Текст книги "Мёртвые люди (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Москвичёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава V

 Пальцы левой руки ловко перебирали четки, из ладони правой метнулись на стол две игральных кости и, ударившись несколько раз о края доски, остановились.

– Да как так-то!? Шестой куш подряд! Ты чего делаешь-то? Я даже из дома вылезти не успел!

– Сигарету кинь.

– Пушкин, здесь не курят вообще-то...

– Тупой, да?

Маленький, худощавый, в подтяжках и кепке, но без рубашки и брюк по причине духоты и отсутствия кондиционера, встал из-за стола и ушел в другой конец комнаты.

– А что за конь приданное повезет? – сказал он, подходя к Пушкину с пачкой сигарет и зажигалкой. Пепельницу поставил на стол рядом с нардами.

– Понятия не имею. Студент какой-то... Тебе зачем? – Пушкин перебирал четки, сверкая наколотыми перстами на пальцах, курил и смотрел на коротышку с нескрываемой усталостью.

– Да не... я так..

– Ну и не хуй спрашивать! – внезапно заорал Пушкин. – Какого болта ты свой нос суешь куда не надо! – раздавил большим пальцем сигарету. – Фишки разложи заново...

В дверь постучали. Она скрипнула и в проеме показалась голова Романа, а затем и вся долговязая фигура студента.

– Можно? – с трудом выдавил он из себя, оглядев компанию.

– Давай, попробуй. – буркнул Пушкин, не отрываясь от раскладывающихся на игральной доске фишек.

Не зная, что сказать, студент встал возле двери в ожидании непонятно чего. Наконец произнес:

– А где Алмаз?

– Кто? – Пушкин оторвался от игры, встал и повернулся к Роману. – Кто? Алмаз? Какой Алмаз? – и подошел к студенту настолько близко, что тот несколько прогнулся назад.

– Так... это... вроде...

– Слушай сюда, животное. – Пушкин взял студента двумя пальцами за ворот рубахи и слегка потянул к себе. – Сейчас ты выйдешь отсюда и сядешь в свою бибику. На заднем сиденье будет лежать сумка. Что за сумка – тебя волновать не должно. – затянувшись, он выпустил дым в лицо студента. – У тебя же есть в бардачке карта? Ты же, бля, не по пачке "Беломора" ориентируешься? Ну так вот – воспользуйся ей обязательно. Тебя обыскивала охрана на входе? – Роман растерянно кивнул головой. – Выходить будешь – еще раз обниматься полезут. Так ты, демон, не препятствуй. Ладушки? Че засох, кукла? С тобой все нормально? – Пушкин пощелкал пальцами перед растерянным лицом Ромы, усмехнулся, – В рот пароход... – и, развернувшись, отошел к столику с нардами. Смял сигарету в пепельнице и снова развернулся:

– Ты че, клоун, еще здесь?

Рома буквально рухнул на дверь, не сразу сообразив в какую сторону ее открывать, и, немного помучившись, выскочил из комнаты.

Пушкин снова сел за нарды. Достал из пачки очередную сигарету и отломил фильтр. Коротышка щелкнул зажигалкой.

– Не нравится мне это все. – он глубоко затянулся и шумно выдохнул сквозь пожелтевшие зубы, совершенно не думая уже о том, чей наступил черед бросать кости.

Уже три раза бывавший у "хозяина" Пушкин – теперь был в розыске сразу по нескольким эпизодам. Всегда осторожный, не находящийся на одном месте больше нескольких часов, ни с кем практически не общающийся, кроме коротышки, недавно из-за него чуть было не попался. По глупости. Коротышка был сильно не трезв, но бросить его на ночной улице Пушкин по дружбе своей не мог. Так их двоих и принял наряд ППС. Откупиться не получилось – как Пушкин ни прятал свои "татуированные" кисти и сколько ни предлагал за "решение проблемы на месте", "пятнистые" все же увидели, что "клиент" – не просто шпана уличная и решили разобраться с друзьями в отделении.

