Текст книги "Лунная магия"

Автор книги: Дион Форчун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

В большом зеркале отразилась странная и полная драматизма картина, охватившая целую сторону восьмигранной стены. Мы стояли бок о бок в обрамлении столбов полярности, черного и серебряного, возвышавшихся по обе стороны алтарного ложа. Совершенно одинакового роста – ибо я до-дольно высока для женщины – но один из нас – мощный и широкогрудый архетип примитивной силы, а другая – стройная и изящная в своих струящихся одеяниях. Каждый из нас – полная противоположность другого во всех аспектах своей сущности.

Малькольм вгляделся в свое отражение.

– Да, это я, – сказал он, – я знаю.

– Вскоре явится Богиня. Когда Она придет, попроси у Нее силы.

– Сила мне не нужна, Лилит, у меня ее с избытком. Что мне нужно, так это понимание. Могу я попросить Ее об этом?

– Да, если ты чувствуешь, что сможешь это в данный момент выдержать.

Не мне было его удерживать.

– Ляг на ложе, – сказала я, и он повиновался.

Я накрыла его меховым покрывалом, ибо хотя в храме было тепло, ему предстояло провести здесь несколько часов, а лежа вот так, человек быстро начинает зябнуть. Он сложил руки на груди, словно мертвец на похоронных носилках. Е ели бы с ним здесь что-нибудь случилось, не знаю, как бы я объяснила коронеру странное облачение Малькольма поверх нагого тела. Ведь в дальних астральных путешествиях всякое может случиться. Бывает, что люди уходят и больше не возвращаются.

В этот раз я не поставила у него в изголовье табурет, а принесла к ложу один из двух тронов, так как мне тоже предстояло провести здесь не один час, и для спины требовалась опора.

Малькольм встрепенулся, увидев, как я переношу трон.

– Почему ты мне не позволила его принести? – спросил он.

А я и не думала его просить. В преддверии ритуала на меня снизошла огромная сила, и я перенесла огромный трон так, словно это была скамеечка для ног.

Благовония курились непрестанно. Вновь зажженные фитили убавили пламя, и мы окончательно приготовились к бдению. Протянув руку, я девять раз легонько ударила по висящему у алтаря гонгу в виде жезла. Я услышала ответный звон астральных колоколов, и по тому, как вздрогнул Малькольм, поняла, что слышит и он. Наши глаза встретились в зеркале.

– Ты Богиня, – сказал он. – Молиться ли Тебе?

Я вздрогнула от неожиданности. Без всякого вступительного обращения Малькольм уже вошел в контакт. Восприятие реальной женщины в роли богини – это высшая и крайне редкая тантрическая магия, но ему я не могла в этом отказать.

– Смотри в зеркало, – только и сказала я. Наши глаза снова встретились.

– Ты – это Она, и я это знаю. Даже если ты станешь отрицать, я все равно знаю. Для меня ты никакая не женщина, Ты Богиня, и я верую в Тебя, поклоняюсь Тебе и имею на это полное право. Прошу у Тебя лишь одного – понимания. Даруй мне его, и я отдам Тебе всю свою силу.

И он умолк, глядя в глаза моему зеркальному отражению.

Затем он начал снова.

– Я хочу знать, как все произошло. Я хочу понять. За что на мне лежит такая кабала? В чем моя вина?

Он лежал, глядя на мое отражение, я же проникала глазами разума прямо в его душу.

– Жрецы – это особое сословие, – услышала я свой голос. – Тебя следовало отрешить, иначе ты бы не смог выполнять свои обязанности. И такой способ отделения тебя от прочих был не хуже любого другого.

– Уплачу ли я когда-нибудь свой долг перед женой и буду ли свободен?

– Ты уже ничего не должен. В последние дни ты расплатился сполна.

– Но это не значит, что я вправе взять закон в свои руки?

– Нет, не значит. Жди. Вскоре сам все увидишь. Но жрецы никогда не бывают свободны. Сейчас ты повинен службой Изиде. Один долг ты сменишь другим.

