним по энергозатратам с преодолением гравитации при космическом полете, у отца было написано, но, вроде, здоровый мужик – и в обморок брякнулся...

   – Скорее всего, это из-за тех плит. Рванул, силы не рассчитал. Ну ты же не предупреждала, что придется на другую планету лететь, преодолевая гравитацию, – примиряющее улыбнулся Иван. – Что, пришлось потом тащить мою тушу через окно обратно?

   – Вот в этом-то и есть небольшая заминка, – голос Лены из сердитого стал извиняющимся. – Мы, как бы это сказать... Ну мы, в общем, не вернулись еще.

   – В смысле не вернулись? – Иван снова подскочил, и голова сразу взорвалась от боли.

   – Ну ты же говоришь, что помнишь воду... Мы когда через окно прошли, ты вырубился сразу. И шлепнулся в болото. Я то на сухом месте оказалась, а когда стала тебя вытаскивать, сама увязла. Пока рыпалась, окно закрылось, если бы не Иллиан...

   – Какой еще Иллиан? – тоном рогатого мужа спросил Иван.

   – Ну я не знаю, кто он там, приближенный лорда. Вроде телохранителя что ли.

   – Какого лорда? – еще медленнее и громче спросил психокинетик.

   В следующие полчаса на него, подобно ведру холодной воды, вылилась вся информация, которую Лене удалось понять из бесед с достопочтенным сиром Иллианом – о воссоединенном королевстве Кантии, которое, кстати, непонятно кто и зачем воссоединил. Он узнал о языческой религии, где фигурировало Три Бога – Айли, Сойнерли и Балтор – создателей Воздуха, Воды и Земли – и о новой неокрепшей вере в Бога Единого. О четырех могучих семьях, на которых данное королевство держится: Энтах, Тумкотах, Лестерлингах и Висселах. О странной иерархии Отцов, охраняющих и оберегающих семьи. Подробнее – об Энтах, молодом господине Эдваре, которого, правда, Лена видела всего раз, на болоте, и о его дяде, старике Эдмоне. О северных племенах, разрозненных и отброшенных на холодные и неплодородные земли, о восточных дикарях, то появляющихся огромной ордой, то пропадающих на несколько лет, о жителях плоскогорья, единственных с кем был союз. Об островитянах, де-факто являющихся жителями Кантии, но де-юро лишенными всяких прав. О забавном названии монет – золотых мечах, серебряных топорах и медных вилах – в соответствии с изображенным на них оружии: мечах, которыми владела только аристократия, топорах, принадлежваших ремесленникам, и вилах, доступных почти каждому.

   – А сами мы чужеземцы с восточных земель, зовут нас Хелен и Айвин, – подытожила она.

   – Как зовут? – имена Ивана почему-то возмутили особенно сильно, чем все эти Энты и Висселы.

   – Хелен и Айвин. Ну че в голову брякнуло, то и сказала. Это вроде как аналоги наших имен на местном... Наверное.

   – Наверное, – скорее согласился, чем спросил новоиспеченный Айвин.

   – Да чего ты? Спасибо бы сказал, что я спасла тебя, – обиделась Лена.

   – Большое тебе человеческое спасибо, что сначала втянула меня в это дерьмо, а потом благополучно спасла, – Иван сел на деревянной кровати и осмотрелся. На трехногом табурете около тюфяка, на котором он все это время спал, аккуратно лежала одежда, явно не размера квика. Значит, его.

   – Да, я знаю, что накосячила. Только мыслить подобным образом неконструктивно.

   – Неконструктивно? Неконструктивно?! – все больше заводился Иван, напяливая широкую рубаху. – Ты лучше скажи, как я домой попаду? Окно когда следующее?

   – Я не знаю, – тихо ответила Лена, – окна периодичны, но не стабильны.

   – Что значит не стабильны?

   – Я читала дневник отца. Там сказано, что он несколько раз путешествовал через окно, которое появлялось со строгой периодичностью в одном и том же месте. Но выходил не только в разных местах, но и разных мирах.

   – Приплыли. То есть, если даже мы найдем окно, то не факт, что попадем домой?

   – Мой план заключался в том, что мы войдем и вернемся, пока окно открыто.

   – Плана Б, естественно не было, – наконец справился со штанами психокинетик.

   Портки оказались странными и короткими, они еле доставали до щиколоток, хотя в них можно было засунуть еще одного мужчину, к счастью, тут же валялись короткие завязки, превратившиеся в подобие пояса. На голую ногу пришлось напялить невысокие башмаки с заостренным носом. Иван долго пытался разобраться, где тут правый и левый, но существенного различия у обуви не было – несколько раз примерив то один, то другой, психокинетик понял, что здесь, видимо, нет понятия левый и правый, а все башмаки имеют некий средний вид.