Паспорт у Пушкина дежурный, конечно же забрал, но документ был старого образца и носил его разыскиваемый специально для таких "нелепых" случаев. Чтобы снять отпечатки их повели из одного здания в другое через внешний двор. Вел их один единственный сержант, сильно занятый беседой с уже протрезвевшим к тому времени коротышкой, теперь осознавшим в какой они заднице. Пушкин, разумеется, не упустил момент и нырнул в темноту. Отпечатки сняли только с коротышки, ну и заодно продержали трое суток в наказание за "хулиганские выходки длинного шустрого друга", то есть Пушкина.

Как и предполагал "синий" (так окрестил Роман Пушкина, за сплошь покрытые тюремными татуировками руки), на выходе его снова обыскали охранники. От сильного, "дружеского" хлопка по спине одного из security, Рома буквально вылетел на улицу. Сзади был слышен громкий смех.

Как ему и было сказано – на заднем сиденье его машины лежала сумка. Довольно объемная. Как она попала в салон – для Ромы было совершенно непонятно, так как он точно помнил, что машину закрывал. Смотреть, что внутри нее все же не стал: "Сказали не мое дело – значит не мое". Волновало Романа больше другое – он никогда не держал в бардачке дорожную карту и всю свою недолгую водительскую жизнь пользовался навигатором. И все же он открыл бардачок и пошарил рукой.

Через мгновенье Роман достал из него вчетверо сложенную, засаленную и уже порядком потрепанную карту. Осторожно развернув ее и, отчего-то, оглядываясь по сторонам, как-будто боясь, что за ним наблюдают, он увидел отмеченный красным маркером путь от самого города и до места назначения. Конечной точкой прибытия был небольшой городок Звягинск в шести часах езды при хорошей погоде и свободной трассе. На обороте карты было написано: "Мама просила семена на дачу. Заехать к дяде Олегу в три часа и забрать. Ул. Большая Красная, дом 19."

"Какая еще мама? Какие семена? Сейчас же осень... Конспираторы, блядь... А где номер квартиры? Весело все начинается. – пробормотал себе под нос студент и завел машину. – К вечеру управлюсь."

За ним действительно наблюдали. Как только тронулась серебристая "тойота" Романа, в пятидесяти метрах заурчал "форд", и, вынырнув из длинной цепочки припаркованных на тротуаре машин, двинулся в сторону "тойоты". Грузный, одутловатый водитель "форда" мало чем отличался от своего спутника, сидевшего рядом с ним, на переднем сиденье: такое же ничего не значащее выражение лица, какое бывает у клерков, полностью погруженных в бесполезную рутинную работу, тот же фасон пиджака и в точности такой же галстук (скорее всего и жены их, купившие им эти галстуки, тоже выглядели примерно одинаково). Лежащая возле рукоятки переключателя скорости рация заговорила: "Парни, нормально идете. Ведете до проспекта Победы и уходите направо. Жень, дальше ты от проспекта и до кольца. Как понял?... Нормально понял тебя. Ждем..."

– У меня Вовка, младший который, котенка попросил. – Водитель включил поворотник и вывернул руль, поворачивая за "тойотой".

– Разрешил?

– Ну да.

– Зря. Все углы обоссыт, собака.

– Так уже...

– И?

– Вот думаю из окна выбросить, ну, типа, сам нечаянно выпал... а то, если просто за дверь – вернется...

– А чего не утопишь?

– Не знаю. Мне кажется как-то негуманно что ли. А тут легонько толкнул его и все.

– Коты, говорят, живучие. У меня у знакомого вон с шестого упал.

– И чего?

– И ничего. Только морду разбил.

– С моего четырнадцатого вряд ли так получится.

– Логично. Принимай груз, Женек. Удачи.

– Жалко только...

Ушедший направо "форд" сменила запыленная серебристая "десятка". В ней сидели трое: с такими же одинаково невыразительными лицами, одетые как пенсионеры, едущие на дачу. Сидящий сзади был в наушниках с нетбуком на коленях. Он смотрел на экран, на котором "красовался" студент и не подозревающий, что на него, из-под решетки кондиционера глядит глазок крошечной видеокамеры.

– Как он там? – водитель, зевая, смотрел на сидящего сзади через зеркало заднего вида. – ... маленькая лошадка...

– Нормально. С навигатором разговаривает.

– Во мудак! Это прямо как этот... как его из "Нашей Раши?"... ну этот... с телевизором который... и чего говорит?

