Текст книги "Две томские тайны (Исторические повести)"

Автор книги: Дмитрий Барчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Ты никогда не пожалеешь об этом. Я сделаю тебя счастливым.

Многие люди в нашей небогатой стране под словом «счастье» понимают в первую очередь материальное благополучие: «Чтобы дом был – полная чаша». И тянутся на это всю жизнь. Всё в дом. А под старость остаются одни в пустоте вещей. Для Гульнары «счастье» имело иной смысл. Молодой семье не надо было копить деньги вначале на квартиру, потом – на мебель, на отпуск, на машину. Львиная доля материальных благ на них свалилась сразу, молодожёны порой даже не знали, на что зарплату потратить. Гульнара стремилась к другому, чего в своё время оказались лишены её родители. К статусу, общественному положению. В советское время это стоило гораздо больше всяких там гарнитуров или машин. Если у тебя есть должность, звание или имя, то всё остальное приложится само.

Умная и честолюбивая молодая женщина быстро освоила правила номенклатурной игры. Надо делать вид, что искренне веришь в советские мифы. Мифологическое сознание не любит суровой нелицеприятной правды жизни, люди гораздо охотней верят в сказки. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! Ура, товарищи!»

Добыча нефти в тяжелейших условиях севера, которую потом продавали проклятым капиталистам на загнивающий Запад за доллары, прикрывалась завесой из идеологических и патриотических лозунгов: «Даёшь! Даёшь! Даёшь!»

Для мифов нужны герои. Буровой мастер Наиль Сабанаев лучше многих подходил на эту роль. Из семьи фронтовика, отслужил в армии, комсомолец, ударник, передовик. Обладатель уникальных, не поддающихся логическому объяснению, способностей. Пусть он работает за идею ради процветания советского государства, она сама позаботиться о дивидендах с этого.

В декрете она просидела недолго. Едва Фарику исполнилось три месяца, Гульнара сразу отдала его в ясли, а сама вышла на работу. Редактора газеты уволили за пьянку, а она была единственным коммунистом в коллективе, не считая трёх пенсионеров. Такого карьерного шанса нельзя было упускать. Заведующая яслями очень боялась грозной молодой редакторши, поэтому к Фарику нянечки относились особо. Его, единственного из младенцев, выносили на прогулки, и пелёнки ему меняли чаще, чем другим малышам.

К домашним ужинам Наиль привыкнуть не успел. Столовские котлеты были вкуснее, чем стряпня его жены. Готовить Гульнара не умела совсем.

Зато редактор газеты из неё получился. Районка стала лучшей в области. Гульнару Акрамовну часто приглашали на различные совещания в областной центр и через год избрали в члены обкома КПСС, а потом и вовсе она перешла на партийную работу, заняв кресло заведующего идеологическим отделом горкома партии.

Комсомольско-молодёжная бригада бурового мастера Наиля Сабанаева гремела на всю страну. За десять тысяч метров годовой проходки его наградили орденом Трудового Красного Знамени, за двадцать тысяч – орденом Ленина. Жена настояла, чтобы он написал заявление о приёме в партию. Он послушал. И когда его бригада достигла годового рекордного для Западной Сибири результата – тридцати тысяч метров проходки, Гульнара пообещала, что добьётся для мужа Золотой Звезды Героя Социалистического Труда. Но что-то пошло не так, и власть оценила трудовой подвиг стрежевчанина лишь премией Ленинского Комсомола. От злости Гульнара Акрамовна не находила себе места в новой трёхкомнатной квартире, постоянно звонила по телефону в Томск и в Москву, ругалась, умоляла, но всё без толку.

Осознав бесполезность усилий, она нашла утешение в объятиях пришедшего с работы мужа и в тот же вечер зачала второго ребёнка.

Это была её месть высокопоставленному любовнику – ответственному работнику обкома партии, не сдержавшему данного ей обещания.

Потребовалось ещё целых семь лет, чтобы звёзды сошлись в заданной Гульнарой точке. Первому секретарю Томского обкома, руководившему областью без малого два десятка лет, предложили должность секретаря ЦК КПСС с перспективой стать членом Политбюро. Своего многолетнего помощника он, естественно, забирал с собой.

