Текст книги "Две томские тайны (Исторические повести)"

Автор книги: Дмитрий Барчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Профессор Сабанаев философски заметил:

– Жизнь продолжается, брат! Цивилизации не исчезают бесследно, они дают жизнь новым. Тот же Пушкин, например. Это – явление не только российской, а мировой культуры.

– Если бы Девлет Герей в шестнадцатом веке не спасовал перед Иваном Грозным и захватил московский Кремль, как это сделал хан Тохтамыш, то Пушкин, скорее всего, писал бы по-татарски!

Доктор исторических наук не сдержал улыбки и, пригубив ароматный кофе, сказал:

– А может его и вовсе бы не было? Туркмены-сельджуки, захватившие Константинополь, променяли свою энергетику на комфортный быт, а идеология и вера – дух Восточной Римской империи – отошли к Москве. Крымские татары переняли турецкую роскошь, а боевой настрой монгольской орды оставили снова русским вместе с кличем «Ура!». История не знает сослагательного наклонения. На этой земле – от Дуная до Енисея – всегда жили два больших народа. Скифы и саки, сарматы и гунны, русские и татары. И в единстве они достигали такого могущества и процветания, что им завидовал весь мир.

Зимой Артур уговорил отца пойти на лекцию одного чудаковатого профессора в пединститут. Лысый, с бородкой-клинышком, он с фанатизмом убеждал аудиторию, что подземные ходы – это часть древнего города, существовавшего тысячелетия назад на месте современного Томска.

– На старинных картах чуть выше места слияния двух полноводных рек помечен город с романтическим названием – Грустина. Град у устья. Явно славянского происхождения.

Сабанаевы скептически переглянулись.

– Разве не тюрки испокон веков населяли Сибирь? – тихо спросил сын.

Отец почесал седой затылок.

– Видимо, какое-то славянское поселение. Может, новгородцы ходили за Урал ещё до Чингис-хана. В Золотой Орде, думаю, люди тоже мигрировали из одного места в другое.

Но дальше экзальтированного лектора просто понесло. Разрозненные фрагменты из разных эпох он смешивал в одну кучу. Обнаружив где-то грунт с примесями извести и кирпичной крошки, сделал скоропалительный вывод, что холмистый рельеф города имеет рукотворное происхождение. Его Грустина сразу разрослась до размеров Рима, а по возрасту даже оставила «вечный город» далеко позади. Ведь её основали ещё гиперборейцы, представители исчезнувшей арктической цивилизации многие тысячи лет назад. С наступлением Ледникового периода местные жители ушли под землю, обустроив там целый город.

– Грустинцы были, безусловно, развитым народом, имели собственную письменность. Европеоиды по внешности, они славились своим здоровьем и крепостью тела, как истинные сибиряки.

Дальше – больше. Несметные сокровища, древние книги в хорошо вентилируемых катакомбах.

Но чем нелепее были его идеи, тем сильнее они заводили публику. Представительница одной туристической фирмы даже предложила профинансировать издание романа о подземном городе. Сюжет, правда, банальный: современный человек через временной провал попадает в древнюю Грустину и там находит свою любовь.

Выйдя из аудитории, Наиль Виленович долго ругался. Выражения «бред сивой кобылы», «палата № 6», «психиатрическая клиника» были самыми цензурными. Но потом призадумался и сказал:

– Хотя… У каждого – своя Грустина. Но эта – всё равно чересчур.

За ужином разговор снова зашёл о древнем городе. Отец отошел от эмоций и окончательно определился во мнении.

– Улым, а ты мультфильм «Зима в Простоквашино» смотрел?

– Классный мультик! Он у меня на компе закачан. Часто просматриваю. А что?

– А ты помнишь, как дядя Фёдор с отцом-академиком под Новый год приехали в Простокваши-но к Шарику с Матроскиным?

– Что-то припоминаю. Отец дяди Фёдора ещё маску Деда Мороза на себя надел и спросил: «Угадайте, кто я?».

– Вот-вот! – обрадовался пенсионер. – А почтальон Печкин ему и говорит: «Иван Фёдорович Крузенштерн. Человек и пароход!»

– А папаша ему отвечает: «Ну вы уж совсем», – радостно подхватил Артур.

