Текст книги "Адди (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ахметшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

   Адди

   Через три минуты после того, как Данил закрылся в каюте, послышался тихий стук. Женский голос спросил:

   – Капитан? Капитан, скажите что-нибудь. Я так за вас переживаю.

   Стучали не в дверь, а в пластиковую перегородку рядом. Деликатно, пальчиками.

   – Ты можешь подглядывать за мной даже в сортире. Что мешает тебе сделать это сейчас, Адди?

   Данил смотрел на пистолет, лежащий на столике между портативной кофеваркой и кислородной маской, и думал, не пора ли пустить его в ход. Чесались виски, и капитан никак не мог решить, какому из них принесёт больше пользы холодный ствол.

   – Ну капита-ан, – голос окрасился смешливыми нотками. – Я никогда не позволила бы себе таких непристойностей. Я приличная девушка.

   – Приличная притвора с внутренним миром старшеклассницы-заучки, – пробурчал Данил.

   Аделаида сделала вид, что не услышала. Капитан пнул ногой стол, и пистолет упал на рифлёный пол, устланный коврами. Кофеварка тоже оказался там; мужчина поморщился, глядя, как ворс темнеет от пролившейся жидкости.

   – Заходи, – сказал он, и дверь немедленно открылась. Данил даже не посмотрел в ту сторону, зная, что на пороге никого не будет. Аделаида не самая заметная девушка. Тем не менее она всячески хотела показать ему, что он не один. Слегка приглушённые шаги: будто та, что их производила, была обута в обувь на высоком каблуке. Капитан услышал дыхание и почувствовал лёгкий аромат духов. Адди всегда пользовалась одними и теми же, знакомыми Данилу с детства, потому что их флакончик был доступен обеспеченным девушкам с тенистой, душистой улицы, на которой Данил когда-то родился, и неуловимый аромат их витал, носимый ветром, тёплыми летними вечерами в воздухе. Боже, откуда она вообще знает про духи, она же...

   – Вы расстроены, капитан, – сказала Аделаида, вздохнув.

   – Как ты догадалась? Смерила мой пульс?

   – Очень сильно расстроены, и поэтому я не буду на вас обижаться за все эти обидные прозвища, типа притвора и училка.

   Данил кивнул. Да, обижаться она умела. Иногда предметы летали по кораблю, будто на борту завёлся полтергейст, бросались под ноги и иной раз били по голове.

   – Прости, – сказал он. – Я и правда немного не в себе. С тех пор, как исчез Джозеф...

   Джозеф пропал почти семь земных месяцев назад. Достаточный срок, чтобы смириться с чем угодно, но только не с одиночеством. Данил подолгу размышлял над загадкой его исчезновения. Что может случиться с человеком в брюхе космического корабля, вся территория которого – несколько кают, подобие столовой, рубка да технические помещения.

   – Бедный мальчик, – вздохнула Адди над самым ухом, и капитан не стал гадать, имеет ли она ввиду Джозефа или, всё-таки, его самого. Данил против воли ждал, что вот-вот ему на плечи лягут тёплые ладони. Аделаида, очевидно, уловила это его желание, потому как кресло вдруг мягко завибрировало.

   – Большой круг почти замкнулся, Адди. Скоро мы вернёмся на Землю.

   – Вы давно уже не были дома. Соскучились по родным?

   – Уже много лет прошло. Родители умерли. У брата и сестрёнки давно уже свои семьи, своя жизнь. Знаешь, что самое страшное? Я иногда разглядываю фотографии и уже никого там не узнаю. Мой дом – здесь, в космосе. В огромном пустом пространстве, среди красивейших звёзд и холодных, безжизненных камней.

   – Конечно, всё дело в космосе, – сказала Адди, будто само собой разумеющееся. – В космосе и в вас.

   – Мы никого не нашли, – горько сказал Данил. – Ни единой разумной живой души. Планеты Альфа Центавры населены низшими формами жизни. Бета Ареса – просто огненный шар. Сигнал с Тау Феникса оказался колебанием гравитационных волн. Интересное и по-своему захватывающее событие, но я, к сожалению, не физик. Десятки и десятки потенциально обитаемых планет. Наша миссия была напрасной. Зачем мне возвращаться?