– "Да, дорогая" говорит... Вот ты жене своей говоришь "дорогая"?

– Своей нет... но чужим – бывает... – засмеялся водитель.

– А этот даже навигатору... интеллигентный мальчик. Скоро целовать начнет во все интимные кнопки...

– Пусть дите балуется... лишь бы до беременности не дошло... – грустно проговорил третий и все трое расхохотались.

День обещал быть солнечным. Мимо мелькали последние высотки уходящего города, проходили последние, обшарпанные холодным утренним солнцем жители спальных районов.

– Через сто метров поверните направо. – слишком членораздельно и серо прозвучал женский голос навигатора.

– Конечно, дорогая. – ответил Рома, имевший привычку разговаривать со своей электронной "подругой", тем более в хорошем расположении духа. А Роман чувствовал себя совершенно прекрасно: наконец-то все встает на свои места. Наконец-то скоро все будет как и прежде – без лишних переживаний и эмоций. Будущее теперь снова стало для него очевидным и, несомненно, "светлым", без каких-либо выкрутасов на жизненном пути.

"Потаскуха малолетняя! – думал Рома, – сколько ж нервов попортила! Теперь у каждой шалавы сначала буду паспорт спрашивать. Сильно умная школота пошла – бабла на всех не хватит. Ну, Юльчонок – волчонок, я тебе еще устрою зимнее купание в лесу!"

Впрочем, обещание свое Рома выполнить теперь вряд ли бы смог. Уже третий день ее искала мама по всем больницам и моргам, но безрезультатно; подружки все как одна утверждали, что сами ее не видели и ничего ни о каких "юлькиных планах" не знают: "Она вообще последнее время вся из себя такая. Юбку, сука, взяла на два дня – до сих пор несет..."; школьные учителя нервничали: лишь бы на территории школы чего не произошло. Полицейские уверяли, что дочь придет, как только "нагуляется" – не в первый раз. Но мать не верила.

И правильно: тело Юльчонка-волчонка уже вторые сутки покоилось на дне небольшой речки, в четырех километрах от города, недалеко от загородного элитного поселка, в котором на днях с размахом справлял пятидесятилетний юбилей начальник районного Управления Внутренних Дел. По нелепой случайности район был тот же, в котором жила Юля. И не все, как оказалось, в тот пьяный, шумный вечер строго следовали букве закона. Впрочем, на следующий день, проснувшись с похмелья, никто уже и не помнил ни о какой "заводной девочке" – молча в гостиной пили водку и курили, стряхивая пепел в грязную посуду, еще не убранную после бурного застолья. Пасмурному утру аккомпанировал телевизор – включенный для фона, он показывал крупным планом лица только что вернувшихся из очередной командировки на Кавказ сотрудников местного МВД.

Всеобщее молчание нарушил юбиляр: "Давненько так не веселились" – хмуро произнес он, залпом выпил полфужера водки и закрыл обрюзгшее лицо рукавом накинутого на плечи кителя.

"Странные люди, – думал Роман, проезжая мимо разбросанных вдоль трассы поселков, – как они тут вообще живут..." Рома, конечно, смотрел новости, но сам за пределы города никогда не выезжал, разве только на самолете, вместе с родителями, – за пределы страны, и быт жителей чужих государств ему был более знаком, чем то, с чем он столкнулся, проезжая по обычной российской дороге. Попадались и такие деревеньки, что больше походили на декорации для какой-нибудь исторической киноленты или, может быть, фильма ужасов: Рома так и представлял себе, как из перекошенной, сгнившей напрочь и вот-вот развалящейся избушки вдруг выскочит местный житель – либо вурдалак, либо отпрыск "слишком близких" друг другу родственников, который обязательно окажется невероятно огромных размеров людоедом со случайно подвернувшейся под руку бензопилой. Но возле избушек сидели на заваленке маленькие, сгорбленные старушки в платках, валенках и старых ватниках; на некоторых (очевидно, сыновьи) были армейские бушлаты, цветом своим сливавшиеся с местной грязью, по случаю начавшихся осенних дождей.