– Лучшего я не мог бы желать! – в голосе Малькольма послышался мощный живой всплеск.

В зеркале возникло движение, и я поняла, что это сотворяется Богиня. Над его поверхностью заклубилась светлая дымка. Когда Богиня сотворяется, я должна представить Ее стоящей позади меня, и потому, покинув трон, я встала в ногах у Малькольма спиной к зеркалу.

– Ты – это Она, – сказал он, глядя мне в глаза.

– Я еемь Она, – ответила я и, воздев руки, направила на него поток энергии. Он тоже поднял лежавшие на груди руки, чтобы принять ее.

Некоторое время мы оставались в таком положении – ладонь против ладони, на расстоянии в шесть футов, а между нами – мощный стержень энергетического потока, отчетливо видимый даже физическим зрением.

Я промолвила:

– Желаешь ли ты совершить полное Посвящение?

– Да, – последовал твердый ответ.

– Позволишь ли ты мне взять и использовать тебя, не прося ничего взамен?

– Да.

– Хорошо.

Постепенно энергия начала нарастать до уровня высшей магии. До сих пор я использовала Малькольма лишь как источник энергии, выкачивая из него магнетизм, чтобы самой преисполниться силой. Но теперь, когда это было достигнуто, я начала отдавать магнетизм Богине, и Ее образ, созданный моим воображением, обретал все большую реальность. И вот энергия потоком хлынула в этот образ – энергия, исходящая от того, что символизирует сама Изида; энергия от Луны, от лунной стороны вещей и того, что символизирует Луна. И образ ожил. Затем в невероятной форме одержимости он медленно вселился в меня, и я, подкрепленная всплеском магнетизма от Малькольма, приняла его и на какое-то время сама стала Изидой (это древний храмовый ритуал, мало кому ведомый), и Малькольм оказался лицом к лицу с Богиней, которая была и не была мною.

Мое сознание как бы отошло на второй план, оказавшись где-то позади образа Богини, и все же я была Ею и разделяла Ее сознание. Вся земля, казалось, принадлежала Мне, и все звездные небеса были Моей обителью.

По выражению лица Малькольма я поняла, что он осознал эту перемену. Он медленно сел на ложе.

– Ты – это Она, – тихо промолвил он, – я всегда это знал.

– Я есмь Она! – ответил голос, не принадлежащий мне. – Спрашивай! Я отвечу.

Малькольм сидел прямо, не сводя взгляда с возникшего перед ним образа. Никогда прежде он не встречался с подобными проявлениями и не знал, как себя с ними вести, но прямота и цельность натуры были ему надежными проводниками.

– Кто ты? – спросил он.

– Я есмь Изида, Луна, – последовал ответ.

– Что из этого следует?

От смятенного благоговения не осталось и следа. Мозг заработал в полную силу, и теперь он исследовал Изиду как заправский патологоанатом.

– Я есмь негативная Владычица Вселенной, явленная тебе посредством магии.

– Действительно ли Ты такова, какой я Тебя вижу?

– Действительно ли таково все, каким ты его видишь?

– Нет, разумеется, нет. Я понимаю. Психология зрения применима к видениям, а отсюда – к психологии сновидений, верно?

– Верно.

– Понимаю.

– Тогда возьми Меня и воспользуйся Мной. Чего ты хочешь?

– Я хочу понимания.

– Это приходит с работой. Чего ты хочешь еще?

– Я хочу… – Малькольм смущенно шевельнулся и помедлил. – Я хочу того, чего хочет всякий нормальный мужчина. Просить ли мне Тебя об этом?

– Проси. В моей власти даровать тебе это, ибо Я есмь ВСЕЖЕНЩИНА… Прими же благословение Изиды!

Ослепительный серебряный свет озарил храм и померк. Вместе с ним исчезла и Богиня, но осталась я, Ее полновластная жрица. Моя человеческая сущность совершенно исчезла, и я была своей высшей сущностью и жрицей – единственной жрицей – великой верховной жрицей и как таковая тоже благословила Малькольма.

