Текст книги "Две томские тайны (Исторические повести)"

Автор книги: Дмитрий Барчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Генералы испуганно молчали. Им ещё никогда не доводилось видеть своего императора в таком гневе. Никому не хотелось рисковать карьерой и идти наперекор монаршей воле, но и согласиться с планом прусского генерала Фуля, околдовавшего императора идеей генеральной баталии, означало обречь армию на погибель.

Отдуваться за всех опять пришлось военному министру генералу Барклаю-де-Толли.

– Ваше Величество, но ведь Наполеон ждет от нас именно таких действий, – начал командующий первой армией. – Он великий мастер разъединять противника и уничтожать его по частям. Быстрый маневр, обходы и охваты – это же его главные козыри. Он ждёт не дождётся главного сражения, чтобы ещё свежими силами окончательно разгромить нас. Это не наши войска окружат его под Дриссой, а он нас. Вначале разделается с нашей армией, потом – с Багратионом, а Тормасова[20]20
  Тормасов – Александр Петрович Тормасов (1752–1819) – русский военачальник, генерал от кавалерии, граф. В Отечественную войну 1812 года командовал 3-й Западной армией на южном фланге.


[Закрыть] оставит на десерт. Нас может сегодня спасти только отступление. Организованное и планомерное. Вглубь страны. Если бы две недели назад мы остались в Вильно, сейчас армии уже не было бы. Отсюда, государь, тоже необходимо отойти. Пока мы не соединимся с Багратионом, ни о каком сражении не может идти и речи. И чем дальше мы заманим врага вглубь, тем больше растянем его боевые порядки. Обозы отстанут от авангарда, его колонны растянутся на марше. Пусть его солдаты падают от усталости, а лошади – от бескормицы! И пусть авангард французов встречают только пепелища. И к осени вы увидите, что останется от великой армии! Вы можете отправить меня в отставку, государь, но я твёрдо уверен, что наш первый орудийный залп должен прозвучать только под Смоленском!

Император выслушал доводы командующего армией и обвёл взором молчавших генералов, а потом покачал головой и вымолвил:

– Если бы я не знал доблестную историю вашего старинного рода, Михаил Богданович, происходящего ещё от первых шотландских рыцарей-крестоносцев, то почёл бы вас предателем. Но я вижу, что не корыстный интерес и не трусость движет вами, а искренняя обеспокоенность судьбой Отечества. Посему скрепя сердце соглашусь с вашими резонами. Но что же нам делать, господа?

Последнюю фразу император произнёс в полном смятении, чуть не плача. Один пожилой генерал, видя нерешительность государя, пришёл ему на помощь и ласково, как старый добрый друг, посоветовал:

– Мне кажется, что в этот трудный для державы момент Вашему Величеству лучше отбыть в Санкт-Петербург, чтобы из столицы высшей монаршей властью поднять дух народа, пробудить у подданных национальное чувство, обеспечить набор новых полков и спасти Россию!

– Вы действительно считаете, что в столице я принесу больше пользы Отечеству? – спросил готовый разрыдаться царь.

– Без всякого сомнения, Ваше Величество! – не моргнув глазом, ответил генерал и переглянулся с военным министром.

Барклай-де-Толли тоже утвердительно кивнул головой. К нему присоединились и другие генералы. Все в один голос стали упрашивать царя покинуть армию и отправиться в столицу. Даже зачинщик разногласий, генерал Фуль, ничего не возражал против такого единодушия, а молча стоял у макета несостоявшейся баталии и теребил в руках фигурку, означавшую российского императора.

– Я подумаю над этим, господа генералы. А пока начинайте подготовку к отступлению, – сказал царь и вышел из комнаты.

Вечером, прогуливаясь вдоль редутов и глядя на плавные волны Северной Двины, Александр повторял про себя фразу из письма сестры Екатерины: «Ради Бога, не поддавайтесь желанию командовать самому!.. Не теряя времени, надо назначить командующего, в которого бы верило войско, а в этом отношении Вы не внушаете никакого доверия!..».