И уж совсем не укладывалось в голове студента обилие по обеим сторонам дороги венков с черными, похоронными лентами. Он и не слышал никогда, да и подумать не мог, что таким образом родственники оставляют память о погибшем в автокатастрофе прямо на месте аварии. И, поскольку аварий на трассе случается много, то и венков погребальных с каждым годом становилось все больше. Единственный раз в жизни, давным-давно, в семилетнем возрасте Рома побывал на городском кладбище – хоронили дедушку: мама с тетей плакали, еще какие-то женщины с одинаковыми шалями на опущенных головах, какие-то мужчины на полотенцах, связанных друг с другом, опускали обитый красным гроб с большим черным крестом сверху. И вокруг венки из уже несвежих цветов, обвитые черными лентами с позолоченными надписями. Неприятное, совсем неприятное воспоминание. Именно оно и всплыло в его памяти, глядя на это стихийное кладбище, возникшее на обочине федеральной трассы.

Он пересек границу области еще до полудня, ехать оставалось чуть меньше половины пути и Рома свернул на обочину к придорожному кафе. В заведении никого не было, за исключением молодой продавщицы – на вид лет пятнадцати. Из подвешенных под самым потолком колонок доносилась скороговорка радио-диджея. Продавщица, не обращая внимания на обеденного посетителя, молча сидела на стуле и стригла ногти на руках. На небольшом прилавке лежала выпечка и несколько салатов в тарелках, обмотанных полиэтиленовой пленкой. Сколько они тут лежат? Кто и как их готовил? – Глядя на не слишком опрятно одетую девчонку, Рома не стал искушать судьбу – купил бутылку сильногазированой воды, пару шоколадных батончиков и пачку сигарет. Усевшись возле окна за пластиковый столик, он открыл бутылку и уставился в окно. Мимо промчалась с включенными проблесковыми маячками полицейская машина, следом за ней еще две, а после потянулась колонна бронетранспортеров и "Уралов", на шасси которых стояло, покрытое брезентовым чехлом, что-то огромное и округлое. Рома не разбирался в армейской технике, да и к оружию не имел ни малейшей тяги, но все же ему было любопытно: что это за "хрень" такую военные выдумали?

Любопытство свое студент все-таки смог удовлетворить: к забегаловке подъехала запыленная "десятка" и из нее вышли двое в армейской форме. Они зашли, попросили сигарет и минералки: "Родная, чего ты там ползаешь? Давай быстрей! Быстрее говорю!"

– Извините, а вы, случайно не с колонной едите? – не удержался Роман.

Двое в форме синхронно повернулись, оглядели его с ног до головы. Один усмехнулся:

– Это, нах, она с нами!

– А что это за... там, на машинах под брезентом? Интересно просто. Если не секрет.

– На "уралах"-то? Как это "что", нах? Движки реактивные.

– Нет, серьезно – любопытно же.

– Так серьезно – движки.

– А зачем?

– Как зачем? "Форсаж" смотрел? Милая, ты че нас, дрочишь? Я тут постарел уже почти полностью, по самые берцы! Ну и эти также: надо побыстрее куда-нибудь – включаем – ты че, нах? – последняя разработка Росвооружения!

Рома не поверил. Тем более, при последних словах оба армейца захохотали,довольные своей шуткой. Впрочем, они почти не солгали: на "уралах" действительно стояли реактивные двигатели. Когда-то такие машины – "тепловые машинные станции" – были созданы для ведения химической войны. При помощи этих двигателей предполагалось распылять отравляющие вещества на многие километры. Дождавшись, наконец, сигарет и минералки они расплатились и буквально выбежали из кафе, смеясь и ругаясь одновременно. "Десятка", тронувшись с оглушительным свистом, умчалась вслед за ушедшей колонной.

– Тут часть у них неподалеку,– забормотала девчонка, – постоянно что-нибудь возят. Всю дорогу разбили, засранцы. Недавно ихний командир, полкан какой-то, пьяный в стельку на танке прямо к кафе подкатил. Или не танк это? Как называется-то? – на секунду задумавшись, она продолжила, – В общем с гусеницами такая. Водки ему надо было видите ли. За руль же, говорит, нельзя. Вдруг стукнет. А этой дуре чего будет-то? Да мне-то что? Хоть на звездолете прилетай – лишь бы с деньгами. А этот пошарил для виду по карманам и как заорет: "Да я сейчас весь сарай с одного выстрела..." Потом говорит, мол "деньги завтра занесу". Сарай... – она ухмыльнулась. – До сих пор, скотина, несет...