– Надеюсь, товарищ Сабанаева тоже переберётся в Москву. Работу в ЦК и квартиру я гарантирую, – предложил ей любовник на съёмной квартире в Томске, где они встречались уже больше десятка лет.

– А Наиль? Он что, будет бурить свои скважины в пределах Садового кольца? – язвительно спросила она.

– Ну, найдём ему тёплое место в министерстве. В столице совсем другие возможности. И о детях тоже нужно подумать. Твоему старшему скоро поступать. Выпускникам института международных отношений карьера обеспечена.

– В Томске вузы не хуже. Хорошее образование можно получить и здесь.

– Значит, ты остаёшься? И что я могу для тебя сделать на прощание? – закурив сигарету, спросил помощник первого лица области.

– А ты забыл о своём обещании? – ответила она вопросом на вопрос.

– Ты про Героя? Да далась она тебе эта «Золотая Звезда». Иди лучше ко мне, звёздочка моя ясная!

Он хотел быстрее перескочить неприятную тему, но она выскользнула из объятий и произнесла, как отрезала:

– Если мой муж не станет Героем, то я перестану считать тебя мужчиной.

Он понял, что любовница не шутит, и тоже сказал серьёзно:

– После Андропова такие вопросы решаются очень сложно. Но я поговорю с шефом. У него хорошие отношения с генеральным. Но и твой должен сильно постараться.

– Сорок тысяч метров годовой проходки устроит?

– Вполне.

Жизнь Наиля катилась по проторенной колее. Молодой город нефтяников рос и хорошел вместе с его сыновьями. И по благоустройству ничем уже не уступал областному центру. Ночи зимой здесь гораздо длиннее, чем в Томске, зато в июне их совсем нет, солнце не успевает заходить за небосклон.

Юношеская романтика уже улетучилась, настали обыкновенные трудовые будни. Его бригада по-прежнему бурила больше всех скважин, но первую, лёгкую, нефть из открытых месторождений уже выкачали, а чтобы добраться до сложных залежей, требовались новые технологии. Былой талант «лозоходца» за рутиной повседневной работы притупился. На смену интуиции пришли знания и опыт. Благодаря настойчивости жены Наиль заочно окончил техникум и поступил в политехнический институт, но проучился там всего два года и бросил, твёрдо заявив на домашнем совете, что не каждому дано быть начальником.

Геологи всё реже привлекали его для бурения поисковых скважин. На новых участках Сабанаев ошибался не меньше остальных буровиков. Но на старом изведанном месторождении Наиль Виленович бурил по-прежнему уверенно, наверняка, и ещё держал в загашнике памяти пару-тройку неразработанных местечек, разведанных ещё в период страстной влюбленности в свою жену.

Супружеские отношения Наиля и Гульнары тоже накрыла повседневность. Фразы жены «не надо, дорогой», «я сегодня очень устала», «голова что-то сильно разболелась» всё чаще заменяли близость. Тогда муж, молча, вставал с постели и уходил в зал, где до окончания программ смотрел телевизор или читал какую-нибудь книжку.

Звезду Героя Социалистического Труда на пленуме обкома партии в областном драматическом театре ему вручал молодой, не старше самого Наиля, заведующий отделом ЦК, бывший референт Лигачёва.

Горбачёвская перестройка разрушила хрупкую иллюзию стабильности, прежний привычный и уютный мир исчезал на глазах. Наиль до полуночи смотрел по «ящику» программу «Взгляд» и удивлялся смелости молодых ведущих, резавших с экрана правду-матку на всю страну. Как увлекательный остросюжетный сериал воспринимались прямые трансляции со Съезда народных депутатов СССР. Фразы ораторов сразу становились крылатыми: «агрессивно послушное большинство» или «Борис, ты не прав», сказанная Лигачёвым Ельцину на XIX партийной конференции.

Выдержки из пламенной речи секретаря Стрежевского горкома партии Гульнары Сабанаевой, представлявшей на съезде «Демократическую платформу»[59]59
  «Демократическая платформа» – объединение членов КПСС, сформировавшееся в 1989 году, которое предполагало достичь обновления общества посредством преобразования КПСС из госструктуры в современную левую политическую партию.


[Закрыть], в защиту прав репрессированного крымско-татарского народа, цитировали даже по «Голосу Америки».