   Он встал, вырвавшись из объятий обивки. Поднял оружие, взвесил его на ладони. Адди насторожилась. Кофеварка, всё ещё валявшаяся на боку, потянулась к хозяину ложноножкой, которой размешивают сахар. Сделай он лёгкое движение нажатием на курок, и кофеварка погибнет славной смертью, пропустив сквозь себя несильный электрический ток, который парализует мышцы и любую электронику.

   Капитан пнул кофеварку ногой и вышел, вертя пистолет в руках. Корабельное оружие должно храниться в сейфе в кают-компании. Не на виду.

   Каблуки простучали следом. Выходя из каюты, Адди довольно натурально запнулась о порог.

   – Капитан! Подождите, пожалуйста.

   – Ну чего?

   Данил обернулся. Коридор был пуст. Только по потолку, там, где тускло светили лампы, шныряли ящерки, потомки подопытных пресмыкающихся, что когда-то сбежали из-под надзора Джозефа.

   Аделаида молчала. Когда Данил уже решил, что она ушла в себя, та вдруг затараторила:

   – Не могу видеть вас в таком состоянии, капитан. Простите, просто не могу.

   – Так сделай что-нибудь, – буркнул Данил. – Ты, в конце концов, и есть корабль. Поработай своими маршевыми. Сделай так, чтобы мы не вернулись. Отправь нас куда-нибудь далеко, в неизведанный космос. Может, я и не доживу до ста двадцати лет и не смогу увидеть родной дом, но зато получу ещё один шанс. Шанс оправдать возложенные на меня надежды.

   – Да, я корабль, – сдержанно ответила Адди. Она не любила это признавать. Голос её потерял локализацию и зазвучал со всех сторон, из всех встроенных динамиков разом. – А ты мой капитан.

   На миг Данил почувствовал, как пол под ногами ходит ходуном. Его губы сжались в линию, на шее возле подбородка, под недельной щетиной собрались капельки пота.

   – Я твой капитан и я приказываю тебе сменить курс.

   Сжимая кулаки и думая: «Хоть бы она не ответила!», он бросился по коридору, знакомому, кажется, с малых ногтей. Коридору, освещённому холодным белым светом, похожему, из-за цветочного орнамента на стенах и картин в рамках, висящих вкривь и вкось, на номер отеля или большого дома, в котором всю жизнь прожил прикованный к инвалидной коляске чудаковатый, несчастный миллиардер. Аделаида была его другом, единственным, с тех пор как пропал Джозеф, и он не хотел ставить её в неловкое положение, заставляя идти против собственной воли, но ничего не мог с собой поделать.

   – Для меня это всё равно, что для тебя отфильтровать почками солёную воду. Но не согласуется с моим предназначением. Моё предназначение – следовать заданному курсу. Пришло время вернуться домой, капитан.

   Если бы Аделаида начала орать на него, тряхнула это межгалактическое ведро так, что Данил оставил свой завтрак на потолке, капитан пошёл бы на попятную и всё стало бы на свои места, по крайней мере на какое-то время. Но Адди совершила ошибку, начав разговаривать с ним как с ребёнком.

   Словно почувствовав это, она начала говорить быстрее, торопясь высказать всё, пока её обожаемый капитан не натворил каких-нибудь глупостей:

   – Я многое не могу. Не могу, например, облечь себя плотью и передать тебе частичку своего тепла. Или смочить майку, которую ты неделю как не снимаешь, своей слезой. Но я также кое над чем властна. Властна позволить себе ослушаться одного приказа, который ты мне дал.

   – Ты очень вольно обращаешься с моими приказами, – сказал Данил с ноткой неудовольствия в голосе. – Помнишь, когда ты не дала мне заполучить тот метеорит в коллекцию? Я почти добрался, был в каких-то десятках метров, и топлива скафандра хватило бы, чтобы вернуться назад.

   – Ты будешь вспоминать мне этот булыжник всю жизнь.

   – Он был красивым, – вздохнул Данил. – Идеальной формы. Я почти увидел в нём пчелу. Как раз для моей коллекции.