   – Делать чего будем? – спросил чужеземец Айвин, облаченный в деревенские тряпки.

   – Черт его знает, честно, – уселась обратно сельская девушка Хелен. – Я даже не совсем еще привыкла к этому месту. Каждый раз, когда просыпаюсь, все не верится.

   – Значит, война план покажет, – потянулся Иван, растягивая спину и треща позвонками. – Пойдем хоть посмотрим, где мы оказались, – нащупал он ручку двери и потянул на себя.

   Это походило на место съемок дешевого исторического фильма. Широкие серые дома соседствовали со скособоченными маленькими хибарами. Справа накренилась на одну сторону невысокая крыша кузни, в которой сейчас молчали меха, и дремал на наковальне молот; поодаль, у другой стены, стояли разбухшие бочки с дождевой водой и громадное корыто с мутной жижей, по всей видимости, для скотины. Но что поразило Ивана больше всего – грязь. Казалось, она была везде – под ногами, на стенах домов, облепившая изгороди, засохшая под крышами. Именно она и придавала этой «реконструкции» живой, но вместе с тем отвратительный вид.

   Над всем этим убожеством, словно в насмешку, возвышалась высокая четырехугольная башня из серого камня, укрывшаяся в скалах. С одной стороны ее ласкали острые выступы горы, с другой – обнимала стена с внушительными зубцами и узкими бойницами во весь рост. Правда, людей наверху видно не было.

   Зато несколько живых душ бродило внизу, между полуразвалившихся домов, шлепая башмаками прямо по грязи, разбрасывая во все стороны маленькие фонтаны коричневой каши. Взглянув на них, Иван понял, что допустил кое-какую оплошность в своем облачении – у всех этих людей длинная рубашка была подпоясана, а у него просто болталась. К тому же, почти каждый поверх надел что-то вроде жилетки, а на одном вообще была странная куртка. Но в целом существенных отличий не наблюдалось. Кроме языка, который вскоре услышал Иван, и который, как оказалось, совсем не понимал.

   Началось все с того, что от группы отделился один толстяк с отсутствующим передним верхним зубом. На психокинетика эта мелочь произвела очень сильное впечатление, потому что в обычном, своем, мире он никогда не заострял на этом внимания – у каждого встречного передние зубы имелись всегда. По всей видимости, тут голливудская улыбка русского происхождения, отшлифованная "Колгэйтом", вызвала ровно такое же изумление.

   Местный насмешливо произнес несколько слов на тарабарском языке, видимо, очень остроумных, потому что ожидавшие его вдалеке друзья взорвались громким хохотом. Иван улыбнулся, вроде, оценил шутку, в душе надеясь, что теперь этот деревенский дурачок от него отстанет, и почесал предательски зазудевшее родимое пятно. Тем не менее сельчанину подобное ретирование явно не устроило. Видимо, он хотел полностью растоптать противника, поэтому к уже имеющимся словам прибавилось еще несколько, уже более грубым тоном, от чего гогочущие приятели рисковали надорвать животы.

   "Не хватало еще сразу вляпатся в историю", – подумал Иван. Он сам по себе, несмотря на свою психокинетичность и не скромную комплекцию, парнем был неконфликтным, а в нынешнем состоянии ссориться с кем бы то ни было совсем не хотелось. Но вот его нечаянный собеседник хотел явно другого.

   Увидев, что и это не произвело на чужестранца ровно никакого эффекта, деревенщина решил действовать более примитивно, зачерпнув ладонью с земли вязкую грязь, которой тут было в избытке. Иван оценил ситуацию молниеносно – рука обидчика только стала замахиваться, как с наковальни уже взлетел в воздух молот, забытый кем-то из кузнецов. Наверное, средневековый автохтон так и не понял, что ударило его в грудь и опрокинуло на землю, лишив сознания, но вот его друзья заметили парящий молот, неторопливо крутящийся вокруг своей оси. Двое бросились прочь, а остальные хоть и испуганно, но все же начали обступать чужеземца.

   Молот просвистел над головами нападавших, и те отскочили на несколько шагов, судя по всему, решив, что там они будут в безопасности. Иван уже подумал, что теперь можно ни о чем не беспокоиться – и этих дураков он припугнул. Но к группе сельчан вернулись те двое, пустившиеся в бега, только они были уже не одни. С ними появились около десяти крестьян, вооруженных всякой чепухой – похоже, схватили, что под руку попалось. Дело принимало дурной оборот.