Зарплату стали задерживать даже нефтяникам. А на полученные деньги купить было нечего. Синие тощие куры, резиновая колбаса, даже водка, и та по талонам. В голове Наиля варилась такая каша, что разобраться со всем этим на трезвую голову он никак не мог. И, как нормальный советский мужик, он запил. Надолго, по-чёрному.

Жена по своим связям оформила ему больничный. Фарит уже учился в Томском университете на историческом факультете и лето проводил в какой-то археологической экспедиции. А четырнадцатилетнего Мурата Гульнара Акрамовна, забыв былые обиды, отправила на каникулы к родителям мужа, чтобы не смотрел на запившего отца.

Дома секретарь горкома стремилась бывать как можно реже, пропадала на работе, пока её саму не исключили из партии. Она забрала из сейфа подаренную кем-то бутылку армянского коньяка и пошла домой. Пробравшись через баррикады пустых бутылок, она села на разложенный диван, где валялся проспиртованный насквозь небритый супруг. Растолкала его и предложила выпить коньяку.

– За окончание нашей северной сказки, мой герой!

В тот вечер она напилась до чёртиков. А утром, продрав красные глаза, увидела ласковую улыбку свежевыбритого мужа.

– Мне это снится? Или я уже в раю? – простонала она.

– Пока только в чистилище, – пошутил трезвый Наиль.

– Это – католический догмат. Мусульмане и православные его не признают, – механически ответила Гульнара и уткнулась в подушку.

К жизни её вернули слова мужа:

– Тем более. Истинные мусульмане вообще спиртного не пьют. Но сейчас тебя спасёт только пиво.

Она поднялась на локте на грязной измятой простыне и обнаружила, что совсем голая.

– Ты что, меня изнасиловал?

– Это ещё вопрос: кто – кого?

– Какой ужас!

Гульнара закрыла ладонью глаза от ослепляющего солнца, и только сейчас обратила внимание на чистоту в комнате.

– Ты прибрался?

– И даже завтрак приготовил. Гречневая каша – с похмелья самое то. Все яды и сивушные масла нейтрализует.

Наиль принёс поднос с пивом и кашей и поставил его на журнальный столик.

– Завтрак в постель для сеньоры.

Она жадно глотнула пиво и вернула полбутылки мужу.

– Спасибо. Но я своё уже выпил, – сказал Наиль и вылил пиво в раковину на кухне.

Стрежевскую квартиру они решили оставить Фариту. Пока мальчик учится в университете, жилплощадь у него никто не заберёт. А дальше, кто знает, как жизнь сложится. Может, женится и вернётся на север, или на другой город обменяет. А четырёхкомнатную квартиру в обкомовском доме в центре Томска, где были прописаны трое остальных Сабанаевых, знакомая Гульнары Акрамовны, заведовавшая местным бюро обмена, каким-то чудом обменяла на двушку-«хрущёвку» в Крыму. В приморском посёлке Гурзуфе, пригороде Ялты.

Купленную год назад «Ладу» девятой модели перегонять на юг пришлось своим ходом. До Симферополя Наиль добрался без приключений. Правда, устал, как собака, за пять-то суток пути. Переночевал в доме какого-то дальнего родственника жены. Допоздна отмечали переезд северян, а утром на перевале его «девятку» выбросило с трассы в глубокий кювет. Гульнарин родственник, сидевший на переднем сиденье, погиб на месте, а за жизнь самого Наиля врачи боролись целую неделю. Собрали по частям, и потом полгода он учился ходить заново. С огромным трудом Гульнаре Акрамовне удалось замять уголовное дело. Если бы не Звезда Героя, пять лет колонии общего режима её мужу дали бы наверняка.

Мансуровы

Отвесные скалы с трёх сторон надёжно закрывали от посторонних глаз большой и тёплый плоский камень, сползающий к синему морю. Отдыхающие из Гурзуфа за скальный выступ заплывали редко, и Акрам, набравшись смелости, робко дотронулся солёными губами загоревшей щёки Розы. Девушка не вскочила, не дала пощёчину, а, откинув мокрые волосы, озорно посмотрела на ухажёра.

– Да вы – большой шалун, доктор Мансуров. И, наверно, привыкли разбивать сердца молоденьким пионервожатым?