– Ты принес жертву и достоин награды – Богиня этого не забудет. И воздаст.

– Как Она воздаст? Лилит, чем Она воздаст? – вдруг вскричал Малькольм-мужчина.

– В избранное Ею время. Избранным Ею способом. По избранным Ею путям. Но будь покоен, – Она воздаст. – Я всеми силами держалась за магию, не желая, чтобы она соскользнула на личностный уровень. Малькольм успокоился и взял себя в руки. Склонил голову.

– Я всецело в Ее руках, – сказал он. – Возьми что хочешь. Я ничего не прошу.

Затем, ослабив энергию еще на одну ступень, я предстала перед ним собственной персоной, оставаясь в то же время ВСЕЖЕНЩИНОЙ, ибо в силу моей принадлежности к женскому полу я являюсь частицей Изиды, как и все женщины. И я благословила его, как все женщины благословили бы своих мужчин, если бы знали, как это сделать, даруя им своей женской властью лунную энергию.

Я была архетипом женщины, и моя Богиня стояла у меня за спиной. А предо мною был он, архетип мужчины, жаждавший меня, и я запела ему Песнь Сострадания Изиды. Это необычная песнь, очень древняя, и петь ее могут только жрицы.

Персефона, О Луна желаний мужчины.

Твое сияние пылает холодным лунным огнем.

Персефона, Персефона,

Луна в ночи, мы жаждем тебя,

В просторах Вселенной зарождаются источники бытия;

Приливной волной жизнь струится по небесам

И в сердцах мужчин оживает дремлющий огонь.

Ты Царица сновидений и желаний.

Персефона, Персефона,

Луна в ночи, мы приходим к тебе!

Глубокая страстность этой песни все нарастала, и я почувствовала, как Малькольм затрепетал в ответ всем своим существом. Затем мотив изменился – теперь энергия нисходила на Землю.

Луна сияет в высоком ясном небе,

О прекрасная, приди, явись

К тем, кто одинок на безлюдных путях,

Спустись в сиянии серебряного сна,

Персефона, Персефона,

Все в конце придет к тебе.

Раздался короткий всхлип, и Малькольм протянул ко мне руки. И я пришла к нему, ибо должно быть дано этому человеку нечто человеческое, чтобы не дать ему сломаться. Он схватил меня в объятия и с отчаянной силой прижал к себе. Это было ужасно. Каждый мускул в нем оцепенел в бешеном напряжении. Наконец он обессиленно рухнул, тяжело дыша, весь взмокший от пота, и я отерла ему лицо платком из мягкого шифона. Он тихо лежал, прикрыв глаза, а потом рука его совсем по-детски стала искать мою. Я вложила в нее свою ладонь и присела на край ложа.

И началось мое бдение над сном во храме. Огромный трон оказался бесполезен. Я все должна была вытерпеть, сидя прямо, без всякой опоры, напрягшись всем телом, словно распятая на кресте. Это была Асана Искупительной Жертвы. Со временем мышцы замыкаются в судороге, отвердевают, и худшее остается позади – пока не приходит пора двинуться с места. Я всегда считала, что эти странные замкнутые позы необходимы для реализации энергии, и количество реализованной энергии пропорционально боли, причиненной этими позами. Я очень гибка и сильна, и, будучи привычной к таким вещам, способна выдержать дольше других, но это всегда остается крестной мукой.

Поначалу я не могла сосредоточиться, так как, сидя в напряженной позе, не в силах была унять дрожь, но вскоре мышцы оцепенели, и разум обрел свободу.

Малькольм спал безмятежно, как дитя, – все его бури и грозы на время унеслись прочь. На его осунувшемся лице лежала печать усталости и в то же время глубокого покоя. А я сидела и смотрела на него.