И отец с сыном дружно расхохотались.

– Так и этот профессор со своей Грустиной сильно палку перегнул, – откашлявшись, сказал Наиль Виленович.

А сын заметил:

– А я бы не отказался хотя бы одним глазком взглянуть на этих грустинцев. Интересно, какими они всё-таки были?

Поглощавшая шурпу абика внезапно встрепенулась.

– То же мне – невидаль?! Да смотри, сколько в тебя влезет! Атая родного, что ли, никогда не видел? Чистокровный груштинец!

Сын и внук недоумевающе переглянулись, а старая Зульфия снова принялась за еду.

– Груштина – эуштина, груштина – эуштина, – приговаривала она, шамкая беззубым ртом.

Доморощенным исследователям срочно потребовалась консультация специалиста. Но отец со старшим сыном-историком не разговаривал, как Матроскин с Шариком, и на встречу с Фаритом отправился Артур.

Профессор принимал на кафедре долги у студентов. Младший брат, ещё не вышедший из студенческого возраста, ничем не отличался от будущих историков и, не привлекая к себе излишнего внимания, дождался в аудитории, когда уйдёт последний двоечник.

– Как здоровье атая? – поинтересовался Фарит.

– Как перпетуум мобиле[68]68
  Перпетуум мобиле – perpetuum mobile, латинское название легендарного «вечного двигателя».


[Закрыть]. Никому расслабиться не даёт.

Братья рассмеялись, и Артур поведал, зачем пришёл: про Грустину и подземные ходы расспросить.

Фарит Наильевич усмехнулся.

– Вам точно делать нечего, Индианы Джонсы[69]69
  Индиана Джонс – герой голливудских приключенческих фильмов об исследователе древностей.


[Закрыть].

Разговор предстоял обстоятельный, и профессор предложил переместиться в кофейню.

По его научному мнению, древний город Грустина и подземелья Томска – совсем разные темы и принадлежат к различным эпохам.

На картах мира Ортелия и Меркатора XVI века, выполненных в мелком масштабе, действительно с координатами Томска обозначен город Грустина. Значит, это был достаточно крупный по меркам того времени город. При основании Томского острога в 1604 году московскому царю присягнули всего триста местных татар – эуштинцев. Маловато для города мирового значения.

Выходит, Грустина была кем-то разрушена, а её население уничтожено или рассеяно за несколько десятилетий до похода в Сибирь Ермака. Но кто это мог сделать? В междоусобных войнах в Сибирском ханстве такой геноцид вряд ли был возможен.

Некоторые историки считают, что Грустину разрушил Тамерлан в войне с Тохтамышем. Но эти события происходили в конце XIV века, и даже для европейцев, бывавших в Сибири тогда очень редко, ошибиться на двести лет – чересчур. А вот поход в Западную Сибирь шейхов из Бухары для обращения в ислам местных инородцев вполне мог состояться в XVI веке.

Тоянов городок и татарские сёла рядом с Томском – остатки древней Грустины, которая просуществовала приблизительно семь-восемь веков. Торговую факторию на перекрёстке сибирских рек Томи и Оби, видимо, ещё в первом тысячелетии нашей эры создали совместно среднеазиатские и новгородские купцы как перевалочную базу для обмена пушнины на экзотические южные товары. Хотан – крупный торговый город в Центральной Азии – ещё называли Гаустана. Это название вполне могло со временем превратиться в Гаустину. Буква «Г» в языках восточных тюрок исчезла, и местные жители стали называть себя эуштинцами. Но славянские корни имеются. Тот же Меркатор на карте рядом расположил город Серпонов, саму провинцию назвал Лукоморьем, а внизу под Грустиной сделал приписку: «холодный город, в котором татары и русичи проживают совместно». Наверное потому среди эуштинских татар и сегодня встречаются светловолосые и голубоглазые люди.

Братья посмотрели друг другу в глаза. У Фарита, как у деда Акрама Мансурова, – глаза карие, а у Артура – темнее, почти чёрные, росомашьи глаза Фирузы. Голубых грустинских глаз ни один из сыновей от отца не унаследовал.

– А подземелья типичны для всех старинных сибирских городов. В Иркутске и Тобольске о них сложено не меньше легенд. Это уже – купеческое наследие, – расплатившись за кофе, сказал профессор на прощание.