Акрам смутился и отвернулся к скалам. Почувствовав, что сказала лишнее, Роза попыталась исправить неловкость.

– Не обижайтесь, Акрам Мансурович. Просто вы уже пятый год работаете в «Артеке», и каждую смену – новые девушки со всего Союза. А здесь – море, шёпот волн, уединённые бухточки. С вашей-то внешностью грех не стать Дон-Жуаном.

Фельдшер пионерского лагеря ещё больше ушёл в себя и прошептал с досадой:

– Скажете тоже. С такой-то рукой? Кому я, калека, сдался?

В доказательство своих слов Акрам приподнял левую руку и показал неподвижную, словно застывшую в камне, кисть.

Чувство сострадания было свойственно Розе. С малых лет она подбирала на улице бездомных собак и кошек, покалеченных – особенно, и приносила их домой. Пока отец работал на стройке, семья жила хоть и небогато, но не голодала, дочкино милосердие в сердцах родителей находило понимание. Котят и щенят раздавали родным и знакомым по всему Бахчисараю. Но однажды под тяжестью балки перекрытия сырую кирпичную кладку повело, и вся стена рухнула на отца Розы. Когда его откопали из-под обломков, он уже не дышал. Ей тогда и четырнадцати не было. Старшая дочь в семье, два братишки и две сестрёнки от двух до десяти лет. Сразу пришлось повзрослеть.

Мать работала нянечкой в детском саду, и Розу устроила туда посудомойкой. На следующее лето дочь поступила в педучилище на заочное обучение, а в шестнадцать лет стала уже воспитательницей. Получив диплом, она только устроилась на работу в Бахчисарайскую восьмилетнюю школу № 1, как из райкома комсомола пришла разнарядка на вожатую для пионерского лагеря «Артек». Учительница, которую туда готовили, забеременела, а с животом во Всесоюзную пионерскую здравницу вожатых не брали. Так Роза, неожиданно для себя, оказалась в сказке.

От Бахчисарая до Гурзуфа – ехать всего ничего, каких-то сто километров, а по серпантину – и того меньше. Но Роза к великому своему стыду ни разу на море не была и даже плавала плохо, только по-собачьи. А в райкоме комсомола на собеседовании соврала, сказала, что хорошо плавает.

Зато – в каком раю оказалась! Сверкающее море, стройные кипарисы, экзотические пальмы. Питание – полноценное, трёхразовое, сбалансированное по белкам, жирам и углеводам. Благоустроенные спальные корпуса с водопроводом и электричеством. А дети? Со всего необъятного Советского Союза! Такие разные, и все – такие свои, родные.

Вожатые заехали раньше, за неделю до начала смены, чтобы успеть пройти необходимый инструктаж, изучить лагерь и маршруты для походов.

Подъём на гору Аю-Даг[60]60
  Аю-Даг – в переводе с крымско-татарского языка «Медведь-Гора», одна из главных достопримечательностей пионерского лагеря «Артек».


[Закрыть] для выросшей на крымском плоскогорье девушки показался лёгкой разминкой, хотя для многих, особенно – горожан, стал тяжёлым испытанием. А вот слова физрука, что завтра – сдача норматива по плаванию, привели Розу в состояние полнейшего уныния. Поздно вечером, когда весь «Артек» заснул, она незаметно проскользнула мимо сторожей на пляж. Разделась и зашла в прохладную воду с решимостью настоящего самоубийцы.

Проплыв совсем немного, она хлебнула солёной воды, испугалась и отчаянно заколотила руками и ногами, отчего ещё больше захлебывалась и стала тонуть. Ей катастрофически не хватало воздуха, она уже теряла сознание, а вместе с ним и надежду выбраться с глубины, как вдруг чья-то сильная рука подхватила её под живот и вынесла на берег. Потом ей больно давили на грудь, горячим ртом насильно вдыхали в её посиневшие губы животворящий воздух. Откашлявшись горькой водой, она открыла глаза. И увидела перед собой мужчину неземной красоты. Его большие чёрные глаза с расширившимися от волнения зрачками занимали почти половину лица. Густые и длинные тёмные волосы спутались и мокрыми прядями свисали с бронзовых плеч. Ноздри римского носа раздувались, как у породистого скакуна во время бешеной скачки, а чувственные губы обнажали ослепительно белые зубы.