Через пять дней в Полоцке император покинул армию, не назначив преемника. Функции главнокомандующего по должности военного министра стал выполнять генерал Барклай-де-Толли.

Москва. Красная площадь. Июль 1812 года

Великое скопление народа. Толпы горожан и крестьян приветствовали своего государя по дороге в Кремль. Калеки целовали полы его мундира, женщины плакали от умиления и тянули к нему свои руки.

– Ангел ты наш! Батюшка! Заступник! – слышалось со всех сторон.

На парадной лестнице Кремлёвского дворца в окружении самых именитых горожан с хлебом-солью поджидал царя московский генерал-губернатор граф Ростопчин.

– Московские купцы, государь, пожертвовали на армию два миллиона рублей. Дворяне готовы немедленно выставить ополчение из восьмидесяти тысяч человек. Помещики снаряжают за свой счёт целые полки. Древняя столица России готова сразиться с антихристом! – с театральным пафосом возвестил граф и пустил по щеке крупную слезу.

Солнце, отражаясь от золотых церковных куполов, слепило глаза. Растроганный царь зажмурился, обнял Ростопчина и трижды, по русскому обычаю, расцеловал его в плохо выбритые щёки.

Толпа взревела от восторга.

Санкт-Петербург. Зимний дворец

Северная столица встречала императора с не меньшим энтузиазмом. На Невском проспекте в ликующей толпе было раздавлено несколько женщин и детей.

Но в Зимнем дворце Александра ждал холодный приём.

– Лучшей кандидатуры на должность главнокомандующего, чем генерал от инфантерии Михаил Илларионович Кутузов, нам не найти. Его популярность в армии может сравниться лишь со славой Суворова. Солдаты обожают его и готовы идти с ним в огонь и воду. И не забывайте, Ваше Величество, что заключением мира с Турцией мы обязаны именно Кутузову. Даже представить страшно, что было бы с нами, случись сейчас воевать ещё с турками, – уговаривал царя Аракчеев.

Александру этот кандидат явно не нравился. Его Величество всё ещё не мог простить одноглазому циклопу свой позор под Аустерлицем.

Если бы он тогда послушал советы Кутузова, то наверняка избежал бы позорного поражения. Только благодаря чутью старого лиса удалось спасти отступающие войска от полного разгрома. Но цари не любят, когда кто-то бывает умнее их. Поэтому последующую опалу Кутузова – назначение вначале киевским военным губернатором, а затем командующим Молдавской армией – двор воспринял как закономерность. Поставить сейчас Кутузова во главе всех армий – означало бы признать публично свою прошлую некомпетентность, поэтому царь искал любой повод, чтобы отклонить эту кандидатуру.

– Но он же стар! Ему уже под семьдесят. Что будет, если он умрёт от старости на поле сражения. Нас же в Европе поднимут на смех. Скажут, что Россия настолько оскудела людьми, что ставит под ружьё дряхлых стариков.

– Если Россия падёт перед Наполеоном, то в Европе некому будет смеяться над нами, – возразил начальник военного департамента.

– Но почему Кутузов? Почему не Барклай, не Багратион? Это молодые, толковые генералы. Чем они хуже? – не сдавался царь.

Аракчеев выдержал паузу, ожидая, пока Александр Павлович успокоится, а потом сказал:

– Князь Багратион – храбрый воин, но излишне горяч. Кровь горца бурлит в нём. Это может сказаться на управлении армиями в критический момент. Барклай-де-Толли – наоборот, выдержан. Но он – иностранец. А главнокомандующему предстоит трудная миссия. Скорее всего, отступать придётся и дальше. Может быть, даже оставим Москву. А такой грех офицеры и солдаты простят лишь командиру, которому безгранично верят. Шотландца или грузина поднимут на штыки. А за Кутузова пойдут на смерть. Потому чрезвычайная комиссия предлагает вам вернуть Кутузова.

– Хорошо. Давайте указ. Я подпишу, – скрепя сердце согласился император.