Мебель для кабинета изготавливали на фабрике по индивидуальному заказу. Дизайн Фарит подсмотрел в профессорском читальном зале университетской библиотеки. Высокие, до потолка книжные шкафы со стеклянными дверцами, массивный письменный стол, обтянутые натуральной кожей кресла и диваны. А в качестве материала тогда ещё преуспевающий бизнесмен выбрал ольху. Его пленил тёплый золотистый с едва уловимым красным оттенком цвет, и необычный узор древесины с сердцевинными лучами.

Теперь лишь книжные шкафы да сверкающие из них позолотой корешки фолиантов свидетельствовали о благородном убранстве, вся остальная фешенебельность была завалена различными чертежами и схемами, как в проектном бюро во время аврала.

Наиль Виленович в роговых очках и махровом халате восседал за безразмерным столом за ворохом бумаг, как признанный литературный мэтр при написании бестселлера. А младший сын служил у него кем-то на вроде секретаря.

– Сколько ты насчитал ходов под Воскресенской горой? – спросил отец.

– Только старых, почти заваленных, – тринадцать. Плюс один целый, обложенный кирпичом, от здания областного суда, – как студент на экзамене, ответил Артур.

Старик аккуратно сложил стопку чертежей в пластиковый конверт, закрыл его на защёлку и вынес вердикт:

– С острогом, в целом, разобрались. Потайные ходы из крепости – норма средневековья. Как сейчас, запасные и аварийные выходы.

– Вторую группу подземелий тоже можно отнести к убегаловкам, – высказал своё мнение молодой помощник. – Из монастырей, домов богатых золотопромышленников. Но как объяснить капитальные коммуникации вдоль центрального проспекта? Длина томского метро – почти четыре километра, а ширина – три метра. Зачем купцам входить в такие траты? Они ведь деньги считать умели, иначе бы не разбогатели.

– Правильно говоришь, – похвалил отец. – Только не всегда люди совершают логичные поступки. Иной раз такое могут выкинуть! Будем искать богатых сумасбродов!

Философ – не только род занятий или образ мышления, это ещё и имя, в переводе с греческого означающее «любомудр». Родители назвали его так. Философом, а по батюшке – Александровичем. Правда, фамилия подкачала. Хоть и дворянская, но не сильно звучная – Горохов.

Выросший в крайней нужде, юноша образования толком не получил, но сословная принадлежность позволила ему поступить на государеву службу. Вначале – коллежский регистратор в таёжном Енисейске, потом – окружной начальник в Канске, к тридцати семи годам он дослужился до губернского прокурора Томска. Удачная женитьба на дочери богатого золотопромышленника и связи в сибирском чиновничестве после ухода в отставку позволили ему быстро разбогатеть. Встав во главе компании тестя, Философ Горохов привлёк дополнительный капитал и стал добывать по тонне золота в год. Для середины XIX века – фантастический объём!

Никто и никогда в Томске так богато и с блеском не жил, как он. Центральную улицу губернского города назвали Миллионной потому, что на ней поселился «томский герцог», миллионер Горохов. В праздники местные богатеи первый визит наносили ему, и только потом ехали поздравлять губернатора. И губернатор сам приезжал к Горохову, а не Горохов – к нему.

Роскошный дом окружал волшебный сад. Гости катались на лодках по пруду, гуляли по песочным дорожкам акациевых аллей, через мост со статуями крылатых коней, отдыхали в увитых цветами беседках, слушали музыкантов на прозрачной эстраде, нависавшей над прудом, любовались диковинными орхидеями и пробовали в оранжереях созревавший инжир и виноград. А уж за столом шампанское лилось рекой в саженные бокалы, стоявшие на полу возле стульев. Экзотические кушанья подавали на фарфоровых тарелках с видами гороховского сада, изготовленных на собственном заводе миллионщика.

Хотя, по правде говоря, никакого фарфорового завода под Томском никогда и в помине не было. Это был очередной блеф хозяина усадьбы, как и картонные муляжи книг в библиотеке.

Философ Горохов умел пустить пыль публике в глаза, произвести впечатление. Кредиторы охотно давали ему в долг любые деньги. Ведь он платил высокие проценты.