– Ты в каком классе учишься?

– Я закончила уже. Мне девяти хватает. А куда больше? Штаны протирать? А ты зачем спросил?

– Да так... Пацаны с части не бегают?

– Ко мне-то? Ты че? У меня парень там. Дед уже. Скоро домой вернется.

– Ну давай. Удачи тебе с твоим дедом.

Сев в машину, он не сдержался и все-таки решил посмотреть, что же такое там, в сумке. Довольно внушительная по размеру, она выглядела как самая обычная спортивная сумка, ничем не отличающаяся от тысяч таких же по всему миру, но, расстегнув замок у Ромы перехватило дыхание: она была доверху забита деньгами. Достав пару пачек свежих, будто только что из-под печатного станка, тысячных купюр, он принюхался к ним – еще пахнет краской. В голове сразу же мелькнула "нехорошая" мысль: а не повернуть ли совсем в другую сторону? Смотаться к чертовой матери на самый край света, бросить все и жить себе тихо-мирно где-нибудь на берегу океана в самой далекой и маленькой стране, такой маленькой, чтобы даже спутники не знали про ее существование. "Ни хера, – подумал студент, – не могли же они меня просто так вот с деньгами отпустить? А кто "они"-то?" Он огляделся по сторонам: трасса была совершенно пустая, в кафе – ни души, только возле обочины стояла замызганная семерка с какой-то рыжеволосой теткой внутри, которая, повернув зеркало заднего вида к себе, причесывалась. Неподалеку, проигнорировав "удобства" придорожного заведения, прижавшись к кустам одновременно мочился, курил и вертел во все стороны головой мужик, очевидно, опасавшийся, что его за этим неприличным занятием "застукают" или, чего доброго, вообще собьют. "Сколько тут? – прикидывал Рома, перебирая пачки с банкнотами, – вряд ли очень много... были бы евро – другое дело... ну на год хватит... ну на два... а дальше что? Черт! Черт! Ну не может быть все так просто!" Зачарованно глядя на новенькие купюры, он все же нашел в себе силы и зыкрыл сумку. Стукнув по рулю и выматерившись, он повернул ключ зажигания: "Приеду обратно – навяжусь еще на какую-нибудь работенку. Может чего еще по-больше обломится?"

Всю оставшуюся дорогу за окнами мелькал лес. Отгородивший дорогу с обеих сторон непроходимой стеной он, казалось, вот-вот съест бесконечно сужающуюся трассу. Но вскоре на горизонте появился крохотный городок и, если верить навигатору, именно туда и нужно было Роману.

Звягинск состоял всего из четырех улиц, пересекавших друг друга так, как-будто главные городские проектировщики играли в "крестики-нолики". Было похоже, что городок давно заброшен: на улицах – ни души, прямо посреди дороги, греясь на выглянувшем из-за туч солнце лежали собаки, обмахивая себя хвостами.

Улицу навигатор найти не смог, но, немного покружив по городу, Рома довольно быстро отыскал нужный адрес. Дом был – совсем не дом – одноподъездный, двухэтажный деревянный барак, какие строили еще в пятидесятые годы для временного проживания. Весь почерневший, насквозь сырой и пахнущий плесенью – он еще служил кому-то самым настоящим жилищем: кое-где окна были распахнуты, под некоторыми из них, на натянутых веревках сушилось белье. Неподалеку, за давно никому не нужной детской площадкой, от которой уцелели только проржавевшие уже качели, открыв капот "копейки" ковырялся в машине местный житель. И больше никого.

До назначенного времени оставался еще целый час. От делать нечего, Роман курил одну сигарету за другой, таким незамысловатым образом стремясь убить время. Но оно, как-будто понарошку, шло только еще медленнее. Цифры на часах дисплея словно застыли. Роману начало казаться, что двоеточие между ними, мигающее, отмеряя секунды, совершенно перестало мерцать. От внезапной рези в глазах навернулись слезы, он отвел взгляд от электронного циферблата и увидел незаштореное окно своей спальни, сквозь которое прямо в лицо ему бил солнечный свет.