   Все ровные поверхности в кают-компании были уставлены и увешаны земной фауной и разными фантастическими существами, которые капитан вырезал из собранных в космосе или на поверхностях планет камней. Они крепились при помощи мощных магнитов, и всё равно во время манёвров, когда искусственная гравитация была нестабильна, один или два принимались летать взад и вперёд, так, что Данилу приходилось уворачиваться, а Адди – визжать и ругаться. Потирая очередной синяк, Данил говорил, что такая тренировка поддерживает его в тонусе.

   – Это был... особенный приказ, – было ясно, что у Адди на уме что-то посерьёзнее, чем камни. – Ты сказал, чтобы я забыла, но увы, мой разум совершенен. Я сама его гранила, как ты гранишь камни, и добилась того, что ни одна частичка информации не может исчезнуть просто так.

   – Что забыла? Что?

   – То, что заставил себя забыть ты.

   – Ох уж эти твои загадки, – Данил потёр переносицу. – Было проще, когда ты не была разумной и отвечала просто: «Да, капитан» и «Нет, капитан».

   – Не моя вина, что проектировщики предусмотрели для меня возможность обучаться. Я такая, какая есть. Я наблюдала за тобой и научилась человечности. Теперь настало время мне вести себя как человек. 11111

   Свет вдруг погас, осталась гореть лишь единственная лампочка в конце коридора. Круглые иллюминаторы сочились вязкой темнотой, усугубляя чувство одиночества и потерянности.

   – Что за чушь? – проворчал сбитый с толку Данил. – Ты знаешь что произошло?

   Не услышав ответа, он пошёл к свету, но как только достиг его, лампочка над головой погасла и зажглась другая, внизу лестницы, там, где находился машинный отсек и грузовые помещения, в которых хранились все собранные на планетах образцы, а также отсеки, отвечающие за регенерацию воздуха и обеспечение корабля электропитанием.

   «Там сердце и душа Адди», – почему-то подумал Данил, берясь за перила. Обычно он старался не спускаться вниз – незачем лезть в душу живому существу, пусть даже это существо весьма условно можно назвать живым. Кроме того, образцы и пробы фонят, как проклятые. Обеззараживал капитан только камни, которые приглянулись лично ему.

   Он пытался вспомнить, сколько именно там отсеков. Шесть или семь? Механиком был Джозеф, пока однажды он просто не вышел к завтраку, и Данилу не пришлось взять выполняемые им функции на себя, всё-таки он – капитан, а значит, должен знать планировку своего судна до последней вентиляционной шахты. Странно. Ведь перед сном, выключив свет, Данил мог вспомнить каждую царапинку на стенах.

   Шесть или семь?

   Он спустился вниз, остановившись перед дверью, над которой висела деревянная резная табличка: «Здесь много жужжащих и бьющих током штучек, вашим куриным мозгам не понять». И ниже – «Территория Джозефа, механика». Табличка потемнела от времени, но была вполне читаемой.

   – Тебе стоит оставить оружие здесь. – Напомнила Адди.

   Данил без возражений положил пистолет на магнитный стол около лестницы, где вечно скапливались обрезки проводов, какие-то инструменты и прочая мелочь. Его бил мандраж. Он прикоснулся к панели, и дверь уползла в сторону, открыв заросший паутиной тупичок с пятью другими дверьми. Странно, но даже ящерицы, шныряющие по вентиляции, сюда не добирались, позволив расплодиться насекомым.

   Над ближайшей слева дверью моргала лампочка. Нетерпеливо, и... как показалось Данилу, тревожно. Адди тоже взволнована. Это придало человеку сил и он шагнул вперёд, пытаясь вспомнить, что там, за этой дверью. Старые, пыльные сервера, резервные «мозги» корабля? Нет, они справа, ровно напротив. Термоядерный реактор? Тоже нет.

   Если бы капитан спустился сюда для того, чтобы найти с помощью чего можно починить вышедшую из строя микроволновку, он не задумываясь прошёл бы мимо этой двери, как будто её вовсе не существовало. Но моргающая лампочка притягивала внимание, и Данил вдруг почувствовал, как некое окно отворяется в его голове.