Я думала о полной бесполезности, никчемности и безумии той жертвы, которой потребовала от него общепринятая мораль. Никому не стало легче от того, что этому человеку пришлось пожертвовать своей мужской сущностью в пустом храме, зато травма, нанесенная ему, была жестока, ибо любовная сторона жизни – это не идеал, а функция. Я думала о кастрации жрецов в Аттике, об уродовании ступней китайским женщинам, о досках, которыми деформировались головки у индейских ребятишек, и обо всех тех ненужных, бессмысленных медленных пытках, порожденных предрассудками и условностями рода человеческого, из которых наша ортодоксальная мораль – одна из наихудших. И наделенная в этот момент огромным магическим могуществом, я швырнула проклятие в лицо Молоху наших дней и нанесла удар по его глиняным ногам. И то, что я сделала, тронутая страданиями Малькольма до глубины души, я магически сделала для всех мужчин, находящихся в таком же положении и пребывающих на разных стадиях опустошенности и голода, – ибо таково действие магии. То, что я тогда сделала, в те часы высочайшего напряжения энергии и чувств, во мраке лунного храма на берегу взбухшей от паводка реки, вошло в коллективный разум целой расы, чтобы действовать в нем, как закваска. Именно это я и предвидела, когда призвала Малькольма к совершению ритуала. Свобода в нынешнем мире появилась благодаря тому, что я сделала в ту ночь, так как этим открылась первая узкая трещина в огромном барьере, в которую ринулись могучие силы, а вслед за ними мощным потоком в прорыв хлынула вода, и всякое сопротивление сникло.

А ночь шла своим чередом, и Богиня явилась мне, как явилась ему, и я еще раз обновила Ее образ в глазах души.

Малькольм сказал, что я и была Той, которая одновременно заблуждается и знает истину. Все женщины воплощают Изиду, и Изида воплощает всех женщин, и Ее сила выражается в этих женщинах в зависимости от их способности к такому выражению. У некоторых это получается лучше, у некоторых – хуже, но ни одна, кроме тех, кто намеренно подавляет в себе это проявление, не лишена этого дара. Могущественные жрицы, вроде меня, могут воплощать этот дар во всей его силе. Не всякий способен выдержать это, поэтому со мной рядом должен быть сильный мужчина, как Малькольм, который мог бы позволить этому дару проявиться во всей его мощи. Это прекрасная и необыкновенная сила, и она приносит мир душе. Греки воплотили ее в бога и назвали его Дионисом; но после экстаза всегда приходит покой, а это и есть благословение Изиды. Я не знаю, что может быть плохого в том, что дарит мир в такой полноте.

Глава 14

О чем думал Малькольм, когда, проснувшись утром, обнаружил, что находится в храме рядом со мной, – я не знаю, потому что я тоже спала, сохраняя свою асану, сидя прямо и ни на что не опираясь. Очнувшись, я осознала, что он сидит и смотрит на меня.

Вначале я практически не могла двигаться без посторонней помощи, так что Малькольм должен был поддерживать меня и помогать, пока мое тело, сведенное судорогой, не расслабилось. Меня просто изумила его нежность, а его знания уберегли меня от весьма болезненных ощущений, появляющихся, когда выбираешься из асаны, в которой находился так долго. Мышцу за мышцей он массировал и растирал отеки на моих онемевших конечностях; наконец, когда я уже могла двигаться свободно, я поднялась, взяла его за плечи и спросила:

– Ну как ты себя чувствуешь? Как дела?

– Дорогая, – ответил он. – Все в порядке. Я был счастлив, и ты это знаешь, потому что знаешь, кто подарил мне это счастье.

Он взял мою руку со своего плеча и поцеловал ее.

Малькольма, женатого мужчину средних лет, с седеющими волосами, коренастого, приземистого и с грубыми манерами, большинство женщин не могли принять в качестве объекта внимания, но когда он стоял передо мной и благодарил с присущим ему немногословием, я видела в нем красоту и благородство, которые сияли, словно яркий луч света в темной комнате.

Мы подошли к западной стене, и я отодвинула занавеску, за которой находилось закрывающееся ставнями окно, «деланное мной для вентиляции. Мы распахнули ставни, и перед нами открылась картина сверкающей реки в свете восходящего солнца. Малькольм хмыкнул и указал на фасад дома над водой по другую сторону, где в свете серого утра неуместно светились два окна.