– Комиссия считает, что для полноты полномочий Михаилу Илларионовичу необходимо присвоить звание генерал-фельдмаршала. Ему придётся руководить генералами…

Царь вяло огрызнулся:

– А не много ли будет для одного старика. Ему и так год назад присвоили графский титул, нынче он уже стал светлейшим князем! Так и до российского Бонапарта недалеко! Ну… хорошо… я подумаю…

Но Аракчеев не уходил.

– Ещё какие-то вопросы? – спросил его уставший царь.

– Да, Ваше Величество, – замялся министр. – Только Михаил Илларионович согласен принять на себя командование войсками при одном условии… Ваш брат Константин должен удалиться из армии. Кутузов считает, что он не может ни наказать, ни наградить Великого Князя. И потом ваш брат, государь, настолько уверен в непобедимости Наполеона, что сеет в офицерской среде пораженческие настроения. В действующей армии подобное поведение недопустимо. Пожалуйста, отзовите его в Петербург, Ваше Величество…

Царь всё чаще уединялся в своём кабинете в дальнем крыле Большого летнего дворца и отказывался кого-либо принимать. Плохо ел, мучился бессонницей, а иногда в хорошую погоду в одиночестве бродил по аллеям Английского парка.

Из действующей армии известия приходили нерадостные. Новый главнокомандующий, как и предшественник, продолжал отступать. Царю доносили, что Кутузов подыскивает удобное место для решающего сражения. Но Александр Павлович ему уже слабо верил.

Двухдневная поездка в Финляндию, где он встретился с наследником шведского престола, несколько отвлекла государя от мрачных дум. Но, вернувшись в Петербург, царь осмыслил итоги переговоров и понял, что пока не произойдёт решающего перелома в его схватке с Наполеоном, все обещания шведов высадиться в Нижней Германии так и останутся обещаниями.

Наконец ему доложили, что около села Бородино, примерно в ста верстах от Москвы, Кутузов решился сразиться с Великой армией. Весь день государь провёл как на иголках, ходил по кабинету, заложив руки за спину, и часто глядел в окно. А ночью он вообще не сомкнул глаз. И только на следующий день, после полудня, появился курьер от Кутузова. В донесении говорилось о победе русских войск.

– Свершилось! – не веря собственному счастью, произнёс Александр Павлович. – Пусть это донесение огласят после службы в Александро-Невской лавре. Пусть все православные узнают о победе русского оружия. А генералу Кутузову передайте, что я признаю его заслуги перед Отечеством, жалую звание фельдмаршала и сто тысяч рублей.

Но вскоре в Петербург стали приходить совсем другие новости. Победа оказалась не столь впечатляющей, как сообщалось ранее. Французы, несмотря на серьёзные потери, продолжали наступать, а русские войска отступали к Москве.

И вот настал скорбный час, когда царю доложили, что на военном совете в Филях принято решение оставить Москву.

Что теперь делать, Александр Павлович не знал.

В императорской семье мнения разделились. Сестра Екатерина дала команду своим слугам паковать чемоданы, намереваясь отбыть в Тверь. Константин продолжал бубнить о непобедимости Наполеона и призывал брата одуматься, пока ещё не поздно, и заключить с французским императором мир на любых условиях, чтобы только спасти династию. Даже матушка, доселе всей душой ненавидевшая Бонапарта, после падения Москвы стала склоняться на сторону Константина. И только жена Елизавета (вот от кого царь никак не ожидал такого упорства!) продолжала верить в победу и призывала мужа к сопротивлению. Дни напролёт она суетилась и готовила бельё и одежду для раненых. Даже продала все свои драгоценности, а вырученные деньги пожертвовала на армию.

Государь колебался, не зная, чью сторону принять.

В Петербург прибыл личный посланник фельдмаршала Кутузова и поведал царю все подробности трагедии.