Но в один прекрасный момент компания Горохова неожиданно разорилась, долгов по неоплаченным векселям богатейшего золотопромышленника Сибири осталось на целых два миллиона рублей.

Улицу Миллионную переименовали в Почтамтскую. Дом за долги забрало Томское общественное собрание. А сам Философ Александрович, измученный подагрой, вскоре тихо скончался в маленькой сторожке на краю своей некогда величественной усадьбы.

На исходе девятнадцатого столетия деревянный купеческий дом сгорел, и на его месте новые хозяева жизни возвели каменное здание Общественного собрания.

– А здесь, по рассказу абики, Карим-бай обнаружил вход в тоннель под Томью, – высказал догадку Наиль Виленович.

Обескураженный сын встряхнул головой.

– Ата, ты и впрямь думаешь, что это Горохов вырыл томское метро?

– Я не верю, что, добывая по тонне золота в год, он мог разориться на одних обедах. Видать, вкладывал деньги в какой-то грандиозный тайный проект. Почему бы не преподнести властям сюрприз, соединив Московский и Сибирский тракты тоннелем под рекой? Вполне, в его духе. Горохову не составляло труда перебросить с золотых приисков несколько бригад землекопов в губернский город и хорошо им заплатить, чтобы помалкивали. Но губернатор почему-то не оценил государственное значение проекта, потребовав вернуть презренный металл кредиторам. И сдулся томский герцог!

Артур оценил отцовскую догадку, но меркантильное сознание современного молодого человека, выросшего при рыночной экономике, отказывалось её принимать.

– Зачем, скажи, рыть многокилометровый тоннель до Лагерного сада, когда через Татарскую слободу до реки рукой подать? Неувязочка!

Отец азартно потёр ладони.

– Я тоже долго не мог понять. Пока не прочитал статью твоего брата о первых томских сталеварах. Сразу после основания острога рудознатец Фёдор Еремеев нашёл на берегу Томи в районе нынешнего Лагерного сада выход железной руды на поверхность. Пробная плавка показала высокое качество томского железа. Оно ни в чём не уступало шведскому. Из него отливали пищали и ядра для казачьей крепости на Воскресенской горе. Но береговые залежи руды быстро истощились, рудный пласт уходил под реку. Вскоре Демидовы открыли богатые месторождения железа на Урале, и о томском руднике в Москве забыли. Но для местных нужд железо понемногу продолжали плавить. Горохов от кого-то узнал про заброшенную шахту и доделал начатую первыми рудознатцами работу.

К такому умозаключению пришёл разработчик нефтяных выходов, изучая под старость лет подземелья родного города. Ещё он понял, что обустройство «томского метро» закончили в начале XX века сибирские капиталисты. Застройка центральной улицы многоэтажными каменными зданиями Общественного собрания, Управления Сибирской железной дороги, Императорского Университета и Технологического института потребовала укрепления склона оврага, ведущего к реке, капитальной дренажной штольней.

Кроме отвода подземных и вешних вод она в случае чрезвычайных ситуаций могла стать и путём для эвакуации богатых граждан. После черносотенного погрома во время революции 1905 года в городе скрытно обустроили ещё несколько «мелиоративных» шахт, поменьше. На такую «дренажную систему» местные богатеи денег не жалели.

Наиль Виленович положил в ящик письменного стола последнюю папку и закрыл его на ключ.

– Поздравляю с окончанием расследования, улым! Больше в этом мире тайн для меня не осталось.

Фируза обычно не входила в кабинет без стука. Если мужчины закрылись, им мешать не надо. Но тут резко распахнула дверь и вбежала в святую мужскую обитель в застиранном халате. Лицо белое, как мел, а глаза испуганные, большие и страшные.

– Там… там… там… – она жадно хватала воздух ртом, но не могла произнести главного. – Там Фарит…

– Что с ним? – прошептал отец и ухватился за грудь.

Реакция мужа заставила Фирузу успокоиться и взять себя в руки.

– Фарит… пришёл.

Наиль Виленович обмяк и обессиленный опустился в кресло:

– Хвала Всевышнему! Что же ты меня так пугаешь, карчык[70]70
  Карчык – старуха (татарск.).


[Закрыть]? Ну, зови-зови блудного сына. Вспомнил-таки атая, вернулся.