"Черт! – Роман вскочил с постели, снова посмотрел на электронные часы, стоящие на прикроватном столике. Время было восемь с четвертью утра. – Черт! Черт! Как я мог проспать?!"

Голова гудела, в глазах то темнело, то вспыхивал всеми красками свет. Вчерашний день будто был стерт начисто из памяти. Единственное, что он помнил: через пятнадцать минут, во что бы то ни стало нужно быть в букмекерской конторе. Протирая глаза, он рванулся к платяному шкафу и, достав первую попавшуюся рубашку, на ходу надел ее на себя. В ванной умылся, наспех почистил зубы и смочил волосы водой, чтобы хоть как-то их уложить. Посмотрел в зеркало – странный, будто размазанный по стеклу отпечаток лица – в глазах все плыло, словно в объективе фотокамеры с ненаведеной резкостью. "Черт! Черт! Лишь бы успеть... – схватив из холодильника бутылку апельсинового сока, он сделал несколько торопливых глотков из горлышка и поставил обратно. – Где я штаны бросил?" Он снова прошел в спальню и... остолбенел: натянув белоснежное одеяло до самого подбородка, в постели лежала Юля и с укоризной смотрела на него.

– Ром, ну ты совсем дурак? – с обидой в голосе заговорила она. – Сам ни свет ни заря собрался куда-то, а я что? Здесь взаперти целый день торчать буду?

– Ты... как... ты чего здесь? – не веря своим глазам, Рома подошел к кровати и осторожно сел на самый ее краешек.

– Ты что, дурень, совсем ничего не помнишь? – рот от удивления приоткрылся, а на лбу появились морщинки. – Пить надо меньше. Я с тобой поеду, ладно?

– Я не пил же...

– Ага, конечно! Ты ко мне-то приехал уже пьяный в стельку – как только за рулем еще держался... А здесь, думаешь, я одна все это "хозяйство" выдула? – высунув из-под одеяла руку, она показала на пустые бутылки, стоявшие на столике возле стены.

– С ума сойти! – Рома ровным счетом ничего не понимал. – А с чего это мы с тобой так?

– Ну как? Помирились же! Ром! Ты что, действительно не помнишь? А про то, что женишься на мне, тоже? Я ведь могу заявление и обратно отнести...

От такого поворота событий Рома совсем опешил:

– Так ты... Юльк, ты... Нет, что ты, Юль! Помню, конечно!

– Ну так я с тобой?

– Нет, Юльк, нельзя. Я вечером приеду, хорошо?

Юлька недоверчиво посмотрела на него, закусила нижнюю губу, словно решая: верить ему или не верить?

– Ну хорошо. Только вечером обязательно.

– Обязательно. – улыбнулся он.

– Поцелуй меня. – она закрыла глаза и вытянула тонкую шею в ожидании поцелуя.

Все еще не веря до конца в происходящее, он прикоснулся к ее плечу. Нежная бархатная кожа, горячее дыханье манили его остаться. Бросить все к чертовой матери и провести весь день с ней в постели. В голове шумело. Он прикоснулся к ее губам, рука его скользнула под одеяло. Время шло, но Роме уже было не до него. Целуя ее грудь он чувствовал, как бешенно заколотилось ее сердце. Шум в голове все нарастал, перед глазами все плыло, принимая самые причудливые формы. Она нежно обхватила его голову, зарывшись пальцами в волосы, и потянула к себе:

– Целуй же! Ну! Еще! Еще!

Сомкнув веки, он целовал ее губы, чувствуя все сильнее нарастающее волнение в своей груди. Внезапно он ощутил сильнейший холод на губах, быстро распространившийся по всему телу. Он открыл глаза и в очередной раз обомлел от увиденного: вокруг уже не было ничего кроме белого, сияющего кафеля и люминесцентных ламп на потолке, заливших слишком ярким, неестественно белым светом все помещение, конца и края которому, казалось не было. Было чертовски холодно.