– Это было настоящее море огня, Ваше Величество. Такое не привидится и в страшном сне. Деревянные дома полыхали, как щепки. Пламя пожирало одну улицу за другой. Рассказывают, что сам Наполеон чуть не сгорел заживо в этом аду! Он кое-как по потайному ходу выбрался из Кремля к Москве-реке и укрылся в Петровском дорожном дворце, – рассказывал полковник завороженному царю.

– Но французы же цивилизованные люди! Как у них рука поднялась на такое святотатство? – недоумевал Александр Павлович.

Полковник смутился, но затем набрался смелости и сказал:

– Люди болтают всякое. Но есть сведения, что вовсе не французы виновники сего зверства. Имение графа Ростопчина Вороново находится довольно далеко от Москвы, но оно тоже сгорело дотла. А на руинах враги обнаружили послание, написанное на большой доске по-французски. Оно гласило, что граф долгое время украшал эту местность и счастливо жил здесь в кругу своей семьи. А теперь все жители покинули её. И хозяин сам поджёг свой дом, чтобы враги не осквернили его своим присутствием. И везде они встретят впредь только пепел. Говорят, что Наполеон даже отправил эту доску в Париж как доказательство варварства русских. Французы пытались тушить пожар, но у них ничего не получилось. Ведь все пожарные насосы из Москвы заранее вывезли. Они расстреливали поджигателей. В назидание другим вешали их тела на площадях. Но златоглавая столица всё равно продолжала гореть. И теперь врагам в ней поживиться нечем.

Царь закрыл глаза и еле слышно прошептал:

– Оставьте меня, полковник. Я хочу побыть один.

Александр видел воочию, как в языках пламени плавились купола церквей, слышал, как в чёрном дыму тревожным набатом звучал колокол. И ему подумалось, что, может быть, это и есть пришествие Антихриста, знаменующее конец света.

Дверь тихонько отворилась, и, осторожно ступая, в кабинет вошла Елизавета. Она подошла к сидевшему с закрытыми глазами мужу и положила перед ним на стол книгу.

Он разлепил веки, увидел её и прошептал:

– Москва сгорела. Что делать, Лиза?

Царица провела своей мягкой рукой по высоким залысинам мужа и, не говоря ни слова, взглядом показала на стол и направилась к выходу.

Александр Павлович посмотрел на толстый фолиант.

Это была Библия.

Её страницы были аккуратно заложены закладками царицы. Царь открыл наугад священное писание.

«Но хотя бы ты, как орёл, поднялся высоко и среди звёзд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь».

Дальше ещё: «Погибели предшествует гордость, падению – надменность».

– О Господи, слава тебе! Ты из слепца сделал меня зрячим! – воскликнул Александр и лихорадочно зашептал, перелистывая одну страницу за другой: – Это же прямо про него… про него… Про Наполеона… Он не внял Твоим предостережениям, Господи, и возгордился своим величием. И Ты его покарал, лишил разума. Он же теперь в ловушке. Что он будет делать в сгоревшей дотла Москве накануне холодов без пропитания и тёплой одежды? Он попался! Попался! Спасибо тебе, Господи, что избрал меня, грешного, орудием своего возмездия строптивому гордецу, преступившему все Твои и мирские законы.

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю», – прочитал царь на последней заложенной женой странице Библии. И тотчас рухнул на пол, обратившись лицом к висевшей в красном углу иконе Казанской Божией Матери.

Впервые на тридцать пятом году своей жизни царь страстно, с истинной верой, исходящей из самых глубин его души, молился Богу.

«Он попался! Попался!» – продолжал твердить про себя, как молитву, Александр, лакею же громко крикнул:

– Пригласите полковника!

Когда посланник Кутузова переступил порог царских покоев, он не узнал своего государя. Перед ним стоял совсем другой человек. Решительный и целеустремлённый.

– Полковник, я обдумал привезённые вами известия из ставки. И вот мой ответ фельдмаршалу. Ни о каких переговорах с Наполеоном не может быть и речи. Никакого мирного договора. Я скорее отращу себе бороду и буду питаться чёрствым хлебом в Сибири, нежели подпишу позор моего Отечества и дорогих моих подданных, жертвы которых умею ценить.