– Вы в порядке? – испуганно поинтересовался спаситель.

Ощутив под спиной мелкую гальку пляжа, Роза только сейчас осознала, где она.

– Да. Спасибо, что спасли, – прошептала девушка.

– А вы зачем топиться вздумали? – придя в себя, спросил красавец.

– Я плавать училась. Завтра всем вожатым надо сдавать норматив. А я вот совсем не умею.

– Разве так учатся? – произнёс он с укоризной.

Роза удручённо вздохнула:

– Значит, поеду обратно домой.

Он задумался на минуту, а потом приказным тоном сказал:

– Хватит лениться. До утра ещё много времени.

Акрам, так звали её спасителя, оказался на редкость талантливым тренером по плаванию. Восход солнца они встретили на одном из двух скальных островов метрах в трёхстах от берега.

– Их называют Адалары. «Острова» – на языке крымских татар, – рассказывал он, подставляя лицо восходящему солнцу.

Она закрыла ладошкой глаза и, улыбаясь, ответила на родном языке:

– Знаю, эфенди[61]61
  Эфенди – вежливое турецкое обращение, наподобие английского «сэр».


[Закрыть]. Я – родом из Бахчисарая.

От её слов он вскочил.

– А я думал, что ты – какая-нибудь черкешенка!

Они и не заметили, как перешли на «ты».

– Горцы отличаются от жителей прибрежной полосы, – произнесла Роза с улыбкой.

Про русский язык они забыли и общались теперь только на своём. Он рассказал ей легенду об этих скалах. Что давным-давно жил в здешних краях волшебник, и были у него в учениках два брата-близнеца. Чародей научил их многому, но взял слово с каждого: никогда не использовать свой дар для собственной корысти. Но однажды братья повстречали красивую девушку и влюбились в неё. Она была из знатного рода и не обратила на бедняков внимания. И тогда один брат сделался богатым купцом. А другой превратил себя во всадника на белом коне. Волшебник увидел, как ученики воспользовались волшебным даром, и вместо братьев появились в море две груды камней.

– Отец мне рассказывал, что до революции здесь работал роскошный ресторан для богатых людей. Продукты доставляли по канатной дороге, а рыбу ловили прямо в море и сразу готовили.

Роза успешно сдала экзамен по плаванию и осталась в «Артеке». С фельдшером лагеря Акрам ом Мансуровым они подружились и уже вместе совершали длительные заплывы. Новый знакомый загребал под себя морские волны окаменевшей левой рукой с такой силой, что угнаться за ним она никак не могла. Заметив, что Роза отстаёт, он переставал грести, переворачивался на спину и, качаясь на волнах, дожидался её.

Однажды она не выдержала и спросила его про увечье.

– Позапрошлым летом мы возвращались на яхте из Алушты и попали в шторм. Ветер налетел внезапно, и такой сильный, что сломал мачту. Я сидел у руля, и она придавила мне руку. На борту был целый пионерский отряд, тридцать ребят. Руль отпустить я не мог, нас сразу бы перевернуло. Пришлось терпеть целый час. Кости-то в больнице мне вправили, но сухожилия восстановить не смогли. Поэтому я не стал хирургом. Учусь на педиатра.

С моря послышались всплески воды. Из-за скалы к камню, где они сидели, подплыл какой-то мужчина.

– Извините, молодые люди, что прервал ваше уединение. Но можно мне пришвартоваться к вам ненадолго, а то другого места для стоянки я не наблюдаю.

Он был в армейских трусах и ещё совсем не загорел.

– Вы из военного санатория? – спросила Роза.

– Да, – ответил отдыхающий и удивился: – А вы как узнали?

Но потом посмотрел на свои трусы и рассмеялся.

– А мы из «Артека», – как бы представился Акрам.

– О! – воскликнул военный. – Так у нас же встреча с вашими пионерами в воскресенье. Меня тоже пригласили.

Но ни он, ни другие офицеры из военного санатория в воскресенье в «Артек» не приехали. А в полдень во время второго завтрака по радио выступил нарком иностранных дел Молотов и объявил, что германские войска вероломно напали на Советский Союз. Все слушали его речь, затаив дыхание, – и персонал, и только что приехавшие на отдых дети.