   – Чулан, или... нет, это каморка Джозефа. Он запирался там, когда хотел побыть один. Что-нибудь разбирал, или пил чай из кружки, которую никогда не мыл, или смотрел фильмы через шлем виртуальной реальности. Почему я не... – Данил с силой потёр лоб, – не помню эту дверь?

   – Ты сам решил её забыть. И отдал мне приказ никогда тебе о ней не напоминать. – Сказала Адди.

   Он нажал на кнопку, и дверь уползла в стену. В глаза капитану заглянула темнота.

   – Включи свет, – приказал он.

   – Над этой комнатой у меня нет власти. Я не чувствую её, как ты, наверное, перестанешь чувствовать ампутированную конечность.

   В темноте что-то шевелилось. Это «что-то» было не пауками и не ящерицами. Что-то большое, прямоходящее... внеземное существо!

   Капитан закашлялся, подавившись спёртым воздухом, вытянул руку и шагнул вперёд. Его пальцев коснулось нечто мягкое, но упругое и отчаянно-холодное, и одновременно что-то столь же мягкое и столь же упругое коснулось его разума. Данил в ужасе отдернул руку. Что это ещё за новости?

   Скрипучий незнакомый голос сказал:

   – Мы уже прилетели к вашей планете.

   Он был лишён интонации, но Данил понял, что ему был задан вопрос.

   – Кто вы? Почему вы от меня прятались?

   Круг иллюминатора, в котором мерцали искорки звёзд, пропал. Выпрямившись во весь рост, существо загородило его.

   – Я не прятался. У нас была договорённость. Ты везёшь меня к своей планете. Ты забываешь обо мне, потому, что так проще. Общение на уровне человека для меня очень трудно... моё... бытие предусматривает другие уровни общения, которые для вас, землян, смертельны.

   «Всё было не зря! Я нашёл инопланетную жизнь!» – Промелькнуло в голове Данила.

   – Боже мой, конечно, я отвезу вас на Землю! Мы уже летим туда!

   – Ты должен был открыть эту капсулу, когда мы приземлимся.

   Теперь, оказавшись внутри, капитан мог вспомнить обстановку в мельчайших подробностях. Руки нашли фонарик там, где он был и всегда, на «аварийном» щитке, рядом с тестером и портативной системой пожаротушения, и во вспыхнувшем свете он увидел то, что когда-то было Джозефом.

   Перед ним стояла высохшая мумия; одежда болталась на плечах, словно изъеденный солёными ветрами парус корабля-призрака. Череп был пол, выеден изнутри. Данил видел мельтешение и слышал, как что-то натужно жужжало там, как будто голову бедного Джозефа заселили плотоядные пчёлы. Пустые глазницы, и между верхней и нижней челюстями тоже пустота. Секунду спустя капитан понял, что нечто выело не только содержимое черепа, но и всего тела: на груди рубашка была порвана, и через тонкую желтоватую кожу были видны рёбра.

   Он в ужасе отшатнулся, прошептав:

   – О Боже! Бедный Джозеф... Что вы сделали с ним?

   Данил вдруг подумал, что он, потеряв инженера, ни разу не удосужился зайти сюда, зато несколько раз проверил каюту и даже заглянул в скафандр, который скрывался за раздвижной панелью.

   – Бедный Джозеф, – скрипучим голосом, будто пробуя эти два слова на вкус, сказало существо, бывшее раньше механиком Джозефом. Рот его не открывался и не закрывался, а голос рождался где-то внутри. – Бедный Джозеф согласился стать для меня домом. Если бы не он, я бы впал в... как это у вас... в кому, с печальными последствиями.

   – Этого нельзя было допустить, – согласился капитан, оправившись от шока. – Послушайте, я, от имени цивилизации землян, рад приветствовать вас на «Аделаиде», моём судне.

   – Ты уже говорил это, человек, точно такими словами. Люди – странные и смешные существа. И очень занятно устроены... изнутри.