– Я забыл погасить, – сказал он. – Меня будут бранить, когда я вернусь обратно!

Солнце только что взошло, небо было ясным, и вода начала мерцать и искриться. Сейчас был отлив, но по состоянию улиц мы видели, что ночью во время нашего бодрствования высокая вода подбиралась к самым дверям домов. Эта чудесная связь между энергией Луны и водой – я еще никогда не замечала, чтобы лунная магия действовала без участия воды в той или иной форме.

Потом мы направились к ступеням. Малькольм пошел первым, чтобы подать мне руку: я все еще была очень слаба. Но скоро ему наскучил такой незначительный успех в овладении мной, и он подхватил меня без всякого «не позволите ли?» и так нес весь оставшийся путь. Когда он уложил меня на диван у камина, то задержался надо мной так долго, что мне показалось, что он собирается поцеловать меня. Но вместо этого он резко выпрямился и, отвернувшись к огню, стоял так несколько минут. Потом он отправился в ванную, снова так же молча появился, умытый, одетый и невозмутимый, столкнувшись лицом к лицу с Матъярдом, который подмигнул ему, стараясь ободрить.

Малькольм резко повернулся, и мне показалось, что он собирается ударить Матъярда; но Матъярд, не заметив опасности, безмятежно накрывал стол для двоих. Малькольм встряхнулся, подошел ко мне и посмотрел на меня, в его глазах стыла боль. Ему было достаточно обнаружить, что я улыбаюсь, – он тоже улыбнулся, но как-то криво. Бедняга, он совершенно невинен, словно еще не родившееся дитя, но, как он сам заметил, обстоятельства всегда были против него.

Я настояла, чтобы он взял отпуск в больнице. Как знать, но казалось, что ему это нужно, – следующие две недели он проводил бы вместе со мной все свое время, работая каждый вечер и отдыхая на большом диване в холле. Между тем, по моему распоряжению, его комнаты будут полностью переоборудованы и обстановка полностью изменена. Весь ужасный старый хлам, который находился там прежде, будет выброшен, и новая мебель, выбранная мной, будет привезена и расставлена; даже не стоит упоминать о том, что я никогда не показывалась в поле зрения домохозяйки, хотя я допускаю, что у нее были некие предположения по поводу моего появления в жизни Малькольма. Мужчины типа Малькольма никогда внезапно не изменяются сами и не меняют обстановку без какого-то очень сильного постороннего влияния. Однако дом Малькольма был достаточно удобен, с хорошей кроватью, прекрасным камином и приятно затененными светильниками, – он, вероятно, получал какое-то тихое удовлетворение от своих вещей.

Затем ночь за ночью мы работали вместе, и я учила его магии. Концентрация не представляла никакой трудности для Малькольма: у него был достаточно натренированный ум; визуализация тоже давалась ему просто из-за того, что он привык читать сложные диаграммы для своих студентов. Он никогда не раздражался, когда ему приходилось предоставлять себя силам; но он не мог – не отваживался – позволить себе идти вместе со мной. Самой трудной вещью в мире для него было отделить женщину от жрицы. Если ветка согнута, дерево все равно растет, а Малькольм сильно согнулся. Снова и снова я старалась внушить ему, что он должен вести себя со мной так же, как он ведет себя с пациентами, и что я точно так же буду поступать с ним, – но это совершенно не действовало. Малькольм боялся эмоций; он никак не мог понять, что можно концентрировать силы в астральном плане и там манипулировать ими. Он напоминал мне коня, который боится перейти скрипучий мост, даже если это совершенно для него безопасно. Он не мог осознать силу, уверенность и чистоту, возникающие, когда в астрале действуют искусные руки. Ужасное пуританское сознание, ничего на самом деле не знающее о Божественной земле, – оно деформировало его разум, и нужна была настоящая духовная хирургия, чтобы вернуть его обратно к естественности.