Александр твёрдым шагом подошёл вплотную к курьеру, обнял его за плечи и сказал, глядя прямо в глаза:

– Наполеон или я! Я или Наполеон, но вместе мы царствовать не можем. Теперь я его повадки знаю. Он меня больше не проведёт, из западни ему уже не выбраться!

На глазах у изумлённого полковника появились слёзы. Он склонился перед своим императором в благоговейном поклоне и молвил:

– Государь, устами Вашего Величества говорит слава нации и освобождение Европы.

Наполеон засыпал русское командование предложениями о мире. Но Кутузов и Беннигсен продолжали вялые переговоры с французскими маршалами, чтобы выиграть время и дождаться появления своего главного союзника – морозов. Когда на московские пожарища выпал первый снег, французский император понял, что его дурачат. А русские войска уже шли на Москву и разбили авангард неаполитанского короля. Дальнейшее пребывание в Москве было подобно смерти. И Наполеон отдал приказ об отступлении. Он намеревался сокрушить левый фланг Кутузова и отвести свои войска на юг, где на берегах Дуная можно было перезимовать, а затем с новыми силами на следующее лето закончить русскую кампанию.

Но под Малоярославцем русские войска преградили путь отступающим французам, и им не осталось другого варианта, как возвращаться в Европу по смоленской дороге.

Деревни и сёла уже облетела новость, что враги сожгли златоглавую Москву, осквернили древние храмы, надругались над православными святынями, и теперь оскорблённый народ готовил «тёплый» приём захватчикам. Среди мужиков прошёл слух, что крепостным, отличившимся в войне с французами, царь якобы обещает даровать вольную. Над несчастной головой победителя Европы нависла дубина народного варварского гнева.

«Великая армия» таяла буквально на глазах, и не столько в больших сражениях с регулярными частями, сколько от холода, голода, от бесконечных стычек с летучими казачьими сотнями и партизанскими отрядами мужиков.

В этой войне не было никаких правил. Выиграть схватку у «великого генерала Мороза» было не под силу даже Наполеону. Только нерешительность русских генералов позволила французам избежать окончательного разгрома на Березине.

Из шестисоттысячного войска, вторгшегося в июне в Россию, обратно в Европу в декабре 1812 года вернулись лишь пятьдесят тысяч.

В Сморгони император бросил свою армию, как некогда это сделал в Египте, и в овчинном тулупе в сопровождении трёх адъютантов укатил в деревянном возке в Вильно, а потом через Польшу и немецкие княжества – в Париж.

Царь со своей свитой подъезжал к Вильно. Не прошло и полугода с тех пор, как ему пришлось в спешном порядке отступать отсюда, чтобы не попасть в плен к французам.

И вот всё изменилось с точностью до наоборот. Теперь завоеватель мира со всех ног удирает от русских войск.

Эх, если б казаки оказались чуточку проворнее, сидел бы сейчас Наполеон в железной клетке, как пойманный лютый зверь. И провезли бы его по Европе, чтобы все народы воочию убедились, что бывает с захватчиками трона. Но это ещё успеется. Жало у змеи вырвано. Пускай ещё побрыкается малость. Додавим гадину в её собственном логове.

Царский кортеж поравнялся с толпой пленных французов, которых конвоировали усатые гренадеры. Насколько жалкий вид имели бывшие покорители Европы! Закутавшиеся в изодранные бабьи платки, мужичьи зипуны и в какие-то лохмотья, они понуро брели по заснеженной дороге, не поднимая глаз.

Вильно, штаб фельдмаршала Кутузова. Декабрь 1812 года

От щедро натопленной печи жарило, как из преисподней, и окоченевшему в дороге государю показалось, что он оказался в бане, а не в ставке главнокомандующего.