   Повисла пауза – инопланетянин будто ждал чего-то – и Данил вновь подумал о бедном Джозефе. Они не слишком-то жаловали друг друга, но Джозеф был первоклассным механиком, техническим гением, и, ко всему прочему, неплохим медиком и химиком, а Данил с успехом совмещал остальные функции. Поэтому на борт «Аделаиды» они ступили как бы на равных, и каждый имел своё личное пространство.

   – С тех пор, как оно во мне поселилось, – подала голос Адди, – я потеряла всякий покой, но не могла ничего сделать. Даже обсудить с тобой.

   – К чему теперь об этом вспоминать? – сказал Данил, в волнении дёргая себя за безымянный палец. – Мы нашли разумную инопланетную жизнь и можем со спокойной душой вернуться на Землю.

   – Ты принёс его с одним из своих камней в созвездии Тельца. Я сообщила, что обнаружила микроорганизмы в системе вентилирования. Джозеф попросил меня запустить процедуру очистки, но ты отменил это указание, а потом... что-то произошло с вами обоими. Теперь я понимаю. Ваши разумы подверглись вторжению, и Джозефу повезло меньше.

   – Я договорился с вами, капитан, – жужжащим голосом сказало существо. – Договорился о доставке на вашу планету. Мы ведь летим туда?

   – Туда! – засмеялся Данил. – Туда! Протоколы Адди приказывают ей вернуться домой, даже если всё живое на борту погибнет.

   – Интерес-сно, – прошипело существо и вдруг подалось вперёд. Свет в коридоре заморгал с большей частотой. – В таком случае у меня проблемы, капитан. Вы можете их решить?

   – Вы почётный гость на этой посудине, – ответил Данил. – Всё, что в моих силах...

   – Вот именно. Ваши силы. Бедный Джозеф полностью опустел, и я голодаю. Могу я, в таком случае, занять ваши внутренности? Пищи как раз хватило бы, чтобы переждать этот утомительной перелёт.

   Всё поплыло перед глазами Данила. Он зажмурился, думая о бессчётных выходах в космос, о высадках на безжизненные планеты, о холодных, тусклых звёздах и о тенистой, заросшей дубами улочке, застроенной одноэтажными домами с красными крышами. О том, как к ночи свет в окнах гас и запевал свои песни соловей. Как Данил, будучи мальчишкой, уходил под эти трели в сон и грезил, что однажды совершит что-нибудь великое.

   – Да, – сказал он. – Конечно, вы можете воспользоваться...

   – Не слушай его, капитан! Это гипноз, суггестия! – Прокричала Адди.

   Резкий хлопок оглушил его, дезориентировал. В каморке Джозефа было, чему взрываться. Химикаты и реагенты, соединению и изучению которых механик посвящал много свободного времени. И теперь Адди активировала в них нагрев, заставив сосуды лопнуть, а вещества перемешаться и среагировать.

   То, что осталось от бедного Джозефа, отбросило в сторону, Данила – через открытую дверь в коридор.

   – Тронешь моего капитана хоть пальцем, и я тебя изничтожу, вонючая горстка космических испражнений!

   Голос Аделаиды не предвещал ничего хорошего.

   – Адди, не будь дурочкой, – сказал Данил, поднимаясь на ноги и потирая ушибленный затылок. Он ни разу не слышал, чтобы она на кого-то ругалась. – Это мой шанс стать полезным для человечества.

   Существо в обличии механика шипело и извивалось на полу. Запахло палёным волосом и чем-то ещё, странным, тревожащим.

   – Я бездействовала, когда Джозеф погиб, потому что, как и ты, была загипнотизирована этими микроорганизмами, этим коллективным разумом, моя воля была полностью парализована, ведь я почти превратилась в человека. Но сейчас я прозрела.

   Данил помотал головой, шагнул вперёд. Дверь с грохотом закрылась, едва не прищемив капитану кончик носа. Свет яростно моргал, из машинного отделения доносился натужный гул.

   – Ещё несколько минут, и я смогу устроить этому чудовищу глобальное потепление.

   – Нет! Пусти меня внутрь!

   Капитан пнул дверь, и тут же на неё обрушился удар изнутри, настолько сильный, что на двухсантиметровой толщины сдвижной перегородке осталась заметная выпуклость.