«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!». В этом никто не сомневался, но сообщение о бомбардировке Севастополя, в ста километрах от «Артека», сильно обеспокоило работников лагеря.

На следующее утро почтальон принёс полную сумку телеграмм от взволнованных родителей. Первыми, не успев отдохнуть у моря, уехали со своими вожатыми школьники из Москвы и Ленинграда.

Потом – с Поволжья, Урала и Сибири. К июлю в «Артеке» остались лишь двести ребят. Им некуда было возвращаться. Их родные города и сёла в Молдавии, Прибалтике, Белоруссии и правобережной Украине уже захватили фашисты.

В актовом зале с колоннами и роскошными люстрами, где до революции богатые курортники играли в рулетку, директор лагеря по фамилии Цигельман обратился к оставшемуся персоналу:

– Центральный комитет Ленинского комсомола и Наркомат здравоохранения СССР приняли решение об эвакуации «Артека». Из школьников, приехавших с оккупированных врагом территорий, принято решение сформировать специальную группу и отправить её в тыл. Наш лагерь будет работать и в военное время, правда, на новом месте.

– И где? – раздался вопрос из зала.

– Называют посёлок Нижний Чир на Цимлянском водохранилище в Сталинградской области. Это, конечно, – не Чёрное море. Но места там, говорят, красивые. И это зависит от вас, товарищи, кто поедет в эвакуацию вместе с детьми, не уронить честь высокой марки нашего пионерского лагеря. Создать новый «Артек»! Чтобы дети, потерявшие семьи, ни в чём не чувствовали себя обездоленными. Головой за них отвечаете!

Старшим в этой группе директор назначил фельдшера Мансурова. Его с покалеченной рукой на фронт не призовут.

– А как же вы, Анатолий Маркович? – спросил Акрам.

– Кто-то же должен остаться на хозяйстве, – с какой-то совсем не свойственной его энергичной натуре покорностью произнёс Цигельман. – Когда фашистов прогоним, и вернётесь в Гурзуф, будет с кого спросить за сохранность социалистической собственности.

Но он не дождался. Погиб от рук захватчиков.

Под Липецком их поезд обстреляли немецкие самолёты. Пассажиры успели покинуть вагоны и залечь в хлебном поле. Хорошо, что вовремя подоспели наши истребители, не дали разбомбить состав. Акрам оказывал первую помощь раненым, а Роза вместе с другими вожатыми собирала в поле испуганную детвору.

В Москве они ночевали в спортзале какой-то школы в Сокольниках. Благо, каникулы, занятий нет. Мансуров каждый день, как на работу, ходил в Наркомздрав за билетами и деньгами. В суматохе эвакуации бюрократическая машина работала как попало, а будущий врач был человеком интеллигентным, горлом брать не умел. Лишь после жалобы в ЦК ВЛКСМ им выдали суточные и проездные документы.

До Нижнего Чира добрались к концу августа. Только начали обустраиваться, готовиться к зимовке, как вдруг пришло новое предписание: в связи с изменившейся обстановкой на фронте и угрозой дальнейшего продвижения неприятеля вглубь страны пионерский лагерь «Артек» эвакуировать на Алтай.

Началась новая железнодорожная «одиссея», длившаяся почти год. Казань – Уфа – Новосибирск – Барнаул. Где-то задерживались на недели, а где-то на месяцы. Холодные, плохо отапливаемые помещения. Дети болели. Акрам Мансурович не спал сутками.

Наконец, в столице определились с местом временной дислокации «Артека». Курорт Белокуриха. В сентябре 1942 года, на второй год войны, беженцы из Гурзуфа прибыли в предгорье Алтая.

Роза прыгала с одного валуна на другой с лёгкостью молодой козочки. Русло горной речки было щедро усеяно ими. И девушка восторженно оповещала всё ущелье:

– Какая красота! Какое совпадение! Это же – настоящий Крымский Большой каньон. Поразительное сходство! Дорогой, мы – дома!

Акрам любовался её непосредственностью.

– Только у нас – камни светлые, песочного цвета. А здесь классический гранит.