Больше всего у царя замерзли ноги. Едва он сел на лавку, как денщик сразу же стянул с него сапоги и укутал озябшие ступни принесённым хозяйкой тулупом. Выпив стакан горячего чаю, государь, наконец, обернулся к присутствующим генералам.

– Ну, рассказывайте, господа, как вы умудрились упустить неприятеля на Березине? Победа была почти в наших руках. Почему вы не добили французов? Вы могли закончить войну ещё две недели назад. Извольте отвечать.

Кутузов так и застыл, склонившись над разложенной на столе картой. Он не ожидал от царя такой встречи. Но затем старый фельдмаршал выпрямился, поправил повязку на утраченном в сражениях глазу и ответил, глядя прямо в лицо государю:

– Я хотел прийти к границе империи с достаточным количеством войск, Ваше Величество. Я не дам и одного русского солдата за десять неприятельских. Поставленная Вашим Величеством передо мной задача выполнена. Отечество освобождено от врага. Причём сделано это малой кровью с нашей стороны. И это я считаю своей заслугой, а не упущением!

Генералы и адъютанты хранили молчание и смотрели то на фельдмаршала, то на государя. Маленький, сгорбленный, наполовину лысый, наполовину седой, одноглазый, больной фельдмаршал и вальяжный, едва вошедший во вкус большой охоты и предчувствующий скорый триумф российский самодержец ещё какое-то время смотрели друг на друга.

Первым не выдержал этого молчаливого поединка царь.

– Полноте горячиться, князь, – примирительно произнёс Александр Павлович. – Никто не умаляет ваши заслуги перед Отечеством. Прошу простить меня, что я сразу начал с неприятного. Я высоко ценю ваш военный талант. И позвольте мне вручить вам, освободителю России, высшую воинскую награду – орден Святого Георгия 1-й степени!

Лица офицеров осветились улыбкой, они дружно зааплодировали. И даже больше не награде, а разрешению конфликта.

Но, как оказалось, преждевременно.

Император прикрепил орден на грудь фельдмаршала, обнял его, а затем продолжил:

– Но поймите меня правильно, князь. Если бы вы пленили Наполеона, то война была бы окончена. А так нам придётся дальше преследовать его по Европе, до полного уничтожения.

– А зачем нам это нужно, Ваше Величество? – недоумённо спросил Кутузов. – Начавшись на берегах Немана, война здесь же и должна закончиться, как только русская земля будет очищена от последнего вражеского солдата.

Теперь царь не понимал своего главнокомандующего.

– Но мы же не можем бросить Европу на съедение этому корсиканскому чудовищу! Мы должны освободить христианский мир от Антихриста. В этом великая миссия православных людей.

До старого фельдмаршала стратегические планы царя доходили с трудом.

– Зачем проливать русскую кровь ради спасения Европы? Пусть она сама себя спасает! Падение Наполеона более выгодно Англии, нежели России. Нам следует держаться на равном расстоянии и от Наполеона, хозяина Европы, и от Англии, владычицы морей.

Царь укоризненно посмотрел на Кутузова. Что возьмёшь с этого больного старика, не видящего далее собственного носа?

Он свою миссию выполнил. Мавр сделал своё дело. Государь больше не нуждался в услугах «одноглазого циклопа». Теперь он уже видел себя освободителем Европы и благодетелем всего человечества. И никто ему в этом не смел перечить. Участь Кутузова была решена. И если бы не скоропостижная смерть Михаила Илларионовича в самом начале европейского похода, поставившая точку в противостоянии Кутузова и царя, кто знает, какая бы участь постигла героя войны 1812 года.

Бывшие союзники Франции в войне с Россией – австрийский император и прусский король, почувствовав слабость Наполеона после неудачного похода на восток, с лёгкостью предали его и обратили оружие своих армий против тех, с кем совсем недавно в одном строю сражались с русскими варварами. Франц I даже забыл о родственных чувствах к зятю, отцу своего внука.