Вид Фарита не сулил положительных эмоций, и у старика снова заныло сердце.

– Зачем пожаловал? – сухо спросил он.

– У Мурата несчастье. Арсен тяжело ранен. Ему оторвало обе ноги, он в критическом состоянии.

Фируза быстро сунула таблетку валидола в рот мужу под язык.

– Как это случилось? – еле слышно прошептал Наиль.

– Попал под бомбёжку в Сирии.

– А что он там делал?

Фарит собрался духом и резко ответил:

– Воевал в ИГИЛ.

Отец откинул голову на спинку кресла. Не хватало воздуха. Жена расстегнула ему ворот рубашки.

– Аллах Всемогущий, зачем тебе мой внук? В сурах Корана ничего не сказано, чтобы дети умирали за веру. Бог – это любовь, а любовь – это жизнь. Не – смерть, а жизнь! Понимаешь, жизнь!

Во рту пересохло, и он выпил воды.

– Даже учение пророка переврали! Где сейчас Арсен?

– В госпитале, в Стамбуле. Мурат у него.

Наиль Виленович покачал головой и сказал старшему сыну:

– Набери мне Мурата.

Фарит вытащил из кармана пиджака смартфон, ткнул несколько раз по дисплею и, услышав длинные гудки, передал гаджет отцу.

– Здравствуй, улым! Четверть века не говорили, – стариковский голос дрожал так сильно, что казалось, стеклянные дверцы в книжных шкафах позвякивали вместе с ним. – Мне очень жаль…

Дальше он только слушал. Отповедь Мурата была такой гневной, что телефон сжигал слушателю всю ушную раковину. Рука отца опускалась всё ниже и ниже, пока совсем не легла на столешницу. Речь из Стамбула слышали все в кабинете: Фарит, Артур, Фируза и, естественно, Наиль.

– Это ваш русский лётчик сбросил бомбу на моего мальчика. Твоя проклятая империя никак не угомонится. Сколько ещё потребуется человеческих жизней, чтобы насытить ваш кровавый голод?! Будьте вы прокляты!

Телефон замолчал. В кабинете повисла гробовая тишина. Все замерли и даже боялись глубоко вздохнуть.

– Он тоже болен, – тихо сказал отец. – Не знаю, есть ли лекарство от этой болезни?

Наиль проснулся среди ночи. За окном моросил весенний дождь, добивая остатки сугробов. Тихо, чтобы никого не разбудить, он вышел из спальни. В прихожей натянул резиновые сапоги, набросил брезентовую ветровку с капюшоном, привезённую ещё с нефтяного севера, и вышел в ночь.

На улице было безлюдно. Светофоры мигали жёлтыми сигналами. Редкие машины проносились мимо, поднимая из луж фонтаны брызг.

Ноги сами понесли его по Московскому тракту в сторону Коммунального моста. Шлепая сапогами по придорожной грязи, он смотрел на спящий родной город по-новому, словно видел его впервые. У закрытого Дома офицеров в заброшенной сторожке доживал свои дни томский герцог Философ Горохов. По подземному тоннелю на удалой тройке с гиканьем и свистом проносились Карим-бай с его дедом Рахматуллой. На берегу Томи рыли шахту первые рудознатцы Фёдора Еремеева. Эуштинский князь Тоян собирал подарки в Москву для Бориса Годунова, чтобы русский царь принял его народ под свою опеку. Монгольские всадники снимали дань с местных жителей, а сильных юношей забирали в войско. Гунны купали в Томи своих коней, а скифы промывали золотой песок на перекатах. Древние грустинцы от холода переселялись под землю.

А Наиль Сабанаев всё шёл и шёл. Уже далеко позади остался мост и Тоянов городок. Миновав Грустину, старик сошёл с шоссе в сосновый бор. Высокие и прямые корабельные сосны росли друг от дружки на почтительном расстоянии, поэтому по лесу он передвигался свободно, не спотыкаясь о буреломы и не застревая в зарослях кустарника.

Тучи на пасмурном небе расступились, и засияли звезды. А потом небо начало сереть, окрасилось багрянцем, и лениво взошло большое оранжевое солнце.