Только после бесконечных терпеливых и планомерных разговоров он приблизился к мысли, что секс и грех – это не синонимические термины. Я думаю, что только благодаря своему научному опыту он заметил, что секс – это физиологическая функция с психологическими результатами. Затем – и только затем – он был вынужден обратить свой критический взор в сторону морали, к которой был прикован, словно ребенок. Однажды он даже думал было проверить это, однако все происходило очень быстро, потому что разум Малькольма был от природы аналитического склада и, несмотря на себя самого, на свою личность, он не мог не считаться с фактами.

– Ты думаешь, моя преданность тебе – следствие недостатка времени? – спросил он однажды.

– Я думаю, это может многому научить тебя, – ответила я. – Ты бы не работал со мной сегодня, если бы не прошел через всю эту подготовку; но все-таки я не считаю, что это результат слабой преданности твоей жене.

– Согласен. У меня было с полдюжины домохозяек, и жена была не умнее, но и не глупее ни одной из них. Ты считаешь, что я дурак, Лилит?

– Ты помнишь американца, который установил алтарь Неизвестному Богу? У тебя есть идеал, который ты чтишь; ты должен жертвовать в его пользу и не требовать взамен никакой платы; на более глубоких уровнях это тебе совершенно не нужно. Нужно лишь собирать энергию. Я думаю, друг мой, что ты был ослеплен так, как ты: никогда не был ослеплен по какой-либо из возникавших в твоей жизни причин; ослеплен, потому что еще в детстве на твой разум были надеты шоры. Сейчас шоры сняты, и это особенно ощущается в том, что в твоих действиях появилась смелость.

– Недостаток силы никогда не принадлежал к длинному списку недостатков, которые мне приписывались.

– Это одно и то же, тебе именно в этом смысле и недостает силы.

Он на мгновение задумался.

– Да, я думаю, ты права. Это единственная вещь в моей жизни, которой я не решался овладеть. Мне, вероятно, нужно

было бы обратиться к ней много лет назад, но я боялся себя так же, как и Ева. Но если я нанес рану, ее нужно исцелить. Он опять задумался. Потом заговорил, как будто сам с собой.

– Кто может судить о таких вещах? Разве когда-нибудь кто-нибудь нашел оправдание, руководствуясь законом?

– Именно здесь и кроется самое трудное, – сказала я. – Достаточно легко издавать законы в обычном мире, но мы должны жить в этом, необыкновенном. Если мы все возьмем закон в свои руки или хотя бы почувствуем это, вскоре не останется ни одного закона. Пока это закон, мы все должны почитать его и ждать других вершин в других жизнях, именно в этом наше – тех, кто верит в реинкарнацию – преимущество. И хотя мы можем следовать глупым законам, нет никаких причин, чтобы уважать их; хотя мы можем склонить головы перед величием силы, нет никаких причин для того, чтобы склонять наш разум. Предписания Королевы не достигают глубинных планов, там мы свободны.

– Свободны делать все, что нам нравится?

– Никогда. Такой вещи, как абсолютная свобода, нет, есть только относительная свобода в соответствии с правами, предусмотренными моралью, которую каждый выбирает самостоятельно. Свобода в мыслях, Руперт, – свобода отличить идола от истинного Бога. Свобода воспринимать социальные условности лишь как социальные условности, а не как Мир Господа. Свобода прийти к Богу по своему собственному пути, мой друг, а не по чьему-то другому. Свобода освобождаться от условностей и низвергать основы.

У тебя может не получиться сделать все это в этой жизни – быть свободным, как свободна я, но я следую одному пути уже в течение многих жизней, но ты можешь начать. Ты в конце концов можешь добиться интеллектуальной свободы, которая позволит освободиться от всяких авторитетов, попирающих истину. И запомни, с того, чем ты закончишь в этой инкарнации, ты начнешь в следующей, и чего бы ты ни добился, – это всего лишь проторенная тропа для тех, кто идет следом.

– Кровь мучеников – это семя Церкви, – сказал Малькольм. – Я совершенно добровольно сделался бы мучеником, это у меня в крови, мое воздержание воистину пророческое; но может ли быть кто-либо обвинен в том, что происходит с другим человеком? Могут ли меня обвинить, например, в том, что я принес в жертву свою жену?