Но Наполеон продолжал оставаться Наполеоном. Несмотря на численный перевес армии союзников, он ухитрялся громить их по отдельности. Пруссаков – под Люценом, русских – под Бауценом. И даже сражение под Дрезденом он скорее выиграл, чем проиграл у объединённой русско-австрийской армии. Но силы его войск истощались, практически всё мужское население Франции, за исключением мальчишек и стариков, уже давно было «съедено» им в предыдущих баталиях, а на бывших союзников надежды было мало. Силы же противника всё умножались.

Под Лейпцигом в Битве народов войска объединённой коалиции Австрии, Пруссии, России и Швеции уже в два раза превосходили наполеоновскую армию. Первый день сражения не выявил победителя. Пруссаки и австрийцы понесли большие потери. Поляки во главе с храбрым генералом Понятовским[21]21
  Генерал Понятовский – князь Юзеф Понятовский (1763–1813) – польский генерал, маршал Франции. Племянник последнего короля польского и великого князя литовского Станислава Августа Понятовского. Погиб в битве под Лейпцигом.


[Закрыть] отчаянно сражались за Наполеона, пообещавшего в случае победы свободу и независимость их родине. И только русские солдаты вновь поразили всех своей храбростью. Они стояли насмерть, как при Бородине, и заставили в беспорядке ретироваться французскую конницу.

В разгар второго дня баталии, когда казалось, что союзники вот-вот дрогнут под натиском французов, которым уже некуда было отступать, ведь за ними уже маячила сама Франция, саксонцы неожиданно повернули оружие против своих, вюртембергская кавалерия ударила в спину вчерашним товарищам. Глупый сапер, который должен был подорвать мост после отступления французских войск, сделал это преждевременно. Половина наполеоновской армии оказалась в котле окружения.

Звезда Наполеона закатилась. Удача отвернулась от него. А на европейском небосклоне загоралась новая звезда. Царя Александра I.

Париж. Март 1814 года

Французская столица встречала победителей непогодой. С раннего утра небо затянулось свинцово-серыми тучами, накрапывал мелкий дождь. Клейкие молодые листочки на деревьях ёжились под порывами переменчивого мартовского ветра.

В рабочих предместьях, в кварталах бедноты, несмотря на поздний час, улицы были пустынны, окна домов закрыты. Ни какой привычной городской суеты, снующих туда-сюда пешеходов, гремящих экипажей, горластых торговок на обочинах. Казалось, город вымер. И только редкий цокот подкованных копыт по камням мостовой свидетельствовал о наличии жизни.

Александр въезжал в столицу побеждённого неприятеля на белом коне впереди колонны союзных войск. Рядом с ним горделиво держались в сёдлах союзники – австрийский генерал и прусский король.

Но где же парижане? Неужели они уготовили мне такую же встречу, как москвичи Наполеону? – эта мысль не оставляла царя и омрачала торжество.

Но, слава богу! По мере приближения победителей к центру, город стал оживать. На тротуарах колону встречали женщины и дети. Вначале с опаской, но потом, увидев, что иноземцы улыбаются им, горожане тоже отвечали улыбками. А они не такие и ужасные, эти русские варвары. Вон какой у них красивый и статный царь. И какой он обаятельный! Такой человек не может быть злым и жестоким.

На площади Мадлен колону уже осадила ликующая толпа.

«Слава Александру! Да здравствует русский царь!» – слышалось из толпы.

Одна экзальтированная молодая особа в порыве чувств даже бросилась к лошади ошалевшего казака. Тот был парень не промах, наклонился, подхватил завизжавшую от неожиданности парижанку и посадил её на лошадь впереди себя. Толпа взревела от восторга. А юная грация теперь радостно восседала в объятиях бородача и приветливо махала платочком своим сгоравшим от зависти подругам.

Счастливый царь находился на верху блаженства. Сбылась его сокровенная мечта. Он победил самого Наполеона. Освободил всю Европу. И сейчас покорённый им Париж встречал его ликованием. Александр Павлович приветливо помахивал рукой в белой перчатке восторженным парижанам, незаметно отирая слёзы с глаз. Он плакал от счастья и радости.