– Всё равно – очень похоже! И речка также весело шумит, и горы нависают. А воздух?! Чистый мёд! Надо обязательно сводить ребят сюда в поход! А ещё лучше – отметить здесь какой-нибудь праздник. Жалко, на 7 ноября, наверно, холодно будет.

Камни хорошо впитывали в себя последнее тепло осеннего сибирского солнца. Акрам сидел на одном из них и грелся, мысленно переносясь в родной Гурзуф.

– А зачем ждать? – вдруг решительно сказал он.

Роза перепрыгнула на соседний валун.

– И что предлагает директор алтайского «Артека»? – спросила она, стараясь удерживать равновесие.

Он встал. Её валун был выше, и их лица оказались рядом.

Акрам достал из кармана брюк сверкнувшее на солнышке колечко и одел ей на палец.

– Руку и сердце. Ты выйдешь за меня?

Она зажмурила глаза и прошептала многократное «да».

– Вот и повод для праздничного похода, – произнёс он и поцеловал невесту.

Следующим летом Всесоюзный пионерский лагерь «Артек» возобновил свою работу. В Белокуриху стали съезжаться пионеры из сибирских городов. Но костяк дружины по-прежнему составляла первая «гурзуфская» смена 41-го. За два года некоторые ребята успели выйти из пионерского возраста и стали сами вожатыми.

Походы в горы и песни у костра чередовались с работой в местном колхозе. За лето артековцы заработали денег на целый танк «Т-34». Правительственную телеграмму с благодарностью от Верховного главнокомандующего товарища Сталина директор лагеря Мансуров зачитал на торжественной линейке. И воспитанники, и вожатые плакали от радости и гордости.

Роза была на седьмом месяце беременности, когда Красная армия освободила Крым.

Читая в «Красной звезде» репортаж из освобождённого «Артека», муж негодовал:

– Фашисты сожгли наш Дворец, разрушили все пристани. Парки изрыли окопами и обнесли колючей проволокой. Вандалы!

Не дочитав до конца публикацию, он, взъерошенный, выбежал на кухню барака, где жена готовила ужин, и, подхватив её на руки, стал кружить вокруг столов, плиты и навесных шкафчиков:

– Мы скоро вернёмся домой! Инженерный батальон 4-го Украинского фронта начал восстанавливать «Артек». Уже следующую смену ребят мы примем в Гурзуфе!

Через неделю поздно вечером к их бараку подъехал легковой автомобиль. Молодцеватый капитан НКВД в сопровождении двух автоматчиков бесцеремонно вломился в комнату Мансуровых и громко зачитал постановление:

– По решению Государственного Комитета Обороны, вы, как крымские татары, подлежите переселению в Узбекистан. На сборы – полчаса.

– За что? – недоуменно спросил Акрам.

– «За участие в кол-ла-бора-цио-нистских формированиях, – по слогам, запинаясь, прочитал капитан, но закончил увереннее. – Выступавших на стороне нацистской Германии».

А от себя добавил:

– Про ваши злодеяния в концлагере «Красный»[62]62
  Концлагерь «Красный» – бывший совхоз вблизи Симферополя, на территории которого немецкие оккупационные власти при пособничестве коллаборационистов из местного населения организовали самый крупный в Крыму лагерь смерти, где было замучено около 15 тысяч человек.


[Закрыть] уже знает вся страна.

Мансуров удивленно пожал плечами:

– Но я ни в каком другом лагере, кроме «Артека», не был.

И тут же получил прикладом автомата в живот.

Об ужасах депортации крымских татар Мансуров знал только понаслышке: от матерей и отцов, приводивших к нему на приём своих ребятишек.

– Нас везли в товарных вагонах. Стояла дикая жара. Люди изнемогали от жажды. А напиться могли только на станциях, если речка или озерцо оказывались поблизости. Некоторые пили прямо из луж. В Казахстане с вагонов начали снимать первые трупы. Хоронить никого не давали. Брюшной тиф. Я двух сыновей потеряла, спасите хоть последнего! – умоляла доктора рано постаревшая мать.

Эпидемию тифа удалось остановить, но дизентерия в антисанитарных условиях среднеазиатских кишлаков не переводилась. Пока посёлок спецпереселенцев из Крыма не влился в новый благоустроенный город шахтёров – Ангрен.