– Есть такая вещь, как абстрактная справедливость, Руперт. Каждый имеет обязательства только перед собой, но они могут быть опасны для других. Брак – это единственная форма контракта, в которой закон подчиняет себе интересы личности, и именно в этом, я думаю, ошибка. Врак – это также всего лишь форма контракта, в которой нарушение с одной стороны не освобождает другую сторону автоматически. Как же мы можем надеяться, что то, что работает плохо в отношении каждого второго человеческого существа, будет прекрасно работать в нашем конкретном случае? Конечно же, нет. Поэтому на Земле так много низкопробного счастья, не считая катастрофы, в которую обрушивается наш мир.

– Церковь вряд ли согласилась бы с тобой.

– Церкви существуют сами по себе. И их личное дело – принимать или нет в свое вероисповедание. Ошибка наступает лишь тогда, когда они используют свое законодательное влияние в отношении тех, кто не принадлежит к их вере. История не знает положительных примеров вмешательства религии в политику. Ты помнишь, как однажды в Солт Лейк Сити приняли закон о разрешении полигамии для тех, кто мог себе это позволить? Знаешь ли ты, что за этим последовали жестокие наказания и в этом мире, и в другом, чтобы напомнить простую истину: мужчина должен иметь одну жену? Государство не имеет права заниматься чем-либо, имеющим отношение к закону о регистрации браков; в этих вопросах, как и во всех остальных, необходима свобода совести. Как благоверный католик может издавать законы для благоверного мормона, причем оба глубоко религиозны в своих взглядах, и оба совершенно уверены, что Бог на их стороне? И кому быть им судьей? Англиканской церкви, учрежденной законом? Или различным церквям, которые сами себя учредили? Или большинству избирателей, которые ни за чем подобным не следят и по традиции имеют единственный голос, участвующий в принятии решений в области социальной, в международной политике, в финансовой и брачной реформах один раз в одни выборы?

– Это не для меня, Лилит, я не знаю. Я не могу судить. Я слишком заинтересован лично, чтобы быть беспристрастным. Если бы ты была в моей шкуре, что бы ты делала?

– Если бы я была тобой, у меня был бы твой темперамент, и поэтому я делала бы в точности то же, что делаешь ты. Если бы ты спросил, что тебе с твоим темпераментом и в твоих условиях нужно делать в данный момент, я бы сказала тебе: ничего не делай на физическом уровне; повернись спиной к своей личности; дотянись до своей сверхсущности, которая живет вечно, несмотря на все твои инкарнации, попытайся и сумей постигнуть основополагающие принципы и приведи в порядок самого себя. Когда ты сделаешь эту попытку, ты поймешь, что вещи действуют сами по себе, вне физического плана. Это высшая магия.

– А что такое низшая магия?

– Это то, что происходит с нашим разумом, освещенным высшей магией.

– То, что ты мне показывала?

– Да.

– Но разве высшая магия не сможет действовать без всего этого?

– Сможет, но очень медленно, и, возможно, не в этой жизни.

– А не причиню ли я вред жене, если буду делать так, как советуешь ты?

– Нет, ты не затронешь свою жену, потому что ты будешь работать не с кем иным, как с самим собой. Когда откроется твой путь – никто не может предвидеть. Это может быть результатом изменения условий или из-за изменения твоих чувств, но изменения произойдут, потому что великие силы приведены в движение, – и это силы основополагающего права – мы никогда не берем на себя принятие каких бы то ни было законов или определение результатов их действия. Но, Руперт, я скажу тебе еще одну вещь, это ты должен знать – какие бы изменения с тобой ни произошли, в наших с тобой отношениях ничего не изменится.

После того как я произнесла эти слова, с лицом Малькольма произошло странное изменение. На мгновение на нем проявилась какая-то дикая вспышка, а потом мышцы расслабились.

– Я рад, что ты сказала мне об этом, Лилит, – проговорил он. – Теперь многое стало ясно.