Птицы щебетали на ветках. А он всё шёл, не замедляя ходу, куда глаза глядят. Иногда ему попадались садоводческие товарищества и деревни. Но на дачах людей ещё не было, а деревни он обходил стороной. Воду пил из ручьёв. Голода совсем не испытывал. Видимо, в юности наелся досыта, а месторождений нефти рядом с Томском не было.

Ночевал под открытым небом. Наламывал пихтовых или еловых веток и устраивал из них постель. Перед сном долго смотрел на звёзды.

На четвёртые сутки его похода Западную Сибирь накрыл обильный циклон. Сильно похолодало, выпал снег. Утром старик просто не проснулся.

Его тело нашли только через неделю заготовители берёзового сока и сообщили в полицию. В кармане ветровки лежало пенсионное удостоверение, с установлением личности покойного проблем не возникло.

Вместо эпилога

Арсену стало лучше. Врачи сказали, что угрозы его жизни больше нет, а стамбульский отчим заказал в Германии для него протезы, не хуже, чем у Оскара Писториуса[71]71
  Оскар Писториус – неоднократный параолимпийский чемпион из ЮАР, легкоатлет, бегун, инвалид без обеих ног.


[Закрыть]. Мурат немного успокоился и остался в Томске ещё на неделю, на вторые поминки. Возможно, он рассчитывал на какое-то наследство, но абика огласила отцово завещание, а от себя ещё добавила: Фарит дом построил, пусть в нём и живёт с семьёй. А они с Фирузой как-нибудь уживутся в старом доме. Артур же переедет в малосемейное общежитие в комнату старшего брата.

В память об отце, его последнем проекте, Артур организовал для братьев экскурсию по томским подземельям. Он уговорил свою знакомую предпринимательницу арендовать на месяц склад в подвале центрального хозяйственного магазина, откуда по его расчётам должен был начинаться один из подземных ходов. И не ошибся. За старой железной дверью, которую он открыл при помощи отмычки, действительно начинался обложенный обкрошившимся красным кирпичом лаз. Артур вначале обследовал подземелье в одиночку и, придя к выводу, что прогулка по нему не сулит больших опасностей, позвал братьев.

Освещая дорогу мощными фонарями, в одну сторону они прогулялись под землёй посуху, как по проспекту. Все выходы наверх были тщательно замурованы. Старших братьев увиденное столь впечатлило, что они настояли обследовать и противоположное направление – в сторону острога.

Напрасно Артур пытался их отговорить, мол, опасно там, но томский историк и бахчисарайский экскурсовод в один голос заявили: «Идём!»

Эта часть тоннеля была подтоплена вешними водами. Сказывались весна и близость речки Ушайки. Высокие рыбацкие сапоги хоть и не пропускали воду, но от холода не спасали. Наконец они миновали подтопленные участки и стали подниматься вверх.

Внезапно каменный тоннель упёрся в ещё одну изъеденную ржавчиной дверь.

– Дальше не пойдём, – твёрдо заявил проводник. – Там подпорки деревянные, могли прогнить. Обрушатся, как дважды два.

– Давай хоть одним глазком глянем на ваше средневековье! – попросил Мурат.

Артур достал из кармана маленькие хромированные кусачки и одним нажимом перекусил душку ржавого навесного замка. Со скрипом дверь поддалась, и резкий запах фекалий ударил братьям в нос.

– Так это же дерьмо! – разочарованно вскрикнул крымчак, зажимая пальцами ноздри.

Артур быстро захлопнул дверь.

– На схеме никакой канализации нет, – виновато извинился он.

Пришлось братьям поворачивать назад. Вонь становилась непереносимой.

Построить дом на Воскресенской горе, рядом с памятным камнем в честь основания города, преуспевающему разработчику веб-сайтов, обошлось в кругленькую сумму. Электроэнергию, воду и тепло он провёл, а вот с канализацией – проблема. Частный выгреб. А у него и бассейн, и сауна, и ванны с джакузи. На одних ассенизаторах разоришься! Неожиданно на краю участка, у самого склона, обвалился грунт. Вначале пытались заделать провал. С десяток грузовиков земли высыпали, а расщелина какой была, такой и осталась. Вот и вывели туда канализацию. Зачем добру без дела пропадать?

Ноябрь 2017 – апрель 2018 года