Несчастья обошли с Мансуровых стороной. И если бы не утраченная мечта – вернуться в Гурзуф, то вынужденный переезд с холодного Алтая в жаркий Узбекистан молодая семья могла занести в свой актив.

От Барнаула до Ташкента Акрама и Розу депортировали в спальном вагоне. Правда, их сопровождал охранник, но он постоянно бегал на станциях за пивом. В посёлке шахтостроителей в общем бараке они переночевали всего одну ночь. Главврач поликлиники, узнав, что молодой фельдшер до войны учился на педиатра и работал в самом «Артеке», сразу отправил его домой к главному инженеру «Шахтостроя». Пятилетняя дочь начальника болела тяжёлой формой полиомиелита, с параличом позвоночника. Акрам знал этот недуг, даже курсовую работу в институте написал по нему. В «Артеке» много таких ребят проходили курс реабилитации. За месяц он поставил девочку на ноги. Мансуровым сразу выделили отдельную комнату в общежитии, а рожать Розу даже отвезли в Ташкент, в настоящий роддом.

Выезд спецпереселенцев с места ссылки без разрешения комендатуры приравнивался к побегу и наказывался двадцатью годами каторги. Но для доктора Мансурова всегда делались исключения. Его отпускали на сессии и защиту дипломной работы. Мединститут из Симферополя, где он учился, эвакуировали в казахстанскую Кзыл-Орду, недалеко от Ангрена.

Роза родила дочь. Её назвали древним персидским именем Гульнара – «Цветок граната».

Жена тоже получила высшее образование, окончила пединститут в Ташкенте. Она устроилась в школу учителем математики, где и проработала до самой пенсии.

Акрам вступил в партию. Его давно бы назначили главным врачом поликлиники, если бы не проклятый статус спецпереселенца. Гульнара окончила школу с золотой медалью и решила поступать на факультет журналистики. Комендант из уважения к доктору выдал его дочери разрешение на выезд для учебы в Свердловск.

Гуля уже работала корреспондентом молодёжной газеты в Томске, когда Президиум Верховного Совета СССР, наконец, снял все санкции против крымских татар. Но на родину им возвращаться не разрешили, вместо этого в Узбекистане бесплатно выделили земельные участки, предоставили стройматериалы и дали ссуду по пять тысяч рублей на строительство индивидуального жилья.

– Без подачек обойдусь! – поначалу гордо заявил Акрам Мансурович и вместе с женой поехал летом отдыхать в Крым.

Туда-сюда помыкался. На работу его нигде не брали, хотя врачи-педиатры со стажем нужны были в каждом детском санатории.

В Ангрен они вернулись, не солоно хлебавши. Стоя с женой на утопающем в цветах балконе и глядя с третьего этажа благоустроенного многоквартирного дома на высокий хребет Тянь-Шаня, окутанный синеватой дымкой, быструю горную реку, стремящуюся в солнечную долину, Акрам смиренно сказал:

– Будем доживать свой век, Роза, в эрзац Крыму.

– А куда нам дёргаться, Акрам? Здесь мы нужны, нас уважают люди. Здесь – наш дом.

Крымчак смирил свою гордость, пошёл в горисполком и оформил ссуду на строительство.

В старости люди становятся обидчивыми. Любую несправедливость ощущают болезненно, гораздо сильнее, чем когда были полны сил и энергии. Иногда – не совсем адекватно. Что поделаешь, возраст!

Акраму Мансуровичу исполнилось уже семьдесят, его жене – шестьдесят пять, когда крымским татарам разрешили вернуться на полуостров. Страна, укравшая у них родину, загибалась сама.

Малогабаритная двухкомнатная квартира в панельном доме на четвёртом этаже на стариков впечатления не произвела. Даже меньше той, что была у них в Ангрене, а уж с новым домом – вообще никакого сравнения. К тому же спальню занимал прикованный к постели после аварии зять.

Но пальмы в палисаднике у подъезда! Старинный особняк с эркером[63]63
  Эркер – выступающая за плоскость фасада часть помещения, позволяет увеличить внутреннее пространство жилища.


[Закрыть] на узкой восточной улочке, ведущей к морю! Возле этого дома Акрам разрыдался. Он сел на вылизанную до блеска временем каменную ступень галантерейной лавки и закрыл седую голову руками.