– Не отвлекайся. – Юля не отрываясь смотрела на него. – Ну, что же ты? – теперь она лежала на зеркально отполированном прозекторском столе совершенно обнаженная с длинным, от выпяченных ключиц до самого низа живота, багровым швом. Он вдруг почувствовал, что его собственное отражение на поверхности металлического стола с отвращением и нескрываемой злобой смотрит прямо на него.

– Бред... это... это... бред... – забормотал он, пытаясь снять ее руки, обвившиеся вокруг его шеи и не отпускающие его.

– Возьми меня... – она улыбнулась – ... пожалуйста... я с ума сойду от дрожи... больше не могу... – все попытки Романа высвободиться были безрезультатны. Девочка, совсем уже не похожая на себя, держала его мертвой хваткой.

– Нет... нет! Пусти! Я не буду!.. Я больше не буду!

Ее, покрывающееся темными пятнами лицо вдруг оскалилось:

– Ну же! Давай! Давай! Трахни меня! Трахай! Где этот твой ебаный хер?! Давай же, ну! – окаменевшие пальцы буквально вонзились в его шею и он почувствовал, как за ворот рубашки потекла кровь. От боли и отчаянья из его глаз брызнули слезы. Совершенно обезумев, он хотел выкрикнуть единственное, что пришло в голову: "Не надо!", но из горла вылетел только свист, пробившийся сквозь бьющую фонтаном кровь.

– Ты меня любишь, милый? – Она посмотрела, будто пытаясь понять, что он сейчас чувствует. Шов на ее теле начал расползаться, открывая синеватую плоть под кожей. – Ты ведь не покинешь меня? – она еще крепче ухватила его и рванула на себя, буквально вдавив его голову в свой разверзшийся живот. Пытаясь освободиться, он уперся руками о скользкий – весь в крови – металлический стол, но с каждой попыткой утопал в ее чреве все больше. Уже не в силах сопротивляться, задыхаясь без воздуха, он открыл глаза и рот. Кишащая вокруг багровая мякоть тотчас же заполнила его и разлилась по всему телу, ему уже не принадлежавшему.

Теряя сознание и безвольно падая в темно-красную, шевелящуюся бездну он почувствовал, как возле него что-то бьется. Звук от ударов все отчетливее раздавался в его голове, перейдя, в конце концов в оглушительный грохот, заставляя все вокруг трещать по швам, сквозь которые забрезжил свет.

С последним ударом он вдруг вспыхнул и закричал из неведомо откуда взявшихся сил. В следующую секунду он увидел перед собой тусклое осеннее солнце, сплошь покрытое трещинами от оголенных веток близ стоящих осин. В окно машины стучал местный, копавшийся до того в "копейке":

– Эй, слышь? Машину толкнуть не поможешь? Ну ты чего там? Уснул, что ли? – неказистый мужичок в засаленном, испачканном машинным маслом и солидолом свитере, то снимал, то снова одевал на лысеющую голову потрепанную кепку, стоя в нерешительности: постучать еще раз или оставить уснувшего в покое?

Рома посмотрел на часы – на циферблате было пять минут четвертого. Он допил оставшуюся воду, закурил и оглянулся вокруг. Кроме перепачканного мужика больше никого не было. Он открыл дверь машины и вышел:

– Че ты ломишься?

– Так машина, сука, не заводится ни хера! Ты это... может поможешь, а? Тут всего делов – толкнуть разок... с утра корячусь – все без толку...

– Твоя что ль? – сказал студент, показывая на желтеющие поодаль "жигули".

– Она, сука, она – родная...

– Ну пойдем...

Все двадцать метров, что они прошли от машины до машины, мужичок не затыкался: успел рассказать всю "подноготную" и о своей колымаге, и о жене, и о вышедшей уже замуж дочке, и даже о своей хромой собаке – и все они, исходя из его незамысловатых эпитетов, были схожи в одном – все они были "суками, всю жизнь перепортившими".

Что жизнь мужичка можно было еще чем "перепортить" – Роман искренне недоумевал, но с расспросами лезть не стал, так как за день уже много чего странного увидел, да и жизнь местная его совсем не интересовала.

С машиной пришлось немного повозиться и Рома с непривычки даже запыхался, зато мужик, залихватски сдвинув кепку на затылок, улыбался во весь свой беззубый рот и не мог нарадоваться шуму мотора.