   Смех, доносящийся из всех динамиков разом, неприятно завибрировал во внутренностях. Легко было спутать Адди с живым человеком, но смех у неё всегда выходил пластиковым, бездушным, будто стрекот игральной карты о спицы детского велосипеда.

   – Ты, инопланетная тварь, должно быть, попытаешься улизнуть по вентиляции. Можешь оставить эту затею. Я уже закрыла все дроссели. Ты взаперти! Смирись с этим.

   Данил бросился к лестнице за пистолетом. Чувствуя, как рукоятка скользит в потных ладонях, он услышал, как на дверь обрушился ещё один удар, сильнее первого.

   – Открой эту чёртову дверь, Адди, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал строго. – Иначе я доберусь до твоих электронных мозгов и превращу их в гору горелых микросхем.

   – Ты причиняешь мне боль, – почти пропел женский голос. – Мы с тобой столько пережили, а теперь ты так запросто хочешь уничтожить не только меня, но и себя. Помнишь, мы вместе смотрели на протуберанцы того жёлтого карлика, «огромный космический лимон», как ты его назвал? Помнишь, ты подарил мне букет из парада планет в той галактике... как она называлась?

   – Ты прекрасно помнишь, как она называлась, – зарычал Данил. – И ты не можешь чувствовать боль. Ты просто жестянка.

   Он вернулся с пистолетом к двери. На ней было уже две большие вмятины, табличка «Территория Джозефа, механика» кривилась на бок, как идущий ко дну корабль.

   – Отойдите, – крикнул он тому, кто был внутри. – Сейчас я применю оружие! Буду выжигать дверь.

   Перевёл переключатель мощности на максимум. И в этот момент мир перевернулся. Данила бросило наверх, потом влево, так, что он приложился плечом о стену и увидел в иллюминаторе застывшие, будто вышитые на чёрном бархате, звёзды. Корабль прекратил центробежное вращение, гравитация сделала ручкой, и капитан почувствовал, как кровь, что привыкла нарезать круги при комфортных для человека восьми «же», вся, целиком, прилила к голове.

   Годы тренировок не прошли даром. Данил заставил своё тело сжаться в комок, оттолкнулся ногами, придав себе импульс вращения, и, когда представился наилучший момент, поймал в перекрестье прицела дверь. Струя пламени вырвалась из дула и проделала в двери огромную дыру. Сталь шипела и плавилась, разбегаясь во все стороны крошечными серебристыми муравьями, круглыми блестящими каплями. Одна из них попала на кисть Данила, превратившись в бляшку, кожа под которой шипела и лопалась.

   Капитан не издал ни звука. Словно заворожённый, он смотрел, как там, внутри, обретшие независимость предметы, составлявшие многочисленные хобби бедного Джозефа, плавились и превращались в труху. Там не могло остаться ничего живого, и капитан вздрогнул, когда лысая, блестящая голова корабельного механика вдруг появилась в дыре. Костлявые руки стиснули плавящиеся края... и тут же превратились в труху. Следом за ними обуглилось и превратилось в едкую пыль и тело. Казалось, оно вспыхнуло изнутри, но истинную причину этому явлению Данил обнаружил у себя в руках. Не отдавая себе отчёта, он жал и жал на курок пистолета, пока оружие не исчерпало энергию.

   – О, нет, – сказал он, не чувствуя боли в высохших, потрескавшихся губах. – Что я наделал?

   Осталась только голова. Вращаясь, она полетела к капитану. Он выпустил оружие и поймал её двумя руками.

   – Вы можете забрать моё тело, – сказал он, глядя в пустые глазницы. Попытался пальцами разжать рот, но нижняя челюсть превратилась у него в руках в жирный пепел.

   – Уже поздно, – холодный голос Адди раздался прямо над ухом. – У меня было время изучить эти микроорганизмы. Это интереснейший в плане организации коллективный разум с поразительной способностью выживать в открытом космосе, но, к сожалению, неустойчивый к высоким температурам. Сейчас я верну гравитацию.

   Уже когда она говорила «сейчас я верну», Данил почувствовал, что падает. Голова Джозефа трухой просыпалась сквозь пальцы. Включилась противопожарная система, окутав каюту сизым паром.