– Руперт, это не прояснило вообще ничего, – сказала я. – Я могу быть свободной женщиной, но ты, даже если ты изменишься, никогда не будешь свободным мужчиной.

Казалось, он был смущен.

– Я никогда не была замужем, – сказала я. – И никогда не буду. Почему? Приносить души в этот мир – не моя работа.

– Я знаю, – ответил он. – Ты жрица прежде всего.

После этого разговора дела пошли лучше. Малькольм, хотя он усиленно отрицал это, был от природы религиозным человеком, и жизнь для него не имела никакого смысла, пока он не мог установить ее отношения с фундаментальными истинами. Я понимала его, потому что это – черта и моей природы. Ни один из нас не мог найти удовлетворения в том, чтобы то, во что мы верили, оказалось неправдой, или чем-то бессмысленным. Факт, что моя мораль не совпадает с общепринятой, не затрагивает тот факт, что это – моя мораль, а кто будет судить слугу другого хозяина? Для своего собственного хозяина он или подходит, или нет. Самый большой грех по отношению к Святому Духу – это разрушить чью-то мораль. Возможно, это мое личное мнение, но я сама видела, как сила Бога нисходит с Небес сияющим пламенем.

Так я держала Малькольма в руках, оставляя его работать вне его собственных проблем в свете высшей магии, потому что это такая область, в которую ни один человек не может вмешаться и никто не может способствовать, – каждая душа преодолевает свой путь в одиночестве. Но я учила его, как применять низшую магию, придающую высшей эффективность, недостаток которой объясняет, почему мы так часто вынуждены ждать, пока Небеса ответят на наши молитвы.

Следует извиниться за то, что я объясняюсь загадками об этих предметах, но никак иначе о них говорить невозможно. Но то, что я не могу объяснить, я могу описать, и я расскажу, что я делала с Малькольмом.

Ночь за ночью, в течение этих честно заслуженных каникул я заставляла Малькольма участвовать со мной в простом ритуале, древнем и эффективном, ритуале открытия врат, которые обычно не позволяют человеку проникнуть в другой план или в другое состояние сознания, в зависимости от того, кто и как предпочитает употреблять эти термины, план – это состояние сознания, а состояние сознания – это план.

Я учила его тому, как выходить – путешествию воображения, которое заканчивается в астрале; и я заставляла его в своей компании совершать это путешествие ночь за ночью, лежа на кушетке и глядя в зеркало, пока путь не стал для него знакомым и он не смог проходить этот путь в одиночку, и, что более важно, возвращаться тем же путем обратно. Глубинные планы стали для него реальностью, он убедился в том, что они существуют, и научился оценивать их состояние по своей собственной реакции.

Однажды он повернулся ко мне и сказал:

– Ты заставляешь меня видеть искусственные сны. Они нереальны.

– Они реальны для тебя, и они истинны для тебя. Что еще тебе нужно? – ответила я ему.

– Но они не реальны, – протестовал он. – Я обманываю сам себя.

– Это реальность в твоем личном плане, – сказала я. – И это план причинных связей. Мы не знаем, как все это происходит, мы знаем лишь, что это происходит. То, что ты выстроил в своем воображении, – это канал силы. Чем более реален он для тебя, тем более мощно он работает, а все то, что ты называешь в моих действиях театральным, просто придумано для того, чтобы сделать их реальными для тебя.

Так я говорила с ним, учила его, позволяла ему пользоваться знанием и ждала. Мы описывали наши видения друг другу – видения, которые я выстроила, и видения, которые он видел, повторяя снова и снова одни и те же вещи до тех пор, пока они не становились хорошо знакомыми для нас обоих. Теперь наш храм уже был выстроен, хотя Малькольм думал, что все это – плод воображения, и уже можно было переходить к следующему этапу – этапу, когда он превратится в жреца. Люди стремятся и в конце концов становятся жрецами для того, чтобы приспособиться к храму, но в данном случае мы двигались иным путем – вначале создали храм, а потом уже – жреца. И для этого были веские причины.