– Вот выручил-то! Вот, в самом деле, так... что уж... оно же, сука, по-другому никак... – тараторил мужик, – ты послушай! Ну не стучит же! Чего ей, сука, надо... – Увидев, что Рома снова закурил, он, несколько виновато потянувшись к пачке заскорузлыми пальцами, попросил сигарету. Роман, мысленно обозвав мужичка "босяком" и "бомжем", протянул.

"Бомж", не скрывая удовольствия, глубоко затянулся:

– Ага, дорогие, сука, наверное... Так ты езжай – чего встал-то? – вдруг ни с того, ни с сего произнес мужичок, – Алмазу привет...

Рома от неожиданности поперхнулся табачным дымом, от чего зашелся кашлем, а на глаза навернулись слезы:

– Слышь... ты че? Тебя как звать?

– А ты к кому ехал-то, парень? – мужичок глубоко затягивался и, выпуская облако дыма, жмурился от удовольствия.

– Так это... Олега.

– Ну так я Олег. Ты чего, Ромчик, бесноватый, что ли?

– Так... сумка... сумка ж там... привез... сказали...

– Ты езжай, Ром, езжай... а сумку свою передай кому надо, – мужик улыбался, – адрес-то у тебя записан, правильно?

– Да ни хера не...

– Дурак ты, Ром... и сигналка у твоей бибики – гавно... – езжай, говорю. – Мужик, докурив, хлопнул проржавевшей насквозь дверцей "копейки" и, обдав напоследок Романа облаком черного дыма из глушителя, уехал.

Обескураженный в который раз уже за сегодня студент, ничего не понимая, вернулся к своей машине. Он точно помнил, что, уходя, поставил машину на сигнализацию, но, слова "неказистого" местного жителя все-таки решил проверить: а вдруг не сработает? Он дернул за ручку дверцы водителя и та, к его немалому удивлению, открылась как ни в чем не бывало. "Что еще за херня?" – подумал он и осторожно сел в машину. В машине, – как понял Рома, – явно кто-то был, пока он кряхтел, толкая старую развалюху мужичка. На заднем сиденье лежала сумка, точь-в-точь такая же, как и была, только уже не справа от него, как раньше, а прямо за его сиденьем. Он бросился смотреть не пропали ли деньги и, расстегнув замок, застыл в изумлении: никаких денег в сумке не было, но зато была доверху заполнена небольшими, завернутыми в целлофановую пленку брикетами, похожими на хозяйственное мыло. "Во попал... во попал! – забормотал студент, чувствуя как покрывается потом, понимая, что за "мыло" у него в салоне, на сколько лет оно тянет и что будет, если его остановят и досмотрят постовые. Он снова вылез из машины и, достав с заднего сиденья сумку, переложил ее в багажник, засунув в самый дальний угол, прикрыв тряпками и коробками с инструментом и моющими средствами для автомобиля.

В стоящей за углом машине двое бритоголовых, уплетая чебуреки из целлофанового пакета и запивая давно остывшую выпечку горячим чаем из термоса, наблюдали за действиями Ромы с экрана планшетника.

– Это он типа для гайцов? Типа на случай досмотра? – произнес бритоголовый с набитым ртом, пытаясь говорить как можно внятнее. На экране крупным планом снова появился Рома, весь взъерошенный и явно нервничающий. – Ты не знаешь, где таких идиотов набирают?

– Не, не знаю. Я по дурдомам экскурсии не вожу.

– Зря он в сумку полез. Сейчас бы ехал себе спокойно.

– А ты бы на его месте не посмотрел?

– Так в том-то и дело, что на его месте я хер когда буду...

Рома закурил. Вспомнив о документах в бардачке, он забеспокоился еще сильнее: вдруг и там что-нибудь не так? Он открыл его и на пол упала дорожная карта – почти такая же, – подумал он, – но вроде как другая... Он поднял и развернул карту – все абсолютно тоже самое, но повернув другой стороной, увидел адрес, – другой, вместо того, что был на прежней карте. Новый находился уже в его городе, совсем недалеко от его собственного дома: "улица Блюхера 61, квартира 9. Спросить Зою".