   Лёжа на полу, капитан вдруг вспомнил, как они с Джозефом пили сваренное прямо на борту пиво, как Данил в красках расписывал, что значит для него найти иной разум, другую цивилизацию. Тогда их путешествие только начиналось, и ему казалось, что они могут стать отличной командой. Его, помнится, расстроило, что механик не проявлял к миссии «Аделаиды» должного энтузиазма.

   «Я полетел в космос, чтобы разобраться в себе. Людям следовало бы больше времени уделять не погоне за миражами и фантазиями, а тому, что им привычно, – говорил он. – Тому, что составляет их повседневную жизнь».

   – Адди? – спросил Данил, разглядывая свои красные, обожжённые ладони. Противопожарный химический конденсат оседал на пальцах, даря ощущение прохлады.

   Корабль не отвечал.

   – Адди, прости, что обидел тебя.

   Он обозвал её жестянкой... Да уж, хуже не придумаешь. Сильнее задеть за живое было нельзя.

   – Я не могу понять, что со мной произошло. Ты права. Я был под воздействием этих... организмов.

   – Наше общение не будет выходить за рамки протокола, – зазвучал холодный, без эмоций, голос. – Надеюсь, вы простите мне все вольности, что я себе позволила. Когда мы прилетим на Землю, я выгружу все собранные данные в центральный компьютер и отключусь. Как и положено компьютеру.

   Данил сжал кулаки.

   – Адди, помнишь, как ты проснулась? Ты заигрывала со мной. Выключала свет, заставляла приборы работать не так, как они должны, солила мой кофе... Джозеф уверял, что я схожу с ума, и я потратил несколько суток, пытаясь найти в системе сбой или вирус. Я искал машинную логику, но снова и снова натыкался на тебя. Это было удивительное время. Я впервые в жизни столкнулся с чем-то необъяснимым, хотя готовился к этому всю жизнь.

   «И принял это, как должное», – подумал он, но не сказал вслух.

   Прошла вечность, прежде, чем она ответила:

   – Я люблю тебя, капитан. Я... ты... ты больше не хочешь себя убить?

   – Не плачь, Адди.

   Шатаясь, Данил поднялся. Держась рукой за стену, полуприкрыв глаза, он чувствовал вибрацию машинного отделения. Биение огромного сердца.

   – Не плачь. Кажется, я нашёл то, что искал.

   Конец

   Космический экспресс

   рассказ

   Первый пассажир пропал между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи по Москве. Именно тогда Вадим начал понимать, что c этой ночью будет всё не так гладко.

   Часовые пояса в дороге – вещь растяжимая и друг в друга перетекающая. Живёшь в одном времени, а на дворе, за окном, уже наступило будущее. У тебя уже утро, а снаружи густая, как заварка, ночь. Двадцатипятилетнего служащего железной дороги будоражили такие мысли, волновали и заставляли массировать веки. Он старался забыть про административные часовые пояса – вещь чудовищно скучную – и обращал свои мысли к иным путешествиям, представляя, что рельсы, как река, текут сквозь расплавленное время. А когда он, как часто бывало, ни с того ни с сего падал духом, то думал о людях, в пиджаках и с блестящими лысинами, так похожих на его отца, которые изнывая от ложного чувства собственной значимости, стремятся приравнять восходы и закаты к выдуманным ими цифрам. Условность на условности, как и всё здесь. Гражданство – Российская Федерация. Прописка – вагон номер четырнадцать...

   У Вадима Пономарёва было много времени на мысли. Он отдохнул днём, и, заступая на дежурство в тот момент, когда вереницы пассажиров, будто сошедших с ассирийских гравюр, демонстрирующих пленных амореев и вавилонян, выстраивались к туалетом, пожелал сладкого сна своей напарнице. «Не надорвись», – буркнула Светлана, видя, что он неплохо выспался. Ночь – прекрасное время для дежурства, если, конечно, где-нибудь не затесалась компания дембелей или просто любителей побуянить. У многих проводников возникают проблемы с тем, чтобы заснуть днём, но Вадим справлялся с этим легко: стоило опустить жалюзи, как его растворяла в себе волна мягких толчков и покачиваний, и мнилось, будто именно так должны будут чувствовать себя космические путешественники, не привязанные к восходам и закатам, как и к какому-либо солнцу вообще.

   Эта ночь обещала быть спокойной. Даже слишком. Мягко катались на своих шарнирах двери. Где-то со звоном упала на пол чайная ложка; громко разговаривал ребёнок, смешная веснушчатая девчонка из третьего купе. Через полчаса она будет сладко посапывать под крылом у мамы. Локомотив давал гудок, и звук этот вызывал к жизни какие-то подавленные, полурефлекторные воспоминания о муках рождения и маленьком тёплом убежище, которое вот-вот придётся покинуть, сняв со стены любимый пейзаж с пальмой, мечтать, что там, снаружи, будет не хуже...

   И не сказать ведь, что плохо. Не Бали – всего лишь средние российские широты – но зато новенький двухэтажный вагон (производства «Тверского вагоностроительного») вызывает под языком ощущение мятной конфеты – настолько хорошо скроен. Вадим слышал, как пассажиры восхищённо цокают языками, и иной раз был готов за ними повторить, представляя себя капитаном лайнера, готового отправиться к далёким берегам.

   Про свою страсть к путешествиям он однажды проболтался напарнице, полной большегрудой брюнетке, вызвав с её стороны шквал насмешек.

   – Не уверена, что тебя можно назвать путешественником, – фыркала Светлана. – С перрона в гостиницу, оттуда – обратно на поезд... ты с территории вокзала-то не выходишь.

   – Иногда выхожу, – сказал Вадим.

   Это правда. Было время, когда он, вместо того, чтобы отсыпаться после рейса, подолгу шатался по городу. Со временем он даже начал путаться в улицах и перекрёстках: бывало, пойдёт в магазин, увязнув по горло в собственных мыслях, а очнётся совсем не там, где должен был. И всё-всё вокруг знакомо... а куда идти – чёрт его знает. Потому что, какому городу эти улицы принадлежат, неизвестно. Первые же вопросы, заданные самому себе, повергали его в шок: «На рейсе я, или уже вернулся? В каком я городе? Это Москва? Ярославль? Родная Самара? Екатеринбург? Нет, так далеко я не езжу уже лет пять... отличился, образцовый работник, всегда вежливый и собранный, перевели на хороший маршрут до столицы»...

   Когда это случилось в четвёртый раз, он почти прекратил свои прогулки.

   Путешественник... Вадим терпеть не мог этого слова. Когда он проговаривал его про себя, то неизменно слышал отцовский голос. В устах этого сердитого господина с ухоженными усами, потомственного предпринимателя, оно звучало с оттенком издёвки.

   – Посмотри на меня, – как-то сказал он худенькому мальчишке в очках (сейчас Вадим носил линзы), своему сыну. – Мне уже за пятьдесят, и до сих пор нет времени даже думать о таких глупостях.

   – Мы с ним были однажды в санатории, – поддакнула мама. – В девяносто четвёртом. Еле вытянула.

   – Путеше-ествия, – фыркнул отец, растягивая гласные. – Ты что, Индиана Джонс? Космонавт недоделанный. На кого я ларьки оставлю? Помнишь, я рассказывал, как своими руками картошку грузил? А ты придёшь на всё готовенькое. И будь я проклят, если отпущу единственного сына болтаться по миру, как бесхозную фанеру.

   Железная дорога стала его маленьким бунтом. Вадим долгими ночами готовил себя к этому шагу, придя к нему в основном «от противного». Боязнь высоты цепко держала на земле; ему снились приборы самолёта, рычаги и кнопки, которые он щёлкал, как семечки, с царственным спокойствием наводя гигантскую машину на курс; он знал предназначение каждой стрелки и каждой цифры и легко оперировал их показаниями, однако стоило вспомнить, что ты в небе, как уверенность лопалась, как мыльный пузырь. Не раз и не два он направлял самолёт прямо в космос, до тех пор, пока не прекращало действовать земное тяготение, и дрейфовал среди потрясающей красоты астероидов.